One day reborn, one star and one thorn…
Don’t cut me
And I love you till the end
Lord of the lost — Cut me out
26 марта-7 апреля Лос-Анджелес Жизнь Перси превратилась в сплошное ожидание. Его было так много, что, казалось, оно стало материальным, отрастило физическую оболочку и притаилось в тени пустых комнат. Оно всегда было рядом. Ещё немного, и оно сожрёт его. Перси ждал новостей от адвокатов, от агента, от менеджера. Он не понимал, да уже даже и не пытался понять все эти юридические тонкости, связанные с расследованием обвинений в его адрес, а только с тоской подписывал сумасшедшие счета от адвоката и надеялся, что это всё скоро придёт к какому-то логическому завершению. И ждал дальше. Ждал известий от Джорджи, который вместе с Эммой и Хантером отлично проводил время в Париже на очередной фанатской тусовке. Сейчас ему уже казалось нереальным, что он когда-нибудь сможет появиться на подобном мероприятии. Но он хотя бы стал потихоньку выбираться в людные места. Слава богу, у него есть в Лос-Анджелесе друзья, которые и не думали вестись на всю эту истерию. Общение с Сэмом и Донованом дарило передышку и возможность спрятаться от этого ожидания, которое так прочно поселилось в его жилище. Их широкая сеть знакомств постепенно свела его с несколькими разными компаниями, пересекающимися между собой, и теперь ему всегда было куда пойти. Эти люди наверняка знали о скандале вокруг его имени, но всё равно смотрели на него как на звезду первой величины. Особенно девушки. Это льстило его растоптанному эго и буквально воскрешало из пепла, казалось бы, навсегда забытое ощущение всеобщего обожания. Поэтому он не избегал больше возможностей куда-то выбраться. Но если это помогало отвлечься от хейта, то унять тоску по Дженне не помогало ничего. Она больше не снилась ему, просто потому что он стал спать ещё хуже, чем раньше, и вообще перестал видеть или запоминать свои сновидения. Он с трудом проваливался в сон ради нескольких часов блаженной пустоты, а всё оставшееся время боролся с мыслями в своей голове. А дни ползли ужасающе медленно, расшатывая хрупкую надежду на то, что у них может что-то получиться. Перси настойчиво гнал мысли о том, что невозможно долго продолжать отношения в таком формате. Вопреки сложившемуся мнению, ему были важны формальности. Да, он мог и дальше вести уже устоявшийся образ жизни, выжимая максимум из её кратковременных приездов. Глупо было надеяться на что-то большее. Им нельзя вместе появляться на публике. Но дело было даже не в этом. Он и не горел желанием раскрывать кому-то то, что происходило между ними. Он слишком ценил тот хрупкий мирок, созданный ими лишь для двоих, и был готов и дальше оберегать его от посторонних лиц. Гораздо больше его беспокоил беспощадный бог киноиндустрии, кому Дженна слепо поклонялась. Горькая правда была в том, что Дженна всегда предпочитала ему работу. Он понимал, почему она так поступает, но до конца смириться с этим не мог. Известие о её ужине с Аронофски ранило его гораздо сильнее, чем он готов был признаться самому себе. Противный внутренний голос нашёптывал, что она могла бы перенести встречу на апрель, когда освободится от съёмок, но почему-то этого не сделала. Однако Перси проглотил эту обиду, ибо что ему оставалось? Вот чему его точно научили отношения с Дженной, так это ждать, ни смотря ни на что. Но в этом был смысл и надежда продолжала жить. Он слишком хорошо знал её категоричность. Если бы она не видела для себя развития их отношений, она бы точно сказала ему об этом. Поэтому он готов ждать столько, сколько потребуется. Но пусть не думает, что он не попытается отобрать её у этого злого бога. «Пожалуй, стоит пригласить ожидание на чай. Пора с ним подружиться. Потому что это всё, что у меня осталось». 7 апреля Где-то в Калифорнии Дженна сильнее надавила на педаль газа. Стрелка спидометра быстро приближалась к критической отметке. Она сгорит со стыда, если её оштрафуют, но медлить было просто невозможно. Уже десять вечера, а ехать ещё по меньшей мере два часа! Перси ждал её только днём следующего дня, предполагая, что она заедет сначала домой, но Дженна, возможно впервые в жизни, решила иначе. Съёмки закончились чуть раньше, и до Пасхи у неё было ещё больше суток. Она приедет к родителям только завтра вечером — и точка. В голове продолжали звучать слова Энрике. Всю неделю эти мысли не отпускали её. Неужели она была так слепа? Неужели действительно не замечала его чувств столько времени? Было ли тогда между ними что-то, кроме дружбы? И разве она не относилась к ним с Джорджи одинаково? Конечно нет. Никогда. С того самого поцелуя. Она поставила блок и старательно выдавала желаемое за действительное. Когда на чувства стало невозможно закрывать глаза, она убедила себя, что влюблена в Ксавье. Потому что это безопаснее. И Перси просто принял правила игры, продолжая терпеливо её ждать. А для окружающих его влюблённость, похоже, была очевидным фактом. Она хорошо изучила Перси и понимала, что такое терпение было не в его характере. Дженна прекрасно знала, что девушки вешались на него пачками ещё с младшей школы. Добивался ли он вообще хоть кого-то, или очереди из желающих всегда было достаточно? Она не станет у него спрашивать. Она достаточно времени провела, борясь с муками недоверия. Его прошлое — его дело, он и без неё достаточно за него расплачивается. И сколько бы Дженна ни гнала из головы эту мысль, она всё равно находила себе дорогу и сверлила, сверлила, сверлила: всё серьёзно. У него всё серьёзно. Это понимание ещё туже затягивало удавку вины на её шее. Если бы он не относился к их отношениям так серьёзно, ей было бы проще. «Кому ты врёшь?» — тут же возмущается внутренний голос. «Если бы ты чувствовала, что для него это просто интрижка, ты бы никогда не подпустила его к себе. Ты всегда хотела только по-настоящему, чтобы сильно, искренне, до клятв на крови! Получи теперь, жри, умница, у тебя получилось!» Она крепче сжала руль. Нет, она не будет сейчас об этом думать. Ей просто надо к нему. Быстрее, прямо сейчас. Когда он рядом, голоса затихают и всё становится простым и понятным. Невдалеке показался указатель. «До Лос-Анджелеса 60 миль». Она надавила на педаль газа ещё сильнее. 07-08 апреля Лос-Анджелес Его внимание привлёк хорошо знакомый визг тормозов за окном. Он слышал его множество раз, дожидаясь её в их укромном ответвлении хайвея. Дженне давно пора менять колодки. Но времени сдать машину на обслуживание, конечно, никогда не хватало. Он попытался ухватиться за эту мысль, потому что сердце моментально подскочило куда-то в горло, забившись под кадыком. «Она приехала». Спеша к двери, он на ходу пытался вспомнить всё, что хотел ей сказать, но мысли разлетались, не в силах перебить главную, в унисон бьющуюся с сердцем: «Она здесь, здесь, здесь…» Дженна, не дав сказать ему ни слова, прямо с порога, тянется к его губам, склоняет к себе, обвивая шею руками, зарывается в волосы. Целует жадно, ненасытно. Пространство словно сжимается вокруг них. Перестаёт существовать прихожая, он больше не слышит телевизор, по которому продолжает идти недосмотренный фильм, существуют только её глаза, которые она, разорвав поцелуй, медленно открывает, и он видит в них… что-то новое. Под ярко горящим, слепым, обезумевшим желанием он видит тщательно спрятанную обречённость. Что-то не так. — Бонз… — он пытается снять её руки со своей шеи. — Молчи, пожалуйста, молчи… — зажмурившись, шепчет она. Некоторое время Дженна стоит так, закрыв глаза и не двигаясь. Он чувствует, как дрожат руки, которые она так и не позволила убрать. А когда она снова поднимает на него глаза, он уже не может разглядеть в них ничего, кроме дикого чёрного пламени, поглощающего его целиком. У них ещё будет время поговорить. Пусть не надеется, что он сделает вид, будто ничего не заметил. В следующую секунду он забывает, как дышать. Она притягивает его к себе и прижимается губами к шее, жарко выдыхает, проводит языком дорожку от уха к вороту рубашки. Возбуждение прокатывается вниз по позвоночнику волной, сметающей подозрения, сомнения, остатки разума. Что она делает с ним? Он считал себя довольно опытным, но каждое её прикосновение обнуляло воспоминания о прошлом, выжигая калёным железом прямо на сердце нахальное и собственническое «только я». Слишком давно он понял разницу между занятием сексом и любовью. С ней ощущения не притуплялись, не наступало пресыщения, не появлялось мыслей остаться после секса в одиночестве. Каждый раз был как первый, и желание только возрастало. Вот и сейчас, он дрожал от её прикосновений, не веря, что так бывает, что одно только прикосновение её губ способно возбудить его так, что кажется, будто всё внутри превратилось в бескрайнюю огненную реку. Она быстрыми движениями расстёгивает его рубашку, распахивает её и, медленно опускаясь на колени, скользит губами вниз, оставляя влажный след от горла до самого пупка. Что она задумала? Она же не думает… Нет, не может быть. Внезапная догадка раскалённым хлыстом обрывает последние хлипкие ниточки самоконтроля, удерживающие разум. Он не выдержит этого, нет… Он кончит как мальчишка, он уверен, стоит ей только коснуться его члена. Он пытается ухватиться за эту ускользающую мысль. В горле пересохло, голос хрипит, как после долгого бега. — Дженна… ооох… нет, пожалуйста, встань… тебе не стоит… — Но я хочу! — она сжимает пальцы, впиваясь ногтями в его бок, за который ухватилась, чтобы не потерять равновесие. Безумие. Если она ещё раз так сделает, ноги просто перестанут его держать. Словно прочитав его мысли, она встаёт и смело кладёт одну руку на ремень его брюк, а второй с нажимом проводит по паху, снизу вверх. Это окончательно лишает его способности возражать. И вообще говорить. Он со стоном подаётся навстречу её руке, запрокидывая голову и закрывая глаза. Пока она возится с ремнём, скидывает висящую на локтях рубашку. Она до сих пор полностью одета, и это лишь усиливает его предвкушение. В штанах так тесно, что он уже готов сам разорвать эту чёртову ширинку, но она не позволяет, с шипением отталкивая его руку. Конечно, у неё же не может что-то не получаться. Пусть так. Если ей нравится, он готов стоять здесь и ждать хоть всю ночь, сдерживая желание наброситься и отыметь её прямо на полу. Звон пряжки на мгновение отвлекает его. Дженна рывком приспускает брюки вместе с бельем. Перси открывает глаза, чтобы сполна насладиться её смятением. Мелькнула мысль, что вот сейчас она пойдёт на попятную, сделав вид, что «ничего такого» и не планировала. Но он ошибается. Она приближается вплотную, так, что до боли напряжённый член упирается ей в живот, и пристально смотрит в его глаза. И видит в них больше, чем мог надеяться: она возбуждена не меньше, чем он. На секунду Дженна отрывает от него взгляд, оглядывается, словно прикидывая в уме что-то, и мягко подталкивает его к дивану. Происходящее кажется очередным безумным сном. Она, здесь, на коленях перед ним. Он предпринимает последнюю, жалкую попытку: — Ты уверена? Может… ох… блять… Первое же несмелое прикосновение пронзает тело тысячей кинжалов. Его нервы как туго натянутая струна. Она медленно проводит рукой снизу вверх, от основания к головке и сжимает её. Чёрт, её движения так идеальны. Он так долго не выдержит, ещё немного и он просто рассыплется в кучку пепла от её касаний. Толкается бедрами навстречу, умоляя о большем. Вниз-вверх, вторя её движениям. Облизнув губы, она склоняется, и очертания комнаты окончательно растворяются, мир сжимается, оставляя только крышесносное ощущение её языка на его члене, тесного рта, влажного давящего сосущего жара. Она склоняется ещё ниже, вбирая его глубже, помогая себе рукой. Он не может отвести взгляда — каждое её движение так естественно и пронизано таким кристально чистым возбуждением, что кажется, наслаждение сейчас начнёт сочиться даже из его пальцев. И бьющееся пульсом где-то в горле «только для меня, только моя, моя, моя…» Не пытаясь больше сдерживаться, вымученным стоном, хриплым выдохом: — Быстрее… пожалуйста… Запускает руку ей в волосы, мягко направляет и слышит ответный гортанный стон. Она ускоряет темп, и это ощущение скользящей по нёбу головки, глубже, ещё глубже, в самое горло, неизбежно подталкивает его к пропасти. Ещё одно рваное движение и он, задыхаясь, выгибая спину, с громким стоном кончает, растворяясь и исчезая в горячей влаге её рта. Сознание не сразу возвращается к нему. Сквозь пелену пульсирующего наслаждения пытаются прорваться мысли, что у него онемели пальцы ног, что, возможно, он опять перегнул палку, и стоило позволить ей отстраниться, но они так и погибают на задворках его разума, когда она, слегка пошатываясь, поднимается и забирается с ногами на диван. Она не прячет глаз, хоть на щеках и горит предательский румянец. В них нескрываемый восторг и удовлетворение. Он притягивает её к себе и неторопливо целует, едва слышно шепча прямо в губы: — Я люблю тебя, люблю, люблю… *** Впервые за долгое время он почувствовал себя выспавшимся. Вчера они всё же переместились на кровать, где Дженна наконец позволила себя раздеть. Потеряв счёт времени, они не заметили, как уснули. Похоже, время близилось к обеду. Дженна мирно посапывала, завернувшись в огромное одеяло. Глядя на её безмятежный сон, Перси в очередной раз с тоской подумал о том, что вряд ли они уже когда-нибудь смогут встречаться, как обычные люди: просто пойти вместе в ресторан, в кино, в супермаркет, на пляж. Охрана, тонированные стекла, очки, маска, капюшон или кепка — их неизменные спутники теперь. Но планета велика, и возможно, однажды они смогут найти укромный уголок только для двоих, где всем будет наплевать, кто они и откуда. Когда-нибудь, но точно не скоро. Он, едва касаясь, провел кончиками пальцев по её волосам. Желание прикасаться и быть с ней рядом всегда будет сильнее любых доводов рассудка. Этот хренов вечный огонь никогда не погаснет. Он не будет ни о чём её спрашивать, потому что слишком хорошо знает — она скажет сама, когда посчитает, что достаточно всё обдумала. Зато он точно знает, как обеспечить им бодрое утро. — Дженна, ты почему не у гримера, съёмки начинаются через полчаса! Она в панике подскакивает, едва не свалившись с кровати, в ужасе прижимает ко рту ладонь, но, спустя пару секунд, понимает, где находится. — Нет, ну ты просто придурок, Перси! У меня чуть инфаркт не случился! — она швыряет в его сторону подушку, но он ловко уворачивается, покатываясь со смеху. — Просто кто-то слишком много работает! — Где, кстати, мой телефон? Сколько сейчас времени? — она нервно шарит рукой по тумбочке. — Откуда мне знать? Вчера тебя… ммм… не очень волновал этот вопрос, — он многозначительно ухмыльнулся. Дженна зарделась, не найдя, что ответить. Она встала, прижав одеяло к груди, и принялась собирать разбросанные по полу вещи. — Отвернись или выйди! — Ты издеваешься? Ни за что на свете! — он опёрся плечом о косяк двери, всем видом показывая, что если она хочет, чтобы он убрался, пусть собственноручно его выталкивает. — Ну это просто смешно! — Окей, но, чтобы ты знал, это не потому, что я стесняюсь, просто если ты и дальше будешь стоять и пялиться на меня, мы никогда не выйдем из этой спальни, а я спешу. — А это отличная идея, между прочим! — мечтательно улыбается он. — Ладно, ладно, буду ждать тебя на кухне. Стоять на пути у Дженны Ортеги, когда она куда-то спешит — плохая идея, это он тоже уяснил очень давно. — Какие новости? По ней можно сверять часы. Дженна, как бравый солдат, уже полностью одетая, умытая и причесанная, появилась на кухне спустя ровно пять минут, три из которых, он точно это знал, она провела за чисткой зубов. — Нашего Джорджи в Париже словили папарацци, когда он шёл по улице за ручку с Джорджией. Благо фанаты почему-то в этот раз решили сохранить таинство личной жизни и не разнесли эти фотографии по всем соцсетям. Нам с тобой такое счастье точно не светит, — он отвернулся к окну, спиной чувствуя, как она напряглась от последней фразы. — Ей стоило бы уже смириться с его популярностью, ну сколько можно. — Не знаю, вроде в этот раз обошлось без скандала. Ещё Донован зовёт меня поехать с ним в Айову. Это была бы отличная поездка, предложи он её пару недель назад, но теперь, когда ты вернулась, меня из Лос-Анджелеса не вывезут даже силком. Она тепло улыбнулась, но тут же опустила глаза. Как всегда. Ну почему ей так сложно принимать его чувства? — На следующей неделе у меня много работы, я смогла освободить только выходные для Коачеллы. Я страшно соскучилась по дому. Пасху мы всегда проводим вместе… — Ах да, хотел сказать тебе ещё вчера: я купил билет на Коачеллу, наверное последний, в эту твою ВИП-зону. Но если тебя это смущает, скажи сразу, обещаю не устраивать драм. — На Коачеллу? — глаза суетливо забегали, эта новость, похоже, выбила её из колеи. — А ты сам-то уверен, что готов туда пойти? — Нет, не уверен. Но если ты захочешь, я пойду. В конце концов, там десятки тысяч людей, сомневаюсь, что кому-то будет до нас дело. Обещаю не зажимать тебя по углам, — он примирительно поднял руки. Перси наблюдал, как Дженна молча размышляла, кусая губы. Ну конечно, ей надо подумать. День, два… или год. Спустя минуту, отставив стакан с недопитой водой, она поднялась со стула и направилась к выходу. В её глазах опять появилась тень того смятения, которое так взволновало его вчера. Усилием воли он подавил желание припечатать её к стенке и заставить признаться, что же её так беспокоит, но он дал себе обещание дождаться, пока она сама решит, что готова ему рассказать об этом. — Увидимся в понедельник. — Жду не дождусь. *** Дженна с наслаждением вытянулась на кровати в своей комнате. По дому разносились знакомые с рождения запахи и звуки: на улице шумели собаки, стараясь лаять громче работающей газонокосилки, на кухне мама гремела посудой, в гостиной по телевизору показывали повтор вчерашнего футбольного матча. «Надо спуститься помочь, это здорово отвлекает от мыслей». Дженна не привыкла иметь секретов от родных. Она всегда могла поделиться любыми проблемами с мамой или сёстрами. Их добрые слова и советы столько раз вытаскивали её, казалось бы, с самого дна отчаяния! И после провалов на прослушиваниях, и после неудач в отношениях, которые преследовали её так упорно. Взаимная поддержка во всем была незыблемой основой их семьи. Суровая реальность вновь давила на неё многотонным катком. Съёмки закончились (им осталось доснять всего несколько сцен в самом Лос-Анджелесе, когда утрясутся вопросы с обеспечением безопасности), и она оказалась брошенной в круговорот обычной жизни, в которой никак не могла определить место для своих отношений с Перси. Казалось бы, что сложного? Он столько времени был рядом, даже близкие начали воспринимать Перси, как неотъемлемую её часть. Но как вписать их новые, теперь уже совершенно иные отношения в привычную жизнь? Они казались чуждыми всему, что её окружало здесь. Какая же она дура, что так легко позволила всему зайти так далеко! Что она может ему предложить? Продолжать прятаться? Это легко делать, когда ты на съёмках у черта на куличках, но не здесь, в Лос-Анджелесе. Здесь им придется шагнуть дальше. Ей казалось, что ещё немного, и она просто утонет в своих чувствах. Они были словно костёр, теперь превратившийся в неконтролируемый пожар, сметающий всё на своём пути. И она беспомощно стояла в стороне, не зная, что ей теперь делать. Зажужжал телефон. На экране высветилось сообщение от него, с какой-то ссылкой. Спотифай? Она потянулась к наушникам. «For the return of the Mercury» Название плейлиста просто переворачивает всё внутри. Словно все внутренности разом намотали на кулак и дёрнули. Она включает первую песню. Lying on our backs, your head on my chest Finally alone on the hillside Silent but the sound of our breaths falling Like petals accumulating… Она срывает с головы наушники. Пламя её чувств раздувает шквалистым ветром до невообразимых размеров. Если это любовь, то почему она требует от неё так много? Она не сможет дать ему столько же, сколько он отдаёт ей. В комнату тихо проскользнула Натали. Она встретила полный отчаяния взгляд дочери и печально улыбнулась. Присев на край кровати, она обняла её. Некоторое время они сидели молча. Почувствовав, что Дженна пришла в себя и готова её выслушать, она тихо сказала: — Я знаю, о чем ты грустишь, милая. Не надо думать, что я слепая. С взрослением детей всегда сложно смириться, но я проходила это уже не один раз. Мне сложно что-то тебе посоветовать, потому что никто из нас не оказывался в ситуации, подобной твоей. Воплощая свои мечты, мало кто задумывается о последствиях. Я и сама не могла представить, что к двадцати годам ты достигнешь такого успеха. Но за славу, увы, всегда приходится дорого платить. Твой талант — это Божье благословение, а не проклятье. Возможно, ты сможешь сделать что-то действительно важное и хорошее для этого мира. Но я бы, в первую очередь, хотела бы видеть тебя просто счастливой, в окружении людей, которые тебя любят и которых любишь ты. Я знаю, что все эти годы ты не думала об отношениях, и я не уверена, что ты готова к ним сейчас. Ты недоверчивая и склонна к излишней рефлексии, а в вопросах любви сложно опираться на факты. Я не хочу на тебя давить, навязывая своё мнение. Я просто надеюсь, что мы с отцом все эти годы были достаточно хорошим примером для всех вас. Ты ждёшь от меня ответы, но только ты сама можешь ответить себе на все вопросы. Дженна сидела, прижавшись к её плечу, нервно теребя в руках наушники и кусая губы. Слова матери подтвердили то, что ей сказал и Энрике — решать только ей, и последствия разгребать — тоже. Пришло время это признать. Ей уже не пятнадцать. — Я собираюсь чуть попозже съездить в церковь, ты можешь ко мне присоединиться. Поверь, тебе станет легче, — Натали с сочувствием провела ладонью по волосам дочери. — Хорошо, мама. Я разберу вещи и спущусь. А ночью она лежала, не в силах сомкнуть глаз, и снова думала, думала, думала… 10 апреля Лос-Анджелес Его разбудил стук в дверь. Перси не думал, что она приедет так рано. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось быстрее. Что-то не так. Дженна быстро прошла через гостиную и остановилась у окна, выходящего на улицу. Не смотря на раннее утро, жизнь в городе уже кипела. Она, собираясь с мыслями, с минуту постояла, провожая взглядом проезжающие машины. Наконец она повернулась к нему, и до того, как она произнесла первое слово, он прочёл приговор в её глазах. — Я не готова продолжать наши отношения. Он думал, что будет готов к её словам. Был ли он удивлён? Скорее нет. Он слишком хорошо её знал. Но менее больно от этого не становилось. Лучше бы она просто скормила его Хайду, как во всех тех кошмарах, только бы не слышать этого. Боль закручивала внутри острую зубчатую шестерёнку из обиды и гнева. Он почти уже рванулся ей навстречу, но вовремя себя остановил. Никому не будет лучше, если он станет валяться у её ног, умоляя передумать. Если она что-то решила, её не сдвинет с места даже ураган последней категории. — Почему? Вопрос срывается с губ сам собой. Зачем он спрашивает? Он знает ответ, всегда знал. Раньше, чем она сама пришла к нему. И он с грустью наблюдает, как меняется её лицо, приобретая знакомые очертания Уэнздей Аддамс. Она не знает этого, а он давно заметил, что в сложных ситуациях, когда ей трудно совладать с эмоциями, она использует её силу. Выключает эмоции и на максимум выкручивает рациональность. — Я же сказала, я не готова. Всё, что происходит между нами… Этого стало слишком много для меня. Я… Пойми, я просто теряю почву под ногами. Всё произошло так стремительно, на нас свалилось слишком много всего. И наши отношения… Они всё усложняют. Для тебя, для меня. Я просто не могу идти дальше, и не могу остаться там, где мы находимся сейчас. Я не вижу для себя другого выхода, прости. Он мог бы многое ей сказать. Мог бы попытаться переубедить, хватая за руки и умоляя хотя бы попытаться. Но есть вещи, он знал об этом, в которых он никогда не сможет её убедить. Она либо дойдёт до них сама, либо всё кончено навсегда. Шестерёнка вкручивается своими острыми зубьями всё глубже, превращая его и без того измученную душу в кровавое месиво. Нет, он не станет устраивать ей сцен. Чего бы он никогда не хотел потерять, так это её уважение. Хотя ему очень хотелось высказать ей всё, что наболело. Ведь он сделал всё, что мог: он стал ей другом, он сумел завоевать её доверие, он, порой из последних сил, пытался быть достойным её. Если всего этого оказалось недостаточно — так тому и быть. Он не станет нажимать на хорошо знакомые манипуляционные рычаги, главным из которых, несомненно, был бы отвечающий за чувство вины. Нет. Он любит её, и если она решила (а он знает, что ей это трудно далось), то он примет её выбор, наступив себе на горло. Да, единственное, что он может сейчас сохранить — это её уважение. Поэтому он медленно, мучительно медленно подходит, сдерживая нестерпимое желание коснуться её, хоть бы и в последний раз. — Я готов остаться тебе другом, если тебе это нужно, но не жди от меня слишком многого, Дженна. Если ты хочешь обрести то, что ищешь, лучше нам лишний раз не пересекаться. Он смотрит, как в её глазах умирают и рождаются вселенные, которые ему больше не суждено будет разгадать. Шестерёнка уже вгрызается зубьями в позвонки, ещё немного, и он сломается. Надо же, а Ксавье оказался сильнее, чем он, кто бы мог подумать? У него хватило сил прогнать Уэнздей. Он и не думал, что способен ещё чему-то научиться у него. Едва слышно, так, что было непонятно, сказал он это вслух или просто подумал: — Уходи. 12 апреля Лос-Анджелес Шли дни. Дженна погрузилась в работу с головой. В конце концов, она же боролась именно за это? Теперь ей не нужно было делить своё внимание и время. Она закрылась от самой себя, старательно не впускала в голову никакие мысли о нём, продолжая твердить, что это был единственный верный выбор. Но всё равно неизбежно возвращалась. Она с грустью думала о том, как много они уже прошли вместе, с чем смогли справиться: с её глупой влюблённостью в Ксавье, с её тотальным недоверием и сомнениями, с её закрепощённостью, с его саморазрушением и болью. Но последнюю черту она перешагнуть не смогла. Внутри всё ныло, словно она превратилась в один большой плохо залеченный зуб. Она уговаривала себя, что ей просто необходимо больше времени. Это пройдёт. Точно пройдет. Она излечится. Однажды её сердце перестанет ёкать от каждого входящего сообщения, ведь она же и так знает — оно не от него. И она не станет писать сама, потому что это подло. Она должна его отпустить. Они оба должны двигаться дальше и бороться за свои цели и идеи. Из раздумий её вырывает сестра, влетевшая в комнату в страшном волнении. Она протягивает ей телефон с открытым Твиттером. А там её же фанаты бурно обсуждают неизвестно как обнаруженные их с Перси плейлисты в Спотифай. Она лихорадочно листает эти обсуждения, всю эту грязь, запах которой, как ей кажется, она чувствует даже здесь, дома. Она протягивает Алие телефон. — Оставь меня одну, пожалуйста. У неё больше нет сил плакать, нет сил злиться. Эмоции словно выпотрошили. Их никогда не оставят в покое. И это ещё одна причина. Пока она рядом, он обречён тонуть в этой ненависти. И в голове противным молоточком стучит одна-единственная мысль. Она всё сделала правильно.