Медные трубы

Why can't you just see: I am no alien — don't you know? I am as black as white Lacrimosa — I lost my star in Krasnodar

18 января 2023 года Париж Раньше в сложных жизненных ситуациях она всегда брала блокнот и начинала записывать свои мысли, пыталась структурировать ощущения, найти пути решения возникшей проблемы. Но сегодня излюбленный способ не помогал. Битый час она просидела над пустой страницей с глупым заголовком «Дорогой дневник…», а потом со злостью захлопнула блокнот и закинула его обратно в чемодан. Впервые она не знала, что написать. Так больно и так стыдно ей не было ещё никогда. Она с ужасом представила свои возможные ощущения, если бы в подобной ситуации Перси вдруг назвал бы ее «Уэнздей». Наверняка ее персонаж ему нравился — он часто говорил об этом и среди друзей, и в интервью. Возможно, он видел в ней какие-то черты Аддамс, скрытые от неё самой, так что у Дженны была отнюдь не нулевая вероятность оказаться на месте Перси. Это раздавило бы ее, ведь в глубине души она считала Уэнздей ужасным человеком, не достойным подражания. Не исключено, что Перси испытывал сейчас что-то похожее. Дженна привыкла не затягивать с разрешением конфликтов. Обычно она быстро анализировала ситуацию, мысленно составляла план действий и шла решать вопрос. Но сейчас она не знала, что сказать Перси. Что ей стыдно? Да, ее буквально пожирает чувство вины, но это ничего не меняет. Что она не хотела его ранить? Конечно, но дело уже сделано. Что это неправда? Что она просто слишком привыкла к их двусмысленным отношениям в сериале и имя вырвалось автоматически? Но это ложь. Съёмки закончились давным-давно, они кучу времени проводят вместе, и ни разу она не назвала его по ошибке «Ксавье». И он тоже прекрасно об этом помнит. В общем, что бы она не сказала теперь, лучше никому не станет, увы. Поэтому лучше молчать. Хоть молчание и невыносимо. В любовных романах в обычно пишут «она не сомкнула глаз до рассвета», но реальность прозаичнее — накопленная усталость и выпитое дали о себе знать, и под утро Дженна, как и была, в платье, свернулась калачиком поперёк кровати и провалилась в тревожные и сумбурные сны. Теперь она лихорадочно пыталась привести себя в порядок, ибо пункт «страдать из-за неудавшегося первого секса в твоей жизни» в рабочем графике не значился. К сожалению. Потому что услужливая память вновь и вновь рисовала перед ней сцены вчерашней ночи. Его губы, скользящие по ее спине, его жаркий шепот, превращающий её в чистую расплавленную лаву, его пальцы, скользящие внутри неё, дарящие совершенно неведомые дотоле ощущения. Определенно, она больше никогда не сможет спокойно смотреть на его руки. На губы, наверное, тоже. И уж тем более не сможет смотреть в глаза. «Поздравляю, Дженна, ты окончательно влипла. И сама всё испортила». Она бы с удовольствием сегодня не высовывала нос из номера, но график был распланирован заранее и подводить команду она, конечно же, не могла. Поздний завтрак или уже обед, посещение парижских катакомб, потом интервью, а завтра днём самолёт обратно в Лос-Анджелес. Перси был угрюм и едва поднял на неё глаза. Джорджи же до сих пор пребывал в некой экзальтации после вчерашнего показа и интервью — ну ни дать ни взять ее учительница литературы с томиком Драйзера. Она понимала, что Джорджи непременно заметит, что между ними что-то произошло, но чуткость не позволит ему лезть в чужие чувства. Дженна повыше надвинула маску, надела очки и наушники — даст Бог, она переживёт этот день. Они обедают. Джорджи, как истинный дипломат, пытается поддержать подобие светской беседы, делая вид, что не замечает, как сторонятся друг друга его друзья. Перси сидит, уткнувшись в телефон, и молчит. Что-то постоянно пишет и мрачнеет ещё больше. Не то чтобы это было какой-то невидалью: Перси всегда был склонен к резким перепадам настроения и «плохие дни» не были такой уж редкостью. Когда они случались, он обычно сидел в одиночестве в каком-нибудь темном углу и всем своим видом демонстрировал, что подходить к нему небезопасно. Но сегодня он особенно угрюм — не сидит в наушниках, а всё что-то строчит и строчит в телефоне. И вот с обедом покончено, следующее в списке дел на сегодня — посещение Парижских катакомб. Естественно, их замечают поклонники. Не так легко было привыкнуть ходить везде с охраной, но это вынужденная необходимость. «Издержки популярности» — пожимал плечами Перси на ее вздохи по этому поводу. Но в парижских катакомбах на удивление безлюдно, и они, спустившись вниз и вооружившись картами, без сопровождения разбредаются по длинным тоннелям, пообещав вернуться через час. Катакомбы Парижа — место мистическое, его туннели давно обросли множеством городских легенд. Здесь холодно, мрачно и всё напоминает о смерти и тленности бытия. «То что надо для сегодняшнего денька, подходящее местечко для Уэнздей, они специально потащили нас сюда вместо привычных туристических мест типа Версаля или Лувра», — думала Дженна, в одиночестве тихо блуждая по лабиринтам, сплошь усеянным костями и черепами. Она прошла уже несколько залов, пытаясь отыскать отмеченный на карте склеп. Для посещений туристами облагородили всего около двух километров тоннелей, и судя по всему, она как раз должна была уже дойти. Дженна свернула и уперлась в чёрно-белые колонны, на которых удалось разглядеть надпись: «Arrete! C'est ici l'empire de la mort» — Остановись! Тут империя смерти, — разнесся по коридору низкий голос. Дженна в ужасе отскочила от колонн. Из темноты ниши к ней навстречу вышел Перси, который видимо уже закончил осмотр этой части и возвращался обратно. Мимолётный испуг прошёл, Дженна с облегчением выдохнула — по крайней мере это не призраки, которыми пугают туристов. Перси встал рядом с ней и долго молча смотрел на древнюю мрачную надпись. — Прости меня… — вдруг шепчет Дженна. Это вырывается само, из самых глубин ее души. Просто приходит понимание, что это единственное, что имеет смысл сказать. — Не стоит. Я в порядке, правда. Дженна не знает, что ещё сказать, но уходить не хочется. Если он считает, что диалог закончен — пусть уходит сам. Словно услышав ее мысли, Перси разворачивается и шагает прочь. Но, не пройдя и двадцати шагов, резко разворачивается и быстрым шагом подлетает к ней. Грубо прижимает к стене, отрезая любые попытки к отступлению. — Неплохо ты устроилась, верно? При желании всегда можно держать воображаемую пассию при себе! — он надавливает сильнее, так, что острые камни впиваются в спину. — «Мой коллега и друг Перси». Думаешь, я не знал? Всегда знал! С первого поцелуя! Нет, даже раньше! Но я надеялся, как последний болван, что смогу стать для тебя кем-то важным! Я готов был переступить через себя, быть тебе просто другом, и я действительно им стал! Наша дружба для меня бесценна, но я не могу быть рядом, зная, что ты на самом деле хочешь видеть рядом его! Кажется, было бы проще, предпочти ты мне кого-нибудь другого, кого угодно, только живого, а не выдуманного сценаристами персонажа! Он наклонился ближе, так, что при желании мог сосчитать веснушки на ее щеках. В его глазах было столько боли и злости… долго скрываемой, а теперь хлынувшей наружу ледяным потоком. — Я — не он, Дженна. Я живой человек. Чёрно-белого во мне примерно поровну, но скорее всего, чёрного всё же больше. И ты боишься меня. А ещё хуже — ты боишься себя. Он склонился ещё ближе, в голове мелькнула мысль, что он поцелует её, Дженна подалась ему навстречу, насколько позволяла железная хватка, и подняла лицо. Он тяжело вздохнул, выпустил ее плечи и обхватил его ладонями. Дженну опалило знакомым, теперь уже таким необходимым огнём. Он нежно провёл большими пальцами по щекам, опуская их ниже. Она приоткрыла губы и слегка повернула голову, пытаясь дотянуться ртом до его пальцев. Перси тут же убрал руки с её лица и зло бросил: — Разберись в себе, Дженна. Я в эти игры больше не играю. Он выпустил ее, развернулся и исчез в темноте коридоров. Интервью прошло ужасно. Она мялась, мямлила, регулярно теряла нить разговора. Ей точно потом будет стыдно это читать. Но как можно было сосредоточиться на беседе, если в голове набатом стучали его слова? «Ты боишься меня, боишься меня увидеть, боишься себя…» Глаза в глаза. И не спрятаться от его взгляда, и не убежать от чувств, которые вызывает его близость. Именно его, Перси. Сегодня она осознала это. Не то чтобы Ксавье не был способен на подобные признания, но художнику не доставало этой трикстерской переменчивой тьмы, от которой у неё подгибались колени и терялось ощущение реальности. Перси был больше, чем мистер Торп. Это как сравнивать фото с живой моделью. И он был прав. Она боялась и его, и чувств, которые он пробудил в ней. Влюбиться в Ксавье было безопасно — это мир грёз, в котором только она была хозяйкой, а вот влюбиться в Перси значило обречь себя на бесконечные американские горки. Но ведь он доказал серьёзность своих намерений — он был рядом всё это время, ни смотря ни на что. Она чувствовала, что для такого человека, как он, это сам по себе поступок невиданной силы. «Неужели мы не заслужили ещё один шанс, неужели из-за моей жестокой ошибки всё закончится? Ведь «как раньше» уже всё равно не будет, мы не сможем просто дружить и общаться как прежде. А потерять его — невыносимо». Она должна отыскать его, должна попытаться убедить его, что готова рискнуть, готова попробовать. Должна сказать, как много он для неё значит. Если это не поможет, она попробует ещё раз. И ещё. И будет бесконечно разбиваться об эту стену отчуждения, ломая ногти в кровь, пока он не поверит. — Пожалуйста, быстрее! — на дворе был уже поздний вечер, водитель чудовищно медленно полз через бесконечные парижские пробки. Доехав наконец до Ритца, она буквально влетела в холл, на замечая ничего вокруг. — Дженна, постой! — Джорджи догнал её уже у лифта, видимо он специально ее дожидался. — Я знаю, куда ты спешишь. Перси уехал. Его самолёт уже вылетел в Лос-Анджелес. Я сам не знал, он никому не сказал. Джорджи пытливо всмотрелся в ее лицо, но спрашивать ничего не стал. — Может пойдём, поужинаем? Готов поспорить, что ты с обеда ничего не ела. — Прости, я очень устала сегодня. Закажу ужин в номер. Было уже далеко за полночь, когда она, совершенно механически поужинав и приняв душ, достала из сумочки телефон. Писать ему было бесполезно — ближайшие 12 часов он проведёт в небе, удаляясь от неё всё дальше, увозя за собой все ее несбывшиеся надежды. Внимание привлекло сообщение от подруги. Открыв его, она едва не выронила телефон на пол. В немом ужасе, прижав руку ко рту она перелистывала присланные скрины из твиттера — сначала от Кайлы, потом от сестёр, других друзей, в общем чате. И каждый словно заколачивал здоровенные гвозди прямо в ее сердце. «Перси Хайнс Уайт обвиняется в п*дофилии — он занимался сексом с 13-14 летними девушками. Заманивал их на вечеринки, напаивал алкоголем и склонял к интимным отношениям». «Он ужасный человек. В старшей школе он неоднократно грубил девушкам, обзывал их толстухами». «Перси слал свои обнаженные фото в общий чат, зная, что там несовершеннолетние». «Актер с таким прошлым просто не имеет права играть в сериале для подростков!» «Когда я написала Перси, что его поведение травмировало меня, первым делом он спросил, не обращалась ли я в полицию. Ему было наплевать на мои чувства». «Перси и его друзья уже много лет имеют дурную славу в Торонто». «У меня нет доказательств, но я не могу допустить, чтобы этот ужасный человек безнаказанно наслаждался своей славой». «Перси насильник, аб*зер и расист. Он записывал на камеру расистские высказывания и слал их друзьям!» «Дженна в опасности рядом с ним! Нужно уберечь ее от общения с этим монстром!» «Перси Хайнс Уайт должен быть арестован!» Она открыла твиттер. Десятки, сотни сообщений, лавиной погребающие под собой его карьеру, а может, и жизнь. #cancelpercy #arrestpercy #cancelpercyhyneswhite #cancelpercy #cancelpercy #cancelpercy #cancelpercy #cancelpercy .....