Сборник историй о любви

Я наблюдал за ним уже две недели — чертовски долгий срок для меня, если учесть, что, во-первых, я с детства отличаюсь гиперактивностью, во-вторых, я не привык задерживать свое внимание на объекте, который мне это внимание не возвращает, и в-третьих, когда бы его ни разыскал любопытный взгляд, он всегда окружен девчонками. Всех мастей и темпераментов. Выбирай не хочу. А что, можно их понять: рост уже из толпы выделяет, хоть головой балки сшибай. Один из лучших баскетболистов команды. На уроки забивает, иногда аккуратно, иногда откровенно, и ведь все сходит с рук: хорошо подвешенный язык — отличная замена прилежности, а нагловатая и возмутительно обаятельная улыбка во весь рот — оружие лучше вежливости. Он знает, как вести себя, не перегибает палку и потому выходит сухим из воды: улыбка очаровывает и преподавателей, и девчонок. Откуда я все это знаю? Две недели — немалый срок. Уж и не помню, когда в последний раз так на чем-то сосредотачивался. И тем более на ком-то. Он на год старше, но бывает в школе в то же время, что и я. Я следил за ним в столовой, в коридорах, в раздевалке, в гардеробе, на улице — до того перекрестка, где наши пути расходились, не пересекая эту черту — было бы слишком явно и слишком жалко. Он ест только здоровую пищу, не курит, и я бы не удивился, если бы узнал, что алкоголь он тоже не употребляет, — вот только я ни разу не был с ним на вечеринках. Так уж сложилось исторически: у нас разные тусовки. Невозможность от него отвлечься выбивала меня из колеи и лишала терпения: я злился на себя, на него и на свое воображение, отказывающееся предоставить мне способ сблизиться с ним. Ни одного общего друга. Или, тем паче, подруги. Сложно сказать, на что я надеялся и надеялся ли вообще. Наверное, да, иначе забил бы раньше. Потом уже я решил, что моей единственной зацепкой был как раз самый раздражающий фактор: та самая куча девчонок вокруг него. Именно куча, и даже в самом худшем случае не менее двух. Наедине он ни с одной не оставался — по крайней мере, я такого не видел. Дошло до того, что я умудрился прогулять футбол, чтобы посмотреть на его тренировку. Я не бросался в глаза, поскольку желающих лицезреть сие шоу было предостаточно: высоченные парни, без пяти минут профессиональные игроки, прыжки под потолок, потрясающая меткость, быстрые и резкие движения, в каждом из которых — уверенность в победе. По его загорелому лицу — струйки пота, рот напряжен — даже во время игры в подобии улыбки, карие глаза блестят азартом, а под влажной кожей — подвижный каркас мускулов. Я сглотнул: зрелище не для слабонервных. Мне и в голову не пришло пожалеть о пропущенном занятии. Себя я не мог представить таким… страстным. В игре с головой. Словно составная часть; словно игра без него — ничто. Он жил ею, а она — им; у меня бы так не получилось. Но я по этому поводу ни капли не огорчался. Я не ушел сразу после тренировки, и когда он проходил мимо на расстоянии нескольких метров, меня горячей волной окатило желание слизать капельку пота с его шеи возле уха, сверкнувшую особенно ярко в искусственном освещении. Совсем осмелев, я превратился в шпиона-дилетанта и следовал за ним по пятам; его длинные ноги в потертых джинсах сохраняли подходящую дистанцию между нами. Смелости мне придавал и тот факт, что за все это время наши взгляды ни разу не встретились — у него попросту не было времени замечать меня. Только когда друзья обратили внимание на мою отстраненность в последнее время — а за ними не заржавеет, уж они-то не постесняются заявить мне об этом, — я понял, что дальше так нельзя: зависну. Не сказать, чтобы я отличался робостью или боялся слухов — и так половина школы знала обо мне, уже плевать, — просто надежду жаль убивать в случае «нет». Но это так или иначе было бы «да» или «нет» — другого не дано. И если уж совсем откровенно, я готов был даже получить по физиономии: неприятно, но отрезвляюще. Может, мозги на место встанут. Две недели — слишком долгий срок. Я подкараулил его в раздевалке, рассчитывая пойти за ним до того самого перекрестка, а потом в кои-то веки сменить направление. Все вышло не совсем так: один за другим, футболисты, волейболисты и баскетболисты покидали раздевалку и расходились по домам, а он сидел на скамейке, одаривая улыбкой и рукопожатием каждого уходящего приятеля, и вновь обращал взор к телефону — в шортах, с полотенцем на шее и крепкими бицепсами под блестящей кожей. Я отвернулся к своему шкафчику, желая и не желая, чтобы он поднялся, оделся и отправился своей дорогой. К перекрестку. Он не встал со скамьи и когда последний спортсмен вышел из раздевалки, погруженный в происходящее на дисплее. Я не произнес ни слова. Прошло несколько минут в полном молчании, и только тогда он поднял на меня взгляд, который я спиной почувствовал. — Слушаю тебя, — спокойный и невозмутимый голос без тени удивления или насмешки — и это настолько изумило меня, ударив по мозгу когнитивным диссонансом, что лицо моментально вспыхнуло. Заметьте, я не стеснительный и не из робкого десятка, и тому подтверждением послужили следующие слова. — Наблюдательный, — я усмехнулся, чтобы замаскировать несобранность мыслей. — Не стоило особого труда. Ты, по ходу, и не прятался все эти дни, — пожал плечами он. Я не мог больше изумляться, а просто захотел сказать ему все и сразу. — Ладно, слушай, коли не шутишь, — я набрал в легкие воздуха и выпалил все на едином дыхании: — Я за тобой уже две недели наблюдаю, и, признаться, мне это порядком надоело, поэтому, если ты хоть немного заинтересован или теоретически можешь быть заинтересованным, скажи сразу. Если нет — тоже сразу скажи, и я пообещаю, что больше к тебе не подойду. Я выдержал пристальный взгляд карих глаз, выдержал и ухмылку. — А ты отчаянный, — сказал он, наконец. — За такое и схлопотать можно. — Честность — лучшее оружие, — как можно небрежнее ответил я. Мне и впрямь полегчало, несмотря на напряжение, с которым я стискивал полотенце в руках. — Ага, обезоруживает, — кивнул он, улыбаясь шире. Какие у него белые зубы — хоть сейчас в рекламу; и что он, с его внешностью, делает в этой школе? А я смотрел на него и зеркалил улыбку, правда, выглядел при этом наверняка по-идиотски. В его глазах играли искорки, голову он склонил набок, и я не мог понять, означало ли это оправданность надежды или полный провал с позором. Когда он вновь заговорил, его голос звучал тише — и я вдруг подумал, что он отлично умеет им управлять. — Заинтересуй меня. Слова вслед за голосом вонзились мне в мозг, остро и горячо достигая глубин сознания и на доли секунды парализуя его — и этих долей мне хватило, чтобы сделать молниеносный шаг вперед, склониться над ним, вцепиться в его плечи, вздрагивая от прикосновения к этой коже, атласно-гладкой, и этим мускулам, твердым, как камень, и прижаться к его губам. А когда сознание вернулось к жизни, он уже отвечал мне — неспешно, словно выравнивая мой темп, и одного горячего языка и соленого привкуса губ хватило, чтобы дыхание моментально сбилось. Еще секунда — и он отстранил меня, поднялся со скамейки и усмехнулся влажными губами; наверное, я выглядел, как сумасшедший. Если припомнить мое тогдашнее состояние — совсем не удивительно. — Не доминируй, не люблю, — тихо сказал он, и на этот раз от его голоса мурашки по спине побежали. Да я не против, черт побери, как угодно, все равно… Достаточно, что ты позволил. Что ты позволишь. — Не вопрос, — кивнул я на выдохе, не убирая ладони с его плеч. — И еще. Лучше бы тебе не трепаться, — впервые за все время нашего разговора его голос звучал серьезно и он не улыбался. Я улыбнулся вместо него. — Заинтересованность начинается с угроз? — видя, что он хочет возразить, я покачал головой. — Все только между нами, не парься. Сам не люблю болтунов. — Пока что верю на слово, — он снова ухмыльнулся; это шло ему больше. Гораздо больше, чем серьезность; одна его улыбка заставляла меня хотеть облизать его с ног до головы. — Пойдем. Я не спросил куда. В тот день я впервые повернул на перекрестке за ним.