Медные трубы

Just move a little bit closer to me No words do we need Let your innocent heart speak Still waters run deep The 69 Eyes

30 января 2023 года Окрестности Ньюмаркета На улице заметно похолодало, моросил дождь, капли стекали по ее куртке, блестели радужными камешками в волосах. За почти две недели он сумел забыть, насколько она красива. Дженна переминались с ноги на ногу, пытаясь унять мелкую дрожь. В темноте он не сразу заметил, что она одета совершенно не по погоде. Похоже, она уезжала из Лос-Анджелеса в страшной спешке. — Боже, ты совершенно замёрзла! — вместо приветствия воскликнул он и буквально втащил ее внутрь. — Снимай куртку и пошли в гостиную, там горит камин. В этом доме всё по старинке, нет ни кондиционеров, ни отопления. Дженна оставила в прихожей вещи и молча пошла за ним. В гостиной действительно было очень тепло и уютно. Она протянула замёрзшие руки к огню. В комнате царил темно-синий полумрак, только всполохи огня отбрасывали причудливые тени на мебель и стеллажи с книгами. Если бы не потрескивание камина, тишина была бы просто оглушающей. Будто они не в полутора часах езды от шумного Лондона, а снова где-то в румынской глуши. Огонь, словно пробудившись ото сна, потянулся жарким языком пламени к ее рукам. «Никогда не видел её в свете живого огня. Они так похожи, они будто притягивают друг друга, почему она этого не замечает? Девочка-пламя. Такая убийственно-соблазнительная в своем невинном незнании, полном отрицании собственной власти». — Как ты нашла меня? — Бёртон прислал мне адрес. — Ну кто бы сомневался, — Перси закатил глаза, — своеобразное у него чувство юмора. — Почему ты не отвечал на мои сообщения? Мы с Джорджи просто с ума посходили от волнения! Ты исчез, никому ничего не сказав! — Я ему написал. Со мной всё в порядке, ты же видишь. — Очень странное место. Как ты вообще здесь оказался? — Это ферма по разведению лошадей, а пригласил меня сюда наш ненаглядный режиссёр, как ты должна была уже догадаться. — Зачем ему это? — ещё на съёмках Дженна убедилась, что Бёртон не из тех людей, кому нужна компания. Он обитал в только ему известных мирах и не нуждался в общении с людьми. — Честно, я не знаю. Не то чтобы он пытался мне это объяснить. Но какие-то личные причины для этого у него есть. Он постоянно повторяет, что я должен играть, должен не бросать кино ни в коем случае и всё такое. — Я тоже хотела тебе об этом сказать! Поверь, всем нам было очень неприятно читать всю эту гнусную ложь о тебе! Но это не должно тебя останавливать! Мы все приложим максимум усилий, чтобы это никак не отразилось на твоей карьере! Перси отошёл к окну. По отливам барабанил дождь, стекла все были в каплях, и он с трудом мог различить в темноте очертания деревьев, растущих вдоль дороги. Если поднимется шквалистый ветер, велик риск, что опять оборвёт электричество. Что ж, по крайней мере, в темноте будет легче скрыть от неё рвущуюся наружу боль, которую при свете дня он бы точно не сумел утаить. Точно не от неё. — Гнусную ложь? Хмм… Дай-ка угадаю. На горизонте замаячило выпиливание из сюжета твоего ненаглядного страдающего художника, и ты, под знамёнами спасения всех униженных и оскорбленных, прискакала меня спасать? Дженна открыла рот от изумления. Так вот что он думает! Она была настолько ошеломлена, что совершенно не знала, что возразить. — Да как ты смеешь такое говорить! Мы друзья, ты уже забыл об этом?! Для Джорджи или Эммы я бы сделала то же самое! — И что же ты сделала? Ну, кроме того, что приехала на меня поорать? — Это… теперь это не важно. Чёрт, разговор пошёл совершенно не так, как она планировала. Не то она хотела сказать! Ну почему он такой невозможный! До зуда в пальцах хотелось содрать с его лица это надменное выражение. Она отвернулась от камина и сделала пару шагов в его сторону. Теперь их разделял массивный кожаный диван, но даже с такого расстояния она отчётливо видела его глаза, словно светящиеся в темноте. «Почему у него всегда так блестят глаза?» — мелькнула в голове непрошеная мысль. Несколько минут они так и стояли молча, сверля друг друга взглядами. Глаза в глаза. На мгновение ей показалось, что его лицо исказила гримаса боли и какого-то озлобленного сожаления. Но она моментально сменилась выражением чистой ярости, такой кристально-чистой, опалесцирующей, что казалось, сейчас вокруг него всё вспыхнет. Она поняла, что никогда ещё не видела обратную сторону Перси, он всегда был к ней в полоборота, сдерживал себя, не позволяя этой тьме прорываться наружу. Не сводя с неё взгляда, Перси медленно обошёл диван и встал напротив. Она хотела его? Видят боги, он старался этого избежать, он сбежал на другой континент, он исчез, но её и это не остановило! С него хватит! — А в сущности, почему я так сопротивляюсь? Только дурак откажется от такого! Ну что же, ты хотела Ксавье — ты его получишь! В один шаг он преодолел расстояние между ними и впился поцелуем в ее губы. Яростно, жестоко, больше не сдерживая себя. До кровавых укусов, до хруста костей, до удушья в глотке. Спуская с цепи Зверя, позволяя ему хозяйничать, забирать своё. И закипающее в голове упоительное понимание — она отвечает. Она подаётся навстречу, обхватывает его руками за шею, тянет на себя, хочет дотянутся до его волос. Он такой высокий, что ей попросту не дотянуться: она толкает его на диван, стягивает с хвоста резинку, позволяя волосам беспорядочно рассыпаться по плечам. Он снимает с неё джемпер, под которым — о боже — кроме лифчика ничего нет. «Чокнутая девчонка, приехать в лондонский холод в одной курточке и тонком свитере!» Он проводит губами вдоль ключиц, опаляя ее прохладную кожу горячим дыханием. Она стонет, прижимается плотнее, запускает руки ещё глубже в его волосы. Чёрт, это слишком прекрасно, это так крышесносно, и плевать, что он ей не нужен, что её мысли заняты несбыточными фантазиями. Ксавье принадлежит ему, ему одному. И она тоже будет его. Перехватывает её руки, заводит за голову, заставляя лечь на спину. Спускается губами ниже, оттягивает зубами край лифчика, проводит языком по соску, слегка прикусывает его. Она вскрикивает, но не отодвигается. Хорошая девочка. Он крепче сжимает ее запястья одной рукой, а второй расстегивает джинсы. Она приподнимается, помогая ему. В её глазах желание — чистое, незамутнённое, жаркое. Она всё ещё мелко дрожит, то ли от холода, то ли от возбуждения. Обхватывает его ногами, насколько позволяет ее положение, поднимается вперёд, прижимается к его паху. Бл*ть, ещё одно такое движение и он просто не выдержит. Выпускает ее руки и спускается губами ниже. То ли поцелуи, то ли укусы. Зверь воет, скребёт когтями, требует своего. Он отводит ее колено в сторону, отодвигает пальцами насквозь мокрое белье, проводит пальцами по клитору. Она тихо всхлипывает, закусив губу. Это самые прекрасные звуки, которые он когда-либо слышал. И уже даже почти не жаль, что всё это предназначено не для него. Он забрал их обоих себе и уже не отпустит. Никогда. Пусть это стоит ему разума — плевать. Он рывком снимает с неё белье и отбрасывает в сторону. Убирает пальцы, опускается и касается клитора языком. Она коротко вскрикивает. «Я знаю, знаю, что ты и близко никогда не испытывала ничего подобного! Монашка херова! Заколотила свои желания так крепко, что я уверен — даже себя стыдилась трогать». Но тело предает её — она извивается под его языком, тяжело дыша. Он усмехается и вводит в нее сразу два пальца — глубоко, до основания. С протяжным стоном она прикусывает губу до крови и откидывается на подушки. Такая мокрая, горячая, узкая. Чистая тьма, теперь принадлежащая ему. Ловит его темп и двигается навстречу пальцам, прося большего, ещё глубже, сильнее. Словно горячая чёрная смола под его рукой. Боже, терпение — не его конёк. Он отодвигается, быстро стягивает футболку и брюки. Где-то в сознании мелькает мысль, что стоило бы сходить за презервативами. Но они наверху, где-то на дне чемодана, и, чёрт побери, он просто не сможет туда дойти! Жажда обладания буквально плавит его кости. Снова прижимается к ней, обводит клитор языком, проникает глубже, пробуя ее на вкус, вбирая её всю. Сегодня он не остановится, нет, ни за что! И вдруг её шепот, лезвием вспарывающий тишину: — Я не хочу его. Я хочу тебя. Он замирает, отодвигается. Дженна приподнимается, обхватывает его лицо и снова жарко шепчет, глядя ему прямо в душу, так обезоруживающе-искренне: — Я хочу тебя, тебя, тебя! — срывающимся полувсхлипом-полушепотом. Покрывает его лицо быстрыми поцелуями, спускается к груди, так, что он напрочь забывает, как дышать. Внутри поднимается и растёт что-то неведомое, огромное, оно вскидывает голову, заставляя Зверя поджать хвост. Бурлящая радость, чистый восторг затапливают разум. Она хочет его, его самого… — Послушай, мы не можем вот так… — Тссс… — она отрывается от него и неожиданно заявляет, — у меня в сумочке есть презервативы. Чтооо? Наша монашка полна сюрпризов! Хотя… с её-то предусмотрительностью… Он снимает с кресла сумочку и протягивает ей. Она смущается, прячет глаза, копается, несмело протягивает ему упаковку. — Это стоило бы увековечить для потомков. — Просто… заткнись. Он ухмыляется, обводит взглядом её почти обнажённое тело. Да уж, поздновато смущаться. — Тебе может быть больно, — задумчиво шепчет он, крутя в руках пачку. — Мне будет больнее, если ты опять сбежишь, — шипит она и тянет его за руку на себя. Она больше не дрожит. Смотрит ему в глаза — с вызовом, мужественно пряча смятение и страх. Он целует её. Всё так же жадно, неистово, едва сдерживаясь, проникая языком ещё глубже. Мысль, что сейчас она пробует себя на вкус просто взрывает последний самоконтроль. Ему нужно в неё, сейчас, немедленно, иначе он превратится в пепел прямо под ее жаркими губами. Рвёт зубами упаковку, лихорадочно стягивает белье, надевает презерватив. Ещё раз проводит пальцами по клитору, разводит шире ее ноги и одним движением погружается до конца. Она еле слышно коротко всхлипывает и прикрывает глаза. Он ненадолго замирает, внимательно наблюдая за ее реакцией. Возможно, это даст ему хоть немного сил, чтобы сдержаться, чтобы не начать вколачиваться в нее. Ведь она не знает, она даже не догадывается, что он сейчас чувствует, когда ощущает наконец вокруг своего члена этот высвобожденный огонь, жаркий, тёмный, неповторимый. Он так долго этого ждал! Она не знает, как долго его мучили сны, которые раз за разом обрывались на самом интересном месте. Но не сейчас. Сейчас она никуда не исчезнет. Она впивается ногтями в спину и медленно двигается ему навстречу, насаживаясь ещё глубже. Всё, просто всё. Последние, собранные по крупицам остатки контроля разлетаются к чертям, сметаются её пламенем: это не лава, это огненный вихрь, опасный и неудержимый. Он подаётся навстречу ее движениям. — Ещё, — умоляющим шепотом ему в губы. — Я хочу ещё. Закидывает её ногу на плечо, увеличивает темп. Чччёрт, это так охренительно прекрасно, ему кажется, что он просто перестаёт существовать, он растворяется в ней, с каждым толчком, теряет связь с реальностью, всё глубже погружаясь в этот тесный душный жар её неповторимого-прекрасного тела. Он чувствует, как она расслабляется, как движения становятся раскованнее, свободнее. Это пламя захватывает обоих. Им суждено гореть вместе. Так было всегда. — Моя, — рычит в поцелуй, прижимая её к себе ещё крепче, так, что не хватает воздуха, — наконец-то. Ещё несколько толчков и сокрушительный оргазм накрывает его с головой. Кажется, этот вихрь его уничтожил. И теперь он листиками белого пепла опадает к её ногам. Ну и пусть. Пожалуй, это лучший способ умереть. Уэнздей Аддамс ещё не знает, что это такое, иначе тоже бы с ним согласилась.