Ксавье медленно толкнул дверь, вырываясь наружу. В лицо тотчас ударил свет фонаря — а глаза ведь только недавно адаптировались к темноте и даже прекратили тянуть его в желанный сладкий сон. Непродолжительный комфорт так жестоко разрушили. Пришлось зажмуриться, но вскоре от изумления глаза округлились:
— Ну что там?! Ну что?! Говори же! — яркая клякса с прелестной улыбочкой преградила Ксавье дорогу. Голубые глаза светились решимостью, а губы искажались, дрожа в предистерическом состоянии. На щеках под лунным светом блестели слёзы.
— Жива, — он закрыл глаза, осознав, что своей долгой пропажей заставил волчицу нервничать.
Идиот.
Но до помутнения сознания довольный идиот.
— И где она?!
— Внизу…
— Какого чёрта она всё ещё там?! — Энид ступила вперёд, но Ксавье обхватил её за плечи, не позволив пройти дальше.
— Нам надо торопиться. Найти что-то, чем можно разрубить железо. А ещё вызвать полицию.
Девочка окинула его взбудораженным взглядом, всё ещё словно по инерции стремясь попасть к Уэнсдей, но отступила на шаг и, глубоко вздохнув, кивнула. Хотя на её руках вмиг вылезли когти, а клыки заострились. Ей явно с трудом удавалось себя удержать и не побежать за подругой.
— Мы сейчас вызовем полицию и всё будет хо… — Ксавье не успел закончить: ощутил, как что-то коснулось его плеч.
Дрогнув, Ксавье опустил взгляд и обнаружил Вещь. Конечность нервно перебирал пальцами и что-то рассказывал Энид. Очень и очень шустро, почти панически.
И Ксавье отнюдь не нравилось такое поведение у помощника Аддамсов. Обычно эта рука сохраняла хоть какое-то спокойствие. А даже если и нет, панике не поддавалась.
— Сюда идут?! — Энид закрыла руками лицо, невольно пересказывая суть всех истеричных жестов Вещи.
Ксавье прикусил губу, пытаясь не поддаться панике и возрастающему количеству адреналина в крови. Паника не поможет, только усугубит положение. Ему нельзя подвергать себя, Энид, Вещь и Уэнсдей такой опасности.
— Надо запереть сарай, — произнёс он на выдохе.
— Вещь этим займётся. Нам надо спрятаться, — волчица резко схватила его за руку и, когда Вещь куда-то ускользнул, потащила Ксавье в чащу. Не оглядываясь и не останавливаясь, Энид выключила фонарь и тянула его с нечеловеческой силой за собой.
Не противясь, Ксавье позволил себя утащить куда-то вглубь леса, откуда, однако, открывался неплохой вид на сарай. Ксавье так думал — из-за воцарившейся темноты он ничего не видел. Но никаких толстых ветвей впереди он не мог разглядеть, даже прищурившись. Только тонкие перипетии тростинок.
Пригнувшись к земле вместе с Энид, он стал ждать, опасаясь даже дышать — ведь всё, вплоть до сердцебиения, стало казаться невозможно громким. Устрашающе. И будоражащее эхо вызывал каждый вдох и выдох, как бы Ксавье ни пытался их сделать беззвучными.
Несколько мучительных минут в грозной тишине ночного леса — и на сарай упал луч света от яркого фонаря. Боясь оказаться хоть каким-то образом обнаруженным, Ксавье медленно прилёг на сырую землю и утянул Энид за собой, чтоб трава и опавшие ветви скрыли их от посторонних глаз.
Щуря слезящиеся от частичек земли глаза, Ксавье наблюдал за тем, как некто приближался.
Вскоре стали заметны его черты. Которые сменялись ежесекундно. Сначала подошёл ничем не примечательный мужчина среднего возраста, но во мгновение довольно щуплая фигура стала увеличиваться в размерах, обрастая мышцами, а черты лица ожесточились. Одно оставалось на оборотне неизменным — блестящая цепь из толстых золотых звеньев с одним медальоном.
И Ксавье знал только одного человека, который носил нечто столь громоздкое и эпатажное.
— Это же мой садовник… — прошептал тихо он, едва не подавившись слюной.
— Что?.. — едва различимо произнесла Энид.
Отвечать Ксавье не стал — садовник, который оказался оборотнем, обернулся в сторону, где они прятались. Уткнувшись носом вмиг в землю, Ксавье надеялся, что им удастся остаться незамеченными. В схватку вступать абсолютно не хотелось, как и спугнуть его.
Жмурясь — больше от страха, чем для защиты глаз от земли, Ксавье судорожно пытался сообразить, как такое возможно, вспоминая всё, что ему было известно о садовнике. Кажется, его звали Джек или Джордж Смит. Он работал садовником на их семью и соседские ещё с тех времён, который Ксавье не мог вспомнить. По вечерам его часто видели в барах… разумом мужчина явно не отличался. Похитить девочку-изгоя, которая дочь Аддамсов?
Нет, это невозможно. У него банально не присутствовало ни мотива, ни возможности.
Чёрт побери, он даже не знал о существовании Уэнсдей. Ещё другие работники потенциально могли что-то прознать, но никак не этот мужчина, которого Ксавье лишь изредка находил в саду.
Долго не думая, Ксавье понял — Джек или Джордж работал на кого-то ещё. Конечно, он оказался оборотнем и теперь Ксавье должен был сомневаться во всех остальных фактах его биографии, но… то ли интуиция, то ли ещё что-то, но оно оглушительно голосило отовсюду, что не мог садовник самостоятельно вздумать похитить Уэнсдей.
— Вызывать полицию?.. — Ксавье едва расслышал вопрос Энид, когда свет от фонаря стал менее ярким, — значит, садовник отвернулся и не обнаружил их, — но когда ему удалось разобрать смысл сказанного, он шикнул отрицательный ответ.
Теперь ему не хотелось вызывать полицию.
Путём совсем недолгих размышлений он наконец состроил предположение, кто же похитил Уэнсдей. И с этим человеком теперь хотелось побеседовать лично, без участия полиции.
Сначала стоило лично побеседовать с отцом. Узнать, зачем ему понадобилась Уэнсдей.
Тело дрогнуло от чёткого воспоминания, от которого кольнуло каждую мышцу в теле. От него даже выворачивало желудок, а лёгкие сминало. Неприятно. Противно. Отвратительно.
— Чтоб через час спустился. Иначе будешь сам искать способ, как добраться до своей школы, — заявил бескомпромиссно отец. — К этой своей девочке с косичками, которая фигурирует в каждом моём пятом видении, — бросил родитель уже тогда, когда запирал дверь.
И в каком же свете отец видел Уэнсдей в своих видениях, если это и правда по его приказу похитили девушку? Или что ещё могло его сподвигнуть на такое нечеловеческое решение?
Ксавье вновь поморщился — ныне уже от душевной боли. Если он не ошибся, и Уэнсдей похитил Винсент — это разрушало все чудные картины мира, кои грели его потрёпанную душу. Это втаптывало в грязь все семейные узы и картину мира, где отец, невзирая на все свои огрехи и ужасные черты характера, оставался хоть в какой-то мере авторитетом. Где он был не лучшим отцом, но хорошим предпринимателем и шоуменом, на которого можно было положиться и оглядываться. С которым можно было понахальничать и показать свой характер, чтоб вывести его на эмоции.
Которого Ксавье не от всего сердца, но любил.
Но если отец похитил Уэнсдей… Ксавье уже заранее, не имея на то достоверных подтверждений, ощутил, как в его сердце вонзился нож. Глубоко, почти насквозь.
Он прикусил нижнюю губу, чтоб сдержать эмоции. Их следовало подавить и не вестись на их провокации: только здравый рассудок поможет во всём разобраться. Никак не эмоции и чувства…
Им нельзя разрешить господствовать над его телом.
Ксавье сжал руки в кулаки. Так, что ногти впились в кожу, безжалостно надавливая на неё в почти успешных попытках разорвать её, лопнуть, как мыльный пузырь.
Он начал считать про себя. От десяти и до одного. И так много и много раз, пока тело не расслабилось, а мысли не затуманило спокойствие. Шаткое и готовое в любое мгновение рвануть в бегство, но спокойствие.
Через долгих минут десять, которые показались целой вечностью, оборотень вышел из сарая.
— Что будем делать?.. — шепнула Энид.
— Сейчас — ничего. А когда он уйдёт, пойдём искать что-то, чем можно будет сломать цепи.
— И в полицию не звоним?
— Нет, — отрезал Ксавье.
И зачем он пытался защитить отца, рискуя благополучием Уэнсдей?
Почему он всегда даёт людям вторые шансы?
Вскоре оборотень исчез где-то в лесу, шаги поутихли, а свет его фонаря померк. Только тогда Ксавье позволил себе присесть и протереть запястьями испачканное лицо. Тем, вероятно, он сделал себе только хуже, но перепроверять не стал. Хотелось просто побыстрее отправиться на поиски и оставить мысли о причастности отца к происходящему где-то на задворках сознания, ближе к подсознанию. А лучше просто забыть об этом. Это предположение излишне осложняло жизнь.
Внезапно загорелся фонарь. Поморщившись от яркого света, Ксавье не ожидал, что через секунду придётся и уши прикрыть:
— Почему мне приходят сообщения от тебя? — Энид почти взвизгнула.
Точно. Он же не предупредил её.
— Спокойно. Это Уэнсдей. И раз она пишет… значит, её руки развязали! — он невольно улыбнулся. — Дай телефон, — и он отпихнул Энид, уткнувшись внимательным взором в экран.
«Он меня развязал. Могу теперь писать. Мне оставил еды и воды. Воду я уже выпила. Теперь надо придумать способ, как меня отсюда вытащить».
Ксавье тотчас стал строчить ей ответ: «Мы уже этим занимаемся. А ты пока поешь и отдохни».
Через минуту он получил ответ, где Уэнсдей в свойственной ей манере сказала ему не командовать ею. Без выраженной агрессии и даже без пассивной. Просто констатация факта. Холодная, мрачная и оттого пугающая.
Писала точно Уэнсдей.
— Надо быстрее отыскать что-нибудь, чем можно будет сломать эту сраную цепь, — заключил Ксавье и вскочил на ноги.
Как раз в тот момент, когда ему под них упала болгарка, за которой мельтешила исполосованная шрамами и швами рука без тела.
—
Пока вы тут валялись, я уже всё сделал, — рассказал он гордо.
Что ж, всё шло как нельзя лучше.
А затем, вспомнив об одной особенности оборотней, способных менять свою внешность, Ксавье придумал план засады.
Который должен понравиться Уэнсдей.
— Вещь… ты можешь связаться со своими хозяевами?
—
Я тебе что, собака, чтоб у меня были хозяева? — недовольно выразилась конечность, прежде чем заговорить по существу.
***
Ночевать пришлось в мотеле за городком. И буквально несколько часов. Но и этого количества сна хватило Ксавье. Ему бы и получаса сна было предостаточно, но он предпочёл хоть несколько часов проспать, чтоб быть максимально бодрым. Чтоб разобраться со всем за один день и покончить с этим раз и навсегда. Главное, чтоб план пошёл, как надо.
Даже если окажется, что заказчик похищения — это Винсент. После сна Ксавье смог кое-как ужиться с этой мыслью… скрипя зубами и ощущая тошноту, но эти маленькие неудобства он мог и стерпеть.
Ради мрачной девочки с косичками.
Только бы всё пошло по плану…
***
Энид и Вещь уже занимались своей частью плана, — только Вещь отпер Ксавье все замки дополнительно, — когда он спускался по лестнице к Уэнсдей, спрятав в рюкзаке угловую шлифовальную машину на аккумуляторе. Руки дрожали и в голове пролетали сотни вариантов развития событий, где всё шло не так, как ему хотелось, но отступать Ксавье не собирался. Тем более учитывая обстоятельство, что в ближайшее время ему будет необходимо просто ждать. Разумеется, сразу после того, как он разрубит цепь на Уэнсдей.
Правда, он не мог упускать из внимания и возможность, что девушка решит его убить за вчерашнюю выходку. Но она вроде как не была против… да и в переписке никак не выражала своего неодобрения. Вполне вероятно, это всё — тревожные звоночки, означающие, что отныне он не жилец. Разрубит на ней цепь, а она в благодарность и убьёт его… чтоб не мучился.
Больше спускаться в темноте не пришлось — лампочка хотя и мигала часто, но всё-таки горела. Ксавье хотя бы не рисковал умереть нелепой смертью, сорвавшись с верёвочной лестницы. Уже неплохой результат.
Оптимизм, балансирующий на лезвие ножа, заставлял его видеть в каждом, даже самом лёгком действии успех.
Только он спустился, лестница стала подниматься наверх, а люк захлопнулся. Быстро, однако, Вещь управился с этой частью плана. Помимо всего прочего задачей конечности было сделать вид, словно никто не проникал в подвал к Уэнсдей.
Уэнсдей сидела на матрасе, медленно разминая запястья, на которых остались чёткие багряные отметины. На них даже смотреть было больно… но девушка вновь никак не выражала боли. Словно все её травмы её совсем не тревожили. Голодание, явно, тоже — рядом стояла миска с нетронутой кашей.
Как и вчера, у неё оказалось непроницаемое мрачное лицо.
А Ксавье просто хотелось, чтоб Уэнсдей позволила себе улыбнуться.
Хотя бы уголком губ, хотя бы на долю секунды. Её улыбка значила для него очень многое. Хотелось её наконец вытащить, спасти, а затем сделать так, чтоб она по своему желанию хотя бы раз в неделю, но регулярно, одаривала его по одной улыбке.
Как мало оказалось нужно для счастья. После того, как всё закончится, останется только улыбка до счастья.
— Пришёл по делу? — спросила она вместо приветствий. — Или снова некуда больше деть свои фантазии? — он даже не то поморщился, не то прыснул, — сам не понял, — слишком прямолинейно девушка выразилась.
— По делу, по делу, — повторил он дважды и достал из рюкзака устройство, которым намеревался перерезать цепь. Не кольцо, зажимающее её ногу, конечно, но и этого хватило бы, чтоб вернуть Уэнсдей мобильность.
Она бросила только быстрый взгляд на болгарку, прежде чем подставила ему ногу. Не закрывая глаз и не моргая, она стала смотреть прямо ему в лицо, зрачками поторапливая поскорее сделать дело. Непривычно было разглядеть в них нетерпение. Словно какой-то огонь зажегся в этих непроницаемых мрачных очах. От этого они стали завораживать только сильнее. Два омута, под чёрной гладью которых носилось бесчисленное множество чертей с неизвестными способностями, ныне выражали одну из ранее не виданных им у неё эмоций.
Ксавье едва заставил себя отнять от её лица взгляд и приступить к делу. Стоило перерубить треклятую цепь. Освободить Уэнсдей. Дать ей хотя бы часть былой свободы, а не думать о её прекрасном злом личике и идеальном теле.
Только цепь, только спасение, только дело.
Лезвие крутилось, медленно справляясь с цепью. Во все стороны летели искры, глаза болели, а от шума закладывало уши.
Цепь поддалась быстро.
Этот этап закончился.
И Ксавье мог поклясться, что увидел, как на долю секунды у Уэнсдей приподнялся уголок губы.
***
Они ждали прихода хоть кого-то. Долго. Не разговаривая и никак не контактируя друг с другом. Только он иногда вскакивал и начинал навёрстывать круги по комнате, ощущая тремор по всему телу и лютый страх ошибки. Сотни и тысячи вероятностей будущего проносились перед глазами, не отпуская ни на секунду. Получалось отпустить мысли лишь на мгновения, когда взгляд падал на невозмутимую фигурку Уэнсдей. Всё-таки его поражало, как в этом крохотном тельце умещалось столько злобы, красоты и уверенности. Она не волновалась. Ей словно и вовсе было всё равно. Она лишь сидела и дышала, отчего её грудь медленно взметалась то наверх, то вниз…
Ксавье не пытался с ней заговорить. И пытался не смотреть на неё. Её тело определённо обладало какой-то запрещённой способностью. Оно соблазняло одним своим существованием.
Уэнсдей не делала ничего, а он её хотел. Глядя на расправленные плечи со струящимися по ним чёрными волосами, ровную осанку, опасный взгляд чёрных глаз и пухлые губы, он попросту не мог сдерживаться. В штанах уже давно было тесно. Отпускало только тогда, когда он уходил в свои мысли… но это приводило к тремору.
А из паники и возбуждения был предпочтительнее второй вариант.
— Это явно надолго, — она заговорила первая.
И даже встала.
Ксавье едва сдержал улыбку, вспомнив, насколько она маленькая. Он, вероятно, смог бы её тело поднять только одной рукой.
— Подождём…
— Ты горишь от нетерпения, — заметила она. — Но от какого? — ему захотелось закричать, какого чёрта она творила.
Напряжение в паху возросло за секунду до предела. Так, что стало совершенно всё равно на план. И на всё мирское. Оно ведь такое неважное, такое далёкое и эфемерное… только Уэнсдей и её тело настоящие.
И желанные.
Она поцеловала его первая. Медленно приблизилась, прищурив чернющие глаза, и поднялась на носочках. Ему пришлось нагнуться к ней, чтоб она наконец достала до его губ.
Когда они соприкоснулись, последние отголоски рассудка в голове замолкли.
Все барьеры спали. Остались лишь страстные и долгие поцелуи.
Которых критично не хватало.
Её ослабевшее от долгого голодания тело опустилось на пологий борт ванны и заскользило вниз по чаше, пока нос не упёрся в дно, а шёлковые ленты волос не разметались вокруг. Ноги безвольно свисали с другой стороны, снаружи, больше не закованные в кандалы — и оттого Ксавье понимал, что они её больше не держали по иной причине. По той же причине, что её ноготки на руках потянулись к другой части ванной, безжалостно раздирая себя о керамику. Тельце Уэнсдей казалось таким недоступным и далёким…
И только округлости её манящей задницы возвышались над всем крохотным телом, проглядывая через жёсткую ткань платья.
Ныне оно ему совсем не нравилось — оно лишнее. Хотелось лицезреть её тело без всякой одежды. Но и присутствие тканей Ксавье мог потерпеть — главное, чтоб бельё не мешало.
Он не стал себя сдерживать — задрал высоко юбку, а трусы мгновение спустя рывком сорвал. И как бы ему ни хотелось внимательно разглядеть красоту её упругих ягодиц и половых губ, желание её трахнуть пересилило все эстетические потребности. Уэнсдей определённо сводила его с ума. Безжалостно и некультурно. Она делала его рабом инстинктов.
И они кричали ему, чтоб он не медлил.
Расправившись с поясом и ширинкой, он припустил штаны и бельё. Тотчас он подался вперёд, обхватив пальцами дрожащие бёдра Аддамс.
— Это ужасное место для секса, — произнёс он, уже ощущая головкой члена горячую влагу, от коей в глазах всё темнело.
— Я люблю ужасы, — он счёл это за её согласие.
Вожделенно закрыв глаза и впившись в её бёдра ногтями сильнее, Ксавье с протяжным стоном вошёл в неё. Удивительно легко — настолько всё было мокро. Но узкие стенки влагалища приятно обхватывали его член, вынуждая от удовольствия закидывать голову назад.
Но Уэнсдей молчала. Лишь сжала руки в кулаки. И ему это не нравилось.
Ему хотелось, чтоб она кричала от удовольствия.
Закусив губу, он углубился в неё до предела. А после резко подался назад.
Он всячески усиливал амплитуду движений, доколе с уст Уэнсдей не стали слетать негромкие, но стоны от каждого хлопка. Тихие, но полные чувств звуки. Преисполненные удовольствия.
Возможно, даже более сильного, чем то, что ощущал он, двигаясь внутри её прекрасного тела.
***
Они не стали обсуждать произошедшее. Уэнсдей просто молча вернулась на матрас, где села, сложив руки на груди, а Ксавье спрятался за местом, откуда опускалась лестница, готовый в любой момент встретить непрошеного гостя. Больше его не одолевал тремор — на него попросту не осталось сил. И стало интересовать другое — как бы побыстрее добраться до аптеки, чтоб приобрести Уэнсдей экстренное противозачаточное.
Отныне у него появилось куда больше причин, чтоб как можно быстрее разобраться со всей этой историей с похищениями. С одной стороны, это хорошо, но с другой…
Какой же он идиот.
Он едва смог осознать момент, когда люк отворился, а после оттуда упала лестница. Ныне по ней спускался мужчина весьма щуплой комплекции, но с золотой цепью на шее. Это он. Оборотень.
Ксавье достал спрятанный перочинный нож и, пока оборотень не сводил с Уэнсдей взгляда, напал на него. С удивительной лёгкостью удалось, закрыв глаза, прыгнуть ему на спину и наотмашь ударить ножом.
Открыв глаза, Ксавье дрогнул: оказалось, он попал прямиком в шею. С небывалой лёгкостью вошёл лезвием в нежную плоть шеи, словно в кусок колбасы.
Какой ужас.
Но плевать. Это оборотень. Эти твари воскресают.
А Уэнсдей резко заулыбалась. По-настоящему. Так, что обнажился ряд прямых и белых зубов, а в глазах разгорелось пламя. Страшное пламя.
