***
Низкий раскат грома прокатился по облачному небу. На улице было темно, несмотря на то, что был только полдень. Шторм уже некоторое время надвигался на территорию Королевства Киноко, и казалось, что он не пройдет в ближайшее время. Джордж поёрзал в кресле напротив Сапнапа и Карла. В нём было что-то действительно странное, но Сапнап не мог понять, что именно. Его пальцы продолжали перебираться меж собой на коленях и обычно, такие беспокойные привычки были у Карла и Дрима. Его брови были слегка нахмурены, а губы сжаты в тонкую линию. Всё в нём кричало о потрясающем спокойствии. Джордж выглядел так, словно заставлял всё своё тело и разум замолчать. Сапнап не беспокоился, он действительно не беспокоился. Рыдания и крики, доносившиеся из комнаты Дрима прошлой ночью, всё не были у него в голове. Они не были. Его не волновало тревожное поведение Дрима вчера за ужином — нет, правда, его это не волновало. И даже если бы его и правда волновало его поведение, то во всём был бы виноват его утренний сон, в том, что он пытался отбросить своё в прошлое, которого больше не существовало, пытался сбить его с толку, заставив снова увидеть своего старого друга. Его подсознание пыталось обманом заставить его почувствовать жалость к бессердечному тирану. Так что нет, он действительно не заметил, что Дрим не выходил из своей комнаты весь день после его жестокого срыва, не нервничал в ожидании того, что Джордж должен был сказать им так срочно, что он оттащил его и Карла от обеденного стола в тот момент, когда он вышел из комнаты Дрима. Короче говоря, ему было наплевать на то, что случилось — происходило — с Дримом. И Джордж, наконец, открыл рот, и слова хлынули, как вода, стекающая по фонтану рядом со статуей дракона снаружи. — Я думаю, что Дрим, возможно, был одержим яйцом, и всё, что он делал, начиная с изгнания и вплоть до тюрьмы, было яйцом, контролирующим его и заставляющим его верить, что то, что он делал, было правильным, и что он должен был это сделать, чтобы мы всё стали счастливой семьёй. И если это правда, то это означает, что мы действительно облажались, потому что мы не понимали, что наш собственный лучший друг всё это время был не совсем самим собой, и, ради любви к высшим богам, мы действительно облажались. Поговорим о срывания пластырей. Джордж, возможно, только что снова открыл старую рану рядом со всем происходящем, отстранённо подумал Сапнап. Потому что, о боже, он не мог дышать. Рядом с ним на диване Карл открыл рот, закрыл его, а потом снова открыл. — Джордж, что? Джордж ответил не сразу, делая прерывистые вдохи, чтобы попытаться подготовиться к тому, что должно было произойти. После бесконечной и всё же такой конечной паузы он откашлялся, выпрямляясь в кресле. И поэтому Джордж рассказал им, пересказал то, что Дрим рассказал ему накануне, вернув тот же горький привкус, который засорил его язык прошлой ночью, когда он отчаянно пытался успокоить тревожного Дрима и разобраться в бессвязных признаниях и отчаянных мольбах. Джордж выглядел измучённым, как будто его мозг перешёл от шока и ужаса к притворному спокойствию, а Сапнап просто сидел и слушал с сердцем, сделанным из пустоты. И всё о чём он мог думать, это о том, что если он позволит своему разуму зайти слишком далеко, то все слова, которые говорил Джордж, будут значить намного больше, его мир может рухнуть, и он пойдёт ко дну вместе с ним. Когда Джордж наконец замолчал, Сапнапу показалось, что он весь горит. Огонь горел под его кожей, в лёгких, давил на грудь. Он не знал, хотелось ли ему кричать или плакать — он не делал ни того, ни другого. Он просто сидел там, слушая тихие судорожные вздохи Карла, чувствуя, как он сам медленно задыхается от густого дыма, обжигающего его дыхательные пути. — Нет, — наконец ему удалось выдавить онемевшими губами, — Он лжёт. Он пытается обмануть тебя, обмануть нас. Придумывает оправдания, как грязный, манипулирующий лжец, которым он и является. — Сапнап, — мягко попытался Джордж. — Нет, Джордж. Разве ты не видишь, что он делает? После всего этого времени тебе следовало бы знать лучше. Он всё выдумывает, чтобы ему не пришлось возвращаться в тюрьму. — Сап, я был тем, кто пришёл к такому выводу. Он даже не осознавал, что всё это время был под контролем. Чёрт, он даже не хотел мне верить, он практически кричал и умолял меня взять свои слова обратно, перестать пытаться оправдываться от его имени, — Джордж задохнулся. Его руки крепко вцепились в подушку кресла, на котором он сидел, его слёзы грозили пролиться. Нет, Джордж не плакал. Никогда. Не тогда, когда Дрим начал отдаляться, не тогда, когда он оттолкнул их и заставил их ненавидеть его, не тогда, когда они привели его в тюрьму. Если это было достаточно сильным, чтобы сломать Джорджа, то Сапнап уже был потерян. Он пытался отсрочить неизбежное, он знал это. Но это не означало, что он не мог попытаться защитить себя от боли, которая его ждала. Даже если это и была тщетная попытка. — Я знаю, что ты слышал нас прошлой ночью, — в голосе Джорджа едва слышался жар, но Сапнап всё равно отшатнулся, — Это не притворство, и ты это знаешь. - Он тиран, манипулятор, ужасный человек. Он чудовище, — так было намного легче, чувствовать злость, чем причинять боль. И о, внезапно подумал, он только, что понял Дрима немного больше. Постоянное давление распространилось по его ладони. Сапнап посмотрел вниз, а затем вверх в покрасневшие глаза Карла, которые были полны слёз. Он молча покачал головой. — Ты должен, хм, — Джордж прочистил горло, снова привлекая внимание Сапнапа к себе, — Вы оба как бы боретесь с одним и тем же прямо сейчас. Может быть, тебе стоит просто… Пойти к нему, поговорить с ним. Это была глупая идея, учитывая, что Сапнап был готов перерезать горло Дриму, если бы он поступил не по правилам всего за день до этого (ты уверен в этом?). Хотя несколько минут назад, он стоял перед закрытой дверью, с тревогой прислушиваясь к любым звукам, доносящимся из комнаты Дрима. Но стояла мёртвая тишина. Никакого шуршания покрывал или скрипа половиц. Ничего. Испустив вздох, который должен был не только ослабить растущий комок беспокойства в его животе, который начинал заставлять его нервничать, но и побудить его тело начать двигаться вперёд, вместо того, чтобы развернуться и побежать обратно к своему жениху и лучшему другу, которые всё ещё были в гостиной, давая ему и Дриму больше уединения. Сапнап фыркнул, одной рукой сжимая тёплую ручку двери, медленно нажимая вниз. Буря всё ещё продолжалась, опустошая их головы, когда Сапнап нерешительно открыл дверь и вошёл в комнату. Внутри было темно, несмотря на раздвинутые шторы. Облака перед большим окном не пропускали ни одного солнечного луча, и свет был выключен. Снаружи почти ничего не было видно, только ледяной дождь хлестал по фасаду дома из-за жестокого сильного ветра. Тем не менее, Сапнап обнаружил, что Дрим сидит на подоконнике, подтянув ноги к груди и наблюдая за бурей через стекло. Он обернулся, когда услышал, как вошёл Сапнап, глаза его загорелись по неизвестной Сапнапу причине. Он посмотрел на него так, словно ожидал, что Сапнап что-то сделает, но тот просто стоял и смотрел, и чем больше тишина наполняла комнату, тем сильнее лицо Дрима начинало вытягиваться. Он ищет фамильярности, подсказал ему разум. Он ждёт, когда ты накричишь на него. Его сердце не сжалось от боли при этом, не сжалось. — Ты здесь, чтобы сказать мне, как сильно ты меня ненавидишь? — Сапнап сжал губы. Дрим звучал так обнадеживающе. — Дрим? — Да? — Ты веришь, в то, что ты плохой? Месяцы, проведённые в страданиях и скорби по потерянному другу, ночи, наполненные кошмарами о совершенном предательстве. Ему потребовалась крошечная бесконечность, чтобы почувствовать, что он снова может дышать. Он был так уверен в своих убеждениях и поступках, искал утешения в том, что наконец-то точно знает и принимает, то, что Дрим их больше не любит. Потому что, несмотря на то, что это было так, так больно, было что-то успокаивающее в осознании того, что человек, за которым ты отчаянно пытался погнаться, перестал поворачиваться к тебе. Это сняло большую тяжесть с его груди, когда он наконец понял, что может двигаться дальше. И всё это только для того, чтобы он стоял сейчас здесь, перед Дримом и пришёл к ужасающему выводу, что зашёл в тупик. Он просто больше не знал, как двигаться вперёд. И в этот момент он подумал, что, возможно, даже не захочет этого делать. — Я… Я больше ничего не знаю. — Я тоже. Это будет долгий, извилистый путь для них обоих, но, возможно, им не придётся преодолевать его в одиночку. Это было бы нелегко. Их дружба была повреждена таким образом, что потребуется много времени, чтобы исцелиться. Но по тому, как Дрим посмотрел на него большими блестящими глазами, в которых отражалось так много его собственной уязвимости, боли и замешательства, Сапнап поверил, что, возможно, не всё потеряно. И когда Дрим немного подвинулся на подоконнике, чтобы освободить место ещё для одного человека, он принял это, осторожно прокрадываясь в противоположный конец комнаты, как ребёнок, пытающийся не попасться на чем-то запрещённом. Как тогда, когда Сапнап на цыпочках пробирался в комнату Дрима, чтобы забраться в его постель и получить комфорт и тёпло, боясь, что Бэд проснётся и они попадут в неприятности из-за этого. Не было произнесено ни единого слова, когда Сапнап свернулся калачиком рядом с Дримом, прислонившись головой к прохладному стеклу и глядя сквозь него. Впервые он смотрел на мир с точки зрения Дрима, более чем одним способом, и это было одновременно страшно и увлекательно. Рядом с ним Дрим дышал сквозь боль, долгими, ровными вдохами, побуждая Сапнапа сделать то же самое. Чья-то рука обняла его за плечо, сначала нерешительно, затем двигаясь более уверенно, когда Сапнап не отстранился, притягивая его ближе к человеку, которого он когда-то называл своим лучшим другом. Сапнап с удовольствием назвал бы его так снова, когда-нибудь. И, возможно, он сделает это раньше, чем он предполагает.***
Дрим уже закрыл глаза, когда дверь в его комнату открылась и вошли Карл и Джордж. Они ничего не говорили, не задавали вопросов, и Дрим был благодарен за это. Он хотел сохранить уютную тишину, хотел ещё больше прижаться к теплу рядом с собой и заснуть вот так. Но он не мог. По крайней мере, не на подоконнике. Сапнап двинулся первым, протягивая руку в застенчивом, но уверенном жесте. Дрим принял это, позволив отвести себя к кровати, где они все легли и прижались друг к другу — Дрим посередине, уткнувшись лицом в грудь Сапнапа, и Джордж, прижатый к его спине, рука Карла обхватила тело Сапнапа, чтобы обхватить руку Дрима. Речь идёт о том, чтобы принимать и дарить редкий вид комфорта. Это было то, чего он не испытывал уже очень давно, что-то такое знакомое, но всё же такое чуждое ему. Дрим не знал, сможет ли он когда-нибудь снова привыкнуть к нежным прикосновениям, и безусловно таким мягким. Он так привык к агонии, расцветающей под кончиками пальцев, образующей синяки, похожие на лепестки цветов, на его спине, груди и ногах. И, может быть, завтра наступит, принося за собой долгожданную боль. Но сейчас он был доволен тем, что остался здесь и купался в иллюзии безопасности и принадлежности.