Наши сердца больны от любви...

      -Это было правильно.       Тому, что Томас осмеливается снова заговорить с ней только в лифте, когда, пообедав в молчании, они спускаются на подземную парковку, неоднозначно сигнализирует о том, насколько отвратительно всё прошло. Для Сандры, разумеется, остальные — включая окружного прокурора, решившего взять дело под личный контроль, остаются полностью удовлетворены словами «15 лет строгого режима». Даже Эрик, смотрящий на неё через прутья клетки, кажется, улыбается, выслушивая приговор, лишающий его нормальной жизни. Девушка пытается не вспоминать о его глазах хотя бы несколько минут, но сбивается, попав на парковку.       -Прошу на борт, — шутливо разводит руками Томас, отключая сигнализацию своей машины, крохотной и ярко-голубой. Голубой. Чёрт. — У Вас… всё в порядке?       «Нет, чёрт тебя дери!»       -Да, конечно, — медленно произносит Сандра, старательно контролируя голос. У мужчины рядом открытое, широкое лицо, прямой взгляд и тёмно-зелёные, почти чёрные глаза. Совершенно невыразительные, однако… они спасают, когда весь мир напоминает о Эрике и том, что… — Давайте закончим с этим как можно скорее.       Томас мгновение смотрит на машину, потом переводит взгляд на Сандру и, словно о чём-то догадавшись, достаёт мобильник. Смотря, как ловко мужчина справляется с Убером, сложно представить уровень его годового дохода. Весьма солидного, кстати, даже несмотря на частые «нерекламные дела» вроде её собственного, за которое, кстати, ему так и не заплатили.       -Мистер Эткинс, насколько дороги Ваши услуги?       -Что? — на секунду оторвавшись от выскочившего списка адресов, спрашивает Томас. — Во-первых, я взялся за это дело не ради денег, а чтобы немного посветить именем в прессе. Во-вторых, просто «Томас» вполне хватит, я в курсе о том, что Вам и так тяжело общаться с мужчинами после… После. В-третьих…       -И всё же сколько?       -Это не настолько важно, чтобы прямо сейчас…       -Сколько, «просто Томас»? Сколько мои родители Вам обещали за то, чтобы этот человек отправился за решётку? — Сандра осекается, поняв, что кричит. И потому, наверно, продолжает уже шёпотом: — Какова величина моей ошибки?       Томас молчит, избегая прямого контакта глаз. Несколько раз распахивая губы, словно силясь что-то сказать, но упрямо молча. Сандра боится того, что должно прозвучать. Если честно, она и самого-то мужчину опасается, справедливо полагая, что любой некровный родственник несёт смерть. Да и кровная родня, как показывает статистика, тоже не совсем безобидна. Возможно, поэтому она вздрагивает, когда адвокат всё же подаёт голос.       -Двадцать пять тысяч.       Всё внутри девушки обрушивает и, кажется, она сама вот-вот расползётся по асфальту обледеневшим куском некогда единой личности. Двадцать пять тысяч. Гонорар величиной с год обучения в её университете. Ужас.       -Можете не волноваться, мисс Откинс, положенная Вам компенсация легко покроет несколько таких сумм и… — Томас замолкает. Мигает, снова становясь на сигнализацию, машина. Где-то в дальнем углу парковки капает вода, видимо, подтекает труба. — Возможно, если Вас не затруднит…       Сандра отворачивается. Человек рядом почему-то резко перестал быть интересен. С ней такое и раньше случалось, но после нескольких неприятных моментов за последнюю неделю стало очевидно, что внутренний голос остался единственным помощников в сложном мире, непонятно как успевшем настолько сильно измениться за каких-то четыре года.       Четыре года. Она потеряла целых четыре года. Как теперь жить?       -Сандра! — гонится за ней Томас. Он невысок и не слишком привлекателен, теперь девушке кажется странным то, что в первую встречу он показался очень милым. Возможно, дело во вспышках адреналина, иногда происходящих у неё во время обыденных дел. Вроде как, в больнице это назвали «паническими атаками», но Сандра довольно быстро осознала насколько глупое это определение, ведь… какая может быть атака, когда никто вокруг не представляет опасности? Скорее, ей просто становится плохо из-за гипервентиляции вследствие внезапной вспышки ужаса от встречи с реальностью. Да, так намного лучше. — Сандра! — Она оборачивается, когда крепкие пальцы вцепляются в локоть, непроизвольно дёргает руку на себя, закрывая корпус. — Ох, простите, я не собирался Вас пугать, просто…       «Что такое, Томас? Неужели, не терпится узнать насчёт оплаты? Ах да, ты же ещё не встретился с прессой сегодня! Вероятно, нужно дать тебе парочку непристойных подробностей? К примеру, не хочешь ли узнать, как я мылась все эти годы? К сожалению, не могу ответить, я ведь и сама ни черта не помню!»       -Сандра, я думал, что теперь, когда это закончилось, Вы… я… мы могли бы… то есть, я Вас, конечно, ни к чему не принуждаю, но было бы неплохо… не то что бы это что-то изменит, я ведь… мы до этого общались только по работе, я подумал… возможно, Вы…       Она прищуривается. Томас заикается и комкает слова, что не является адекватным поведением для человека, только что заливавшегося соловьём с применением сложных терминов. За три часа он ни разу даже с мысли не сбился, всегда говоря как, когда и что требуется. А сейчас этот мужчина…       -В общем, не могли бы Вы поужинать со мной?       -Что?       -Ужин, — неразборчиво мычит Томас и шёпотом добавляет: — Свидание? Да, это глупо, но… мы же ничего не теряем, верно? И я и… ты. Ещё я мог бы рассказать об изменениях в мире, если Вы… то есть ты… я не понимаю, как можно одновременно… Да, ты провела четыре года в подвале и наверняка хочешь отдохнуть, ну… от свиданий…       «Бред. Какой же бред!»       -Да, ты прав, — произносит Сандра как никогда спокойно. И, неожиданно для самой себя, вполне естественно улыбается. Одному Богу известно, каких трудов ей стоит подобная непосредственность, но… кажется, она справляется. Томас выглядит немного удивлённым столь резкой перемене, однако напрячься не успевает, потому что она вдруг снова улыбается и сообщает: — Я с радостью поужинаю с тобой. Сегодня.       -Да? Это здорово и…       ***       Самое плохое происходит вечером.       Томас мил и удивительно неговорлив для своей профессии. Ещё у него неплохой вкус на вина и отличный — на сыры, так что они проводят несколько часов в небольшом баре, пробуя четыре разных сырных тарелки и смакуя красное полусладкое. В какой-то момент Сандра даже ловит себя на увлечённости… им. Что странно, ведь изначально она планировала просто оттянуть момент возвращения в пустой дом. Квартира в центре, которую девушка снимала раньше, уже давно обзавелась новыми хозяевами, а вещи — отправились на помойку, поэтому ей пришлось воспользоваться помощью какого-то друга Томаса, в кратчайшие сроки нашедшего дом в приличном районе за копейки. Хозяева то ли уехали, то ли сбежали из страны уже пару лет как, поручив поселить кого-нибудь «для позитивной энергии», а в дом заселилась Сандра, пусть и не обладающая познаниями в высоких материях, зато способная разбирать чужую почту и мыть за собой посуду. Прошлые жильцы, видимо, не умели и этого — в момент заезда дом не сверкал чистотой, а скорее навевал мысли о суициде.       И, стоит ей закрыть дверь, как всё возвращается.       Сандра смотрит на свои руки, покрытые крохотными непонятно откуда появившимися синяками, и чьё происхождение медики с первого взгляда списали на наручники, и никак не может отделаться от мысли, что находится в кошмарном сне.       Теперь.       Её лишили того тёплого рая, милого счастья под боком у Эрика с его идеями насчёт «весело провести время дома» и «домашнего офиса». Тихое время, когда можно было разваливаться в кресле, закидывая на кого-то ноги, закончилось в один момент.       Зачем они её освободили?       Почему?       Неужели миру настолько резко понадобилась Сандра Откинс, что они рискнули пойти наперекор её собственному желанию?       Только всхлипнув, девушка понимает, что плачет. У неё ПТСР, Стокгольмский Синдром и ещё море всякого дерьма в голове вместо мозгов и здравого смысла. Однако даже этой мешанины вполне достаточно, чтобы понять глубину обрушившегося за закрытой дверью горя. Ведь это не тогда она была в плену, а теперь, теперь, вырвавшись, казалось бы, из рук маньяка, она попала в пустой дом, ставший клеткой… в котором никого нет.       Совсем никого.       Телефон вибрирует в кармане.       «Прости, что пишу так скоро, но, может, мы могли бы поужинать завтра? — отражается на экране. — Возможно, я действительно слишком настойчив, но, готов признаться: я ещё никогда не испытывал подобного. Это смесь нежности, страсти и желания понять твою суть. Скорее всего, люди назвали бы это странным словом «любовь», но, к счастью, их тут нет. Так что… это была безумная заинтересованность с первого взгляда. Хочешь сходить со мной на свидание?»       Сандра перечитывает сообщение несколько раз. Если сначала интерес Томаса казался чем-то странным, то теперь всё встаёт на свои места. Успешному адвокату понравилась девушка и он всеми силами пытается её обаять, применяя для этого чудесные ужины и длинные, наполненные признаниями смски.       «Было бы чудесно» — вместо «Господи, просто приди сюда и убей меня, я больше не выдержу этого чёртового «Реального мира»!» пишет Сандра. А потом, подумав, добавляет смайлик сердечка.       Ведь то, что она ничего не чувствует, совсем не значит, что этого не будет никогда, а Томас… не внушает опасений…