Медные трубы

Something else was in this place Something I will never meet again Something we will always think of… Lacrimosa — I lost my star in Krasnodar

14 января 2023 Лос-Анджелес, Калифорния «Дженна Ортега и Перси Хайнс Уайт встречаются?» «Химия из сериала переросла в нечто большее за пределами экранов?» В их общем чате: «Уау, ребята, это было так горячо!» — Хантер. «Да вы просто порвали Глобус, серьезно!» — Эмма. Сестры буквально раскалили ее мобильник, наперебой выспрашивая подробности: «Как давно вы встречаетесь? Почему скрывала? Так вот почему он на тебя в сериале так смотрит… А ты нас познакомишь?» Дженна захлопнула крышку ноутбука и спрятала бесконечно вибрирующий телефон под подушку. Потом достала, поставила режим «без звука». Экран продолжал загораться каждые несколько секунд от входящих сообщений. Вздохнув, она снова взяла мобильник в руки и включила звук. Надо в очередной раз пересмотреть настройку уведомлений. Ей могут звонить важные люди — поездка в Париж требовала уточнения тысячи деталей, и она не могла так безответственно прятать голову в песок. Дженна ненавидела соцсети. Перфекционистка по природе, она с трудом выносила шквал критики, обрушившийся на неё, а от бесконечных потоков восхищения впадала в состояние «я ничтожество и не заслужила всего этого». Эмоциональные качели однажды довели ее до нервного срыва, и пришлось пройти целый курс терапии, который, к сожалению, не решил ее проблем с самооценкой и «синдромом самозванца», но навел на мысли, что этот поток информации можно просто не допускать в своё пространство. И она максимально ограничила своё публичное пребывание онлайн до требуемых работой рамок. У Перси же очевидно не было таких проблем. Он активно вёл соцсети, общался с фанатами, его нисколько не угнетала собственная слава. Он не понимал ее метаний и сомнений. «И сейчас наверняка смеётся, читая всё это сумасшествие». Второй день она хотела ему написать, брала телефон в руки, открывала их переписку, где ее последним сообщением висело «тебя заберут на церемонию в пять, будь готов», и вновь закрывала ее. «Что я ему напишу? «Перси, какого черта ты меня лапал на глазах у тысяч людей?» Да он просто посмеётся! Тоже мне событие! Он едва ее коснулся! И всегда сможет сказать, что это было случайно и она всё придумала. Может она и правда всё это выдумала? Накрутила себя, выдавая желаемое за действительное… Стоп! Она сказала «желаемое»? Да, в пятнадцатый раз. Она считала. Сколько бы она не пыталась переключиться, разум настойчиво, раз за разом, воскрешал в памяти его тяжёлый взгляд, медленно скользящий по ее обнаженной шее и ключицам вниз, к глубокому вырезу этого чертовски неудобного платья. Такой непривычный, такой… взрослый. Никто никогда не смотрел на нее так. Порочно, многообещающе. Почему это вдруг встало между ними? Почему нельзя было просто продолжить дружить, завести нормальные отношения, не мешающие работе, безопасные, а потом за стаканом чего покрепче плакаться друг другу в жилетку, жалуясь на нерадивых пассий. Он же никогда не проявлял к ней романтического интереса, за исключением того случая. Что это вдруг за игры? Почему вдруг всё стало таком сложным? В общий чат скинули его фото и видео из Милана, и второй день шло бурное обсуждение показа Gucci. Это был их общий принцип: не обсуждать события на публике, лишь изредка оставляя краткие, ничего не значащие сообщения в открытом интернет-пространстве. Он продолжал изображать из себя Ксавье (весьма убедительно, судя по тому, как она задержала дыхание, увидев видеоролик с показа Gucci), шлялся по клубам, позволял фанаткам целовать себя, в общем, ни в чем себе не отказывал. «Похоже он там отлично проводит время. Ну, дайте мне только добраться до Парижа…» 17 января 2023 года Париж — Итак, первое, — Дженна загибала пальцы, шагая по пушистому ковру его сьюта, из одного конца в другой, ровно 12 шагов, — ты не подходишь ко мне ближе, чем на метр. Второе — ты не виснешь на мне больше, как пальто на вешалке. Третье — ты больше не напиваешься на публичных мероприятиях. Четвертое… — Переходи сразу к пункту, где мне можно дышать и сходить отлить, — Перси лежал на длинном диване, скрестив ноги на подлокотнике, и с совершенно невинной улыбкой следил за ее метаниями. — Это одиннадцатый и двенадцатый пункт, — она остановилась напротив него. — Идут сразу после десятого, где написано, что ты перестаёшь быть таким невыносимым. Пятисекундная пауза… и они оба покатываются со смеху. — Боже, Дженна, ты порой превращаешься в страшную зануду. — Ты видел эти заголовки? Нет ничего хорошего в том, что по миру разлетаются сведения, далёкие от реальности. — Такие уж прям и далекие? — он криво усмехнулся. Она закатила глаза — с ним просто невозможно серьезно разговаривать! — Я много раз уже говорила, что ты недооцениваешь влияние прессы и соцсетей на свою жизнь! Это не шутки, Перси! — Да брось ты! Ну что такого они накалякали? Про это везде трубят с момента выхода сериала, а вспомни что было после анонса «Зимы, весны, лета или осени»? Просто забей! Мы в Париже, в Ритце, и идём сегодня на лучший в мире показ. Расслабься и получай удовольствие. Спросят что-то — расскажи им опять про свою зависимость от авокадо. Всегда прокатывает. И она действительно наслаждается. Не обремененная километровым шлейфом, в привычном черном, она наконец чувствует себя в своей тарелке. Стиль Saint Laurent — это что-то особенное. Строгие линии, лаконичные фасоны — они похожи на сборище вампиров. Даже сам Кай Вольтури здесь: Джейми Кэмпбелл Бауэр со спутницей кошачьей походкой проскользил ко входу, ослепительно улыбаясь фотографам. «У них с Перси есть что-то общее, едва уловимое: их лица из тех, которые, увидев раз, уже не забудешь никогда». Своим появлением команда «Уэнздей» производит фурор. Под десятки вспышек фотокамер и сумасшедшие визги толпы они поочерёдно позируют перед огромной золотой анаграммой «YSL». Джорджи — ни дать ни взять сицилийский мафиози. А Перси в своей полупрозрачной шелковой черной рубашке с галстуком-lavallière похож на мрачного демона. Они с Saint Laurent идеально подходят друг другу. Лохматый подросток в рваных кедах уступает место декадентскому юноше с гнетуще-героиновым тяжёлым взглядом. В этот раз она даже не пытается избегать смотреть на него — самоконтроль предательски прощается, пожелав ей удачи, ещё на подходе к зданию. Показ проходит в главной выставочной башне музея современного искусства, открывшегося пару лет назад на месте старинной торговой палаты. Помещение представляет собой бетонный цилиндр высотой более девяти метров, переходящий в изящный стеклянный купол. Зрители сидят вдоль стены, царит полумрак, за роялем сама Шарлотта Генсбур, дефиле начинается. Всё происходящее вокруг гипнотизирует Дженну. Раскованность, небрежный шик и высвобождённые инстинкты. Всё это так контрастирует с несколько чопорной атмосферой публичных мероприятий в США. Чистая древняя ритуальная магия. Она буквально слышит тяжёлые гулкие удары, и это не ее сердце, это падают на каменный пол оковы, столько лет удерживавшие ее — от необдуманных поступков, от риска… от эгоистичного следования собственным желаниям. Она словно выбирается из кокона, как ночной мотылёк, и в первый раз полной грудью вдыхает вечерний воздух свободы… и вседозволенности. Они сидят рядом, ее бедро и колено прижаты к его, и вдруг это простое касание становится обжигающе-близким, совершенно недостаточным. Она бросает на него взгляд из-под опущенных ресниц. Перси сидит с непроницаемым выражением лица, он не выглядит как человек, которого терзают те же демоны — да он и не привык себя контролировать, уж она-то знает. Коллекция безумно ей понравилась. Возможность быть частью всего происходящего дурманит почище алкоголя. Впервые она хочет, а не вынуждена, остаться на афтепати. Освещение меняется на красно-белое, окружающая действительность всё больше напоминает какой-то вампирский фильм — настолько они все бледные и контрастные. Рояль сменяет диджейский пульт, по залу разносятся первые звуки чего-то трансового, тревожно-опасного, призывного. Она спиной чувствует его приближение. Окидывает взглядом зал и с удивлением отмечает, что окружающим на них ровным светом плевать. — Я принес тебе выпить, — в его руках два стакана с виски. — Ты же знаешь, я не пью, тем более виски, — он стоит слишком близко, и твёрдо возражать совсем не получается. — Пей. Дженна поднимает голову и смотрит ему в глаза: пристально, не моргая. И видит так много, как никогда прежде, словно перед ней вдруг открываются все двери. И понимает — она больше не боится. Она, возможно впервые, отключает рациональное мышление и позволяет эмоциям вести себя, как компасу. И само собой приходит осознание: она нужна ему. Всегда была нужна. И то, к чему они пришли — было неизбежно. Он залпом допивает свой стакан, ставит его на стойку, поднимает освободившуюся руку и проводит пальцами по ее руке — невесомо, от плеча к кисти, медленно разворачивает ее ладонь и смыкает ее на втором стакане. Не разрывая зрительного контакта, она молча поднимает стакан и делает большой глоток. 18 января 2023 года Далеко за полночь Отель Ритц Короткая прогулка от выхода из музея к машине, зимой, в одной прозрачной рубашке совершенно не охладила его. Перси боялся, что сейчас ему не поможет даже ящик льда, не говоря уже о символических «-2°С», которые показывали термометры этой ночью в Париже. Вездесущие агенты раза с пятого всё-таки достучались до них с призывами поберечь здоровье и вернуться в отель, чтобы отдохнуть. Дженну сразу словно подменили. Выпитого как не бывало, она тут же подобралась, захлопнулась, как ракушка, выброшенная на берег. Но ни безумные визги фанатов у дверей музея, ни поездка по ночному Парижу не могли уже стереть из памяти то, что он увидел на дне ее глаз… чёртов Saint Laurent и чертов Ваккарелло! Разодели ее в платье, которое совратит даже святого, а он, видят боги, никогда святостью не отличался. Обтягивающий силуэт, полупрозрачная черная ткань, обнаженная спина — просто какой-то контрольный в голову! Когда он просил ее расслабиться, он не имел ввиду «напиться виски и сверлить меня этими своими невозможными глазами»! Или имел? Он же сам принес ей стакан! Пока их благочестивый дружок-модник Джорджи пафосно распинался, как сильно он любит наследие Ив Сен Лорана, они методично опустошали бар. Он всегда подозревал, что Дженна имеет весьма смутное представление о собственной темной стороне натуры, жаждущей приключений, а предпочитает доверять своей рациональной и практичной части, оставляя все чувственные порывы исключительно для экранов. Но он вдруг вспомнил, как они сидели в начале января на террасе его дома в Торонто. Он рассказывал им про свои школьные годы, вечеринки, которые он устраивал, когда родители были в отъезде, про смешные казусы, которые с ним происходили с завидной регулярностью. Джорджи покатывался со смеху, а Дженна то краснела, то бледнела, то в праведном возмущении хваталась за сердце… А потом, с плохо скрываемым любопытством, вдруг спросила: «А дальше? Расскажи, что было дальше?» Определенно Уэнздей Аддамс сильно на неё влияла: эгоизмом, прямолинейностью, цельностью, да и чего греха таить — пренебрежением к правилам. Миллионы зрителей нашли в Уэнздей свою потаённую Мэри Сью — дерзкую, кровожадную, жестокую, самолюбивую. Так могла ли устоять Дженна, чьими усилиями Уэнздей ожила на экранах? Она никогда не говорила, как относится к Уэнздей — это была ее личная тема-табу, тем не менее Перси ощущал, что она всегда упорно сопротивлялась ее влиянию. И вдруг что-то изменилось. Париж был тому виной, или чертов показ — он не знал, но чувствовал, что, возможно, у них наконец появился настоящий шанс стать чем-то бОльшим, и если он не попытается, утром всё опять станет, как прежде. И они и дальше продолжат врать друг другу про «просто дружбу». Перси больше этого не вынесет. Не после всех этих намеков, взглядов, прикосновений. Ставки сделаны, господа, ставок больше нет. Он вылетел из номера как был — в наряде с показа, захватив только магнитную карточку-ключ от номера. Она открывает сразу, словно ждала его. Молча отступает, пропуская его внутрь. В номере темно, только свет уличных фонарей с трудом пробивается через толстые занавески, рисуя размытые тени на черно-белом убранстве ее апартаментов. Дженна до сих пор не сменила платье на что-то более удобное, только откинула с головы капюшон и, судя по разнице в росте, сняла босоножки. Она молча что-то обдумывает, слегка нахмурившись и глядя в пол, а потом медленно поднимает на него глаза. Из глубины которых его опаляет то же чёрное пламя — такое знакомое, но несоизмеримо более живое и жаркое, чем в его снах. Если он не дотронется до неё прямо сейчас, они просто сгорят. «Больше я не остановлюсь, нет, только не сегодня». Они одновременно шагают навстречу друг другу и время перестаёт существовать, исходящий от них жар испепеляет пространство, искривляет реальность. Черные лакированные ширмы, белая мебель, ковры, хрустальная люстра — он едва замечает это всё, они словно в вакууме, в оглушающей тишине, где слышно только биение сердца и шум крови в ушах. Его руки дрожат, остатки самоконтроля плавит осознание, что можно больше не сдерживаться. На краю сознания бьется мысль: «Она не исчезнет, она здесь, она хочет продолжения не меньше, чем я». Он целует её яростно, на грани жестокости, лихорадочно сжимая пальцами тонкую обнаженную спину. Она хрипло стонет прямо в поцелуй, выгибается навстречу, блуждает руками по его плечам, груди, шее, обхватывает его лицо — ее ладони такие горячие, что кажется на щеках останутся ожоги. Нет никакой неловкости — их несёт девятым валом оглушительной страсти, всепоглощающей, бездонной, бесконечной. На пути к кровати они спотыкаются о пуфик, роняют торшер, она шипит, ударившись об острый край журнального столика. Добравшись наконец до цели, Перси на секунду останавливается, желая запечатлеть в памяти этот момент — чёрное платье и белоснежные простыни, её затуманенный, слегка расфокусированный взгляд, сбившееся дыхание. Ни один его эротический сон никогда не был даже вполовину таким чувственным. Дженна тянет за хвосты галстука, усаживая его сбоку от себя. Наконец он может сделать то, о чем мечтал весь вечер, стоило ему увидеть её в этом платье. Скользит губами по спине, обводит языком позвонок за позвонком, медленно двигается вниз, задерживается на границе белья и потом также неторопливо возвращается обратно. Она дрожит, стискивает в руках простыни, внутри просыпается древний ненасытный демон, такой страшный, что ему до сих пор не дали имени. Он раскалёнными челюстями в пыль дробит ее кости, языками пламени лижет внутренности, сметающим всё на своём пути пламенем плывёт по венам… лишая воли, заставляя следовать только ему известной древней пляске. Не отрывая губ от ее спины, Перси запускает руку под платье, ребром ладони проводит по соску. Она дёргается, как от удара током. Перси слегка отодвигается, тянет ее на себя и оказывается сверху. Тёмный, порочный — олицетворение греха. Он склоняется и медленным, чертовски медленным движением стягивает с неё белье, отбрасывает его в сторону. Смотрит в её глаза — распахнутые, бездонные, в них свою победную песнь поет тот самый безымянный демон, поглощающий остатки смятения, неуверенности, стыда. «Я всегда знал — она девственница. Религиозная семья, строгое воспитание, высокие идеалы… но где это всё сейчас?» Он усмехается и проводит пальцами по клитору. Она закусывает губу и стонет. Так невыносимо-прекрасно, тонко, едва слышно. Она такая мокрая. Демон ревёт, требуя своего, но Перси не спешит. Ловит ртом ее стон, продолжая ритмично двигать пальцами и удивляясь собственной выдержке. Рвано и хрипло шепчет ей куда-то в шею: — Как долго я этого ждал… ты не представляешь, ты даже не догадываешься… Она приподнимается, стягивает с него рубашку, царапает ногтями спину, впивается поцелуем в шею и нетерпеливо ёрзает под его рукой. Перси готов на всё плюнуть и взять ее немедленно, дальше сдерживаться просто невозможно: если она дотронется до его ширинки, кажется, он позорно кончит прямо сейчас. Перси собирает в кулак последние ошмётки самоконтроля, отодвигается и медленно, нарочито медленно вводит в неё палец. Она уже не сдерживается, стонет в голос, выгибается, хватая ртом воздух, прикрывает глаза. Такая горячая, такая узкая, такая манящая. И вдруг, хриплым полустоном-полушепотом с ее губ срывается: — Ксавье… Это имя невидимой гильотиной, дамокловым мечом повисает в воцарившейся тишине. Хлоп — и волосок рвётся. Перси медленно поднимается и, механически обтянув вниз платье, поднимает на неё глаза. Взгляд Дженны всё ещё затуманен возбуждением, она порывается приподняться, чтобы притянуть его к себе, но упирается в ледяной холод его глубоких зелёных глаз. Ее медленно, но неотвратимо затапливает понимание… опешив, она прячет лицо в ладонях. Просто хочет исчезнуть, спрятаться, проснуться — только бы не видеть, только бы не чувствовать этот острый пронзительный лёд его глаз. Прежде, чем она успевает что-то сказать, Перси подхватывает свои вещи и, не оборачиваясь, быстрым шагом выходит из номера, тихо прикрыв за собой дверь. Раньше он бы напился, может быть позвал друзей — они бы до утра смотрели дурацкие фильмы, делились друг с другом историями из жизни, жаловались на девушек и несправедливый мир… Но он не помнит, что такое «раньше». «Раньше» давным-давно исчезло, растворившись в черном гудроне ее глаз. Поэтому он просто выходит на балкон своего номера, закуривает и долго смотрит, как рассветное солнце окрашивает парижские крыши в розовые и сиреневые тона.