Быстротечность момента — это аксиома. Жизнь — это сейчас. Нет никаких потом. Так пусть она пылает. Всегда. Жарким огнём.
Оскар Уальд «Портрет Дориана Грэя»
Ксавье следовал за Энид, не позволяя себе отстать от волчицы. Только когда сам останавливался и долго озирался по сторонам, услышав откуда-то подозрительный шорох, стук или любой иной эфемерный звук, позволял Энид уйти вперёд. В остальное время он крался за девочкой, лишь иногда скашивая глаза по сторонам, просто чтоб вычислить своё местоположение и отыскать Вещь — прыткая конечность металась по деревьям, заборам и заглядывала в окна, оттого в любой момент могла попасться в поле зрения посторонних. Но, кажется, никто не замечал самовольно гуляющую руку без тела. Поиски не приносили успеха — Энид ощущала запах похитителя везде, но нигде рядом с ним не могла обнаружить хотя бы слабого аромата Уэнсдей. Возможно, её запах было и вовсе невозможно обнаружить или девочки и вовсе в городе никогда не было. Или Энид и попросту вышла на ложный след… Но сильно много совпадений, как для неправильного пути. Шанс того, что человек, стоявший только на обочине обычно пустынной дороги, ещё и в том же самом месте, где след Уэнсдей обрывался — чересчур для совпадения. И тот айпи-адрес… все улики указывали на городишко, где всю жизнь провёл Ксавье. Оставалось только найти её саму, спрятанную неизвестно где. Ароматы похитителя никак не способствовали помощи в её поисках: его нога ступала на порог почти каждого дома в окрестностях. Только где-то запах был более выраженным, а где-то уже почти поутих — значит, давно там не появлялся. Энид избегала мест, где ароматы стихали, исследуя только те, где всё ещё было свежо. Ксавье поражался её способности. Для него на улице не пахло ничем. Абсолютно. Только у мусорных баков пространство мгновенно наполнялось злостной вонью, от которого содержимое полуопустошённого желудка накатывало к горлу. Но для Энид, если она принюхивалась и припадала носом ко всем поверхностям — всё наполнялось ворохом всевозможных запахов. Это казалось странным и неестественным… но очень интересным. Все мысли о способностях волчицы ушли на задний план, когда перед глазами раскинулась та же улица, на которой таксист их высадил. Они обошли окрестности кругом, исследовали всё, но вернулись в начальную точку без результатов. — Может, поищем в лесу? — Может, — кивнула печально Энид, чьи губы дрожали, а нос покрылся несколькими маленькими царапинами — она его себе царапала, когда касалась шершавых поверхностей, дотошно их обнюхивая. — Там есть какие-нибудь сараи или что-нибудь?.. — Да полно, — честно откликнулся Ксавье, припоминая, сколько жителей городка решили себя побаловать маленькими земельными участками прямо в лесу. Но в основном они их использовали как большие кладовые. Насколько ему было известно, никто в лесу не жил, а также не использовал маленькие строения в качестве мастерских. Даже сам Ксавье. Подобное чудо ему только в Неверморе предоставили. — Тогда пошли? — назвать это вопросом Ксавье не смог: Энид, не дожидаясь его реакции и отклика Вещи, — придаток неведомым образом скользнул на ботинок Ксавье, — достала из сумочки телефон, приставив иконку фонарика наизготовку, и пошла в сторону леса, периодически вновь склоняясь к асфальту или любому дереву, внимательно, даже дотошно обнюхивая. Переглянувшись с Вещью, — рука состроила понимающий жест и выразила согласие на посещение леса, — он разрешил придатку взобраться к себе на плечо и двинулся следом за Энид, почти бегом. Вполне вероятно, что Уэнсдей держали как раз в каком-нибудь непримечательном сарае, быть может, и вовсе совсем хрупком на вид, а на самом деле изнутри забетонированном, откуда выхода попросту быть не могло. Или её тело медленно гнило где-нибудь в земле, среди многочисленных корней деревьев, или же какой-то извращенец нашёл применение трупу для ублажения своих фантазий. Ксавье закрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от страхов, что поиски Уэнсдей увенчаются успехом, но приведут только к её бездыханному телу. Эта возможность пугала куда больше, чем шанс попросту не отыскать её — тогда бы его душа тосковала и рвалась на кусочки от страха за девушку, от догадок, где она и кто её похитил, однако тогда для него оставалось бы главное — цель. Он бы взывал ко всем богам, быть может, рвал бы с головы волосы, но жил ради этой девушки. Ради того, чтоб отыскать её. Даже если это бы стоило ему долгих лет безуспешных попыток сборов улик. Даже если бы он умер уже немощным стариком, окружённым газетными вырезками и уликами многолетней давности. У него бы существовала цель. Доставляющая бесчисленное множество боли, режущая сердце краями бумаги с перечисленными на ней известиями, но наделяющая жизнь смыслом. С мёртвой же Уэнсдей его мир вмиг бы лишился всего: все те чёрные краски, которые готка впитала в себя, вернулись бы обратно в пространство, согнав с панорам все яркие цвета. Даже яркие одежды Энид Синклер стали бы казаться тусклыми. Для того, чтоб в мире осталось место свету, ему требовалось отыскать Уэнсдей либо живой, либо никогда её не найти. Её призрачная ненайденная фигура продолжала бы вбирать в себя часть тьмы мира. Ксавье достал фонарь: свет потух, а асфальтированные дороги города сменились на вытоптанные тропы, окружённые безвыходными лабиринтами ветвей старых деревьев. Ветви, покрытые где-то только почками, а где-то уже полноценными листьями, окружали путь, и за их толстой стеной скрывались в непроглядной тьме дали, где Уэнсдей могла находиться. Энид, крепко держа смартфон, кое-как, почти по-звериному кралась по тропе, часто приникая носом к земле и жадно вдыхая, казалось, только пыль и каких-то незадачливых жуков. Вещь вновь исчез из поля зрения — только редкие подозрительные шорохи выдавали, что придаток где-то поблизости. Хотя, может, шуршали ветвями лесные обитатели, а не живая рука без тела, существование которой даже в мире изгоев казалось чем-то чересчур неординарным и за гранью возможного. — Что скажешь? — шёпотом поинтересовался Ксавье, когда девочка вдруг свернула. Но ответить она не успела: парень, опустив фонарь вниз, и сам заметил следы, оставленные автомобильными шинами. Трава погнулась, а где-то и вовсе явились проплешины, где лишь грязь мозолила глаза. Кто-то ехал на легковом автомобиле через лес. А когда фонарь осветил новый участок — Ксавье заметил другие следы от шин, наложенные поверх предыдущих. Некто не просто решил свернуть через лес, а вдобавок возвращался таким же маршрутом. Слишком подозрительно для совпадения. — Я понял, — кивнул он и пошёл по следу. — Запаха знакомого нет. Но эти шины… — протянула девочка настороженно. — Да, это подозрительно. Идём, — снова от голоса разило решимостью. Каждый шаг, каждый вдох, — и неважно, свой, или громкие попытки Энид разобрать ароматы, пропитавшие местность вокруг, — всё отдавалось в ушах оглушительным эхом. И оно становилось только громче. Даже звук сердцебиения стал болезненно бить по барабанным перепонкам, словно то и правду был обычный барабан. Напряжение нарастало, становилось чем-то физически ощутимым. Нестерпимой ношей, давящей на плечи и норовящей сломать его, как спичку, придавив неподъёмным весом. Но рядом с напряжением неизменно шла ещё большая решимость, подкреплённая предчувствием скорой победы. Или полного краха — два совершенно иных исхода, но их объединяло одно — оба являлись концами. Ослеплённый туманом мыслей, Ксавье дошёл по тропе до маленького и покатого сарая. Ощутив, как от напряжения запульсировали виски, он достал из рюкзака нож-бабочку и канцелярский — всё богатство оружия, каким он обладал. Только тогда, переглянувшись с Энид, чьи когти торчали наизготовку, он осмелился подойти ближе. Маленькое строение из кирпичей, где одну из стен скрывала дровница — десятки поленьев лежали поверх друг друга. На крыше, покрытой хлипкими железными листами, кое-где изъеденными ржавчиной, пролёг местами мох. Медленно обойдя строение, Ксавье не нашёл окон вовсе. Только одна железная дверь с навесным замком, а также щеколдой — с точки зрения простого прохожего было бы непонятно, зачем она снаружи, — да под крышей тонкая полоса решётки для вентиляции. Обычный сарай. — Надо осмотреться, — посоветовал он Энид, но резко на земле показалась рука, лишённая тела. — Вокруг никого, — подпрыгивая, рассказал жестами бестелесый друг. — Точно? — уточнил Ксавье, скорее просто от нервов. — Да нет, это я сказал, чтоб вы меньше тряслись, — продолжил конечность, но особенно резкими движениями выделял сарказм. — Хорошо, — кивок получился сдавленным, но на лице осторожность и страх никак не выражались. Ради Уэнсдей ему нельзя опускаться до выражения таких эмоций в ответственный момент. — Только как нам взломать замок? — Учись, простофиля, — будь Вещь человеком, он бы явно фыркнул. Но в облике руки он лишь, якобы из необходимости, для начала выставил средний палец, прежде чем метнулся к скрытому в полутьме замку. Ксавье моргнул, пытаясь осознать столь быструю пропажу конечности, а когда он встал и осветил фонариком замок, — чтоб руке было проще его вскрыть, — ощутил, что челюсть потяжелела: замок уже был отперт, а на ручке сидел явно довольный собой Вещь. — Ясно, я понял, — кивнул Ксавье, прежде чем подошёл к двери и, не в силах ждать больше, резко почти вырвал щеколду, удерживающую дверь на месте. Свет фонаря осветил маленькое помещение с одним старым креслом и полками, забитыми всякими ремонтными инструментами и материалами — банки с красками, наборы отвёрток, шуруповёрт и прочее. Уэнсдей не было, но интуиция почти кричала, что она где-то рядом. Должно быть, сарай хранил какую-то тайну. — Я чувствую её запах, — голос Энид отогнал последние сомнения. Не ощущая ни эйфории, ни чувства скорой победы, Ксавье с каким-то облегчением перешагнул за порог, осмотрев под белёсым освещением помещение. И во всём наборе хлама внимание привлекала одна деталь — на одной полке лежала сложенная верёвочная лестница. — Нам нужен люк. Тут где-то должен быть люк, — и луч фонаря упал под кресло. Слишком очевидно, но не проверить теорию он не мог. Резко толкнув кресло, — но сдвинуть его достаточно далеко получилось только спустя пару минут, оно весило чересчур много, — Ксавье не удивился, когда под ним обнаружился люк. Люк под замком. Несколько замочных скважин, совсем разной конструкции, выглядывали сразу с трёх сторон. Вещь приступил к вскрытию замков мгновенно, а Энид задрожала, издавая нечленораздельные звуки. Она нервничала. Ксавье тоже, но он, прикусив губу и глубоко дыша через рот, сдерживал свои чувства. — Энид, давай ты посторожишь снаружи? Я позову, если что, — он не ожидал, что волчица согласится. Но она поступила вопреки его ожиданиям: прикусив ногти, кивнула и почти мгновенно исчезла из сарая. — Тебе, думаю, тоже придётся посторожить снаружи, Вещь. Если кто-то будет приближаться, ты сможешь вовремя это заметить. — Сдурел? — конечность отвлёкся от вскрытия и показал ему средний палец уже в открытую. — Нет. Я просто не хочу, чтоб нас всех заперли в чёртовом подвале, — это правда. Любое неосторожное действие, и их могло ожидать абсолютно что угодно. И хотя Ксавье был морально готов побороться за свободу, хотелось, чтоб всё прошло максимально гладко. Конечность замялся, явно не желая уступать. — Если из-за твоей гордости нас всех поймают, Уэнсдей тебе оторвёт все фаланги пальцев саморучно. А я ей помогу, чёрт побери, — выдавил он злобно из себя. Каждая секунда была на счету. — Ладно, — сдался Вещь и максимально недовольно, но вернулся к вскрытию замка. Удовлетворённо вздохнув, Ксавье с вожделением наблюдал за манипуляциями, доколе последний замок не издал однозначный щелчок. — Выколю глаза, если из-за тебя она как-то пострадает, — пригрозил Вещь, прежде чем ретировался, недовольно стуча пальцами по полу. А Ксавье ощутил небывалую лёгкость. Через мгновение всё решится… Он дёрнул ручку люка, отперев его. Оттуда, из непроглядной тьмы, пахло едой, мылом, затхлостью и кровью. И доносились тихие звуки, похожие на сопения спящего, который видит страшный кошмар. Ему хотелось окрикнуть Уэнсдей, но слова застряли в горле. Вместо этого он пальцами нащупал два крюка под рамой люка — они определённо предназначались для верёвочной лестницы. Руки и всё тело едва подавляли дрожь, пока он пытался распутать лестницу, чтоб беспрепятственно её сбросить вниз, повесив за крюки. Оказалось, повесить лестницу на крюки труднее всего: при любом неправильном движении способ спасения мог просто упасть во тьму и лишить отхода наверх. Но когда его руки отпустили лестницу, она никуда не упала, Крепко стиснув телефон подбородком, он спустил ноги вниз и стал медленно спускаться, колыхаясь на ненадёжной конструкции. Но не более ненадёжной, чем его эмоциональное состояние, которое сдерживало буйство эмоций лишь парой тонких нитей, грозящих разорвать его в любое мгновение. Он опустился вниз, на метра три, если не четыре, осветив пространство за лестницей — но там ничего не было. Пустая бетонная стена в метре от него, а перед ней — ничего. Обернуться Ксавье не боялся, но всячески оттягивал. Хотя мёртвой плотью не воняло. И доносились звуки, как от живого человека. — По левую руку выключатель, — до боли знакомый голос. Резкий, словно колючий и холодный, как всегда. Ни единой эмоции в нём. Только сплошной лёд. Повинуясь её словам, он сделал шаг влево, затем ещё один, пока не упёрся плечом в стену. Он наткнулся на выключатель тут же — и пространство озарил слабый свет от одной-единственной лампы, издавшей несколько миганий. Ксавье, затаив дыхание, обернулся назад — на холодном бетонном полу лежал голый матрац, рядом — поднос с едой, а сбоку даже обычная ванна, заполненная водой. На её углу лежал один брусок мыла. За ванной — какое-то ведро с плотно закрытой крышкой. А по самому центру комнаты — истощённая фигурка, в чёрном платьице и с пожелтевшим воротничком. Вместо привычных кос — распущенные волосы, вплоть до самых бёдер. Обычно бледная кожа была таковой там, где её не разукрасили гематомы и раны. На скуле отчёливо виднелся фиолетовый кровоподтёк, а нижняя губа распухла от большой ранки на ней. Чёрное платье где-то казалось влажным — и явно от крови. Но главное — Уэнсдей жива. Её хоть и злые, но такие желанные и любимые глаза, смотрели прямо на него. Но чудесное спасение за пару мгновений усложняло несколько элементов — Уэнсдей была плотным канатом подвешена к потолку за поднятые наверх руки, уже посиневшие и лишившиеся всякого здорового оттенка. Возможно, обескровленные ткани уже отмирали. Крепко перевязанные и скреплённые меж собой, они заставляли её колыхаться на канате, едва-едва касаясь пола обнажёнными стопами, — покрытыми ранами и царапинами, — а к левой ноге ещё был прикреплён утяжелитель — кандал. Длинная цепь, на вид неподъёмная, тянулась от стены, а её левую лодыжку держала за огромный браслет. Но даже в таком виде Ксавье улыбнулся, вспомнив, насколько же она красивая. И сильная… в её положении стоило выть. А она сомкнула губы и стоически молчала, глядя на него. Хотя ей явно было очень больно. — Я сейчас перережу верёвку, — сказал он, хотя ему хотелось заключить её в объятия и шептать признания в любви. В сердце вмиг разгорелось пламя жизни. Он нашёл Уэнсдей, нашёл этот сгусток всего земного мрака, который привораживал и манил, прямо как во всяких рассказах демоны совращают слабый и податливый человеческий разум. Она жива… — Цепь не перережешь, не морочь мне голову, — он едва не отшатнулся от её слов. — Кандалы на замке же? Там наверху Вещь, он отопрёт… — На мне браслет сварен. Вещь его не откроет, — её голос прозвучал даже чуточку удивлённым, а одна бровь едва заметно поднялась чуть выше. — Я что-нибудь придумаю… там наверху инструменты и… — Приходи завтра. — Что?.. — в его груди разгорелся новый огонь — бешеное пламя возмущения. Он собирался спасти её, он сделал ради этого всё, а она просто решила ему сказать, чтоб он приходил на следующий день?.. — Ты, прости меня, сдурела?.. — Нет, я сегодня попыталась сбежать, а за это меня ударили по голове и подвесили вот так вот. Оказывается, так думается лучше. Почти как дома. Хотя даже сильно слабо мне руки затянули, — парировала она, хотя Ксавье расслышал, что её голос явно звучал устало и болезненно. — Я спасу тебя сейчас, — он сделал решительный шаг вперёд, готовясь перерезать верёвку. Может, от нехватки кислорода и усталости она и несла чепуху, очень обидную чепуху, но это не отменяло цели, из-за которой он пришёл за ней. — Если ты так сделаешь и сейчас не сможешь расковать кандалы и пойдёшь на поиски того, что может это сломать… меня обнаружат с перерезанными канатами и обо всём догадаются. — Там проход сторожит Энид! — он отбросил от злости чёртов нож, а заодно и рюкзак назад, едва подавляя тягу схватить Уэнсдей и несколько раз дёрнуть её, чтоб её разум пробудился ото сна. — Они похитили меня, с Энид они справятся, — кажется, это известие её тоже удивило. — Кто тебя похитил, чёрт побери?! — Ксавье подступил вплотную к ней, встретившись с её чёрными глазами в непосредственной близости от своих. Её глаза оставались красивыми, несмотря на все её выходки. — Если бы я знала, я бы сказала, — отчеканила она холодно. — Я спасу тебя… — Оставь свои патриархальные замашки до завтра. Когда сразу придёшь с тем, что может сломать цепь, — она взглянула на него с вызовом, но Ксавье разглядел через его призму боль. Ей было очень и очень больно, как бы её гордость ни пыталась это скрыть. Но, возможно, Уэнсдей права… и судя по условиям, убивать её не собирались. Возможно, в её словах таился здравый смысл. Но просто так уйти с пустыми руками, после того, как он добрался до неё, после того, как ему удалось совершить этот подвиг — кощунство. Издевательство над собственной душой. И Уэнсдей заслуживала немного отдыха от того положения, в котором её оставили. Уэнсдей попросту заслуживала улыбаться, а Ксавье заслуживал видеть её улыбку. Отныне, раз он её нашёл, ему для полного счастья не хватало одного — чтоб эта мрачная девочка улыбалась. Спасённая и словно воскресшая… хотелось, чтоб в её тёмной душе нашлось место для счастья. — Показать тебе, что такое настоящие патриархальные замашки? — ответа он дожидаться не стал. Резко подхватил её за колено, которое тяжёлое железо тянуло к полу, — от тяжести его рука едва выдержала вес тела Уэнсдей и проклятого кандала, — второй рукой схватился за канат прямо над её руками и тянуть не стал — он заслужил. Притянул её к себе так, что тонкое тельце соприкоснулось с его, а губами коснулся её желанных губ. Даже если она потом его подвергнет… один поцелуй Ксавье заслужил. Один жадный поцелуй с её распухшими губами с металлическими привкусом крови — именно таким он и представлял вкус поцелуя с Уэнсдей. Ненормальным, но чертовски аппетитным. А она не отстранялась, даже не пыталась. Мрачная девочка отвечала на его поцелуй, слабо подрагивая на его руках. На мгновение Ксавье забыл обстоятельства их поцелуя — для него существовала только крохотная и неожиданно милая девочка, зависшая в его объятиях. Его славная девочка. Он не размыкал поцелуя. Ему не хотелось прощаться с её устами. Не получалось отстраниться от них и прекратить водить языком по её дёснам и сплетаться с её языком, который неуверенно, но пытался то отпихнуть его, то увлечь ещё глубже. Лишь когда всё тело захлестнуло желание ей обладать полностью, а в штанах стало до невозможного тесно, он резко отпал от её губ. И всё равно на языке остался её привкус, манящий и сводящий с ума. Одного поцелуя ему оказалось чертовски мало. Настолько, что дыхание спёрло, а колени дрожали. — А второй поцелуй в моей жизни был с Ксавье Торпом, когда я висела связанная. Коллекция прямо, — буркнула она, но её щёки очаровательно порозовели. Уэнсдей Аддамс никогда вслух не признала бы, что ей понравилось. Но её тело говорило за неё. — Поцелуй с Тайлером можешь за таковой не считать. Предпочту считать себя первым, — разговаривать с ней стало на удивление просто. Спокойно и легко, словно они были в абсолютной безопасности… — Я истину не отрицаю. — Ох, ну тогда я буду в другом первым, — как его раздражало, до боли в челюсти и закипания крови в жилах, что Уэнсдей целовалась с тем проклятым хайдом, когда он сидел за решёткой. По-настоящему бесило. До дрожи. До слёз на глазах. До желания убить Тайлера саморучно за то, что его губы уже лежали на устах Уэнсдей. Но у Ксавье ещё было много времени быть во всём остальном первым. И единственным. — В чём ты будешь первым? — от её голоса разило скептицизмом. Но Ксавье собирался её удивить. Точно так же, как и сам был удивлён своему страстному желанию, коему не мог физически противостоять. Идти против природы он не хотел. — Не бурчи и тебе всё понравится. А завтра я приду и спасу тебя, как ты попросила, — и хотя ему хотелось всего и сразу, он знал, что собирался сделать. Медленно, вдыхая аромат её кожи — от неё пахло мылом, вероятно, тем, что стояло на ванне, — Ксавье опускался на колени, проводя носом по каждому её обворожительному изгибу. Пол был нестерпимо холодным, особенно на фоне буйства огня в его душе, но ради Уэнсдей он мог потерпеть. Это не страшно. Лучше наслаждаться близостью с Уэнсдей, которую она ему позволяла. Иначе бы не стала молча ждать, пока его колени не коснулись пола. И не дрогнула бы, подавляя стон, когда его ладони провели по её ногам, остановившись на белье. На влажном, даже на насквозь промокшем белье. Таком, словно он уже долго её не просто целовал, а одаривал всевозможными предварительными ласками. Всего от поцелуя её тело уже могло принять его хоть ныне. Но так сразу Ксавье не мог. Он мог лишь подразнить её. — Я надеюсь, ты не против, — ответом ему стало молчание. Даже когда руки медленно потянули трусы по её ногам вниз, Уэнсдей ничего не произнесла. Молча позволяла ему стягивать бельё, доколе оно не повисло безвольно на цепочке. Но тогда Ксавье его отбросил — оказалось, оно уже было разорвано сбоку и держалось на завязке. Уэнсдей определённо заботилась о своей гигиене даже в плену. И это замечательно. Он забросил оба её колена себе на плечи, — теперь вес показался очень лёгким, — и руками скользнул по ногам вверх, доколе не приподнял края платья так, что её бёдра остались обнажены. Тоненькие, аккуратные, с обворожительно выпирающими косточками… прелестная куколка. Мрачная, но прелестная. Чуть сдавив ей бёдра, — так, что она дрогнула, — Ксавье резко припал губами меж её ног. Он никогда так раньше не делал, с Бьянкой не получалось так просто позволить её половым органам коснуться собственных губ. С Уэнсдей же он не задумывался. Ему не претило медленно водить языком по её половым губам, а её влага — то, что сводило с ума. Уэнсдей Аддамс попросту оказалась вкусной. Но когда язык осторожно коснулся набухшей точки клитора, а тело Уэнсдей от этого натянулось, как струна, Ксавье лишился всяких других мыслей. Он понял, что делает ей по-настоящему приятно. Он сосредоточил все усилия на крохотном местечке, доставляющем ей столько удовольствия. И тогда, когда его губы сомкнулись на клиторе, посасывая его, с уст Уэнсдей Аддамс сорвался первый стон, а тело задрожало, словно её хватил припадок. Наверное, её и правда хватил припадок — припадок удовольствия. Ксавье медленно отстранился и взглянул в её лицо с округлившимися глазами. И пускай там не было улыбки, он знал, что Уэнсдей понравилось. Об этом сообщал приоткрытый рот, капельки пота на лбу и сошедшая холодность с глаз. И это делало Ксавье самым счастливым человеком на планете. Оставалось только спасти Уэнсдей Аддамс из плена. — Я оставлю тебе свой телефон. Если с тебя снимут эти верёвки — пиши Энид. Хорошо? Она ему не ответила, продолжил смотреть на него округлившимися глазами. Но Ксавье решил это счесть за согласие. В конце концов, до этого она тоже молчала. Но против явно не была.