Бесконечное лето

      Люцерис не умеет пить.       Этот вывод следовало сделать раньше. Намного раньше.       Еще в тот вечер, когда вторая, менее любимая, часть семьи вновь вернулась в Красный замок. Когда маленький Люк стрелял своими огромными глазами на людей, что желали покуситься на его наследство. Когда он боязливо жался к юбке матери и когда задыхался от возмущения, услышав громогласное «Шлюха».       Но тогда ему было всего четырнадцать. Тот день, очевидно, стал для него пыткой. И под вечер того непростого дня Люцерис, окруженный со всех сторон знакомыми лицами, расслабился. Расслабился настолько сильно, что потерял всякое чувство меры.       Бейла крала еду с его тарелки, и Люцерис веселился. Он набивал рот фаршированными перцами, его губы блестели, а глаза бегали по столу. Когда в его руках оказался бокал с вином, Люцерис жадно к нему припал и осушил почти до дна. Слуги торопились в тот же миг подлить еще вина, и Люцерис не был против. Он напивался, пока Рейнира и матушка благодарили друг друга и извинялись. Он продолжил пить и дальше, наблюдая за Джейсом и Хелейной, кружащими по залу.       Когда подали жареного поросенка, Люцерис уже дошел до определенной кондиции.       Зажженная спичка, бросающая рыжие блики на радужку Люцериса, разожгла тот огонь, что плескался на самом дне здорового глаза Эймонда. Много усилий не требовалось. Хватило лишь одного нахального взгляда и открытой усмешки. Ярость Эймонда полыхнула, а Джейс добавил в этот костер еще несколько дров.       Это было давно, но Эймонд до сих пор помнил свою клокочущую злость. День был сложным. Переживания, страхи, приезд Рейниры и ее выводка, убийство прямо посреди тронного зала.       И Люцерис.       Всегда Люцерис.       Люцерис и алкоголь — две несовместимые вещи. Это нужно было понять еще в тот день. Эйгон здорово тогда приукрасил свои заслуги. Описал в самых ярких красках и сравнениях, на которые только был способен, как Люцерис кричал и корчился от боли. Как Эйгон почти что сломал ему нос, а на шее оставил крупные отпечатки пальцев.       Эймонд рассказом брата не особенно впечатлился — в последующие дни Люцерис становился все смелее и смелее, и никаких следов на его шее видно не было. Не то чтобы Эймонд рассматривал, но все же.       Каким-то валирийским чудом сумев договориться и закопать топор войны, две ветви семьи пытались сосуществовать в относительном мире. За очередным ужином Люцерис совершенно неискренне извинился за глаз и тут же сделал глоток из своего кубка. Эймонд смотрел на розовые от вина губы и мысленно воображал, по какой траектории вскоре двинется капелька вина, застрявшая в уголке чужого рта.       Когда Люцерису исполнилось пятнадцать и он в очередной раз умудрился захмелеть, Эймонд впервые тащил его в покои на своем плече.       Стоило им лишь оказаться за дверью обеденной залы, как силы Люка тут же покидали, и он приваливался к стене.       — Боюсь, сам не дойду, — виновато кряхтел он, приложившись виском о стену, и бросал взгляды в сторону Эймонда.       Эймонд скрипел зубами, сжимал руки в кулаки, гудел от злости, но каждый раз подходил ближе и подхватывал неприлично довольного мальчишку. Закидывал его руку себе на плечо, а своей рукой вцеплялся в талию — крепко, чтобы племянник не только не упал, но и прочувствовал всю ту злость, что кипела в сердце Эймонда.       Время шло, но ничего не менялось. Страсть Люцериса к алкоголю только росла и крепла с годами — как рос и креп сам Люцерис.       Эймонд алкоголь ненавидел, спасибо Эйгону. С самых юных лет привыкнув к терпкому кисловатому запаху, исходящему от рук и одежды брата, Эймонд решил, что уподобляться ему не станет, и на ужинах и приемах пил не больше половины бокала за весь вечер. Но Люцерис, кажется, избрал себе в кумиры именно Эйгона — напивался порой так, что не мог дойти до своих покоев. И куда только смотрела сестрица?       Все бы ничего, если бы пьяный Люцерис поведением походил на своего названного отца Лейнора Велариона — был бы тихим и спокойным. Так нет же. Капельки вина, попадая на его язык, превращали его в самого настоящего шута — прямиком под стать Эйгону. Не хватало еще, чтобы на почве любви к алкоголю они сблизились и принялись в двойную силу позорить семью! Эймонд бы очень этого не хотел. А потому всеми способами препятствовал такой дружбе.              — Как же болит голова, — простонал Люцерис, как только они вместе покинули обеденную залу.       Племянник по обыкновению прислонился задницей к стене и торопливо отогнул ворот камзола. Помахал рукой перед лицом и громко выдохнул.       Он снова напился. Это уже походило на зависимость. Вина за ужином подали немного, и если Люцерис опять умудрился опьянеть от одного бокала, с этим нужно было что-то делать. Возможно, следовало незамедлительно слетать в Старомест. Наверняка в Цитадели знают способы борьбы с алкогольной зависимостью, раз уж местным мейстерам и многочисленной родне нет никакого дела до недуга их принца и родственника.       — Иди сюда. — Эймонд подал Люцерису правую руку.       Этот жест уже стал для них обыденным. За несколько лет Эймонд привык подавать племяннику свою руку помощи, а тот с радостью ее принимал.       Привычно закинув тяжелую руку на свое плечо, Эймонд поморщился. За последнее время Люцерис значительно прибавил в размерах, и вес его тела ощущался не совсем привычно. Эймонд положил руку на его талию, крепко впиваясь пальцами, и Люцерис выдохнул ему куда-то в шею. Странно, но запаха алкоголя почти не было.       Каждый шаг давался с большим трудом. Люцерис шел медленно, еле как волочил ноги, и Эймонд на мгновение даже задумался о том, чтобы позвать на помощь запропастившихся где-то гвардейцев, но передумал. Он боялся, что однажды по пути в личные покои Люцерису попадется не менее пьяный Эйгон, и тогда проблем станет в два раза больше. Нет уж, лучше он сам. Он сильный, он много тренировался, он справится.       Справится, если только Люцерис ему чуть-чуть поможет и перестанет так горячо дышать в шею.       На очередном повороте Люцерис запнулся о собственную ногу и повалился на Эймонда. Еще немного, и они бы впечатались в стену. Но Люк выровнялся и положил свободную руку Эймонду на талию, ища дополнительную точку опоры. Так они и шли вплотную, обнимаясь.       Эймонд почувствовал себя странно. Грудная клетка резво вздымалась вверх-вниз, а сердце заполошно билось о ребра. Люцерис лепетал какие-то извинения, пока по спине Эймонда скатывались капельки пота и впитывались в нижнюю рубашку.       Ладонь Люцериса крепко сдавливала его, и было так невыносимо жарко, как будто Эймонд тащил на себе не племянника на пару лет младше себя, а гладил морду Вхагар, пышущую жаром.       Самым сложным оказалось вписаться в дверь. Узкой она не была, но Люцерис все равно умудрился снова запутаться в ногах и почти повиснуть на Эймонде. На ухо вновь горячо задышали, и Эймонд перехватил талию Люцериса чуть выше, впиваясь сильнее, наверняка причиняя боль. Люцерис замычал и потянулся к дверной ручке.       — Осторожнее, занозу не подцепи, — процедил Эймонд предупреждающе и потянул Люцериса на себя.       Племянник его не послушал и продолжил тянуться к двери. Разозлившись, Эймонд сдул с лица выбившуюся из косы прядку волос и пресек попытку Люцериса дотянуться до заветной ручки. Большой палец пронзило резкой болью — в кожу впилась тонкая острая иголка.       — Пекло! — Выругался Эймонд и, встряхнув ношу на своем плече, открыл наконец дверь.       Втащив Люцериса в покои, Эймонд повел его дальше, шаг за шагом, пока они не оказались в спальне. Он скинул Люцериса с себя, и тот повалился спиной на кровать. Подпрыгнув на мягкой перине, Люцерис тут же приподнялся на локтях и посмотрел Эймонду в здоровый глаз.       — У тебя кровь! — С лица племянника моментально сошли все краски. Голос стал тверже, а пьяный рассеянный взгляд уступил место серьезной сосредоточенности. — Почему у тебя кровь?       Эймонд проследил за взглядом племянника. На кончике пальца собралась крупная багряная капля, и они вместе наблюдали за тем, как она капает вниз, впитываясь в ковер.       — Занозу подцепил, кажется, — пожал плечами Эймонд и уже развернулся, чтобы уйти.       Люцерис поднялся с кровати и резво, будто это не он только что еле переставлял ноги, бросился к письменному столу.       Вот это прыть!       — Погоди, где-то у меня тут есть… — шептал он, пока рылся в небольшой шкатулке, стоящей на столе. — Нашел!       Люцерис так обрадовался находке, что не заметил перед собой острый угол стола. Он впечатался в него бедром и согнулся, хватаясь за ушибленное место, но свою находку из рук не выронил, а только сжал крепче.       — Вот, я нашел. — Люцерис ковылял к Эймонду, чуть прихрамывая на пострадавшую ногу, но в целом на пьяного он уже мало походил. — Садись на кровать, я тебе помогу.       Эймонд так сильно задумался о том, как долго Люцерис обманывал его, что без слов подчинился приказу. Кровать рядом с ним тут же промялась под весом чужого тела. Люцерис опустился рядом, осторожно взял его руку в свою и осмотрел раненый палец Эймонда.       — Я ее вижу. Сейчас уберу.       Пинцет в его руках чуть подрагивал в такт пальцам, но Люцерис быстро взял себя в руки и принялся за дело. Осмотрел уже чуть припухшее место поражения. Плоть вокруг занозы покраснела, а сам обломок виднелся сквозь светлую кожу, засев не так уж и глубоко. Люцерис прикусил язык, сосредоточившись на своем ответственном деле. Эймонд глупо пялился на его лицо, почти не моргал, и не мог взять в толк, как племяннику удавалось столько времени его обманывать. Все ведь было так очевидно… Осталось понять, зачем он все это делал? Разыгрывал? Хотел продемонстрировать свою власть? Унизить?       — Потерпи еще немного, я почти закончил, — прошептал Люцерис и пожевал губу.       Эймонд посмотрел на свой палец — на коже вспухла небольшая капля крови, а Люцерис уже почти вытянул наружу длинную занозу.       — Готово. — Губы племянника изогнулись в легкой улыбке, но взгляд тут же сделался виноватым. — Ох, Эймонд, я…       Эймонд не дал ему договорить. Хотелось сказать так много, накричать или обвинить, потребовать ответов и признаний, но все слова будто бы выветрились из головы. Видимо, вслед за теми крохами алкоголя, которые Люцерис употребил за ужином.       — Мне нужна салфетка. Я видел в шкатулке. Принеси, — попросил Эймонд.       Он пялился на набухающую на пальце каплю крови и думал, думал, думал. О Люцерисе, о его теле, которое приходилось так часто таскать на своем горбу, о горячем влажном дыхании, что опаляло ухо, пока племянник шептал всякую чепуху. Эймонд никогда не искал особого смысла в его словах, сказанных в пьяном (пьяном ли?) бреду, и сейчас отчаянно пытался вспомнить хоть что-то, что дало бы ему ответы. Но, будто бы назло, мысли в голове не хотели формироваться, память отказывала в воспоминаниях, а капелька крови так и продолжала набухать.       Эймонд очнулся лишь тогда, когда его раненый палец оказался у Люцериса во рту. Первым порывом Эймонда было желание одернуть руку, наотмашь ударить Люцериса по лицу и уйти, громко стуча подошвами сапог, но он этого не сделал.       Под подушечкой пальца было горячо, мокро и слегка шершаво. Люцерис смотрел Эймонду в глаз, пока сосал его палец. Слегка прикусил кожу, зацепился языком за ноготь, двинулся дальше, проталкивая палец в свой рот. Эймонд наблюдал за тем, как капелька крови растворилась на языке Люцериса, как его пухлая нижняя губа окрасилась в красный. Эймонд смотрел на губы племянника, пока Люцерис наблюдал за его реакцией.       С неприличным чмокающим звуком палец выскользнул изо рта Люцериса, но руку племянник не отпустил — он сглотнул слюну, перемешанную с кровью, и облизал губы. Эймонд поерзал и второй рукой сжал свое бедро, пытаясь усмирить возбуждение.       В спальне было оглушительно тихо, лишь тяжёлое дыхание нарушало это безмолвие. Оба наблюдали за тем, как ранка вновь наполнялась кровью, и в какой-то момент Эймонд не выдержал, сам поднес палец к лицу Люцериса и медленно засунул его ему в рот. Губы племянника приветливо раскрылись, и подушечка наткнулась на ряд ровных зубов. Люцерис опустился на палец практически целиком, широко мазнув языком по всей длине. Боли Эймонд не чувствовал, лишь тесноту в штанах и горячее лижущее пламя под ребрами.       Люцерис, ни капли не смущаясь, смотрел Эймонду прямиком в глаз, и от этого зрелища Эймонд был готов броситься с обрыва. Или спрыгнуть со спины дракона. Куда угодно. Но больше всего хотелось толкнуться племяннику в рот, глубже и глубже, целиком, чтобы он поперхнулся, чтобы теплое горло крепко сжало плоть, чтобы его глаза закатились от удовольствия, а сам он тихо поскуливал, прямо как сейчас.       Эймонд высунул палец, провел им по верхней губе Люцериса, оттягивая кверху, обнажая ряд зубов. Слюна на губах призывно блестела, а глаза Люцериса, наполненные обсидиановой чернотой, сияли в свете свечного пламени.       — Я вижу, тебе это нравится, — произнес Люцерис, пососав подушечку пальца, и стрельнул взглядом вниз.       Эймонд мог бы смутиться тому, что племянник заметил его возбуждение, но смущаться ему сейчас совсем не хотелось. Ему хотелось в Люцериса: жадно наполнить его собой, заставить задыхаться и умолять, заставить просить прощение и с покорностью принимать его все глубже и глубже.       Эймонд отнял палец от желанных губ как только Люцерис зашевелился. Племянник встал с кровати и, остановившись напротив Эймонда, принялся расстегивать ворот своего камзола.       — Я ударился бедром о стол, когда бежал к тебе. Хочешь взглянуть?       Эймонд не ответил, только коротко кивнул, продолжая пялиться на раздевающегося племянника. Зачем нужно было снимать камзол, если ударился он бедром, Эймонд не думал. Он вообще ни о чем не думал, кроме обнаженных участков кожи, которых становилось все больше и больше с каждым его вдохом.       Эймонд обвел взглядом мускулистую грудь Люцериса, плоский подтянутый живот, мысленно облизал косые мышцы. Вязкая как патока слюна опустилась вниз по горлу. Руки Люцериса потянулись к завязкам кожаных штанов.       Эймонд думал, что за возможность увидеть племянника без одежды он мог бы отдать не только глаз, палец, но и всего себя. Возможно, если бы он прозрел чуть раньше, он бы уже давно мог наслаждаться этим телом.       — Осмотришь мое бедро? — Спросил Люцерис, стянув штаны к коленям. — Вдруг что-то серьезное.       Конечно. Конечно, Эймонд осмотрит — ему ведь не привыкать к очередной просьбе о помощи.       Оказалось, что племянник умеет пить. И врет ничуть не хуже.       Проходясь холодными кончиками пальцев по чужому горячему бедру, Эймонд был готов поспорить, что Люцерис сможет удивить его еще несколькими незаурядными умениями.