Операция «Уэнклер»

      Погода стремительно ухудшалась. Об этом говорили не только синоптики, но и дождина, который ночами стучал по окну наших любимых героинь. По сути, у всех людей не должно быть желания выходить в мерзкую сырость на улицу, но не тут-то было: в один из таких пасмурных дней Уэнсдей Аддамс потребовалось отправиться в Джерико, чтобы купить новую каретку для своей печатной машинки. По каким-то непонятным причинам старая разломалась, и как бы Уэнсдей ни пыталась, ей не удалось починить данную оплошность, что она с неохотой признала своим провалом. Поломка машинки очень сильно бесила юную писательницу, ведь она уже два дня не могла сесть за написание своего романа. Писать от руки было бесполезной тратой времени, а телефон она использовать не могла и не хотела — никакого вдохновения на примеры садизма, выборы убийства, раскрытие дел, вскрытие тел не было, когда она смотрела на эту маленькую неудобную клавиатуру. Единственное, для чего она пользовалась современным убийцей мозгов, так это для переписки с Энид, когда та уходила надолго со своими новыми друзьями-оборотнями в лес. Ей они не нравились, честно сказать, но Энид впервые чувствовала себя не оторвавшейся от стаи, а ещё у нее всегда была защита, из-за чего Аддамс тоже могла простить их тупые бестолковые морды. Все-таки с Уэнсдей ей было куда опаснее.       Говоря об Энид. Конечно, когда Уэнсдей хотела поехать в город, за ней увязался хвост. Соседка все мучала просьбами взять ее с собой, потому что у нее тоже приключилась беда: старые каблуки, в которых она ходила в школу, развалились. Да, девушка могла бы пережить эту трагедию и ходить в других, но… Кто знал Энид, мог понять, что она не сможет смириться с потерей такого важного атрибута. Поэтому парочка несложных уговоров, и Энид, улыбаясь во все тридцать два, едет с ней на такси до Джерико.       Кто бы сомневался, что она умеет убеждать?       В отличие от Уэнсдей, которая сразу нашла необходимую деталь в антикварном магазине, Энид же около двух часов выбирала себе обувь, постоянно возмущаясь то видом, то посадкой, то слишком большой ценой. Была бы воля Уэнсдей, она бы купила ей любую обувь в мире, лишь бы она уже закончила выбирать (или просто потому что она заслуживает этого), но Энид ни в какую не брала с нее деньги. Наконец, когда они выходят из бутика, Уэнсдей спокойно выдыхает, а Энид радуется тому, какие «отвратительно синие» каблуки она выбрала. Ну, для Уэнсдей отвратительные. Для самой Энид это было комплиментом.       Сейчас они плетутся по аллее, решив немного прогулять по вечернему городу. Точнее, блондинка выпросила небольшую разгрузку у Уэнсдей, а та не была сильно против. Запах дождя успокаивал ее, как колыбельная. Хотя сам дождь, признаться, брюнетка не любила.       Энид рассказывает, как недавно ненарочно застукала Аякса с Ксавье в комнате первого и словила огромное смущение после этого. Уэнсдей неоднозначно отвечает, делая вид, что не знала об этом. Синклер любила делиться разными сплетнями, особенно, свидетелями которых она являла сама, а ее интерес нужно было поддерживать.       Спустя минут пять их прогулки блондинка совершенно случайно замечает небольшую вывеску на впереди стоящем доме с голосящей надписью «Прокат самокатов, скейтов, роликов», и что-то щелкает внутри девушки, да так сильно, что она останавливается посреди аллеи и не замечает, как Уэнс продолжает идти дальше. Энид перебирает непонятно откуда взявшиеся воспоминания в голове, а потом вздыхает от их количества.       Дело в том, что уже около двух недель ей постоянно что-то намекает на ролики. Она нередко слышит о них от своих друзей, видит тик-токи с собаками и котами на роликах, находит фотографию себя маленькой с первым местом по катанию на, опять же, роликах и многое другое. Она сверлит вывеску глазами, пока до нее не доходит очевидное: ей нужно это. Сейчас. Или к чему все эти знаки тогда?       Уэнсдей же подходит к ней и пытается выведать у Синклер что-то про самочувствие, но та мотает головой и тянет улыбку от энтузиазма.       — Ты должна пойти со мной, — блондинка быстро ступает вперёд, подтягивая подругу за локоть.       — Куда ты меня тащишь? — возмущается Уэнсдей, когда они перебегают дорогу в неположенном месте.       — Увидишь, — единственное, что девушка кидает непонимающей, но податливой, Аддамс.       Они заходят в маленькую каморку, которая в три, если не в четыре, раза меньше их комнаты в Неверморе. Пахло здесь древесной гнилью и ароматизатором для такси. Чувствительные рецепторы Энид позволяют ей сморщиться, но она быстро привыкает к такому сумасшествию и оглядывается. Девушка замечает сначала несколько скейтов и роликов, которые развешаны на противоположной стене, а уже потом переводит взгляд на самокаты — обычные и электро — которые стояли внизу. В углу, за небольшим стеклянным стеллажом, сидит женщина, на вид лет пятидесяти, и смотрит в ноутбуке какой-то турецкий сериал. Прикованная к развитию очередной драмы, она не сразу замечает клиентов. Женщина слегка потирает глаза от выступивших слез, останавливает серию и встаёт:       — Здравствуйте! Желаете взять что-то напрокат?       — Энид, что мы здесь…?       — Да, спасибо, минуту, — кивает Энид, прерывая свою соседку, а потом снова возвращается к ней: — Мы покатаемся на роликах. Как тебе идея?       Этот вопрос можно было и не задавать. Обе прекрасно знают ответы. Первая так думает, потому что не будет согласна, а вторая, потому что считает, что ее убеждения все порешают.       — Я, конечно, не против посмотреть на твою разбитую голову, но… сейчас же осень. Везде лужи и грязь, — Уэнсдей сжимает губы, показывая свое недовольство. Она старается быть мягкой, но дается это с трудом.       — Не будь такой букой, — улыбается Энид, осматривая варианты на стене. Она с восхищением проводит указательным пальцем по роликам в черной и розовой раскраске.       — Я не буду участвовать в этом. Это несуразно.       — Ну, Уэнсдей! — Энид поворачивается к Аддамс и строит известную милую мордашку. — Давай! Неужели ты не хочешь обойти меня в этой игре?!       Уэнсдей не глупа. Она понимает, что Энид хочет взять ее на понт. Но даже для Синклер слишком по-детски думать, что девушка с жесткими моральными принципами согласится на такое «слабо».       — Ты обойдешь меня только по количеству ненужной одежды в шкафу.       Энид звонко смеётся и говорит хозяйке размер своей обуви и обуви Уэнсдей (та с непоказанным возмущением удивляется, моргая). Она передает ей найденные темные и розовые ролики, получая при этом небольшую сумму денег. Энид слегка тянет Уэнсдей на себя за руку, посмеиваясь. Та же думает, как блондинку еще не разорвало столько улыбаться.       — Ну, давай! Неужели тебе не хочется иногда отвлечься от всего вокруг и просто побыть в моменте? Не искать везде подвохи и убийства? Делать что-то спонтанно?       На самом деле не так убедительны слова, как то, что их произносит Энид. Она бы никогда не согласилась подставлять себя в такой глупой физической активности, если бы это был кто-либо иной. Она бы давно пригрозила бедному смертному, что подвесит его тело прямо в комнате за крючок или выпотрошит все органы на потеху. Но ведь это Энид. Очаровательное светящееся безобразие. Так что Аддамс готова была бы уже согласиться, если бы не одно «но».       — Я… — Уэнсдей смотрит на ролики, которые уже успела примерить ее соседка, и хмурится, а потом снова переводит взгляд на Энид, выравнивая спину. — Просто знаешь, я не…       Почему-то фраза застревает в горле. Она не может договорить. Видимо, она не привыкла распространятся о том, что ей чуждо. Всю свою жизнь она знала ответы на все вопросы, упражнялась в любом виде деятельности. Ее нельзя было сравнить ни с кем. Но это… Сейчас ей тяжело принять свое поражение.       Конечно, ведь Уэнсдей не умеет кататься на роликах.       — Ты не умеешь кататься на роликах?!       Энид округляет глаза, когда видит лёгкий стыдливый кивок. Уэнсдей всё ещё строит из себя невозмутимую стену. Но все равно видно по глазам, как ей неприятно быть неопытной в данном вопросе.       — То есть великая Уэнсдей Аддамс, играющая на десяти инструментах, знающая шесть языков и всю школьную программу, та, кто владеет всеми холодными и не только оружиями, раскрывающая детективные дела и интриги, не умеет кататься на… роликах? — искренне удивляется Энид, смотря на свою подругу. — Трэш… у тебя детство было?       — Ты только что описала, почему я не умею — были намного важнее и интереснее вещи, чем эти… ролики.       — О, боже, это просто нонсенс, — блондинка мотает головой, не веря ушам. Но поняв, что это, возможно, было не этично с ее стороны так сильно буллить подругу, она продолжила: — Ну, ничего! Это не так тяжело. Я помогу тебе! Я очень хорошо катаюсь. Не бойся, главное. Можешь взять защиту.       Бедная женщина, которая за этим всем наблюдала, передала наколенники в руки плескающей радостью девушке. Она не хотела ничего говорить, главное, чтобы они поскорее ушли, а она продолжила смотреть за тем, как Султан Сулейман возвращается с похода в объятья Хюррем.       — Lucciola, во-первых, я не боюсь даже смерти, во-вторых, я не собираюсь потакать твоим просьбам. Это не по моей специальности. И не соответствует моему статусу детектива. Ведь в любой момент мне нужно…       Через десять минут они обе, снаряженные, выезжают на аллею парка.       Кто бы сомневался, что Энид умеет убеждать?       Уэнсдей, в целом, начала бодро. Самое тяжелое это научиться стоять на месте, но она управилась за пару секунду, хвалясь, что в детстве на спор с дядей Фестером стояла на канате над кучей осколков. С катанием, потом же, начали происходить проблемы. Ноги иногда цеплялись друг за друга, разъезжались не пойми куда. То, что она не могла освоить такие простые движения, ее изрядно мучило. Но тем самым добавляло упорства.       — Вот так, супер, у тебя хорошо получается, — хвалит ее Энид каждые десять секунд мучения.       А вот Уэнсдей не может говорить. Она рассчитывает в голове идеальную траекторию движения, когда катится вперёд, но каждый раз ей что-то мешает выстроить уравнение. Она уже приличное время держит Синклер за руки, но если бы не она, девушка бы грохнулась в первую же секунду. Касания ее не так заботили сейчас, как эта непосильная задача.       — Это самый бесполезный вид развлечений, который только существует, — наконец выдавливает Аддамс, изнемогая от злости.       — Да-да, — усмехается Энид. — Прошу, расслабься, просто двигайся. Как я.       Энид честно старалась не смеяться со своей подруги. Точнее, не над ее действиями, а над тем, насколько мило она выглядела. Кажется, Энид никогда не видела Уэнсдей настолько беспомощной, но в то же время завораживающей. Удивительно, что даже при такой ситуации, она сохраняла свой имидж могу-умею-знаю особы.       Уэнсдей, цепляясь за руку, все еще думала о равновесии и как бы его не потерять. Через несколько минут она уже увереннее чувствовала себя и могла смотреть не только под ноги, но и переключаться на Энид. Аддамс поражало, как искусно ее подруга катится спиной вперед, чтобы подхватывать ее неуклюжее тело. Как она читает каждое неровное действие и поддерживает ее своими сильными руками. Она могла поклясться, что слышала, как ее сердце стучит по ушам — и от адреналина или от заводного смеха Энид, она понять не может.       — Если кто-нибудь узнает об этом…       — Я ни слова не скажу Йоко, обещаю.       И еще одна вещь, которую Уэнсдей не может понять: какого черта она вообще согласилась на такое? В этом не было скрытых намерений, было настоящее согласие на неизведанное испытание. Как один человек, причем достаточно противоположный ей самой, может настолько сильно влиять на ее выбор? Когда она стала поддаваться искушению ее подруги, да так, что терпит касания? Что пробуждается в ней, что будоражит ее холодную кровь, искореняет всю ее темную сущность внутри и заставляет так подчиняться? Она не успевает за мыслями и чуть не спотыкается, но за секунду до этого уже знает, что ей не дадут упасть.       В то время, как Уэнсдей пытается не навернуться, в чем ей старательно помогает Энид, Йоко и Дивина сидят на одной из скамеек и наблюдают издалека за этим слащавым моментом, прикрываясь огромной газетой. Рядом с Йоко, в небольшой коробке, сидит маленький котенок, который трясется от холода.       — Может, это слишком? — спрашивает сирена, вздыхая. Будь она на месте Уэнсдей, наверное, сгорала бы со стыда. Но та, кажется, восприняла это как челлендж и во всю старалась себя показать.       — О, нет, совсем нет, — улыбается Йоко, когда видит, как Энид смеется с очередных ругательств Уэнсдей. — Знаешь, когда люди влюбляются? Когда чувствуют, что их могут научить чему-то новому.       Дивина легко мотает головой и снова смотрит на друзей. Она бы по-другому интерпретировала эту фразу: люди влюбляются тогда, когда их обрекают на отчаянные поступки. И почему все ее мысли сводились к этой кровопийце? Почему из всех возможных изгоев она предпочла ее? Эту вечную искательницу приключений на свою задницу. Может все бессмертные такие? Думают, что им многое позволено, что жить будут долго, вот и не боятся лишний раз устроить несносные выходки. Только вот наоборот: им бы быть поосторожней. А то и на их голову найдется какая-нибудь Аддамс, что автоматически влечет за собой необратимые последствия.       Из мыслей ее вытягивает голос:       — Так, мне пора! Они скоро доплетутся до дороги. Если что, держи меня в курсе.       Дивина не успевает кивнуть, как Йоко исчезает из ее поля зрения, оставляя после себя только летающую по ветру газету. Вампиры бегают быстрее, чем скажем, оборотни. Хотя у Энид однажды получилось в образе волка догнать и укусить Танаку за рубашку. Сирены, конечно, с этим тягаться не могут. Зато в воде им нет равных.       Она переводит взгляд на Уэнсдей, которая уже пытается проехать без помощи Энид, и справляется с этим достаточно эффективно. Дивина перемещается на другую скамейку, с которой можно будет подстраховать в неудавшемся варианте задачи Йоко. Хотелось бы верить, что неудачи не будет.       Синклер аккуратно следит за Уэнсдей и еще успевает смотреть вперёд, чтобы не напороться на какого-нибудь человека или огромную лужу. Они ненадолго останавливаются, чтобы перевести дух. Неожиданно острый слух Энид приковывает ее внимание к чему-то пищащему. Она оглядывается и видит котенка, который пытается перейти дорогу, да там, где его, пока еще без проблем, объезжают машины. Ей становится так жутко от осознания, что его собьют насмерть, если сейчас же не предпринять меры. И она, успевая прошептать лишь «О, нет», бросается сломя голову вперёд.       Ей повезло добраться до середины дороги, пока не было ни одной машины. Подняв маленькое пушистое животное из небольшой лужи, она легко гладит его, пытаясь утешить и хоть немного унять его тряску. Она шепчет серому клубочку что-то успокаивающее, но тот лишь забирается в ее шарфик, поняв, что там будет теплее.       Уэнсдей наблюдает за этой картиной и едва не блюет от милоты. И кто еще бросает подругу в сложный момент? Уэнсдей ставит галочку, чтобы так съязвить перед Синклер позже, но почти сразу забывает об этом, замечая фуру, которая надвигается из-за угла на дорогу. Машина едет быстрее, чем стоит, и явно не собирается притормаживать. Она в ужасе предпринимает единственное до чего добирается ее ум — бег. Она бросается на помощь, даже забыв совсем, что может свалиться в любой момент.       — Энид! — кричит она, но та не слышит, будто совсем одурманена малышом на руках. — Твою мать, Синклер!       Блондинка поздно замечает грузовик, за которым сидит старенький дедушка и едва смотрит на дорогу, выбирая песню на радио. Он поднимает голову и успевает только засигналить перед тем, как Энид резко падает на асфальт, вместе с котом и, вероятно, Уэнсдей.       Мужчина не удосужился даже выйти и проверить состояние подростков. Он посмотрел на них с возмущением и тронулся прямо, мотая головой на такую ерунду.       Девушки же, нисколько ушиблись, сколько испачкались, когда упали, но, кажется, не это волнует брюнетку, которая явно переполнена эмоциями. Она резко встаёт, а Энид вздрагивает, заметив глубокий злобный взгляд.       — Синклер, я тебя убить готова! Ты в своем уме?!       — Я… просто…       — Ты просто? Ты просто невозможна, вот тебе и просто! — она слегка потирает место на руке, где скорее всего будет синяк. — Как можно так тупо остаться на дороге, спасая кота от этой же участи?       Аддамс повысила голос? Надо же. Даже она от себя такого не ожидала. Непонятно почему, но данная ситуация выбила ее из колеи своей апатичности. Ее снова трясло, только от, как она могла догадаться, злости.       — Я не… не могла его оставить, он…       — Довольно. Я не хочу больше слышать тебя, — снова вернувшись к своему обычному поведению, она отходит от нежелаемой видеть девушки и пытается хоть как-то очистить куртку, но через секунду чувствует, как ее разворачивают.       — Я задумалась… и… все это… Спасибо, что спасла меня… Я… — мямлит Энид, а затем легко берет ее холодную ладонь в свою, что резко замораживает любые действия девушки напротив. В ее глазах сверкает раскаяние и смущение, но это выглядит так странно в контрасте грязных кончиков волос. Да, она поступила по-дурацки, она это признает. Что бы было с ней, если бы не Уэнсдей? Да Бог с этим — она заставила ее волноваться! В любой другой ситуации Энид была бы рада проявлению эмоций соседки, но, честно сказать, это пугало. Она не хотела быть той, за кого Уэнсдей так переживает. Хотя, нельзя отрицать, что косвенно это было плюсом. — Прости, что напугала тебя, Уэнс.       Напугала? Уэнсдей смакует это слово на языке. Она чувствовала похожее, когда умирал Вещь. Ее сердце выпрыгивало из груди в неизвестном ей ранее ритме. Сейчас она чувствовала не такой страх, но что-то похожее. И почему-то впервые смерть о человеке не вызывала улыбку. Это казалось агрессией. Может, так оно и есть. Ведь на большее Уэнсдей не способна.       — Не стоило вообще за ним бежать. Это было глупо, — нападает она снова. Не понимает, почему ей так неприятно от всей ситуации. Она должна была уже остыть, перестать так обижаться… Она обижается? Это просто дикость!       — Но как бы я жила, если бы его задавили, Уэнс? — хнычет Синклер, поглаживая пальцем шерстку котенка. Он пищал на ее руках, прося больше внимания.       — А как бы я…? — Аддамс не заканчивает, понимая, что могла бы сказать сейчас отвратительно сентиментальную глупость. Она может жить без людей. Она может выдержать смерть любого. Но вместе с этими мыслями приходит и другая: она просто не даст Энид умереть.       — Ладно, пошли, — Уэнсдей смотрит на губы Синклер, предвкушая увидеть вновь ее улыбку. Не прогадала, к слову, — Я устала. Слишком много идиотизма за день. И мы обе как свиньи. Пора обратно.       У Энид не было выбора противиться: Аддамс уже пошла к пешеходному переходу. Они перешли дорогу и двинулись вперед. Энид во всю ласкала разговорчивого котенка, а Уэнсдей же закатывала глаза на данное слабоумие.       — Кстати, ты неплохо катаешься, Уэнс, — Энид оказывается рядом с Аддамс и смотрит на ее ноги.       Уэнсдей, которая даже не заметила, как свободно передвигается на роликах, тоже начинает следить за ногами и понимает, что катится вполне ровно.       — Я же говорила, что нужно просто расслабиться, — девушка поднимает вверх палец, показывая себя всезнайкой.       — С тобой не расслабишься, Энид, — вздыхает Уэнсдей, намекая на прошедшую ситуацию. Снова отметив грусть на лице блондинки, она почему-то чувствует себя неловко из-за того, что расстроила ее. Это сподвигает ее на слова: — Но ты единственный человек, который не дает мне скучать. Эта мука любопытнее всех, что у меня были.       Энид краснеет, но убирает свои красивые щеки под воротник куртки. Ее смущает, когда Аддамс произносит такие редкие слова в ее адрес. Ей, общительной блогерше, оказывается так трудно что-либо сказать, ведь голова тяжелеет, а сердце делает сто ударов в секунду. Она глупо улыбается, собираясь с мыслями. Через секунду ее нос легко облизывает маленький язычок ее нового друга. Котенок радостно мяукнул, когда Энид лизнула его в ответ.       — Может, оставим его себе? — просит Энид, а потом переводит взгляд на лицо Уэнсдей, которое уже успело исказиться в гримасе.       — Нет, — отвечает твердо брюнетка. — Нам нельзя заводить животных в комнате.       — Тогда куда его деть? Не хочу, чтобы с ним что-то плохое случилось.       — Есть у меня один вариант… — Уэнсдей задумчиво сводит губы и кивает своей идее.       Вскоре девушки возвращаются домой, предвещая душ и отдых на конец дня. Они обе лягут спать ближе к одиннадцати, но заснуть еще долго не смогут. Одна — из-за мыслей о проявлении своих эмоций, а другая — из-за того, что стала их причиной. В итоге, когда дождь начнет капать по их витражу и будет укутывать приятной мелодией о соприкосновении с ним, они все же закроют глаза и засопят, но с уставшими полуулыбками на лицах.       Что же насчет кота — он нашел себе хорошую заботливую хозяйку. В виде женщины, любящей турецкие сериалы.

***

      —… так что, в целом план-то сработал. Уэнсдей испугалась за Энид и теперь осознает, как она ей важна. Энид осталась живая. Котенок обзавелся хозяйкой. Все в плюсе! Только они все еще не задумались над тем, ПОЧЕМУ же они так друг другом дорожат. Сидят в комнате и страдают херней по типу домашки. Идиотки… Не знаю, может просто прийти к ним и открыть тайну об их…       — Сколько ты будешь продолжать общаться сама с собой, Гамлет? — прерывает Дивина этот разрастающийся монолог. Ей порядком надоело лицезреть, как Йоко дырявит взглядом потолок и размышляет над тем, чего они смогли и не смогли добиться.       — Пока не дойдет, что делать дальше, — зевая, отвечает вампирша. Она наконец поднимает свой корпус и садится по-турецки к стене, где также находилась и Дивина, листая ленту в Твиттере. — Из итогов, которые получили.       — Отступать? Ретироваться? Поднять белый флаг? — не задумываясь предлагает сирена, внимательно читая тред о кремах, полезных для уплотнения чешуи.       — О, нет. Танака никогда не сдаются, — с гордостью произносит девушка, поднимая подбородок. — Мой отец сто лет за мамой бегал. Мой дед три сотни лет искал фамильный медальон, который сам Дракула подарил нашей семье. Моя тетка до сих пор пытается понять, что на самом деле происходит в Бермудском треугольнике. И, поверь мне, она узнает.       — Я думаю, на ком-то эта цепочка все же должна рухнуть, — Дивина переводит взгляд на Йоко, которая, вроде как, сурово смотрит на нее. Из-за очков понять трудно. — Во благо, я имела в виду!       — Признай, что тебе это нравится, хвостатая ты моя, — брюнетка неожиданно щипает ее за бок, а та поспешно ударяет ее по плечу.       — Делать счастливой друзей? Да. Помогать тебе ближе подобраться к моей смерти? Нет.       — Да брось, адреналин, всё такое… — лепечет Йоко, закусывая губу. Она любила попить кровь своих друзей.       Да уж, адреналин. Сирене бы сполна хватило сдачи экзаменов. Но она не могла не согласиться, что Йоко разбавляет ее жизнь всеми возможными приколами и идеями, и она сто процентов уверена, что ей будет что вспомнить перед смертью, с которой почти смирилась.       Йоко потягивается и падает на колени Дивины головой. Девушка же улыбается уголком губ и тянет руку ближе к Йоко, чтобы провести по ее угольным волосам. Тонкие пальцы легко скользят по локонам, слегка потягивая. Она не могла видеть взгляда вампирши, потому что на ней были очки, защищающие от солнца, которое тёплыми лучами проходило через окно комнаты и идеально падало на кровать сирены. Но отчего-то она знает, что Йоко краем глаза смотрит на нее. Она ощущает этот взгляд всеми своими чешуйками. Это чувство заставляет горло пересохнуть.       — Знаешь, — начинает Див, переводя взгляд на закат за окном. — Когда-нибудь я сама тебя убью, Йоко.       — Не сомневаюсь, — улыбается она в ответ, подтягиваясь к ее пальцам, которые крутят прядь у виска. — Но давай сначала придумаем, как мы еще можем заставить наших девочек осознать свои чувства.