Yesterday, Tomorrow and Everything Inbetween

      В камере было холодно и даже жар лавы не мог прогнать озноб. Или, может быть, это было из-за потери крови.       Определённо потеря крови.       Дрим откинулся назад настолько, насколько позволяли цепи на его конечностях, колени впились в твёрдый обсидиановый пол под ним.       — Ой, мой щенок испугался? — воротник на его шее натянулся. Он подавил гримасу, зная, что демонстрация причинённой ему боли любым способом, только, подольёт масла в огонь нездорового помешательства Квакити, желающего причинить ему ещё большую боль.       Квакити сделал несколько шагов назад, пробегаясь взглядом по съёжившемуся телу перед ним. В его глазах был тёмный блеск, от которого у него скрутило живот от беспокойства и тошноты. Хотя это не помешало ему прильнуть к прикосновению, когда Квакити поднёс руку к его щеке. Он слегка всхлипнул, когда рука мужчины погладила влажную кожу, скользкую от слёз, крови и пота.       — Что мы собираемся делать с тобой сегодня, хм? — это было почти ласково, нежно, — Как насчёт того, чтобы ты выбрал сегодня.       Он не мог остановить стон, который покинул его пересохшие губы, когда Квакити отдёрнул руку и повернулся к инструментам, которые он разложил перед собой, как коллекцию ценных драгоценностей. Его рука скользнула по рукоятке топора до лезвий ножниц и снова опустилась, чтобы погладить острый край кинжала.        — Что ты хочешь, Дрим-и?       Дрим сжал челюсти, отказываясь отвечать.       Внезапно пальцы запутались в грязных прядях его волос, которые за месяцы пребывания здесь приобрели коричневатый оттенок, засохшая кровь и грязь затемнили то, что раньше было светло-грязным блондом. Пальцы откинули его голову назад, резко заправляя его пряди и заставляя сдержать свой визг.       — Я разговаривал с тобой, шавка. Что я говорил насчёт того, чтобы отвечать мне, когда я тебе говорю?       Особенность Квакити заключалась в том, что его эмоции были такими же хрупкими, как лист перед лицом летней грозы. Если ты не будешь достаточно осторожен, его хорошее настроение может за считанные секунды смениться чистой яростью. И Дрим был на стороне упомянутого гнева больше раз, чем он мог сосчитать. Было бы ложью, если бы он сказал, что после того, как провёл так много времени с Квакити, стало легче избегать его вспышек. Этот человек был непостоянен во всех отношениях.       — Ты слышал, что я сказал? — пощёчина, — Отвечай мне и перестань тратить моё время, ты, грязная дворняжка.       Дрим сглотнул, в горле у него пересохло от недостатка воды.       — Н-нож.       — Я тебя не слышал. Тебе нужно говорить громче, — на губах Квакити появилась презрительная улыбка.       — Я… я хочу, чтобы вы воспользовались ножом, сэр.       — Вот так, щеночек, — промурлыкал Квакити, отпуская его волосы, прежде чем погладить их, распутав несколько прядей. Дрим закрыл глаза, во второй раз прильнув к руке. Его кровь рекой текла по плачущему обсидиану. Дрим даже не знал, что люди способны так сильно истекать кровью. Если он прищуривался, это выглядело почти красиво, то, как малиновый цвет растекался по полу, создавая своё собственное произведение искусства.       Он не вскочил с пола, на котором спал, хватая ртом воздух, когда наконец-то проснулся; он никогда так не делал. Вместо этого, он ошеломлённо уставился в потолок, его грудь тяжело вздымалась, он всё ещё задыхался, но в то же время был странно спокоен. Было что-то ужасно знакомое в том, чтобы просыпаться таким образом. Он снова кричал, он мог сказать это по тому, как у него неприятно запершило горло, и он закашлял, когда попытался прочистить его.       На долю секунды он ожидал, что Техно ворвётся в его комнату, готовый утешить и вывести из того состояния, в которое он часто впадал сразу после пробуждения от кошмара. Большую часть времени он уходил в апатию на весь оставшийся день, если всё становилось хуже, Техно оставался с ним, будучи намного более терпеливым с ним, чем когда-либо заслуживал Дрим.       Но дверь оставалась закрытой, и никто не вошёл, чтобы проверить, как он.       В груди была тупая боль, едва ощутимая, но в то же время она была, тяжёлая и жгучая, и от неё ему хотелось никогда больше не покидать уютную постель. Ему было больно, и он чувствовал, что вот-вот заплачет, но слёзы не выходили, и это расстраивало и злило его, и это только ещё больше усиливало боль в груди. Он чувствовал, что задыхается от собственного горя по прошлому, которое давно осталось позади всеми, кроме него.       Всё, чего он хотел, это вернуться в каюту Техно, зарыться головой в мягкий мех Стива, чувствовать успокаивающее тепло камина и слушать бушующую снежную бурю перед их дверью. Он так сильно этого хотел, но в то же время это желание заставляло его чувствовать себя глупым ребёнком. В конце концов, он был тем, кто решил покинуть комфорт Антарктики.       В каком-то смысле он не жалел, что уехал. Ему не следовало так привязываться к своему сопернику и его дому, и злоупотреблять его гостеприимством. Если чувство вины заставило Техно заботиться о Дриме, несмотря на то, что он такой обременённый, то отъезд был правильным выбором, но это не означало, что он не скучал по Стиву или по своей комнате на чердаке, и по засиживанию допоздна, наблюдая за северным сиянием, блуждающим по чёрному небу.       И, может быть, только может быть, он немного скучал по Техно.       В течение неопределённого промежутка времени он просто лежал на деревянных половицах, пытаясь погрузиться в настоящее, прежде чем, наконец, смог подняться. Он принял душ, пытаясь смыть остатки кошмара, но они оставались, лёгкое, тревожное гудение глубоко в его костях. Выйдя на улицу впервые за неделю, он почувствовал себя странно, но не мог решить, хорошо это или плохо.       Он надел тонкую ярко-розовую толстовку и серые спортивные штаны. Вкус Карла в моде был совсем другим, чем у него, гораздо более ярким, и как бы он ни ценил Карла за то, что тот позволил ему надеть его одежду, он действительно хотел бы вернуть свою зелёную худи и чёрные брюки-карго. Кроме того, это была всего лишь ещё одна вещь, добавляющая к горам вины за то, что он был чем-то обязан Карлу.       Был солнечный день, луга прогрелись от солнечного света, цветы и травинки медленно колыхались под лёгким ветерком, дующим с востока.       Это был первый раз, когда Дрим действительно смог оценить архитектуру Королевства Киноко. Высокие здания тянулись к небу, как цветы, растущие из земли, заросшие и переплетённые с землисто-коричневыми и красными грибами в крапинку. Это была прекрасная нация, наполовину управляемая смертными, наполовину захваченная дикой природой.       У него не было какой-либо определённой цели, поэтому он некоторое время бродил по Королевству, восхищаясь зданиями и сооружениями вблизи и окуная ногу в прохладную воду пруда в центре. Здесь было спокойно, уютно и легко, и на мгновение ему показалось, что он действительно может остаться здесь. Но это было не более чем принятие желаемого за действительное, и Дрим знал это. Он уже был большой обузой для Карла, Сапнапа и Джорджа — желание остаться здесь было эгоистичным.       Солнце уже клонилось к горизонту, когда Дрим решил посетить лес рядом с гордым Королевством. Лес кишел всевозможными грибами, маленькими, не больше его ладони, другие были высотой с деревья, выросшие из свежей почвы лесной подстилки. Ручей лениво прорезал тихий пейзаж, и птицы создавали хаотическую симфонию в ветвях над его головой. Он опустился на землю, погрузив руки в мягкий мох под собой. Он сделал глубокий вдох, вдыхая воздух.       — Ты ведь не собираешься уже покидать нас, не так ли?       Мирная атмосфера исчезла, когда волнение Дрима закружилось вокруг, адреналин бурлил в его венах, крича ему, чтобы он убегал. Но когда он обернулся, его встретили не изуродованное шрамами лицо и острое лезвие топора, а вместо этого один карий и один голубой глаз, уставившиеся на него, расчётливые и непроницаемые.       Джордж, как заметил Дрим, совсем не изменился. В его волосы было вплетено несколько листьев и грибов, а подбородок был покрыт щетиной, но в остальном ничего не изменилось с тех пор, как он видел его в последний раз — и, боги, прошло много времени. До королевства Киноко, до тюрьмы. Казалось, что это было целую жизнь назад.       Но вот он был здесь — Джордж, мальчик, которого раньше было так легко любить. Он заставил Джорджа возненавидеть его, пожертвовал собственным счастьем ради того, чтобы Джордж был защищён. И, увидев его здесь, между грибами высотой по колено, освещённого мягкими лучами солнца, он понял, что принял правильное решение. Он сделал бы всё это снова, миллион раз, если бы это означало, что Джордж будет в безопасности.       — Я видел, как ты выходил на улицу раньше, и на секунду я действительно подумал, что ты планируешь уйти.       — Тогда мне жаль тебя разочаровывать.       Джордж вздохнул, опускаясь на колени так, чтобы оказаться лицом к лицу с человеком, которого он когда-то называл лучшим другом, или, может быть, даже чем-то большим.       — Послушай, Дрим. Хочешь знать, что я о тебе думаю? Обо всей этой ситуации? Честно говоря, я не знаю, что и думать. Я зол и всё ещё обижен, а твоё появление здесь всё усложнило. Но я не ненавижу тебя, — его стоическое выражение лица сменилось чем-то более мягким, — Я не думаю, что смогу когда-нибудь возненавидеть тебя.       — Ты должен.       — Я знаю, — снова вздохнул Джордж, пристально глядя на маленький белый гриб слева от него, — Это сделало бы всё намного проще. Но я просто слишком устал, чтобы ненавидеть кого-то.       Ветер вокруг них усилился, подхватил один из листьев в волосах Джорджа и унес его вглубь леса.       — Карл сказал, что ты уже не тот человек, которым был раньше, что с тобой в тюрьме случилось что-то такое, о чём ты не хотел говорить.       — Ничего не случилось. То, что сказал Сапнап, было правдой, Карл просто наивен, — было намного проще заставить Джорджа ненавидеть его, быть тем злодеем, каким все его знали.       Джордж склонил голову набок, приподняв бровь.       — Прошлой ночью тебе приснился кошмар, — констатировал он, как ни в чём не бывало.       Глаза Дрима расширились.       — Что?       — Я слышал, как ты кричал, — объяснил Джордж, — И это был не первый случай, который произошёл на этой неделе. Так что нет, я не думаю, что Карл наивен, когда говорит, что с тобой что-то случилось. Тебе часто снились кошмары, когда мы были моложе, но никогда не было так плохо. Я не дурак, Дрим.       Дрим сжал челюсти, глядя в сторону.       — Есть что-то, о чём ты нам не говоришь, и я думаю, что причина, по которой ты так боишься рассказать нам, в том, что ты знаешь, что бы это ни было, это заставило бы нас ненавидеть тебя меньше.       Дрим открыл рот, чтобы что-то сказать, но ни одно слово не сорвалось с его языка. Он мог только наблюдать, как Джордж встал, бросив на него последний взгляд.       — Теперь ты здесь, Дрим. Ты больше не одинок.       Тогда почему я чувствую, что я всё ещё такой?

***

      Джордж исчез, а Дрим всё ещё сидел на лесной подстилке из моха, там, где старший оставил его. Его разум лихорадочно работал и не хотел замедляться. Его эмоции представляли собой коктейль из растерянности, страха и неуверенности, и он чувствовал себя отравленным этим.       Ты больше не одинок.       Джордж слышал, что ему приснился кошмар, но не проверил его. Карл, правда, старался изо всех сил, но в конце концов он всегда сначала успокаивал своего жениха, а потом друга. Сапнап же не может находиться с ним в одной комнате, ведь так или иначе, всё заканчивается криками.       Джордж ошибался. У Дрима больше никого не было. И как бы это ни было больно, это было хорошо. Он выбирает одиночество, выбирает причинять боль своим лучшим друзьям, чтобы защитить их. Он принял решение и не жалел об этом, если это означало, что его друзья будут здесь, живые и дышащие. Он без раздумий вернулся бы в тюрьму и вошёл бы в открытое лезвие Квакити. Всё для его друзей.       Дриму нравилось изображать себя злодеем, и если это было то, чего все хотели, он дал им это. Но он не был чудовищем. По крайней мере, так думал он раньше. Это было единственное, что удерживало его от того, чтобы потерять себя в тюрьме, в Квакити, в пытках и боли. И всё же он видел, как Сапнап смотрит на него, знал, о чём думает другой.       Обещание.       Сапнап, обычно, напоминал ему о заходящем солнце, мягких оттенках оранжевого и красного. Теперь, когда он смотрел на него, он не видел ничего, кроме бушующего огня, готового сжечь его целиком. Он ждал, пока тот, всё испортит, допустит ошибку. Дрим был уверен, что Сапнап спал ночью с ножом наготове.       Становилось всё холоднее, когда Дрим поднялся с земли, вышел из леса и вернулся в свою (не твою) комнату в Королевстве Киноко. Он откинул волосы с лица. Они снова выросли, будучи коротко подстриженным после побега из тюрьмы, волосы были слишком грязными и спутанными, чтобы Техно смог их заплести. Но за последние несколько месяцев он снова стал сильнее и здоровее, чем когда-либо, грязные светлые волосы, уже ниспадали ему на плечи.       Добравшись до дома, в котором он жил последние пару дней, он на мгновение остановился, позволяя своему взгляду блуждать по красоте Королевства. Одинокая ворона оторвалась от крыши одного из близлежащих зданий и одним сильным взмахом крыльев исчезла. Солнце ещё больше опустилось, готовясь к закату, отчего небо загорелось, как будто кто-то пролил красные чернила на горизонт.       Может быть, было бы не так уж плохо остаться здесь на некоторое время.