Серёженька

Как только стаял снег, Илья опять окопался на даче, иногда застревал там на ночь один. Серега с ним из-за этого ссорился. Он иногда ненавидел этот дом и баню, которую Илья все-таки собрался там соорудить и залил под нее фундамент. А в апреле Серега уехал в Питер на неделю, и теперь уже Илья выносил ему мозг в вайбере и по телефону. — По хуям прыгаешь? — без приветствия начинал звонок Илья. — Как там погода? — Ветреная. По хуям прыгать неудобно. Сдувает, — мрачно шутил Серега. — Как там баня? — Баня строится. Короче, ты меня понял, — так же мрачно говорил Илья и вешал трубку. Серега потом еще долго думал о нем и не мог сосредоточиться на работе. Видимо, на это тот и рассчитывал. Однажды Серега решил поработать из дома, отправил Олю в школу, а сам, глядя в монитор ноутбука, пил кофе в тишине. Ее нарушил Илья, вернувшийся с суточного дежурства. Он, не разуваясь, прошел к шкафу в прихожей, достал ящик с инструментами и вышел за дверь. Серега выглянул на лестничную площадку и увидел соседа, бесцельно топтавшегося у входа в свою квартиру. Илья, сидя на корточках, что-то искал среди инструментов. Серега вернулся к работе. Он был заинтригован, но решил не вмешиваться. Минут через двадцать Илья зашел на кухню и сел напротив него. Он устало потер лоб и спросил: — Есть чо пожрать? Серега достал из холодильника картофельную запеканку, купленную им вчера в «Перекрестке». Отправив ее в микроволновку, он спросил: — И что это было? — У него дверь заклинило. Дом усадку дает, и дверь осела, — объяснил Илья. — Не думал, что ты ринешься ему помогать, — заметил Серега. — Я бы и не ринулся, живи я тут один, — мрачно отозвался Илья, встал, достал сигареты из кармана и вышел на кухонный балкон. Теперь он курил только там, поскольку с него дым до соседа не долетал. На майские праздники Илья вывез Серегу и Олю на дачу. Та посадила там цветы и полола первые сорняки. Серега был от всей этой дачной романтики бесконечно далек и читал книгу на смартфоне в гамаке. А потом Илья торжественно показал ему их спальню с той самой кроватью из Икеи, что они купили в прошлом году. Он собрал в спальне шкаф, прикроватную тумбу и прикрутил два настенных светильника. На окна повесил темно-красные шторы, которые вкупе с такого же оттенка покрывалом на кровати и бежевыми стенами сделали комнату похожей на номер в отеле, куда приезжают для быстрого перепиха. Серега в таких бывал, и ассоциация ему не понравилась, но он отбросил ее в сторону, потому что Илья смотрел на него требовательно, словно оценка была ему очень важна. — Классно, Илюх, — выдавил Серега и положил ему руку на плечо. — Ну, тут еще надо кое-что доделать, может, украсить как-то, — Илья посмотрел себе под ноги. Серега обнял его и заверил: — Мне и так нравится. — У тебя в квартире ебее. — Не-а. Те же яйца — вид сбоку, — Серега понял, что Илья пытается ему доказать, что теперь не беднее его. Он хотел ему сказать, что тот молодец и построил классный дом, но молчал, потому что знал, что Илья любую попытку польстить сразу просечет, и они поссорятся. Поэтому Серега лишь сказал: — Мое место у окна не занимать. Илья дернул его на себя, повалил на кровать и подмял. В комнату заглянула Оля и тут же выбежала на улицу. — Блядь, — с досадой сказал Илья, встал и отвернулся. — Не грузись. Я с ней поговорю. Серега поднялся, скользнул рукой по плечу Ильи и вышел в сад. Уже вечерело, стало прохладно, он захватил из прихожей свою куртку и закутал в нее Олю, сидящую на ступенях банного крыльца. — Тебе не стыдно это делать? — спросила она, глядя себе под ноги. — Делать что? — Серега сел рядом. — Быть как женщина. — А женщиной быть стыдно? — уточнил Серега, сцепив пальцы в замок. — Если ты мужчина, то да, — серьезно сказала Оля, не глядя на него. — Знаешь, Оль, мне много за что было стыдно в этой жизни. Но за то, что я люблю твоего отца, мне сейчас не стыдно. Когда-то было, а сейчас нет. Серега нервно обнял свои колени и положил на них голову. Было странно и стремно говорить об этом с девочкой-подростком. Прошло уже несколько месяцев, как они жили вместе, и он думал, Оля примирилась с тем, что они с Ильей пара. А оказалось, что она по-прежнему не может это принять. — А ты бы смог полюбить девушку? — тихо спросила она. — Ну, если только тебя, — усмехнулся Серега, встал и увлек ее за собой в дом. Он и не думал, что его слова откликнутся ему так скоро и так неприятно. В майские праздники Илья пахал на даче как проклятый, а потом взял несколько отгулов и снова окопался там, не возвращаясь в город. Ему хотелось закончить баню и затопить ее еще в этом сезоне. Серега злился на него, потому что они порой ночевали врозь — один в городе, другой на даче, и в пылу ссоры иногда спрашивал: — А что дальше? Курятник к бане пристроишь? Козу заведешь?! — У меня козел уже есть. Мне коза без надобности, — огрызался Илья, но свои строительные планы не сворачивал. Серега часто забирал Ольгу из школы, вызывал такси и ехал к нему на дачу, в пути с тоской думая о том, что Илья опять упашется настолько, что ляжет рядом и захрапит, а он будет полночи маяться без сна и отмахиваться от комаров. Он уже ненавидел лето, которое посылало в мозг Ильи сигналы о необходимости гнездования и тем самым лишало Серегу нормального секса. В один из таких майских дней Серега приехал к школе, чтобы забрать Ольгу и отвезти на дачу к Илье. Он стоял у ограды и ждал, когда мимо него прошли Олины одноклассницы и странно на него покосились. Серега достал из кармана телефон и позвонил ей. Та не брала трубку. Он нервно обернулся, думая спросить у одноклассниц, где она, но те уже скрылись из виду. Серега повторно набрал номер Оли, и в этот раз она ответила. — Ты где? — спросил он. — Я в классе. Фикус забираю, — голос Оли звучал испуганно. — Какой фикус? — Эластика. — Что? — Здравствуйте, — вдруг прозвучал в трубке незнакомый женский голос. — Сергей? Поднимитесь в двести первый кабинет, пожалуйста. — А вы кто? — опешил Серега. — Я классный руководитель. Анна Витальевна. — Но я не родитель… — Вот именно что не родитель. А забираете из школы девочку. Поднимитесь, не по телефону о таком разговаривают. Серега услышал в трубке отбой, опустил руку и чуть не выронил телефон на асфальт. Дальнейшее он помнил смутно. В памяти только отчетливо застрял образ Оли с огромным фикусом в руках. Она подпирала тяжелый глиняный горшок под низ и испуганно смотрела на него из-за широких темно-зеленых листьев. — Оля, поставь ты фикус на парту. Хватит его таскать, — распорядилась Анна Витальевна. Она была высокая и худая, в мятой белой блузке и юбке-карандаше. Словно хотела походить на образцовую учительницу, но образ портила какая-то общая небрежность — в осветленных волосах виднелись отросшие на пару сантиметров темные корни, на юбке были следы мела. — Я его на каникулы домой заберу. А то он здесь за лето засохнет, — глухо отозвалась Оля и уперла взгляд в цветок. — Что случилось, Анна… — Витальевна, — продолжила за Серегой учительница. Она внимательно посмотрела на него и указала на первую парту рядом с учительским столом. Серега прошел, отодвинул стул и сел, его колени уперлись в столешницу, сидеть было неудобно, он хотел встать, но не решился. В присутствии Анны Витальевны он совсем оробел. — Оля о вас рассказывала, — начала та. — Вы помогли ей исправить оценки в первом полугодии, и очевидно, что делаете это и теперь. В году у нее всего две тройки, а в сентябре я думала, что она вообще учиться у нас не сможет. Серега покосился на Олю, та прятала взгляд в цветочный горшок. — Очевидно, вы много времени проводите вместе, — это было полувопрос. Анна Витальевна уперла в него взгляд, Серега взял себя в руки и посмотрел ей в глаза. — В чем проблема, Анна Витальевна? — А вы ее не видите? — вскинулась она и поднялась с места. — Оле двенадцать лет! — Я в курсе, сколько ей лет, — заверил Серега. — На что вы намекаете? — Да какие тут могут быть намеки?! Скажите спасибо, что я полицию сейчас не вызываю… — Спасибо! — перебил ее Серега, тоже вскочил с места и больно ударился коленкой о парту. — Вы совершенно неправильно все поняли… — А как я должна это понимать?! — Анна Витальевна схватила Олин телефон в ярком розовом чехле со своего стола, включила и показала фото на дескстопе — их свежее совместное с Серегой селфи на фоне зацветающей вишни. — Я друг ее отца. И это фото сделано на его даче, в его присутствии, — деревяным голосом ответил Серега. — Мне это неизвестно, — возразила Анна Витальевна. — Но, даже если это и так. Я не знаю, что он за человек. Я видела его лишь однажды. Зато вас я стала видеть регулярно у входа в школу, и это не может не вызывать определенных опасений! Она сжала пальцы в замок, а потом всплеснула руками и стала ходить вдоль доски туда-сюда. Словно сейчас вела урок для дебилов. Серега себя им и чувствовал. Он понимал, к чему она ведет, но как развеять ее подозрения, не знал. — Но это еще полбеды! — воскликнула Анна Витальевна. — Сегодня девочки из класса мне сказали, что Оля называет вас своим любовником! Серегино сердце ухнуло в пятки, он метнул взгляд на Олю, та сжала плечи и отвернулась, и он понял, что да, называет. «Пиздец», — прозвенело у него в голове, и он осел на парту позади себя. Повисла тяжелая тишина, которую спустя несколько мгновений прорезал звонок Серегиного мобильника. Он ненавидел песенные рингтоны, и сейчас телефон тренькал на манер советского дискового телефона. И этот звук в повисшей тишине звучал набатом. Серега сунул руку в карман и, не глядя, принял вызов. В трубке звучал голос Ильи: — Вы там едете? До Меги доезжайте, я вас тут перехвачу. Я в Леруа зарулил. — Зачем? — на автомате спросил Серега. — Да, блядь, вагонка косорылая, какая-то. В предбанник надо что поприличнее. Заебался выбирать. А вы где сейчас? — В школе. — Ну и хули вы там забыли? — голос Ильи был хорошо слышен из трубки почти по всему классу. Анна Витальевна его точно слышала и внимательно смотрела Сереге в лицо. — Илья… короче, бросай свою вагонку и приезжай сюда, — надтреснутым голосом сказал тот. — Нахуя? — возмущенно спросил Илья и спустя секунду добавил: — Что-то с Олей случилось? — Нет. Но, если ты не приедешь, что-то случится со мной. — Серый, вы че там натворили-то? — сиплым голосом спросил Илья. Серега не знал, что сказать, только тяжело дышал, и тот рявкнул: — Никуда не уходите, щас буду. Серега нервно сглотнул и положил телефон обратно в карман. — Оля, может, пока твой отец едет сюда, ты объяснишь, что у вас происходит? — взволнованно спросила Анна Витальевна. Но Оля ничего не стала объяснять, а бросилась к Сереге и зарыдала. Тот не смог стоять истуканом и обнял ее, прекрасно понимая, как это выглядит со стороны. — Подобные разговоры с ребенком могут вестись только в присутствии родителей. Мы с вами ими не являемся, — хрипло сказал Серега. — Давайте, ее отца дождемся, а там и поговорим. — А сами вы объясниться не хотите? — Анна Витальевна потрясенно смотрела на Серегу, прижимающего рыдающую Олю к себе. — А что вам дадут мои слова? — меланхолично возразил он, глядя ей прямо в глаза. — Вы же все равно мне не поверите на слово. — Знаете, я теперь и отцу ее верить не смогу. Потому что то, что я вижу… — Перестаньте так говорить о папе! — выкрикнула Оля и развернулась к учительнице. — Вы его совсем не знаете! — Вот именно, что не знаю, — Анна Витальевна снова всплеснула руками. — Вот как может девочка жить только с отцом, скажите мне, пожалуйста! — Я не только с ним живу! — Оля, замолчи, — выпалил Серега и развернул ее к себе. — Успокойся. Сейчас твой отец придет, и мы со всем разберемся. — Хоть впору полицию вызывать! — учительница покачала головой и едва не села мимо стула от волнения. — Не надо полицию! — взвыла Оля. — Я наврала, наврала! — Оля, замолчи и успокойся, — повторил Серега и дернул ее к себе. Было ясно, что любые ее откровения сейчас только усугубят ситуацию. Он усадил ее на стул рядом с собой, но гладить и утешать больше не стал, а то бы точно выглядел в глазах учительницы педофилом. Та бросила на них тяжелый взгляд и стала проверять тетради. В гнетущем молчании прошло полчаса. За это время Оля успокоилась и угрюмо смотрела в свой мобильник. На его экране лопались цветные шарики мобильной игры. Серега сидел, подперев голову руками. «Трэш какой-то», — бесконечно повторял про себя он. Только думаешь, что уже избавился от него, а он тут как тут, выпрыгивает на тебя откуда не ждали. Мало было в его жизни пиздеца, вот только обвинений в педофилии не хватало. От такого хуй отмоешься. Вот скажи ему кто вчера, что сегодня он внезапно заделается Леоном-киллером, просто бы в голос заорал. А теперь ни хера не до смеха. И ведь все как в кино: девочка и фикус. Только пулемета нет. И слава богу, не с его поехавшей кукухой с оружием в школу приходить. Чтобы к педофилии еще и массовый расстрел добавился. Ну, а что? Папаша у него девять лет на зоне отмотал, ему тропку туда протоптал. Серега представил заголовки завтрашних газет: «Депрессивный гей-педофил устроил стрельбу в провинциальной школе». Серега давился нервным смехом, развлекая себя этими стремными мыслями. Что началось трэшем, им и закончится. Снова внезапно припомнился в красках тот день, когда много лет назад Кузя выеб его на той стороне Волги и тем самым привел к тому, что произошло сейчас. В Серегином воспаленном мозгу эти события виделись как звенья одной цепи. И сейчас ему отчетливо стало ясно, что трэш никогда из его жизни не исчезнет. Он как особая разновидность божьего духа, который в Библии носился над бездной до создания мира, невидим, но всемогущ. И, поскольку Россия во многом так и осталась той первозданной бездной, трэш будет настигать тебя, как в греческих трагедиях героев настигает рок. Древние греки изобрели философию и театр, их герои побеждали мифических чудовищ, а верховный бог покрывал богинь, нимф, смертных, да и красивыми юношами не брезговал. Русские создали водку, атомную бомбу и автомат Калашникова, герои нашей литературы, по большей части, маялись дурью, а народ победил Наполеона и фашизм. И кто знает, может, именно привычка к трэшу помогла ему выжить и все преодолеть. Трэш, он же русский пиздец, наступающий внезапно, но всегда ожидаемый — вот вся суть нашей жизни, думал Серега. И исходит он из нас самих. Ведь чувствовал же он, что Оля не просто так фоткается с ним при полном макияже, что из желания впечатлить новых школьных подруг она выпросила у отца айфон, а селфи с Серегой пошло с ним в комплекте как доказательство состоятельности ее «любовника». Все это он в глубине души понимал, но ничего не сделал, чтобы предотвратить эту ситуацию, пустил на самотек, положился на русский авось. Серега клял себя последними словами, сознавая, что, по его же только что выведенной формуле, пиздец все равно неотвратим и добивать себя самоедством глупо и бесполезно. Он тер ноющие виски и прокручивал в голове миллионы трэшовых вариаций дальнейшего развития событий. И одна из них развернулась перед ним вживую, когда в класс ворвался Илья в Серегиной «дачной» майке с портретом Ланы дель Рей на груди и потертых джинсах. Он мрачно зыркнул на Олю и Серегу, потом медленно перевел взгляд на учительницу. — Здравствуйте, Илья Николаевич, — испуганно сказала та. — Здравствуйте, — ответил он и уставился на нее в упор. Учительница от этого еще больше занервничала и затараторила: — У нас инцидент произошел. Оля держит на телефоне фото со взрослым мужчиной и говорит, что он ее любовник. У Ильи от этих слов набухли вены на лбу. Он выхватил из Олиных рук телефон, выключил, потом снова включил и тупо уставился на недавнее селфи. — Так это Серега! — заорал он и посмотрел на Анну Витальевну как на дуру. — Вот именно! И этот человек забирает вашу дочь из школы почти каждый день и увозит куда-то на такси! — закричала она, указывая на Серегу пальцем. — А кому ее еще забирать, если я на даче баню строю! — возмутился Илья, а потом осекся и с тоской посмотрел Сереге в глаза. Оля сжалась на стуле, боясь отцовского взгляда и отворачивая от него голову. — Так… короче, — Илья шумно вздохнул, почесал затылок, глядя в пол, а потом посмотрел в лицо Анне Витальевне и хрипло сказал: — Мой он, короче, любовник, а не Олин. Потому что Серега — гей. Оба мы с ним, ну… пидоры. Такие дела. От такого заявления учительница открыла рот в немом изумлении. — Поэтому он Олю из школы забирает. Я дом в Алексеевке строю. Мне некогда было. — А где ее мать? — сипло спросила Анна Витальевна. — В Камышине. У нее там новый муж и дети, Оля ей там нахер не нужна, а козел этот… Короче, я точно знаю, что Серега Олю никогда не тронет. Хотя бы потому, что он в принципе по мужикам. А за Светкиного хахаля не поручусь. Да и не следит там за ней никто. Я потому и забрал ее сюда. Он замолчал, шмыгнул носом и перевел взгляд с бледного лица учительницы в окно. — Тогда почему Оля сказала, что он ее любовник? — требовательно спросила та. — Да соврала я! — выкрикнула Оля и снова заплакала. — Не знаю, почему, — Илья пожал плечами и сунул руки в карманы джинсов. — Что там у вас, баб, в башке? Может, стремно ей было… а может, просто Серега ей нравится. Это у нас семейное, видать. Серега на этих словах начал нервно ржать и закрыл лицо руками. — Это правда, Оля? — спросила Анна Витальевна и уставилась на нее. Та дернула плечами. — Мне сказали, что нельзя никому правду говорить. Я и не сказала. Илья от этих слов застонал. — Дура малолетняя! — заорал он. — Ты нахера все это сделала? Его же посадить могут! Что мы с тобой без Сереги делать будем, ты подумала?! Оля вскочила с места, толкнула его и выбежала за дверь. По пустому школьному коридору раздавалось эхо ее быстрых шагов. Серега метнул взгляд на Илью и бросился ее догонять. У него это получилось только на пороге школы. Оля стояла, обнимая себя за плечи, давясь сухими рыданиями. Он положил ей руку на плечо и повел от крыльца в сторону Лады Ларгус, припаркованной за школьной оградой. Минут через десять из школы вышел Илья. Перед собой он тащил горшок с фикусом. Илья вручил его Оле, достал ключи и открыл машину. Серега молча смотрел, как она влезает с цветком на заднее сиденье, а он захлопывает дверь и достает из кармана сигареты и зажигалку. — Разрулил я все, не ссы. Не будет она на тебя в ментовку стучать, и в опеку звонить не будет, — буркнул Илья и затянулся. Серега перехватил сигарету из его рук и тоже сделал затяжку. Они стояли, привалившись к капоту машины, и смотрели на пустеющий школьный двор. В воздухе витал запах цветущей сирени. Погода была как тогда, когда Илья вернулся к нему окончательно, и как в день их знакомства. Ясная, сухая и по-настоящему летняя. Словно трэш считал своим долгом компенсировать свое присутствие в жизни Сереги хорошей погодой. Его снова стал разбирать нервный смех. Он сделал новую затяжку, ощущая на языке давно забытый вкус табака и продолжал нервно хмыкать. — Чо ты смеешься? — вскинулся Илья. — Никогда не видел каминг-аута смешнее, чем сейчас. — Чего? — Илья набычился и уставился Сереге в лицо немигающим взглядом. — Ничего, — примирительно отозвался тот. — Просто это было очень забавно, как ты нас пидорами обозвал. — А мне чо-то нихера не смешно, — Илья сплюнул в газонную траву и выбросил бычок в урну. — Ты же понимаешь, что нам придется ей новую школу искать? — Ага, — кивнул Серега и посмотрел себе под ноги. — Но все равно слышать от тебя такие вещи… это странно. И, знаешь, приятно. — Приятно?! С хуя ли тебе приятно?! — взвился Илья и дернул его к себе. — Ну… ты же никогда не признавал себя геем, из нас двоих пидором всегда был только я, — Серега посмотрел ему прямо в глаза. Там плескались досада и раздражение. — А тебе важно, чтобы я это сказал? — Вообще, да… важно, — Серега пожал плечами, все так же глядя Илье в лицо. — Я ведь много раз признавался тебе в любви… еще тогда, в молодости. Да и потом. И ты ни разу мне не ответил. Илья тяжело вздохнул и прищурился. — Серый, мы живем с тобой три года и трахаемся каждый день. Какие слова тебе еще нужны?! Блядь, да я ради тебя в этот ебучий город переехал, пить бросил, на работу нормальную устроился, гепатит вылечил! — Ты это сделал ради себя, а не ради меня, — возразил Серега. — Серьезно?! — Илья развел руки в стороны и уставился на него с возмущением. — Да я ради себя даже технарь закончить не смог. И до ЗАГСа дойти, чтобы меня Светкины братаны до полусмерти ногами не отпиздили. И в колонию три раза не загреметь. И бабкин дом не просрать. Я когда просто до дна дошел, под заборами валялся, боярышник пил, меня мозгоправ в наркологичке спросил, ради кого я типа смог бы остановиться… к жизни нормальной вернуться… И, кроме тебя, я даже вспомнить никого не смог. Даже вот ее. Илья ткнул пальцем на заднее сиденье, а потом схватил Серегу за плечи и вмял в переднее крыло Лады Ларгус, нависая над ним и обдавая запахом табачного дыма, свежей стружки и банного лака. Они смотрели друг другу в глаза и молчали. — Так что хватит пиздеть, Сереженька, садись в машину и поехали домой, а то, блядь, щас как встанем в пробку на Раките — до темноты не доедем, — наконец сказал Илья и распахнул дверь пассажирского сиденья. — Сережа, почему ты плачешь? — испуганно спросила Оля, обнимаясь с фикусом и глядя в зеркало заднего вида на них обоих. — Папа, почему он плачет? — Потому что он ебанутый, Оленька, — ответил Илья, заводя мотор и привычно скользнув рукой по Серегиному бедру. — У нас все семейство ебанутое, надо сказать. А теперь все пристегнулись и заткнулись, чтобы я нас всех на дороге не ушатал. Всем всё ясно? Тогда поехали. Конец.