Медные трубы

I heard that you like the bad girls Honey, is that true? It's better than I ever even knew Lana del Rey — Video games

27 февраля 2023 г Лос-Анджелес, Калифорния Нестерпимо хотелось пить. Жажда разбудила его на рассвете, когда восходящее над Лос-Анджелесом солнце едва начало окрашивать стены и потолок в бледно-розовые тона, предвещая редкую в этих местах облачную погоду. В комнате было прохладно, и это не могло не радовать — голова болела так, словно по ней проехался тяжело гружёный товарный поезд. Он плохо помнил, что вчера произошло после того, как он прочитал отрывки из её книги. Кажется, он залез в свои соцсети, а может ему привиделось это. В сознании застряла только ненависть к себе, прилипшая к душе, как паутина. Очевидно, что вчера он выпил лишнего. И очевидно, что виски ничем ему не помог. Он всё так же себя ненавидел, только теперь прибавилось ещё и страшное похмелье. Джорджи прав, как и всегда — с этим пора что-то делать. И если вчерашний день был подёрнут мутной бледно-зелёной пеленой алкогольного дурмана, то сон он помнил отчётливо. Сны не должны дарить надежду, они — ловушка, он понимал это, но откуда-то вдруг родилась уверенность, что теперь всё непременно изменится. Словно он преодолел самую бурную, глубокую и опасную часть широкой реки и сейчас усталый, но удовлетворённый, шлёпал по мелководью к берегу. «Пора лечиться, идиот, а не верить бредовым кошмарам. Радоваться нечему — ты всё тот же аутсайдер, что и вчера». Он медленно сел на кровати, сжав виски ладонями. Голова болела, но комната не кружилась — это было верным признаком, что к вечеру он будет в норме. «Приемлемо». Перси с хрустом повернул голову, разминая шею, и замер. По левую руку, тихо сопя, спала свернувшаяся клубочком Дженна. «Это сон? Или я окончательно сошёл с ума? Она не может быть здесь, просто не может! А как же премия, Энрике, мама, Зендея и компашка?» Он в принципе не рассчитывал на встречу с ней в ближайшее время, не после того разговора о её новоиспечённой должности исполнительного продюсера. Но она была здесь, а он абсолютно не помнил событий вчерашнего вечера. Нужно было попытаться восстановить цепь событий, прежде чем она проснётся. Перси встал и тихо вышел из комнаты. Дженна даже не пошевелилась, хотя обычно спала очень чутко. «Она только недавно легла, иначе подскочила бы от первого же моего движения». Первым делом он наткнулся на гору осколков и пустую раму. Никаких флешбеков — в голове всё та же непроглядная тьма. На столике стояли недопитые бутылки, светился ноутбук с открытым твиттером. Его замутило. Да, он опять вчера полез читать это дерьмо. Эти потоки обсуждений, когда и с кем он спал, выяснение дат по цвету и длине его волос, какие-то разоблачения в его защиту, и снова этот бесконечный поток эдитов с Ксавье и Уэнздей. Удивительно, но они больше не раздражали. Они не вызывали вообще никаких эмоций. В отличие от этой «охоты на ведьм». Они даже до его Леттербокса добрались. Теперь он и рецензию на фильм не мог оставить без риска получить очередную волну хейта. Похоже, они никогда не оставят его в покое, и что с этим делать, он не знал. А теперь он во всё это впутал ещё и Дженну, буквально сломив её страхи, не разобравшись в их природе, не выяснив причин. С одной стороны он понимал, что она нуждалась в этом, а с другой — знай он о её травматичном опыте в прошлом, он бы не стал (или стал бы?) так грубо взламывать её границы, зная, что если он захочет, она не устоит. Чёртов Казанова! И за это он тоже себя ненавидел. Его уже тошнило от самого себя. Болезненными вспышками в голове замелькали кадры вчерашнего дня — вот он допивает очередной стакан, подходит к зеркалу, долго пристально всматривается в собственное отражение, а потом с размаху ударяет по нему кулаком. Но отражение не исчезает. Тогда он берёт пустую бутылку и уже ей разбивает чёртово зеркало. Что угодно, только бы не видеть себя. Дальше он действует голыми руками, не обращая внимания на порезы, не чувствуя боли. Заметив кровь, поливает руки виски прямо из бутылки, промакивает салфетками, и продолжает, пока от зеркала не остаётся лишь голая металлическая рама. «Любимое зеркало Джорджи. Он меня убьёт». В телефоне он обнаружил десятки пропущенных звонков от неё и Джорджи. Последний Дженна сделала около полуночи, и, видимо, после этого поехала к нему. «Она звонила мне все время, вместо того, чтобы наслаждаться вечером, которого так ждала». В душе снова всколыхнулось мерзкое чувство вины. Он не заслужил таких друзей. Они упрямо возились с ним и всё прощали, ничего не требуя взамен. Нет, они больше, чем просто друзья, они — его семья. Они в него верят больше, чем он сам в себя. И он будет последней мразью, если не попытается оправдать их доверие. На подоконнике лежит оставленная им раскрытая книга — похоже Дженна её не заметила. Он быстро захлопывает её, ставит на место и, делая шаг назад, наступает босой ногой на осколок. — Вот дерьмо! — из пальца тут же начинает сочиться кровь, закапывая светлые полы. Из спальни выбегает заспанная испуганная Дженна. — Стой, где стоишь! — успевает крикнуть он, выдергивая из ноги осколок. Удивительно, но она послушно замирает, с тревогой глядя на капающую кровь. Его футболка доходит ей почти до колена. «Какая досада», — думает Перси, глядя как она надевает босоножки, чтобы избежать порезов. Футболка и шпильки — не лучшее сочетание для испытания его выдержки. Он обещал себе, что не приблизится к ней до тех пор, пока она не попросит сама. Но скорее ад заледенеет, чем Дженна Ортега признает, что ей нужны какие-то там отношения. Она садится рядом и молча протягивает ему бинты и пластырь. Перси знает, что у неё на языке вертится тысяча вопросов, но Дженна почему-то молчит, сдерживается, выходит на кухню, возвращается со стаканом, в котором, шипя, растворяется знакомая таблетка. — Надо же, какие глубокие познания в спасении от похмелья, — многозначительно хмыкает он, принимая стакан из её рук. — Опытные люди поделились советом, — язвительно парирует она. — Тебе бы ещё принять душ и сходить на свежий воздух. Она несколько минут терпеливо наблюдает, как он пытается заклеить стопу. Да, для человека, вечно попадающего в эпические передряги, его санитарные навыки совершенно неудовлетворительны. — Дай сюда, — она забирает у него пластырь и ловко заклеивает порез. Пытается встать, вернув безопасную дистанцию между ними, но Перси успевает схватить её за руку. — Бонз, ты в который раз меня спасаешь. Не знаю, что тебе пришлось пережить ночью, но извини меня, пожалуйста! Я испортил тебе вечер, снова! — он пожал плечами. — Ты вообще не должна была видеть ничего из… этого. — Перестань! Это только моё решение, я пришла сюда сама! «Пришла сюда сама». Эта обронённая фраза повисает в воздухе, сгущая его, делая осязаемым. Дженна вырывает руку, встаёт и делает шаг назад. Удивительно, как она балансирует на этих жутких шпильках. На секунду она встречается с ним взглядом и оба понимают, что её слова не остались незамеченными. Ещё немного, и капкан в очередной раз захлопнется. — Иди в душ, пока я не решила, что эту комнату уже всё равно ничем не испортить и не начала поливать тебя водой прямо из чайника. Вид у тебя жуткий. Холодный душ действительно отрезвляет, спустя полчаса Перси ощущает себя уже почти человеком. С отрезвлением приходит и боль в порезанных руках и стопе. Но это скорее радует, потому что боль, похоже, единственное, что хоть немного способно отвлечь его от мыслей о Дженне в одной его футболке, причем надетой, скорее всего, на голое тело. Если он продолжит об этом думать, кажется, он не выйдет из душа никогда. Сегодня ему придётся потуже затянуть трещащее по швам самообладание. «Пусть бы лучше меня мутило, честное слово, было бы легче. Сколько можно так надо мной издеваться, спасательница хренова!» — думал Перси, проходя на кухню. Дженна, спиной к нему, что-то нарезала, стоя у раковины. — Тебе нужно на терапию, Перси! — не оборачиваясь, говорит она. — То, что произошло — повторится вновь, только с куда более катастрофическими последствиями.Ты не сможешь работать, пока не преодолеешь свои страхи. — Я знаю. Я уже обещал Джорджи, до того… как всё это произошло. — Перси рассматривает порезы на руках. — Он сказал, что наведёт справки и попробует найти подходящего специалиста, но думаю ты справишься лучше, в конце концов, ты выросла в этих местах. — Я думала, ты будешь упираться и всё отрицать, — Дженна поставила перед ним стакан с непонятной мутноватой жидкостью. — Пей, это вода с соком лимона. Не благодари. Я буду права, если скажу, что ты не горишь желанием рассказать мне о том, что вчера произошло? — Мне кажется ты и сама всё прекрасно поняла. Да и нечего рассказывать — я почти ничего не помню. Она внимательно на него смотрит и, кажется, верит его словам. Или делает вид. По крайней мере, не устраивает допрос с пристрастием. — Может оно и к лучшему. Тебе снился кошмар этой ночью, ты кричал и я еле смогла тебя успокоить. Перси, у тебя серьёзные проблемы! Только этого не хватало! Ей не стоит узнавать содержимое его снов, не сейчас. Впрочем, вряд ли по его словам она смогла понять, что произошло во время вчерашнего сна. Лучше эту тему пока не поднимать. — Но смогла же! Быть может, если ты постоянно будешь спать под боком, они вообще прекратятся! Глядишь, и терапия не понадобится. В отличие от сериала, здесь его стрелы точно попадают в цель. Дженна тут же в возмущении раскрывает рот, как и всегда, когда он заводит разговор об их отношениях, складывает руки в замок и восклицает своё коронное: — Прекрати нести чушь! — А что такого? Приехать посреди ночи и завалиться рядом спать в одной футболке, это, значит, вполне нормально, а моё предложение — чушь? Как только дело касается меня, ты превращаешься в один большой двойной стандарт, Дженна. Не подруга, но и не девушка. Трудно собирать по осколкам собственное я, знаешь ли, когда не понимаешь, кем тебя считают близкие люди. — С тобой невозможно разговаривать! Я объясняю, что тебе надо на терапию, потому что ты в депрессии из-за всех этих обвинений, а ты опять всё сводишь к нашим отношениям! — Так может причина не только в обвинениях? Ну и я же уже согласился с вами обоими! Я пойду на чёртову терапию. Компанию не хочешь составить? Может быть там найдётся по соседству доктор со специализацией «Прими в себе грешницу и живи, получая удовольствие?» — Нет, ну ты просто невыносим! Знаешь что? Не похоже, что ты ещё нуждаешься в моей помощи, выглядишь вполне бодро. Так что я уезжаю. У меня куча дел, между прочим, и совершенно нет времени с тобой нянчиться! Я должна заехать домой переодеться, вернуть Энрике платье и украшения и, наконец, хоть немного поспать. Под его издевательский смех она с гордо поднятой головой направляется в спальню, но на секунду замирает в дверях, словно вспомнив о чём -то. — Ах да! Один-один, Перси Хайнс Уайт — сегодня ночью ты назвал меня Уэнздей. Разумеется, у неё ничего не получается. Перед церемонией это платье на неё надевали втроём, потом прямо наживую что-то подшивали, чтобы оно сидело как влитое и, не дай бог, не обнажило грудь больше, чем положено. Она честно крутится минут десять, пытаясь застегнуть молнию, но та упрямо зажёвывает жёсткую черную ткань и никуда не двигается. От досады хочется рвануть посильнее и содрать его обратно, но нельзя. Но она же не может поехать домой в одной его футболке! А вещей с собой у неё не было, предполагалось, что после церемонии водитель доставит её прямиком домой. Услышав её чертыхания, Перси ухмыляется и начинает мысленный отсчёт. Где-то на цифре пять из спальни доносится ещё одно ругательство, а потом жалобно-злое: — Перси! Помоги мне, пожалуйста! Платье не застёгивается! Войдя в спальню, он на секунду замирает. Это вот В ЭТОМ она ходила на премию? Энрике просто превзошёл сам себя! Однажды он точно отправит её голой! С самым невозмутимым видом он поворачивает Дженну боком, медленно, миллиметр за миллиметром сводит края молнии и тянет собачку вверх. Он видит, как она наблюдает за ним из-под дрожащих опущенных ресниц. Самообладание всё-таки даёт трещину — он невесомо проводит пальцами по обнаженной коже, горячей, как и всегда, снизу вверх, вдоль разреза молнии, прежде, чем застёгивает её до конца. Дженна резко перехватывает его руку. «Вот и конец», — мелькает в голове. Но, к его изумлению, она вдруг прижимается губами к ладони, жадно проводит языком от основания к кончикам пальцев, сначала несмело, потом, распаляясь всё больше, обхватывает губами его большой палец. Это уже слишком. Никогда ещё он не видел чего-то настолько возбуждающего. Он, может, и давал себе какие-то там обещания, но, видят боги, она начала первая, и теперь он не позволит ей остановиться. — Счёт всё ещё ноль — один, Дженна. Я не ошибался, во сне вас было двое. — Мечтаешь о сексе втроём? Я не намерена тебя делить, пусть даже и с воображаемыми персонажами, — зло шепчет она и, не выпуская его ладони, болезненно сжимает особенно глубокий порез. — Да ты просто Отелло в юбке! И не придётся, потому что вы с ней — единое целое. Тебе стало бы куда проще жить, признай ты это. Но нет, лучше же продолжать врать — и мне, и себе. — Я тебе не вру! — она смотрит на него, прищурившись, словно стрелок, выбирающий, куда лучше пустить пулю. Чтобы не убить, нет. Только ранить, и потом с мстительным удовольствием наблюдать, как он корчится в агонии, умоляя о пощаде. Чёрта с два! Он давно её предупредил, что не будет больше играть в эти игры. Ей придется признать, что она его хочет, иначе пусть убирается ни с чем и спасает кого-нибудь другого. Усмехнувшись своим мыслям, он толкает её на кровать. Нет, он не станет снимать её многострадальное платье. Кажется, оно было создано, чтобы кого-нибудь в нём трахнули. Нет, не кого-нибудь. Именно её. Задирает вверх юбку, так кстати имеющую спереди высокий разрез. — Хочешь меня, ведь правда? Думала опять довести меня своими выходками, чтобы я сам на тебя набросился, а потом удрать в кусты? Не в этот раз, дорогуша. Сегодня тебе придётся признать свои желания и озвучить их вслух. Разводит её бедра, отодвигает в сторону чёрные стринги и, поймав умоляющий жаждущий взгляд, резко, без какой-либо подготовки вводит в неё два пальца, жёстко, до основания. Он знает, что ей не больно. Больше нет. Она совершенно готовая, такая мокрая, восхитительно-горячая вокруг его пальцев. Весь её облик буквально кричит: «Возьми меня, скорее, прямо сейчас!» Но ему этого мало, он хочет слышать её признание, хочет чтобы она умоляла его продолжить, пусть для этого придётся наступить на горло рвущемуся наружу зверю. Но это ничего, в конце он будет сполна вознаграждён за своё терпение. Перси поворачивает кисть, меняя угол проникновения, и замедляет движение руки. Она шипит что-то неразборчивое, недовольно ёрзает, пытается насадиться глубже, чтобы чувствовать его ещё ближе, ещё острее. Но он вдруг вынимает пальцы, с самым равнодушным видом вытирает их о внутреннюю поверхность её бедра и с усмешкой произносит: — Пришло время стать взрослой честной девочкой. Хочешь продолжения — скажи. Тебе достаточно попросить, и я дам тебе то, чего ты так жаждешь. В её отчаянном взгляде так легко читались смущение, злость на него, на себя, на своё тело, которое раз за разом так подло её предавало, стоило ему оказаться рядом, и на самом дне — тёмное первобытное желание. Оно росло, беспощадно сжирая огненными челюстями любые сомнения и страхи. С затаённым восторгом он наблюдал за сменой выражения её лица. Он знал, что рано или поздно желание победит. Он и мечтать не смел, что, разбудив её чувственность, он откроет такой ящик Пандоры. Дженна с минуту зло сверлит его взглядом, а потом чётко и уверенно цедит сквозь зубы: — Да, сукин ты сын, я хочу тебя! — Ого, вот это темперамент! Кто бы мог подумать, что под личиной монашки скрываются такие демоны. Тогда тебе придётся сходить на кухню и поискать в аптечке презервативы, ну, если, конечно, ты не хочешь попробовать без них. А то ведь я могу опять порезаться, а ты в босоножках! — он с притворным сожалением разводит руками. — Ты заплатишь за это, Перси Хайнс Уайт, жестоко заплатишь, вот увидишь! — шипит она, удаляясь на кухню. Вернувшись спустя бесконечную минуту, она бросает на покрывало пачку презервативов и грубо толкает его на кровать, усаживаясь сверху. Надо же, какая прыть! Но спустя мгновение ему становится не до размышлений. Она наклоняется и впивается ему в губы злым, неистовым поцелуем, длинными острыми ногтями царапает рёбра, снимая с него футболку. Спускается губами ниже, замирая у края резинки его брюк. Словно в тумане, совершенно обезумевший от неверия и крышесносного возбуждения, он наблюдает, как она снимает с него одежду, разрывает зубами пачку, крутит презерватив в руках, определяя, какой стороной его надеть. — Нужна подсказка? — боже, у него ещё хватает сил язвить! — Заткнись! Она довольно ловко справляется сама, отбрасывает назад шлейф платья и медленно, со стоном закусив губу, опускается сверху. Безумие накрывает с головой обоих. Она полностью одета, но ему кажется, что он никогда ещё не видел её настолько обнажённой перед ним, настолько честной. Она растворяется в собственных ощущениях, ускоряет темп, насаживаясь на него всё резче, глубже. Впервые она не просто прислушивается к собственной тьме, а хватает её под уздцы, как дикую своенравную лошадь, заставляет подчиниться своей воле. Кажется, он забыл, как дышать. Он смотрит на неё не моргая, надеясь навсегда запечатлеть в памяти каждый вздох, каждый миллиметр её идеального точёного лица. Спустя несколько особенно глубоких восхитительных движений она вдруг выгибается, впиваясь ногтями в его бедра и, со свистящим вздохом содрогается в оргазме. Так быстро, что он не поверил бы, если бы не сокращающиеся вокруг его члена мышцы и уверенность, что она не сумела бы сымитировать, просто потому что не знает, что это такое. Он перехватывает её руки и переворачивает на спину, оказавшись сверху. Она расфокусированным взглядом блуждает по его лицу, тяжело дыша. Понимание, что больше не нужно сдерживаться, плавит каждую клетку его тела. Несколько рваных движений, и тьма накрывает его с головой. Некоторое время они молча лежат рядом друг с другом. Он рассеянно водит пальцами по её руке, мысли скачут, не давая сосредоточиться на чём-то одном, да он и не пытается собрать их в кучу. В отличие от Дженны, ну естественно, кто бы сомневался. — Мне нужно ехать, — тихим, извиняющимся голосом говорит она. — Закончилось время, выделенное Дженной Ортегой на личную жизнь? Когда следующее окошко в расписании? Можно застолбить местечко? — Знаешь что? Тебе бы тоже не мешало хоть чем-нибудь себя занять, в конце-то концов! Советую начать с уборки и покупки нового зеркала для Джорджи. — Ну всё, мамочка села на любимого нравоучительного конька. Тушите свет! Она со вздохом одёргивает и разглаживает платье, выходит в гостиную за телефоном, чтобы вызвать водителя. Энрике звонил уже трижды, и если она не перезвонит ему в ближайшее время, он поднимет панику и будет искать её с полицией. — Эй, Бонз, я кое-что забыл! Перси копается в шкафу, выуживает оттуда какой-то свёрток, подходит к ней и с невинной улыбочкой обматывает вокруг её шеи бордово-жёлтый шарф, заботливо прикрывая концами с бахромой глубокое декольте. — Шарф Гриффиндора? — Я опоздал на рейс до Лос-Анджелеса и сгонял в музей Гарри Поттера, пока ждал следующий. Решил прикупить тебе подарок. — Удивительно, что ты не свалился с трапа! — язвит она. — Это что, намёк на то, что я зубрила? — Нееет! Как ты могла подумать такое? — в притворном ужасе открещивается он, и добавляет. — Ты не просто заучка, ты чёртова реинкарнация Гермионы Грейнджер! Сферическая в вакууме. Дженна уже начинает возмущённо надуваться, собираясь разразиться гневной тирадой, глядя, как он едва сдерживает смех, но её прерывает звонок подъехавшего водителя. Она бросает на него сердитый взгляд, но шарф не снимает, быстро направляется к выходу (ну конечно, только бы не заставлять кого-то ждать!), задерживается на секунду в дверях, чтобы задумчиво произнести: — Мы должны всё рассказать Джорджи! Но только ему одному! Закрыв за ней дверь, он возвращается в гостиную и достаёт из нагрудного кармана серёжку. Крутит её в пальцах, задумчиво глядя в окно на отъезжающую машину, достаёт телефон и набирает знакомый номер. — Алло, приветствую, мой продавец красивых лиц. Да жив я, жив. Что там у нас по ближайшим ивентам? Пора мне выползать из конуры.