Yesterday, Tomorrow and Everything Inbetween

      Все его дни проходили сидя перед окном, смотря на листья дерева, стоящего около его комнаты. Падающие листья напомнили ему о снеге в хижине Техно. Во время выздоровления он часами сидел на крыльце, глядя на белые хлопья, падающие с неба. Это успокаивало, и достаточно часто Техно находил его поздно вечером, глубоко спящим и завёрнутым в пушистое одеяло посреди заснеженного пейзажа.       Первые несколько дней в Королевстве Киноко, Дрим не вставал с постели. Он снова провалился в знакомое болото, и на этот раз его некому было вытащить. Только Карл, который приносил ему еду и воду каждый, божий, день, следя за тем, чтобы он, по крайней мере, не умер с голоду.       Карл был милым, и Дрим ненавидел это, ведь именно по этой причине он, вообще, оказался на ступенях Королевства Киноко.       После того, как Техно отплатил ему тем же и вызволил его из тюрьмы, Дрим поверил, что это конец, думал, что ему придётся найти способ выжить самостоятельно, ведь, когда долг был погашен и у Техно больше не было причин оставаться рядом с ним, он отказался отпускать его, вернул ему здоровье — по крайней мере, физическое — и дал ему место, где он мог остановиться, подлечиться, отдохнуть.       Это разрывало Дрима на части; вина из-за людей, которые всё ещё были добры к нему, несмотря на то, что он был не более чем обузой. Он не понимал, чем заслуживал такого обращения. Каждый день, когда Карл приходил к нему в комнату, чтобы принести еду, Дрим ожидал, что он будет огрызаться, кричать на него, бить его, делать что-нибудь ещё, кроме того, как улыбаться ему этими грустными глазами, которые говорили ему, что Карл знал.       Он ненавидел это, не мог этого вынести, предпочёл бы синяки на коже и агонию в венах, всё, что угодно. Это заставляло тело Дрима напрягаться в постоянной тревоге и ожидании, что следующий день принесёт ожидаемую боль. Но этого так и не произошло.       Карл пару раз пытался заговорить с ним, видел, как Дрим вздрагивал от громких звуков и резких движений, как он почти не говорил, а начинал только тогда, когда к нему обращались напрямую, как он тщательно следил за тем, чтобы не показывать никаких участков кожи, кроме лица и рук. Но Дрим проигнорировал его предложение о помощи, это всё ещё было ему так чуждо.       Дрим натянул на голову капюшон одной из огромных толстовок Карла, пытаясь, безуспешно скрыть шею, единственное место, которое, к сожалению, не было спрятано за куском ткани. Он чувствовал, что Карл смотрит на шрамы около воротника каждый раз, когда старший думал, что Дрим не смотрит. От этого у него бегали мурашки по коже, он чувствовал себя слишком беззащитным и уязвимым. Он ненавидел это.       Дриму нравилось сидеть на подоконнике в своей комнате (не твоя комната, не твой дом) и смотреть сквозь стекло, отделяющее его от остального мира.       Иногда он слишком много думал и пришёл к выводу, что, в отличие от горько-сладких текстов песни Уилбура или литературы Ники о сладком мёде, поэты любили наполнять его историю извращённой иронией и мрачными парадоксами. За то, что он построил тюрьму, он умертвил бы свои грехи в коробке непрощения; за то, что он проводил рассвет за рассветом, царапая стены своего заключения, после того, как он, наконец, был свободен, он искал маленькие, изолированные места для болезненного удовлетворения знакомого чувства.       И через некоторое время он научился смеяться вместе с поэтами. Это было забавно, отчасти, в том смысле, что это было не так.       Было что-то странно успокаивающее в том, чтобы находиться в этой комнате. Он чувствовал себя в безопасности. Никто не приходил сюда, кроме Карла. Даже Сапнап или Джордж.       Иногда он мог видеть их из своего окна, когда солнце поднималось до самого верха неба. Они вдвоём выходили на один из лугов перед Королевством Киноко, практиковались в комбо и тренировались вместе.       И каждый раз воспоминания проносились в его сознании, как осколки стекла. И каждый раз, он резался о них.       Это был один из тех случаев, когда Дрим снова удобно устроился на большом подоконнике, прислонившись головой к стеклу, которое было тёплым от пробивающихся сквозь него солнечных лучей. Уютная, ленивая тишина повисла в воздухе, и Дрим купался в ней.       Сапнап и Джордж снова были на поле, и Дриму пришлось подавить лёгкий смешок, когда Джордж случайно уронил свой топор, в результате чего Сапнап выиграл раунд. Он практически мог видеть, как Джордж надулся. Это было смешно, решил Дрим. И на мгновение он позволил себе провалиться в пропасть прошлого, которое, как он думал, давно ушло. Дружба с Сапнапом и Джорджем всегда была лёгкой, несмотря на грязные драки и серьёзные ссоры, они никогда не злились на других больше, чем на несколько часов.       Ему нравилось верить, что судьбы не существует, что они сами выбирают. Но дружба. Что именно их собственные действия и решения привели их друг к другу. Никакой судьбы или скачка веры, только они трое, перерастающие в дружбу, медленно и в то же время так быстро. Это были их руки, посеявшие семена дружбы в мёрзлую почву зимним утром, не зная, выживут ли они. Они присматривали за семенами, давали им воду и свет. Они были терпеливы. И когда наконец наступила весна, они были там, когда корни их дружбы проросли, и распустились листья. Хоть и иногда, они теряли свои цветы из-за холодных дней и дождей, они всегда отрастали заново.       Хотя, предположил он, цветок не может выжить, если его вырвать с корнем.       Дрим наблюдал за Сапнапом и Джорджем, пока солнце не оставило за собой ничего, кроме бледно-золотистого оттенка на горизонте. Он мог поклясться, что видел, как глаза Джорджа метнулись в его сторону. Это длилось всего долю секунды, и Дрим не был уверен, не привиделось ли ему это.       Когда ночь подкралась ближе, Дрим увидел, как Карл вышел из одного из высоких зданий, давших жизнь Королевству Киноко. Он подошёл к Джорджу и Сапнапу, говоря что-то, чего Дрим не мог расслышать. Двое других кивнули, собирая своё учебное оружие и следуя за Карлом обратно в их дом.       Дрим просидел ещё час, ожидая, пока вся его комната погрузится в полную темноту, прежде чем нерешительно встать.       Когда Карл принёс ему еду в этот полдень, он сказал Дриму, что вечером ему придется самому забрать ужин. Рационально Дрим понимал, что Карл просто пытается на этот раз выманить его из комнаты, но он уже некоторое время не прислушивался к логической стороне своего разума. Мысль о том, что ему придётся покинуть безопасную комнату и встретиться лицом к лицу с Сапнапом, лицом к лицу с Джорджем, приводила его в ужас. Дрожь в его руках снова усилилась, и его желудок неприятно сжался. Его чуть не стошнило.       Он прислушался к любым возможным звукам, доносящимся снаружи, убедился, что Карл, Джордж и Сапнап уже закончили есть и, он надеется, что они уже наверху в своих комнатах, прежде чем медленно открыть дверь впервые за неделю. Коридор перед ним был пуст, тёмен и холоден. Он натянул рукава толстовки Карла, опуская их, как можно ниже, обхватывая себя руками в бесполезной попытке вернуть хоть немного тепла своей комнаты и уюта этого маленького пространства.       Здесь, в холле, всё было слишком открытым, слишком большим. Ему это не понравилось.       Дрим испустил прерывистое дыхание. Осторожно, чтобы не наступить на доски пола, которые могли бы заскрипеть, он направился туда, где, как он полагал, находилась кухня. С каждым шагом его сердце делало скачок вперёд. Ему было одновременно и жарко, и холодно. Он должен был остаться в своей комнате, должен был позволить себе проголодаться хотя бы на одну ночь. В любом случае, не то чтобы чувство голода было ему чуждым.       Но возвращаться было уже слишком поздно. Он добрался до кухни, из-под двери лился мягкий свет.       На кухне кто-то был. Кто-то был на кухне, кто-то был на кухне.       Сердце билось почти так же быстро, как в ночь его побега, он развернулся, готовый бежать обратно в свою комнату и спрятаться под одеялом своей кровати на остаток ночи. Но, как оказалось, вселенной нравилось играть с ним, потому что в тот момент, когда он стоял спиной к двери, она открылась, и он почувствовал присутствие другого человека позади себя. Адреналин и страх горели ярче, чем когда-либо мог пылающий порошок.       Он ненавидел зрительный контакт, но ещё больше он ненавидел то, что не мог видеть другого человека, поэтому он обернулся, пристально глядя на своего противника.       — Что ты здесь делаешь? — ни яда, ни ненависти. Но и никакой доброты или тепла.       Это было нормально. Он мог с этим справиться. Это было лучше, чем снисходительность и вежливость, которые он получал от Карла.       — Я попросил его прийти и самому принести себе еду сегодня вечером, Сап, оставь его в покое, — очертания второго человека появились позади Сапнапа, оттесняя его обратно на кухню. Карл одарил его нежной улыбкой, которая была ядом на коже Дрима, — Заходи, мы уже поели, но на кухонном столе есть тарелка с едой для тебя.       Видя, что Дрим колеблется, Карл схватил его за руку и потащил в комнату. Он ослабил хватку, когда Дрим вздрогнул, прячась за своей толстовкой.       Дрим видел, как его поджидает грибная россыпь, прямо рядом с Джорджем, который сидел на одном из барных стульев. Плечи Дрима приподнялись, и его взгляд опустился на землю. Джордж не смотрел на него, но он чувствовал на себе взгляд Сапнапа. Он был намного выше его, но в этот момент он чувствовал себя намного меньше, чем когда-либо.       Оглянувшись, Карл ободряюще поднял два больших пальца вверх.       Осторожно, стараясь производить, как можно меньше шума, он двинулся вперёд, опустив глаза в землю. Расстояние между ним и тарелкой с едой казалось бесконечным, и когда он, наконец, достиг столешницы, тошнота угрожала подступить к горлу. Он уже почти не был голоден.       Несмотря на тошнотворное ощущение в животе, он протянул руку, чтобы взять тушёное мясо. Карл прошёл через трудности, чтобы приготовить ему что-нибудь поесть. Самое меньшее, что он мог сделать, — это принять его гостеприимство, каким бы чужим и неправильным оно ни казалось.       Чего он не учел, так это дрожь, которая, казалось, держала его руки в мёртвой хватке. В тот момент, когда он поднял тарелку на безопасное расстояние от кухонной столешницы, деревянная миска выскользнула у него из пальцев, как будто сквозь него проходил песок. Рагу разлилось по твёрдому каменному полу, отчего в боку миски образовалась трещина.       Дрим мог только стоять там, застыв на месте, с выражением шока и ужаса на лице.       — Какого чёрта? — он отшатнулся так сильно, что ударился спиной о край кухонной стойки. Тупая боль распространилась по его коже, но он почти не чувствовал её, всё его внимание было сосредоточено на Сапнапе, который смотрел на него со смесью раздражения и ярости, — Ты действительно думаешь, что можешь просто приехать сюда, в наше Королевство, найти себе дом, есть нашу еду и спать в нашей постели, а затем просто ходить и ломать вещи?       — Успокойся, это был несчастный случай…       — Не вмешивайся в это, Карл. Ты не можешь сказать мне, что этот мудак слишком глуп, что даже не смог поднять грёбаную тарелку. Это была ошибка.       И впервые Джордж посмотрел на Дрима. Действительно посмотрел на него, нахмурив брови, но выражение лица в остальном было непроницаемым. Дрим был первым, кто разорвал зрительный контакт.       — Он буквально несколько дней не выходил из своей комнаты, и первое, что он делает, когда выходит, что-то ломает.       Ты облажался. Ты всё испортил, как всегда. «Они отправят тебя обратно в тюрьму, где тебе и место», — скандировали голоса, и Дрим согласился с ними.       Чем дольше Сапнап орал на него, тем меньше ненавистных слов доходило до его разума, сбитого с толку и затуманенного паникой.       Не возвращайте меня туда, пожалуйста. Не возвращайте меня к нему. «Я не могу сделать это снова», — подумал он. Я не переживу этого во второй раз.       Он чувствовал себя странно, плывущим по течению. Его тело больше не принадлежало ему. Он почти не чувствовал жжения в тех местах, где ногти впились в ладони. Он всё ещё смотрел на Сапнапа, видел, как шевелятся его губы, но слова не слышались. Вместо этого ветер, кружащийся вокруг фасада дома, казалось, усилился, заглушая все остальные шумы вокруг него. Знакомое чувство отрешенности охватило его, и он отпустил её.       В следующий раз, когда он моргнул, он был один.       Он не знал, сколько времени прошло, но его тело всё ещё чувствовало себя не в своей тарелке, ноги казались намного больше, чем должны были быть, и он не узнавал свои собственные руки. Он был ошеломлён, всё вокруг казалось странно искажённым.       Он попытался успокоиться с помощью различных дыхательных техник, которым научил его Фил. Дезориентированный, он спотыкался, когда выходил из кухни и возвращался в свою комнату. Издалека он чувствовал тупую боль в груди, прямо над сердцем. Он не удивился, что Сапнапа и Джорджа больше не было на кухне, но тот факт, что даже Карл не было, по какой-то неизвестной причине, Дрим не мог это объяснить. Не то, чтобы Карл должен быть рядом с ним, утешать его. Он и так делал гораздо больше, чем следовало, позволяя Дриму оставаться в его доме.       Вернувшись в свою комнату, он упал на колени прямо рядом с кроватью. После стольких месяцев он всё ещё пытался привыкнуть спать на мягком матрасе. Было несколько случаев, когда Техно находил его свернувшимся калачиком на твёрдом полу с одной, только, тончайшей подушкой под головой. Это была одна из его привычек, от которой Техно не смог полностью избавить его, что-то, что так глубоко вошло в рутину Дрима, что его спина болела от лежания на мягкой поверхности, слишком привыкшей к жесткой, каменистой обсидиановой земле тюрьмы.       В каком-то смысле это его утешало. Обсидиан был единственной стабильной вещью в его камере; несмотря на бесконечные визиты и жестокие пытки, он всегда был там, никогда не сдавался, давая ему стабильное место, на которое он мог опереться, когда ноги больше не несли его.       Он стянул одно из одеял со своей кровати, спрятавшись под толстой тканью, блокируя мир, когда лёг на пол в своей комнате, сосредоточившись только на своём дыхании и ни на чём другом. На этот раз тишина не была неудобной или пугающей, она давала ему ощущение безопасности и защищённости.       Ночь продолжалась, и всё было тихо, пока кто-то мягко не постучал в дверь.       — Дрим — это я, Карл.       Дрим не ответил.       — Я просто хотел сказать, что прошу прощения за глупое поведение и за то, что оставил тебя на кухне, в таком состоянии. Я должен был пойти убедиться, что Сапнап в порядке после того, как он ушёл.       Он не пытался проникнуть в комнату, что в любом случае было невозможно, так как Дрим заперся там, но, тем не менее, Дрим оценил осведомленность Карла о его границах и личном пространстве. Несмотря на то, что он знал, что с ним что-то не так, он не пытался вытащить его из своего убежища и он никогда не заставлял его делать или говорить то, чего он не хотел. Дрим вечно ему благодарен за это.       — Я надеюсь, что у тебя всё в порядке. Ты казался очень ошеломлённым, когда Сапнап накричал на тебя. Конечно, ты был таким, просто… — Карл сделал паузу и Дрим слышал, как он шаркает ногами, — Я приготовил тебе новую еду, на случай, если ты всё ещё голоден. Я просто положу её прямо здесь, рядом с твоей дверью, и ты сможешь выйти и забрать её, когда я уйду.       Дрим молчал.       — Хорошо, — сказал Карл. Его голос звучал так нежно, так мягко. И Дрим не знал, что он сделал, чтобы заслужить его доброту.       — Спокойной ночи, Дрим, — приглушённые шаги послышались из-за двери. Потом снова стало тихо.       — Спокойной ночи, Карл.       В ту ночь он ничего не ел.