х
Если бы Эймонд Таргариен мог, он бы не сидел сейчас задницей на деревянной столешнице, шаркая подошвой своих кроссовок по лавочке. Курить хотелось так сильно, что чесались зубы. Надо было всё же стрельнуть утром сигарету у Эйгона — тот сам предложил в порыве бескорыстной братской любви. Однако Эймонд, уверенный в своей выдержке, отказался. И сейчас очень сильно об этом жалел. Иногда Эймонду казалось, что это не у него один глаз, а у Люка: тот стоял посреди школьного двора, неловко переминаясь с ноги на ногу, и не замечал ничего вокруг. Уж Эймонда мог бы и заметить, не чужие же люди, в конце концов! Можно было бы и самому подойти, но… наблюдать со стороны тоже было интересно. И познавательно. Пятая точка будто бы приклеилась к столешнице, и Эймонд принялся разглядывать Люка. Солнце золотило его волосы, и даже с приличного расстояния Эймонд видел, как те искрились. В этот момент ему хотелось оказаться рядом, чтобы полюбоваться рыжеватыми веснушки на любимом лице: наверняка под светом солнца они стали ярче. Люк хмурился, глубоко дышал, каждые пять секунд поглядывал на экран своего смартфона и теребил лямку рюкзака. Эймонд не думал, что когда-либо будет завидовать… ветру. Лёгким порывам тёплого воздуха, что сейчас ласкали лицо его племянника. Вот бы оказаться на его месте: пройтись кончиками пальцев по щекам, по контуру губ. Провести по луку Купидона, приподнимая верхнюю губу. Надавить подушечкой пальца на родинку на подбородке, заставляя племянника смешно поморщиться. Люк, будто подслушав мысли Эймонда, откинул со лба растрепавшуюся чёлку, ну прямо как в рекламе шампуня. Эймонд ощутил, как в пояснице приятно защекотало, и волоски на руках встали дыбом. Взгляд плыл ниже. Прошёлся по серо-желтой толстовке с изображением смазливого рокера из Айронвуд (ну и банальщина), затем резко опустился вниз, на белоснежные кеды и наконец остановился на бёдрах, скрытых узкими чёрными джинсами. Кто такие вообще, блять, носит?.. Эймонд фыркнул, сложив руки на груди, но так и продолжил пялиться в одну точку, представляя, как он стаскивает с Люка эти самые джинсы. Пришлось бы приложить усилия: на улице нещадно палило солнце, а Люк определено вспотел… И его грёбаные джинсы сидели так плотно, что наверняка не обошлось бы без применения грубой силы. Эймонд с силой сжал челюсти. Воображение заиграло с новой силой. Он представил, как задирает толстовку Люка выше и выше — как сначала обнажается плоский живот с аккуратным пупком, а дальше в поле зрения оказываются маленькие розовые соски. Пуговица на джинсах племянника поддавалась с трудом: пальцы Эймонда были влажными от пота, а Люк вырывался и хохотал. Вот бы взять его, такого вертлявого и бесячего, перекинуть через этот самый стол, на котором Эймонд сейчас сидел, и сдëрнуть проклятые джинсы. А потом звонко шлёпнуть его по ягодице, заставляя громко вскрикнуть. Эймонд почувствовал, как в собственных свободных брюках стало тесно — пришлось прикрыться полупустым рюкзаком. Попытка не думать о племяннике с треском проваливалась. Ещё бы. Как тут не думать, когда Люк, будто бы специально, оттянул ворот своей толстовки, задевая пальцами то самое место? Эймонд улыбнулся. Это случилось пару дней назад. Разъезжая по магазинам, Эймонд совершенно невинно закивал головой на вопрос матери о том, стоит ли им заехать в гости к Рейнире. Сердце в предвкушении ухнуло куда-то вниз, когда мама вдавила педаль газа в пол — Эймонд аж подпрыгнул на своём сидении. Они с Люком заперлись в его комнате наверху, сославшись на то, что Люку нужна помощь Эймонда по одному из предметов (по любимой философии, разумеется), и спустя пару минут оказались на кровати. Эймонд подмял Люка под себя, сжал его бёдра своими, обездвиживая, и уткнулся губами ему в шею. Хохот Люка прорывался сквозь сжатые на его рту пальцы Эймонда, а тот неистово выцеловывал шею племянника. На Люке была растянутая домашняя футболка, поэтому Эймонду открылось много пространства для поцелуев. Подбородок, шея, чувствительное местечко за ухом… Но самым удачным местом оказалась ключица. Эймонд втягивал губами влажную кожу, посасывал, потом зализывал языком. Люк так шумно и горячо дышал, что, не сдержавшись, Эймонд укусил его туда, где находилась подключичная ямка. Оба вздрогнули. Люк даже замолчал и перестал ëрзать. Их лица находились так близко, а глаза Люка были такими чёрными… Эймонд ощутил мощное и сокрушительное возбуждение. В штанах стояло так сильно, ладони потели, а всё тело потряхивало, словно он не лежал сейчас в кровати (на Люке, если быть точнее), а ехал по ухабистой дороге. — Ты… Ты оставил мне засос! — Неловко прошептал Люк после, рассматривая себя в напольном зеркале. Его красивое лицо покрылось пятнами, а ключица… На неё Эймонд решил больше не смотреть, чтобы повторно на Люка не наброситься. Звуки разговоров внизу затихли. Это означало, что скоро наверх поднимется мама и скажет, что им пора уезжать. Эймонда разрывало два противоречивых чувства: хотелось уехать, чтобы больше не мучиться от возбуждения и смущения, но и остаться хотелось тоже. На Люке бы так идеально смотрелось два симметричных засоса… Если бы у Эймонда в кармане лежала заветная сигарета, он бы уже давно закурил, втягивая горьковатый дым. Он бы выкурил всю пачку сигарет, если бы только она у него была. Он бы даже не обратил внимания на предупреждающие надписи на пачке, обещающие множественные инсульты и проблемы с эрекцией. Курение вредит нашему здоровью? Так не производите и не продавайте сигареты, умники. Пара сигарет в день не могла нанести вреда большего, чем… Люк. Понятно теперь, почему паршивец стоял посреди двора и озирался: ждал этого стрёмного Грейджоя. Ну и рожа! Ему бы только в ужастиках и сниматься. Таких, где всё самое интересное происходит ночью: чтобы лица видно не было. Просто посмотрите на них: стоят, милуются. Ну прямо-таки идеальная парочка из голливудских фильмов про школьную любовь. Эймонд наблюдал, как на лице Люка расползается робкая улыбка. Робкая. Ну конечно. Робким Эймонд Люка уже и не помнил. Да и вряд ли Люк когда-либо вообще показывал Эймонду эту свою робкую сторону. Как оказалось, Люк умел быть скромным, если хотел. Умел тупить взгляд и шаркать носком кроссовок по асфальту. Умел заламывать пальцы, умел смотреть собеседнику не в глаза. Грейджой сиял от радости, принимая из рук Люка свой же смартфон с появившимся в нём новым контактом. Если бы Эймонд мог, он бы затолкал этот смартфон Грейджою в рот. А потом заставил бы проглотить. Если бы Эймонд мог, он бы зажал Люка в темной школьной подсобке, стянул с него толстовку, взлохматил волосы, зарылся бы в них рукой и сделал бы ему второй засос. А потом обновил бы старый. А что, собственно, Эймонду мешает? Спрыгнув со столика и поправив на себе сбившуюся футболку, Эймонд уверенно зашагал вперёд, прорываясь сквозь мельтешащих школьников.
х
Если бы Люк хотел, он бы уже давно вырвался из рук своего дяди. Бедный Дальтон: чуть не грохнулся задницей на асфальт, когда рядом с ними оказался разъяренный растрепанный Эймонд. Грейджою хватило одного взгляда, чтобы быстро и без лишних звуков исчезнуть. — По какому поводу ты раздаешь свой номер кому попало? Злой шепот Эймонда в шею пробудил целое стадо мурашек. Они ожили и щекотно побежали вниз по телу. Люк осмотрелся: они с Эймондом находились в тесной школьной подсобке. Люк улыбнулся. — Чего ты скалишься? — Злился Эймонд. Несмотря на то, что руки Эймонда крепко его удерживали, Люк не чувствовал себя пойманным. Эймонд подтолкнул Люка к стене, и взмокшая кожа спины ощутила долгожданную прохладу сквозь ткань толстовки. Люк улыбнулся шире. Эймонд встряхнул Люка за плечи. Прикрытые в блаженстве глаза пришлось распахнуть. — М, что? — Осоловело спросил Люк, привыкая к слабому освещению подсобки. — Грейджой теперь твой новый друг? — Зло прорычал Эймонд, хватаясь за ремень Люка. Взгляд опустился вниз. Движения Эймонда были нетерпеливыми и дёргаными. Люк закусил щеку изнутри. Хотелось поймать взгляд Эймонда, но тот упорно не смотрел ему в лицо. — Ты ведь в курсе, что мистер Баратеон видел, как ты тащишь меня в подсобку? Уже не первый раз, между прочим, — произнёс Люк. — Да насрать. Ответь на вопрос. — Он мне не друг. Пока он не появился, я хотел спустить на него всех собак, — фыркнул Люк, пока Эймонд дрожащими пальцами пробирался куда-то повыше… — Блять! Холодные пальцы Эймонда опустились Люку на живот, забравшись под толстовку. Несмотря на жару, пальцы Эймонда всегда оставались холодными. Люк дёрнулся, ударяясь головой о стену позади себя. — А что ты хотел сделать после? Эймонд наконец взглянул на него, и колени Люка подкосились. Ну нельзя же смотреть… так. Здоровый глаз Эймонда светился синей гладью, и Люк чувствовал, что тонет. — Я решил, что не стоит портить отношения с партнёром по проекту с первого же дня. Люк широко распахнул глаза, когда губы Эймонда оказались на его шее. Тёплый влажный язык заскользил вниз по коже. Люк приоткрыл рот, втягивая в себя горячий воздух, и тяжело сглотнул, когда Эймонд прикусил его кожу зубами. В уголке рта скопилась слюна, и вскоре Люк почувствовал, как она потекла вниз по подбородку. — Если я узнаю, что вы с ним занимаетесь чем-то, кроме домашки, накажу обоих. — Эймонд оторвался от шеи Люка, и заглянул ему в глаза. — Его утоплю в море, а тебя… Люк не сумел сдержать стон, когда язык Эймонда слизал капельку слюны с уголка его рта. Эймонд размашисто прошёлся языком по губам Люка, а затем оттянул нижнюю губу зубами. — А что будет со мной? — Тебя я заставлю кричать так громко, что ты больше никогда не сможешь петь в своем дурацком хоре из-за сорванного голоса. Эймонд вдруг перестал выцеловывать подбородок Люка и, отстранившись, заглянул ему в глаза. Зрачки его расширились, а крылья носа затрепетали. Венка на виске вздулась. — Грёбаный хор! — Прорычал Эймонд. — Я видел вчера, как этот безголосый неудачник, Талли, кажется, приставал к тебе после репетиции. — Не было такого! — Люк удивленно захлопал глазами. — Не отрицай, я сам всё видел. Долго это ещё будет продолжаться? У тебя в поклонниках ходит вся школа? — Нет, только ты. — Люк хихикнул, когда Эймонд щекотно облизал кожу за его ухом. — Это не смешно. — А по-моему, очень смешно. Эймонд надавил Люку на плечи, заставляя откинуть голову вверх. — Не дразни меня. Я хочу, чтобы ты наконец понял, что ты мой. — Я уже давно это понял. — Люк положил свои ладони на руки Эймонда, удерживающие его плечи, и постарался вложить во взгляд всё своё спокойствие. Какое же ревнивый у него дядя! — А кажется, будто понял плохо, — голос Эймонда едва не сорвался на крик. Взгляд здорового глаза бешено метался по лицу Люка. Люк не успел ничего ответить, потому что Эймонд оттянул ворот его толстовки и оставил мокрый поцелуй на ключице. Люк громко охнул от неожиданности. Эймонд тут же зажал его рот рукой, а затем вновь прижался губами к только что оставленному поцелую и втянул кожу Люка в рот. Внизу живота было так нестерпимо горячо, и Люк задёргался, слегка ударился головой о стену и зашипел, когда Эймонд принялся выводить языком витиеватые символы на его коже. — Вот теперь идеально, — довольно прошептал Эймонд, в последний раз облизнув… засос? — Ты опять за старое! — Возмутился Люк, хватаясь за плечи Эймонда. Дядя ему ничего не ответил, лишь с вызовом улыбнулся. А потом скользнул довольным взглядом вниз. На засос. Который только что ему оставил. Снова. — С меня ещё прошлый не сошёл! Люк схватил Эймонда за грудки (для этого пришлось встать на цыпочки), и потянул на себя. Расстояние между их лицами стремительно сокращалось, и вскоре их зубы клацнули друг о друга. Люк впился в губы Эймонда, и оба одновременно застонали. Руки Эймонда тут же опустились Люку на талию. — Один засос за одного твоего ушлёпка, — сказал Эймонд, прикусив губу Люка. Дышать уже было решительно нечем, ноги сводило судорогой, а возбуждение было таким сильным, что в животе у Люка неприятно тянуло. — О, кажется позавчера ко мне подкатывал… Криган. Да, Криган Старк. Не стоило, наверное, дразнить Эймонда, зная, насколько ревнивым тот был… Но здравомыслие Люка растворялось, когда они оказывались слишком близко. Эймонд был таким Эймондом. А Люк был бы не Люком, если бы не дразнил его. Всё было правильно. — Блять! — Выругался Эймонд, и его руки опустились Люку на шею. Эймонд не причинял боли, скорее наоборот: от прокатившегося по всему телу возбуждения, у Люка поджались пальцы на ногах. — В таком случае, ещё одного засоса будет маловато. Люк хитро улыбнулся. — Я готов искупить свой грех, — сказал он и потянулся к ремню Эймонда. Как хорошо, что в отличие от Люка Эймонд любил одежду посвободнее. Пальцы ловко расстегивали ремень, а секундой позже спускали по ногам Эймонда его же брюки. Люк опустился на колени, и теперь уже Эймонд бился головой о стену. Теперь уже он судорожно выдыхал и давился воздухом. Люк любил делать Эймонду приятно своим ртом. Ради этого он даже был готов соврать об интересе Кригана Старка к своей персоне — тот вообще-то интересовался Джейсом. Отсасывать своему парню просто так было приятно и невозможно возбуждающе. Но отсасывать ему, зная, что он только что кипел от ревности, было ещё круче. Люк бы соврал, если бы сказал, что ревность Эймонда ему не нравится. Нравится. Очень нравится. И сейчас Люк наглядно покажет, насколько сильно она ему нравится.х
Если бы мистер Баратеон, директор «Штормового предела», мог, он бы уже давно вышвырнул Люцериса Велариона и Эймонда Таргариена из своей школы. Паршивцы, кажется, взяли за привычку устраивать разврат на глазах у всей школы: зажимались по углам после уроков, совсем не стесняясь ни преподавателей, ни учеников. В «Штормовом пределе», если так подсчитать, училось слишком много носителей фамилии Таргариен. А уж сколько здесь училось их родственников… Странные ребята, конечно, с их традициями и семейными ценностями. Однако мистер Баратеон упрямо молчал и старался на всякие более-менее безобидные проделки закрывать глаза, притворяясь великим слепым. Молчал он по одной простой причине: Таргариены-Веларионы-Хайтауэры заносили в школу неплохие такие денежки. Старшая дочь мистера Баратеона собралась выходить замуж в конце лета и, разумеется, желала, чтобы абсолютно всё было красиво. Мистер Баратеон, как самый лучший в мире отец, не мог допустить, чтобы его милая дочь довольствовалась малым. Поэтому, хмуря кустистые брови, он молчал, смиренно принимая пожертвования от Таргариенов-Веларионов-Хайтауэров, и не обращал никакого внимания на двух несносных отпрысков этого многоуважаемого семейства. Рано или поздно и они закончат школу. Осталось потерпеть всего один год до выпуска Эймонда Таргариена, как до этого мистер Баратеон терпел проделки его брата Эйгона. В день его выпускного мистер Баратеон много молился: благодарил Мать за мудрость, а Воина за стойкость, хотя вообще-то никогда не слыл человеком особо религиозным. Проходя мимо повидавшей всякого на своем веку подсобки, мистер Баратеон тихо шептал себе под нос самые грязные ругательства, какие только слышал за всю свою карьеру из уст учеников. Завидев вдалеке уборщика, мистера Коля, мистер Баратеон махнул ему рукой и попросил пока что прибрать в его личном кабинете. Не хватало ещё, чтобы мистер Коль, любитель сплетен, разнёс по всей школе весть о порочной связи двух отпрысков самых богатых семей их города. Школу, и мистера Баратеона в частности, обязательно бы обвинили в потворстве. «Это всё только ради тебя, милая», — прошептал мистер Баратеон, остановившись у двери подсобки. Разумеется, за дверью раздавались приглушенные шорохи и возня. Мистер Баратеон совсем не тактично кашлянул и громко поприветствовал проходящего мимо преподавателя биологии. Шорохи за дверью затихли. Мистер Баратеон потоптался у двери ещё пару секунд и отправился к себе. В следующий раз, когда Таргариены или их многочисленные родственники пожелают внести пожертвование, мистер Баратеон намекнёт им на сумму с дополнительным нулём в конце. Притворяться слепым стоит дорого, должны ведь понимать. Да и у мистера Баратеона ещё целых три дочери не замужем.