Бесконечное лето

      — Вот, смотри! — Люк встрепенулся, чуть ли не подпрыгивая на своём стуле, и пододвинулся ближе к Эймонду. — Я так и знал, что он что-то недоговаривает!        Спустя секунду Люк сунул Эймонду под нос толстый старый учебник, тыкая пальцем куда-то посередине страницы.       — Я не понимаю, зачем он утаил вот это условие? Я наизусть запомнил текст задания, но там ни слова не было о температуре воды, он вообще не упоминал о ней…       Люк хмурился, наклоняя голову ближе к плечу Эймонда, чтобы разглядеть мелкий текст в неярком освещении чужого кабинета. Люк громко возмущенно дышал, будто он маленький дракон —  только пара из ноздрей не хватало.       Эймонда мало волновала задача, которую задал Люку и Джейсу на днях мейстер Герардис —  он здесь по своим личным корыстным причинам.       —  А вдруг это проверка? —  размышлял Люк, сидя справа от Эймонда, склоняясь все ближе к книге.         Эймонд незаметно сдвинул книгу левее, заставляя мальчишку двигаться всё теснее и теснее. Люк уже почти касался подбородком чужого предплечья, а кончики лохматых волос щекотали Эймонду ухо. Он был так увлечен, что ничего вокруг не замечал. Это почти забавно.       — Герардис наверняка специально всё это придумал, —  продолжил Люк. —  Проверяет, как долго еще мы с Джейсом будем топтаться на месте, не раскрыв нам полностью все условия.       Эймонд молчит — его лицо приобрело довольное выражение. Люк продолжил возмущаться и причитать, до глубины души пораженный коварством мейстера, которого знает с пеленок, а Эймонд всё сдвигал и сдвигал книгу левее, уже почти не оставляя между собой и Люком пустого пространства. Но Люк никак не реагировал: то ли не замечал, продолжая тихонько негодовать, то ли позволял своему одноглазому дяде двигать книгу ближе, чтобы тот смог разглядеть в темноте мелкие буквы.        В кабинет мейстера они влезли без спроса, открыв запертую дверь с помощью самодельной отмычки из скрепок, которую одолжили у Эйгона. За это Люк пообещал выкрасть для него “особую” настойку из закромов Герардиса, правда, он так и не понял, какую именно — Эйгон только загадочно улыбнулся, не сказав, что конкретно ему будет нужно, но обещание с Люка затребовал.        Люк, как заправский воришка, ловко вскрывал замок, пока Эймонд следил, чтобы их никто не поймал.        Со временем Люк очень хорошо поладил с Эйгоном — даже начал шутить в его манере, а тот называл Люка своим любимым племянником. И всё произошло так естественно.        — В нём есть потенциал, — одобрительно кивал Эйгон. Эймонд лишь закатывал глаз, когда слышал что-то подобное.        Нерешаемая мейстерская задачка мучила лишь Люка, Эймонд же увязался с ним за компанию. У него было своё задание.       Где-то совсем рядом вдруг хлопнула дверь, заставляя их одновременно вздрогнуть. Обе головы резко вскинулись в сторону двери, прислушиваясь.       — Ты слышишь? —  глаза Люка широко распахнулись. — Кто-то идёт!       Люк вскочил с места и обернулся кругом в поисках пути отхода. Эймонд тоже поднялся, прислушиваясь. Спустя секунду до него долетели приглушенные отрывистые удары за дверью —  кто-то приближался.       — Наверняка просто мимо идут, —  предположил Эймонд шепотом.       — Нам лучше спрятаться, вдруг это Герардис, —  взгляд Люка упал на дверь, скрытую в небольшой нише в конце кабинета. Она узкая и темная, так сразу и не заметишь.       Люк кинулся к этой двери, утягивая за собой Эймонда, вцепившись в его руку чуть ниже локтя, и затолкнул его внутрь первым. Чутье его не подвело: в помещение действительно вошли два человека как раз в тот момент, когда Люк прикрыл за собой дверь и чуть ли не впечатался в неё носом — настолько в нише оказалось тесно.       Оба услышали смеющийся женский голос, тихий мужской шепот, шелест одежды и шарканье ботинок по каменному полу.        Люк почти упирался лицом в деревянную дверь: она тонкая и с зазорами, поэтому им было видно происходящее в кабинете.        Взгляд упал на стол, за которым они сидели: на нём осталась книга и маленький подсвечник. Эймонду хотелось провести рукой по лицу от досады, коря себя за такую беспечность, но он не сделал этого — боялся лишний раз пошевелиться.       Молодой мужчина за дверью подхватил свою спутницу за талию и усадил на стол, сметая книгу. Глухой звук упавшего тома этих двоих не смутил: девушка лишь тихо посмеивалась, обвивая ногами бёдра мужчины и прижимаясь теснее. Эймонда удивило, что эти двое настолько увлечены друг другом, что ни подсвечник с зажженной свечой, ни раскрытая книга их не озаботили, не заставили осмотреться или вовсе уйти, испугавшись быть пойманными.        Эймонду становилось жарко. Своим туловищем он упирался в спину Люка — пустого места между их телами не было совсем.        Эймонд чуть повернул голову, чтобы осмотреться. В этой нише Герардис хранил древние свитки, чернила, а чуть выше на полках, над их головами, стояли колбы, металлические подносы и медицинские инструменты, предназначение которых Эймонду неизвестно — наверняка это что-то для женщин.        Люк пытался найти позу поудобнее, чуть сдвинулся, но Эймонд прервал эту возню резким шёпотом ему в ухо:       — Прекрати шевелиться!        Эймонд устроил свои ладони на талии Люка, заставляя того встать спокойно. Даже сквозь плотную одежду Эймонд чувствовал жар, исходящий от чужого тела. Люк громко дышал.        Эймонд уже мысленно наслал десятки проклятий на нерадивых любовников, решивших на ночь глядя заняться непотребством в части замка, в которой они вообще не должны находиться, а ещё несколько раз помолился Семерым.        Эймонд пытался отвлечься, чтобы не дать огню расползтись по телу, но это становилось практически невозможным, когда звуки за тонкой дверью стали громче. Мужчина, стоя посреди разведённых ног служанки, вылизывал её шею, а та гладила его плечи и пыталась стянуть рубаху.        Как хорошо, что девушка сидела к нише спиной, и Эймонд с Люком видели только её спину. Эймонд радовался недолго  — звуки поцелуев становились всё отчетливее, жар накатывал волной, и он чувствовал, как встаёт член.        Нет, пожалуйста, только не это.        Эймонд Таргариен не обладал таким полезным даром, как везучесть. Чтобы что-то заполучить в своей жизни — он шел и брал это, сквозь боль, страх, слезы, сбитые кулаки и вырезанные глаза. Чтобы чего-то в жизни добиться, ему приходилось всегда прикладывать чуть больше усилий, нежели кому-то ещё —  он усердно тренировался, изматывая себя, читал больше положенного, засиживаясь вечерами допоздна, сжигая весь запас свеч, хранившихся в его покоях. Всё, к чему бы он ни прикладывал своих сил, требовало от него больше. И прямо сейчас усилия последних нескольких месяцев рушились перед его лицом —  его предавало собственное тело, отзываясь на звуки чужой страсти и невинные движения Люка.        Когда Рейнира вернулась с семьей обратно в столицу, Алисента всеми силами старалась примириться с ней. Эймонд видел, насколько это было сложно, но они действительно пытались — и Эймонд пытался тоже.        Когда Алисента мягко взяла его руки в свои и попросила попробовать наладить отношения с Люком, Эймонд её послушал. Поначалу было странно слышать о возможной дружбе с племянниками — Эймонд до сих пор помнил, как мать, выхватив кинжал у отца, бросилась на Люка. Даже сквозь боль и затуманенный маковым молоком разум Эймонд помнил, как сжалось тогда его сердце: то ли от страха, то ли от предвкушения. Но раз матушка находила в себе силы каждый день бороться с разъедающей сердце неприязнью, то Эймонд тоже попробует — он ведь хороший сын.       Эймонд не знал, получится ли вырвать из сердца те ошметки ненависти, что в нем засели — боль и обида со временем притупились, но шрам с лица никуда не делся, а глаз не отрос обратно. Даже после трогательных примирительных тостов и ежевечерних семейных ужинов, он всё ещё не знал. Даже после искренних — пусть и запоздалых — извинений Люка, он не знал. Знал он лишь то, что данное матери обещание нужно сдержать.       В достижении своей цели Эймонд был уперт. Он ежедневно старался подавлять в себе неприязнь к племянникам, старался находить время для общения с Люком.        Эйгону же всё всегда давалось легко — все они, втроем, снова сдружились очень быстро, как будто и не было между ними всех этих лет, обид и презрения.        Эймонд наблюдал за их взаимными подколками друг над другом, и каждый раз немного злился. Почему ему даже здесь приходится прикладывать больше усилий? Потом он вспоминал детство, вспоминал брата во главе этой сумасбродной компании, вспоминал тот самый день на Дрифтмарке и немного успокаивался. Он никогда не был такой уж важной частью их дружбы, стоило бы помнить.        Но раз Эймонд обещал матери, значит он сделает всё, что от него требуется.        Эймонд даже взялся за кистень Коля, который терпеть не мог, и всё только по просьбе Люка: тот отчаянно хотел побороть детскую травму, нанесенную ему этим оружием. Когда-то давно, когда Люк был ещё ребёнком, он чуть не снес себе голову каменной шипастой гирей. С печальным выражением глаз, но лукавой усмешкой на губах, Люк говорил, что не видать ему покоя до тех пор, пока страх перед кистенем не покинет его головы. Эймонду в тот момент очень хотелось пошутить про головы, страхи и холодное оружие, но он сдержался. В итоге Люк себя переборол, и не без помощи Эймонда. В тот день Эймонд гордился собой, видя благодарное улыбающееся лицо племянника.        По правде говоря, у Эймонда был целый план по налаживанию их непростых отношений, тщательно разработанный и выверенный, но скоро всë могло рухнуть, если прямо сейчас он не возьмёт себя в руки и не перестанет реагировать на этот отвратительный шум за дверью. Но не слушать его невозможно: Эймонду казалось, что, если даже заткнуть уши, эти звуки всё равно будут звенеть в его голове.       Эймонд молил новых и старых богов, чтобы кто-нибудь услышал нерадивую парочку и разогнал по своим местам. Он был согласен даже на то, чтобы самому быть обнаруженным. И даже последующие за этим причитания матери и смешки Эйгона казались не таким ужасным итогом.       Ужасно было то, что Люк наверняка чувствовал упирающуюся ему в ягодицы эрекцию. И специально начал шевелиться пуще прежнего, словно проверяя, не показалось ли ему.        Эймонд выругался про себя, пытаясь хоть немного отодвинуться, но усилия успехом не увенчались. Оставалось только одно — привести в порядок мысли, отвлечься.       Трущобы Королевской гавани, бедняки, грязь, лохмотья на грязных телах, запахи гари, крови, пота.       Эймонд чувствовал, что это помогает, что он постепенно расслабляется, даже дышать стало чуть легче — кровь медленно отливала от паха.        Меч, рассекающий воздух, отброшенный в сторону щит, солнечный свет, отражающийся от начищенного клинка… Люк, забравшийся сверху на его бёдра, приставляющий кинжал к его горлу, точь-в-точь как на их недавней тренировке.        Громкий женский стон разрезал мысли и воздух. Эймонд закрыл глаз, зажмурившись, мысленно снова проклиная и себя, и Люка, и мейстера, и этих чокнутых любовников. Усилия последних минут разбивались вдребезги, когда звуки чужой страсти, отражаясь от стен, проникали внутрь, в саму кровь, бежали по телу и разносили кипяток по венам.        Эймонд открыл глаз, чтобы попытаться уловить настроение Люка. Те несколько мгновений, пока он пробовал совладать с движением собственной крови по телу, Люк не шевелился, застыл на месте и почти не дышал. Эймонд пытался сдвинуться чуть правее, и у него это получилось, но член, грубо потеревшись о задницу Люка, напомнил о себе болезненной пульсацией.        Эймонд испытал настоящее потрясение, когда понял причину молчания племянника: тот словно околдованный смотрел на отдающуюся страсти парочку, глаза его блестели, а губы приоткрылись. Он следил за каждым движением чужих рук и губ, а когда мужчина залез под юбки девушки, Люк дернулся всем телом, будто его ударили.       Ему нравится?        Люк просто стоял и смотрел, но эти его сияющие глаза и приоткрытые губы… О чем он думал?       Эймонд вглядывался в его лицо так, словно видел впервые. Когда в кабинете прозвучал задушенный мужской стон, Люк снова дернулся и облизал губы.        — Боги, ты такая красивая, — простонал мужчина, продолжая свои ласки.        Мужчина торопливо расшнуровал завязки на одежде, спустил штаны вниз и пристроился к девушке, которая уже подобрала юбки. Эймонд вновь поблагодарил Семерых за то, что подробностей происходящего за их спинами видно не было.       Спустя секунду раздался громкий тягучий звук удовольствия.       Люк шумно вздохнул, заскулил, срываясь на короткие отрывистые стоны, вторя женским, не сумев совладать с эмоциями. Эймонд инстинктивно зажал его рот рукой, прижимая к себе. Пальцы обдало горячим дыханием, и Эймонду стоило невероятных усилий сдержаться, чтобы не придвинуться к племяннику ближе и не потереться о него еще раз.        — Тише, — прошептал Эймонд ему на ухо, крепко зажимая рот.        Люк часто и громко дышал через нос, снова начал елозить, вызывая у Эймонда бешеную пульсацию в паху. Как же жарко. Эймонд чувствовал, как одежда плотно облепила его во всех местах, где они соприкасались.        Люк слушал чужие стоны и совершенно непотребные шлепки кожи о кожу, а после высунул кончик языка и облизал ладонь Эймонда.        Оба резко вдохнули. Люк прикрыл глаза, а Эймонд откинул голову назад, ударяясь о деревянную полку позади себя — но возможная шишка на голове волновала его в последнюю очередь. Эймонд смотрел в чернеющий низкий потолок над головой, подсвеченный лунным светом, льющимся из маленького окошка, и пытался успокоиться.        Семеро, помогите ему.       — Я уберу руку, если пообещаешь молчать.       Люк отчаянно закивал.        Эймонд медленно убрал влажную ладонь с его рта... Взгляд опустился на лицо Люка — из правого уголка его губ тянулись ниточки слюны. Эймонд сглотнул, заставляя себя отвернуть голову, но Люк снова завозился и с силой вжался в его пах, после чего замер.        Что он делает?        Эймонд понимал, что его самоконтроль давно утрачен, но Люк?.. Он ведь не может быть возбужден?        Люк особо удачно толкнулся назад, заставляя Эймонда стиснуть челюсти до боли в зубах. Не сдержавшись, он зарылся носом в его волосы — они мягкие и чуть влажные.       Когда Люк впился своей рукой в бедро Эймонда, заводя её назад, у того, кажется, напрочь испарились из головы все здравые мысли. Ладонь была горячей, отдавала свой жар даже сквозь плотную ткань штанов, делая Эймонду ещё горячее — если это вообще было возможно. Его кости почти уже сгорели, почти превратились в пепел.        Эймонд положил обе руки на талию Люку, вжимаясь в него сильнее. Пусть он знает, что делает с ним, пусть ощутит силу той страсти, которая наполняет его с каждой секундой всё сильнее — он уже себя не контролирует.        Продолжая зарываться носом в темные волосы, Эймонд почувствовал, как Люк откидывает голову назад. Эймонд позволил ему опереться головой о своё плечо, предоставляя его в качестве опоры.        Люк глубоко дышал, заполняя звуками дыхания крохотную нишу. Эймонду казалось, что он уже впитал Люка всего в себя: он видел, слышал и чувствовал только его, весь мир сузился до этой комнатушки, горячего дыхания на двоих и непристойных звуков за дверью. Они сгорали вдвоём, заполняя собой то крохотное пространство, в котором находились.        Эймонд страстно хотел повернуть голову Люка к себе, хотел дотянуться до его губ, слизать подсохшую слюну с их уголка — он бы отдал всё за это. Но продолжал просто водить руками по талии Люка, иногда чуть сжимая пальцами, и мечтать о большем.        Люк зашевелился, отрывая голову от чужого плеча, и начал шарить левой рукой по ноге Эймонда, пытаясь до чего-то дотянуться. Они стояли так близко, что Люку не составило большого труда его касаться и сжимать кожу сквозь ткань.        Люк взял руку Эймонда, что сжимала его талию, завел вперёд, оставляя его пальцы на пряжке своего ремня, намекая, но ничего не предпринимая.        Эймонд нетерпеливо расстёгивал ремень, истолковав намёк верно. Когда ему удалось расправиться со всеми застежками внизу и развязать ремень, он вытащил заправленную нижнюю рубашку Люка и прикоснулся к голой коже его живота.        У Люка сперло дыхание: он вдохнул, втягивая живот, и расслабился лишь тогда, когда Эймонд очертил его пупок своими горячими пальцами.        Эймонд гладил мягкую кожу, двигался медленно, распаляясь сам и доводя Люка до беспамятства — он вертел головой, тихонько стонал и шептал что-то на валирийском. Эймонд не мог разобрать его слов — в голове шумно пульсировала кровь, мысли витали где-то далеко отсюда, а страстная парочка за дверью продолжала наслаждаться друг другом.        Эймонду уже было всё равно, если их услышат — пусть на звуки сюда сбежится весь замок, пусть. Он бы ни за что не отказался сейчас от обжигающей кожи Люка, его приоткрытых влажных губ, его сбивчивого шёпота, покрасневших щёк и взъерошенных взмокших волос. Люк в его руках, доверчивый и отдающийся страсти так же яростно как и он сам — всё, о чем Эймонд мог мечтать последние месяцы. Пора наконец это признать. Он так сильно сосредоточился на поручении матери, что не заметил, как оно переросло во что-то большее.       Люк с силой сжал бедро Эймонда, заставляя его простонать в чужую влажную шею. Эймонд продолжал ласкать живот племянника, пробираясь выше, когда губы застыли в сантиметре от его шеи. Эймонд прикрыл глаз и опустился на неё губами, прикасаясь осторожно, боясь спугнуть.        — Эймонд, — Люк прошептал его имя, откидывая голову в сторону, предоставляя как можно больше доступа к голой коже. — Ты…        Эймонд не позволил ему закончить фразу, когда накрыл его губами, впиваясь и посасывая солоноватую плоть, оставляя на ней мокрые красные следы.        Люк активно тёрся ягодицами о член Эймонда, заставляя последнего скрипеть зубами от напряжения и желания разрядки. Эймонд прошелся ногтем по соску, слегка царапая, заставляя Люка вскрикнуть. Эймонд снова зажал его рот левой рукой, пока правая продолжала трогать, ощупывать, гладить и царапать.        Люк ухватился за руку Эймонда и повел её вниз, к своему паху. Когда Эймонд остановился над завязками его штанов, Люк медленно выдохнул и тяжело сглотнул. Он ничего не предпринимал: так и удерживал руку Эймонда, зависшую в паре сантиметров от своего тела.        Он предоставлял ему выбор? Он не уверен, хочет ли Эймонд касаться его там? О, он определенно этого хочет — он жаждет этого. Эймонд с силой вжался Люку в спину, вновь позволяя ощутить силу своего желания. Люк дрожал.        Эймонд убрался со рта Люка левую руку и пытался развязать его штаны. Это нелегко: влажные пальцы обеих рук путались и сгибались с большим трудом. Люк дышал шумно и тяжело, его дыхание оседало у Эймонда на ресницах.        Когда с завязками наконец было покончено, Эймонд нырнул рукой в штаны Люка, оглаживая его твёрдый член. Пальцы тут же устремились к мокрой головке, и Эймонд выдохнул Люку в волосы, зарывшись в них, чтобы заглушить собственный стон.        Эймонд ласкал член племянника, проходился рукой по всей длине, размазывая его собственную влагу по коже. На секунду он задумался о нереальности происходящего. Самый обычный день просто не мог закончиться вот так.       Люк постанывал, продолжая гладить бедро Эймонда, стараясь пробраться выше, сгибая руку в локте, но места для такого манёвра у него не хватало: поэтому он просто откинулся головой на чужое плечо, позволяя себе гнаться за собственным удовольствием.        Эймонд чувствовал, что Люк близок к разрядке: он так гулко дышал, сжимался всем телом, тихим шепотом умоляя Эймонда продолжать. Он задушенно стонал, приоткрыв влажные искусанные губы. Правой рукой он упирался в хлипкую дверь, слегка царапая её ногтями. То, что их могут услышать, больше никого не волновало.       Ещё немного.        Громкий скрип дерева прервал их, заставляя замереть. Эймонд пытался разглядеть происходящее за дверью, но выходило плохо: его глаз заслезился, поэтому он промаргивался пару секунд. Любовники, судя по всему, закончили. Эймонд увидел, что мужчина уже заправил рубашку в штаны, и помогал девушке слезть со стола.        Как ни в чем не бывало, поправив одежду и волосы, парочка вышла за дверь, держась за руки, оставляя после себя лишь одинокую свечу на другом конце стола. Чудо, что она не свалилась на пол и что-нибудь не подожгла.        Едва за парочкой захлопнулась дверь, Люк резко вырвался из рук Эймонда и выбежал в кабинет, поправляя одежду. Эймонд выходит следом, наблюдая, как Люк пытается привести себя в порядок: пальцы не слушаются его, когда он хочет заправить рубашку в штаны.       Люк так восхитительно раскраснелся: его щеки и шея покрыты яркими алыми пятнами, искусанные губы припухли, волосы взъерошены, а на лбу собрались бисеринки пота. Эймонд наверняка выглядит не лучше, но старается об этом не думать, когда подходит ближе к Люку.       Нужно что-то сказать?        Эймонд, к своему удивлению, не чувствовал стыда или сожаления о сделанном, нет, он бы повторил это еще раз… Только он не знал, захочет ли этого Люк. То, что он сразу же не убежал, как только кабинет опустел, озадачило Эймонда, заставило его сердце в груди биться быстрее от вспыхивающей в нем надежды. Если даже Люку не понравилось, Эймонд все равно хотел бы сохранить доверие между ними — можно было бы просто сделать вид, что ничего не произошло. Они оба, будучи юными и неопытными, просто поддались внезапной страсти. Это не должно стать огромной проблемой.        — Час уже поздний, — сказал Эймонд. Он испугался своего охрипшего голоса.       Люк вскинул лохматую голову, встречаясь с ним глазами — они ярко сияли.        — Да, — выдохнул Люк.       — Тогда доброй ночи, — Эймонд подошел ближе к Люку, останавливаясь у стола. Хотелось сказать так много, и в то же время просто молча уйти.        — И тебе, — отозвался Люк.        Люк смотрел Эймонду в глаз, задумавшись о чем-то. Кажется, это длилось вечность — оба не сдвигались с места.       — Завтра, — наконец произнес Люк твердым голосом. —  Увидимся завтра в это же время.       Люк быстро развернулся и ушел, на ходу приглаживая волосы.        По губам Эймонда расползлась кривая ухмылка. Глаз прищурился, находя в темноте на полу упавшую книгу. Эймонд поставил книгу на полку, где ей самое место, взял в руки подсвечник и вышел из кабинета, думая о том, что он еще никогда так сильно не хотел, чтобы завтрашний день наступил быстрее.       Кажется, его план по сближению всё же работает. Может быть, он не такой уж и невезучий?