***
Энид идет по темной тропе сквозь уже опавшие осенние листья и сильнее натягивает на себя капюшон, пытаясь спастись от продувающего уши ветра. Ее не покидает озорное ощущение, что теперь они с Уэнсдей готовы выйти на новый уровень отношений: в плане, обсуждать последствия ссор, а не игнорировать их. До этого они даже не пытались найти компромисс. Энид остывала, возвращалась с вещами в комнату и начинала естественные разговоры о своем блоге, а Уэнсдей слушала ее и в привычной саркастичной манере отвечала, и жили они так до следующей ссоры. То, что Уэнсдей пригласила ее на примирительное свидание (так было написано в записке), очень ее радует. Она идет и даже посмеивается от несказанного наплыва эмоций. Девушка просто верила — это давало шанс на внутренние изменения подруги. Энид надеялась, что наконец-то не только она будет прогибаться под нее. И не только она будет готова пойти на что угодно ради этого медиума. Окрыленная поспешными мыслями, она не замечает, как добирается до склепа. Синклер медленно ступает в помещение, которое слегка светилось изнутри. Ее правая рука, которая держит фонарь, опускается из-за ненадобности дополнительного освещения. Синклер следует свету и удивляется выплывающей из-за угла картине: свечки, цветы, надпись «Извини меня» на всю стену из картонной бума… Стоит ей ахнуть в изумлении, как ее тело очень сильно толкают и грубо прижимают к стене. Голова резко ударяется о камень, что вызывает боль и неприятные мошки перед глазами. Она чувствует у своего горла металлический холодный предмет и зажимает глаза от страха, предвкушая опасность. — Черт побери, Энид, это ты, — знакомый голос выдыхает ей прямо в подбородок. Девушка резко снимает с нее капюшон. Ее шея освобождается от ножа, а тело выбирается из сильной хватки. Глубокий хриплый вдох отдается эхом в склепе. — Чего? — ничего не понимающая девушка кладет руку на шею, прокашливаясь. Она пару раз моргает, чтобы рассмотреть фигуру перед собой: черная куртка поверх черной длинной кофты. Следом она обводит взглядом бледное лицо. Глаза Уэнсдей тоже в недоумении рассматривают Энид и ее прикид. Что вообще происходит? — Я думала, мне подложил записку очередной сталкер, — будто услышав вопрос в голове Энид, отвечает она. — И без спросу использовал при этом лист для печати моего романа. — Записку? Сталкер? Лист? — Энид в непонимании смотрит на подругу. Еще минуту назад она была прижата к стене, а теперь пытается разобраться в словах, которые произносит девушка. — Я была почти уверена в этом. Но это и правда ты сюда меня привела, — Уэнсдей вздыхает, пряча нож в специальный футляр, который вроде называют ножны. — Не в твоём стиле, если честно. — В смысле? — Энид мотает головой, процесся в голове все происходящее. Она что, думает, что Энид ее сюда заманила? Что за бред? — Ведь это ты сказала мне прийти в склеп. — По-моему, тебя сильно приложило, и ты не понимаешь моих слов, — делает вывод Уэнсдей. — Я не знала, чего ожидать от непрошенного гостя, поэтому бросила все силы. Следует ли сходить в медпункт? — Чего? — в который раз спрашивает подруга, до которой все эти объяснения никак не могу связаться воедино. — Все с головой в порядке! В смысле… Ты ведь хотела помириться. Ты оставила записку. — Что ты такое выдумываешь, Энид? — лицо брюнетки хмурится. Она с удивлением наблюдает за тем, как ее соседка мотает головой. — Нет, я ничего не оставляла. Энид вздыхает от всего абсурда, что происходит между ними. Может, за двадцать с лишним часов они позабыли, как нужно общаться друг с другом? Как еще объяснить данное — она уму не приложит. — Как же? Сейчас, у меня… есть… Вот, — она показывается ей записку, на которой черным по пергаментному написано, что она, Уэнсдей, ждет ее в склепе Крэкстоуна в шесть вечера. Уэнсдей не медлит и сравнивает ее со своей, которую все это время хранила в кармане. Энид смотрит на нее, понимая, что на листочке, который держит Уэнсдей, написано практически тоже самое, только исправлено имя и время. — Я ни черта не понимаю, — шепчет Синклер, опуская руки. — Нас заманили сюда. Кто-то явно хочет нашего здесь присутствия. Но кто? Уэнсдей задается вопросом в пустоту, будто сама рассматривает варианты где-то под коркой подсознания. В это время со стены падают две буквы «И» и «З», что изрядно испугало звуком Энид, и новое побуждение на стене выглядит комично на фоне всей этой истории. Оборотень хмурится, а потом выдыхает: — Разве так важно? — Конечно, — Уэнсдей отходит и осматривает лес с порога. Не найдя ничего примечательного, она вскоре возвращается к Энид. — Возможно, нас хотят уничтожить. Или хотели. Ее соседка ходит по склепу, осматривая все цветы и свечи, которые так искусно выложены по всему помещению. Девушка хмурит нос и грустно усмехается. Она понимает, что внутри ее грудной клетки что-то тяжело бьется, из-за чего появляется ярость с непонятной горечью. Она разворачивается к Уэнсдей, которая все еще размышляет над данной ситуацией. — Не все в мире детективные истории, Аддамс, — шипит Энид. — Тут явно нет злых намерений. Погляди на свечи и цветы. Кому надо так заморачиваться?! Ты-то должна понять. Энид знает, что все ее эмоции видны на лице, по взгляду, по жестам, которые она и не хочет скрывать. Она знает, что брюнетка, которая обратила на нее внимание, уже отчетливо осознает, как девушке грустно, как она расстроена. Расстроена тем, что это была не Уэнсдей. И Энид хотела, чтобы та чувствовала вину за это. — Плевать, кто это был, но даже он понял, что нам пора мириться! Но тебе все еще до этого расти, Уэнс. Энид не хотела даже догадываться, кто это все устроил. Ей было все равно на то, что им обеим подложили записки, что их обвели вокруг пальца, затащили на это идиотское примирение. Единственное, чего она хотела, так это верить, что Уэнсдей извинится перед ней. — Я устала молчать. Я устала чувствовать боль от очередных ссор. Это ненормально. Неужели не видно этого? — она не просит извинения на словах, но Уэнсдей уже давно все поняла. — Синклер, не время… — Наоборот, это время самое подходящее. Уэнсдей же подбирается ближе, еще раз осматривая склеп. И правда, выглядит слишком уж ванильно для серийного убийцы. Она по-любому узнает, кто это был, кто устроил столь тупое свидание, но а пока ей следует сделать то, о чем никто, до появления Энид, не заставлял ее задуматься. Если бы Энид только знала, почему она была против ее помощи. Уэнсдей всегда пользовалась людьми для своей выгоды, но в Неверморе ее спектр размышления о других людях увеличил заданные границ. Думать о вечно сияющей соседке, в частности, она стала больше. И о ее самочувствии тоже. Но почему мысль о том, что нужно высказать это, заставляет ее дрожать, как осенний лист? Ее тело будто ознобом пробивает, меняя температуру тела со ступней до головы и обратно. Эта девушка заставляет ее выходить из зоны (не)комфорта и ощущать свою же слабость. Раньше бы она за такое убила. Но сейчас она готова мириться с ее просьбами, лишь бы… лишь бы она могла быть снова… рядом. — Энид, я… — Уэнсдей смотрит на надпись на стене, что так жалобно смеется над ней, потом обводит глазами помещение и останавливает взгляд на блондинке, у которой в глазах уже стоят слезы. Меньше всего Уэнсдей хотела видеть слезы Энид. Или быть причиной этих слез. Возможно, и первое, и второе вместе. Она поклялась себе, что всегда сможет уберечь ее от недугов, которые пусть только попробуют причинить ей страдания. Но сама же и оказалась неискоренимой болезнью. Синклер молчит. Она ждёт от нее реакции. Не перебивает. Сама лишь прижимается к стене и смотрит в темные глаза, в которых отражается алая свеча. В этот раз ей, Уэнсдей Аддамс, предстоит высказаться. Обе прекрасно понимают, что без решения проблемы отсюда выйти не получится. — Энид, — снова шепчет Уэнсдей, а у девушки уже сердце в пятки уходит, — было очень неуместно с моей стороны говорить, что твоя помощь бесполезна и тщетна. Без тебя многие мои планы были бы не столь успешными. — И? — спрашивает блондинка после секунды молчания. — И мне не стоило отвечать холодно на все твои аргументы. — И? — И было бы разумным сказать, что я считаю, что из-за меня тебе было бы хуже. Из-за моих действий, которые всегда приводят к опасности. Поэтому я высказала столь неучтивое мнение о том, что твоя помощь мне не нужна. Слезы перестают сверкать в веках, и Энид слегка улыбается, но всё ещё играет бровями, призывая к окончанию раскаяния. Им давно пора было пересечь эту черту. И, конечно, она знает, как это тяжело для нее. Но если не начать сейчас — ссоры так и будут происходить, что неприятно сказывается на, по крайней мере, одной из жителей комнаты. — Ты… агх… Это просто безумие, — она мотает головой, а потом возвращает свой взгляд на соседку, выпрямляя спину. — Извини меня. Девушка едва не пищит, когда кидается с объятиями, которые Уэнсдей не в силах оттолкнуть. Отчего-то Энид была единственной, чьи объятья она могла терпеть, что вводило не только всех окружающих в заблуждение, но и саму брюнетку. Аддамс же стояла как вкопанная до того, пока ее не отпустили сильные руки оборотня. — И ты меня прости! Столько глупостей наговорила! Я совсем не считаю тебя язвой! Разве что небольшим гастритом… — смеется она, а потом чувствует, как ее плечо слегка сжимают и отталкивают. — Энид, я выдерживаю множество пыток, но, помяни мое слово, когда-нибудь я перестану тебя выносить, — хмурость долго не могла держаться при виде Энид, поэтому девушка, не понимая почему, давит улыбку, закусывая ее губой. Слышать смех соседки снова было для нее чем-то тревожным. В хорошем смысле слова. — Врушка, — она широко улыбается, не задумываясь даже о боли в плече. Она слегка наклоняет голову набок и с искренностью произносит: — Я всегда буду помогать тебе, Уэнс, даже если это требует очередных ран. Ты не отделаешься от меня. Пока Уэнсдей обдумывает слова Энид, та же переводит взгляд на то, как брюнетка облизывает недавно надкусанную губу. Она только сейчас поняла, что снова прижата к стене, но стоит ближе к Уэнсдей, чем пару минут назад. Почему-то руки не хотят покидать талию темноволосой, да и та не пытается их как-то скинуть. Для Энид это даже приятно. Тишина не давит больше своим присутствием, наоборот, создает атмосферу уединения. Аддамс всматривается в профиль Энид и тоже о чем-то думает. Больше о едва заметном шраме на лице, которого ей захотелось коснуться. Она всегда хотела это сделать, но ее принципы стояли выше непрошенных касаний. Конечно, ещё бы минута, и могло произойти то, о чем так мечтала половина, если не больше, Невермора, но к их несчастью, остальные картонные буквы валятся на пол, а одна из них вовсе загорается, подхватив огонь со свечи. Они отходят друг от друга и с резвостью снимают куртки. Им требуется немного времени, чтобы затушить маленький пожар в склепе. Обратно девушки идут в небольшом стеснении, но как только телефон Синклер подключается к вайфаю, то блондинка сразу с энтузиазмом начинает рассказывать про то, что выходит новый сериал с ее любимой актрисой, а Уэнсдей снова слушает ее, понимая, что в животе что-то приятно пытает ее еще с того момента, как она едва подняла палец, чтобы убрать локон волос с лица Энид. Если эта пытка стоит ей извинений, она не прочь вечно раскаиваться перед ней.***
— Глупо было думать, что они сразу сойдутся! Что за план вообще у тебя такой был? Теперь ещё и Уэнсдей ищет того, кто это сделал! — они обе спускаются по лестнице, пытаясь найти место, где могут спокойно поговорить. Уже был отбой, поэтому лишний раз не хотелось привлечь внимание спящих неверморцев. Но Дивина, конечно, не выдержала такого долгого молчания и уже во всю бунтовала. — Ещё раз повторяю: Энид должна была прийти раньше Уэнсдей. Если бы так и было, наш одуванчик кинулась бы на нее с объятиями и поцелуями, и никто бы даже не спрашивал, кто это сделал! Но все пошло… не совсем так. — Не совсем так?! Аддамс думала, что ее хотят убить! А мы ничего не добились! — Див, расслабься, — говорит Йоко куда спокойнее, чем сирене казалось, стоит. Как в ней находится столько нервов не паниковать? — Добились, на самом деле. Энид светилась от счастья после их разговора в склепе. Говорит, Уэнсдей умеет извиняться. — Но… — С ними не так все просто, как мы думали, — Йоко кивает самой себе. — Надо направлять их постепенно. Показать, как они нужны друг другу. Ещё пару раз и… — Ещё пару раз?! — удивляется сирена, и нервный смех вырывается из ее грудной клетки. — Да ты в своем уме? Я больше в это не играю! — Что? Нет, ты обещала помочь мне! — С очередной идиотской идеей? Да блин, ты понимаешь, что она задушит нас во сне? Или того хуже, будет пытать до потери пульса! И мне плевать, что у тебя его и так нет! Они слышат, как на верхнем этаже открывается дверь. Возможно, кто-то решил на ночь сходить в туалет. Йоко берет Дивину за запястье и тянет за собой. Обойдя лестницу и устроившись прямо за ней, она, не опуская руки сирены, шепчет: — Пойми, параноик, они еще спасибо скажут. Разве ты не будешь счастлива за своих друзей? Дивина сглатывает, смотря на руку брюнетки, что, с одной стороны крепко, а с другой осторожно, все еще сжимает ее локоть. Она нервно трясет ногой, раздумывая над очередным бредовым поступком, на который они идут. Конечно, она будет счастлива, но каков шанс, что они справятся? И одновременно не лишатся всех конечностей. — Теперь мы будем действовать скрытно, обещаю, — улыбается Йоко, доказывая ей, что усвоила урок. Ее манера убеждения никогда не лишалась хватки. Сирена закатывает глаза и в который раз кивает головой, снова подстраиваясь под вампиршу, прям как первая положительная группа крови для нормисов. — Дьявол разрази… У тебя уже есть план? Йоко улыбается, переводя взгляд на свои тапки, а потом игриво поднимает брови вверх, уже во всю раскручивая новую идею из клубка. — О, да, — она отпускает руку сирены и прищуривается, окунаясь в светло-желтые глаза. — Ты смотрела «Иллюзию обмана»?