Операция «Уэнклер»

      Эти несколько дней были, безусловно, напряженными.       И для Уэнсдей, и для Энид это напряжение было в новинку.       Они общались, конечно. Они просто не могут не общаться, живя в одной комнате и посещая почти одни и те же предметы, но… обе понимали, что их отношения поменялись. Как тут можно снова общаться по-дружески, когда каждая осознавала свои истинные намерения? Когда любое невольное касание теперь ощущалось инфернальным ожогом на теле. Когда слова фильтровались гораздо тщательнее и намеки виделись везде, даже в простом смехе или легкой полуулыбке. Когда взгляды говорили о том, что сердце так старательно сковывало в себе.       У каждой девушки были свои переживания. Энид старалась выстроить дружескую коммуникацию вновь, но с каждым разом всё больше чувствовала отвержение со стороны Уэнсдей, которая, в свою очередь, делала вид, что все нормально. Синклер засматривалась на Уэнсдей во время их совместных уроков или писательского часа брюнетки и все больше и больше утопала в воспоминаниях, которые пробудили ее ото сна, открыли глаза на давно имеющееся желание быть с этой девушкой. Ее запах… До того, как она оказалась с ней на волонтерстве, феромоны не так ярко отзывались в ней, это было сродни приятному запаху. Но сейчас… Ох, как же он пьянил ее сознание, не давал ей концентрироваться на важных вещах по типу домашней работы или постов в блоге Невермора. Ее тело против воли выло — адски — словно часть ее души находилась в этой мрачной особе, и Энид было необходимо соединить две частички воедино. Она наконец-то нашла свою пару, но не могла быть с ней. Не могла сделать ее своей. Тоска по ее человеку медленно ее убивала.       Уэнсдей же пыталась обдумать, что чувствует к этой неотвязчивой блондинке, из-за чего мало проявляла интерес ко всему остальному, что ее окружало. Была более сдержанной, ведь такой являлась всю свою жизнь, хотя, признаться, было тяжело видеть понурый взгляд Энид на себе каждую свободную минуту. Она отчаянно перебирала все свои вопросы, на которые не могла найти ответа. Словно это та загадка, которую ей никогда в жизни не раскрыть, будто стоит принять ее, подобно капитуляции. Как она смогла позволить кому-то войти в ее грешную душу? Как она могла пойти на поводу у проклятья Аддамсов? Как ранее бессмысленная влюбленность смогла одержать вверх над покорной невозмутимостью?       Эти мысли не могли никак найти обоснования. Будто это обычный постулат, аксиома, чертова истина, которая не нуждается в подтверждении. Уэнсдей считала это бредом, но противиться не могла. Ей было тяжело думать об этом в их общей комнате. Она задыхалась от желания забить на все свои неосторожности и просто быть с Энид. Но она отдергивала себя. Тянула глубже и глубже на дно. Чтобы лишний раз не показывать пузыри на поверхности.       Поэтому, чтобы не думать и не чувствовать Энид хотя бы ненадолго, Уэнсдей уже третий вечер уходила к водоему с небольшим пирсом, где могла посидеть и насладиться одиночеством, погруженным в запах осенних листьев и шуршание высоких рогозов. Это просторное место было ее затворничеством — она признавала это в своей глупой рефлексии. Но только так она могла остыть. Только так она могла не разрываться от вида печальной Энид.       Девушка чувствовала себя трусом. Забитым трусом, который не предпринимает никаких мер, да даже не может нормально поговорить с подругой или семьей. Она убегает от правды, когда всегда гналась за нею. Она подавляет чувства, которые раньше даже не испытывала. Она борется сама с собой, при этом думает совершенно о другом человеке, о ее лучшей и единственной подруге, о ее благополучии и ее… счастье, которое она заслуживает.       Будет ли Энид счастлива с ней? Нет, она будет разбита. Для нее не лучшая идея быть с Аддамс, которая подавит в ней все жизнерадостное. Даже если это проклятье — нет, она не хочет, чтобы оно распространялось на это яркое беззаботное создание. Отрешенность Уэнсдей убьет Энид, и ее лучезарность задохнется в темноте.       Она понимает, что не поменяется. И Энид тоже не сможет быть другой. Даже если будет пытаться, она просто устанет. Устанет терпеть ее.       — Дьявол! — громко шепчет она своим размышлениям. Даже здесь, в месте, где она может отдохнуть от эмоций, ее одолевают противоречивые мысли.       Мысли о ее настоящих чувствах к Энид.       На самом деле, Уэнсдей не учитывает многие другие факторы: то, как она уже изменилась ради подруги, то, как Синклер принимает ее, тем самым влияет на ее мнение и действия. Она уже готова пойти на любые уступки, лишь бы Энид ни в чем не нуждалась, ни о чем не жалела, ни в коем случае не чувствовала себя плохо. Также брюнетка не берет во внимание то, что она уже является чем-то важным, значимым, необходимым. Скорее, Аддамс в полной мере не осознает масштаб того, на что готова идти Энид, если бы только Уэнсдей могла быть с ней всю жизнь. И, конечно, ее самобичевание усиливается этой неосведомленностью.       Сквозь призму рассуждений она не сразу слышит тихие знакомые шаги. Ее сердце снова задает слишком ускоренный ритм. Она выпрямляет спину, и поворачивает голову вбок, едва рассматривая розовый силуэт косым взглядом.       — Уэнсдей? — робкий голос Энид заставляет ее сглотнуть небольшой ком в горле. — Что ты тут делаешь?       — Это ты что тут делаешь? — спрашивает Уэнсдей как-то грубо, хотя зла совсем не на нее. Она не хотела видеть Синклер здесь, потому что ради этого и ушла, и говорить ей правду она не собирается. Да, как и ложь, в целом. Поэтому она просто оставляет ее вопрос без ответа.       — Я…э… задание по травологии, — отвечает она, обходя пирс справа. — Мне нужны ростки белозора. Диви сказала, что я могу найти их здесь.       Уэнсдей кивает, затем снова переводит взгляд на воду, над которой свисают ее ноги.       Так и не дождавшись никакого комментария от подруги, Энид судорожно осматривает различные растения возле пирса, пытаясь понять, есть ли хоть что-то похожее на зеленые листки с экрана ее телефона.       Спустя какое-то время Уэнсдей не выдерживает и твердит:       — Я видела его прям у приречья.       — Что? — не понимая, спрашивает Энид.       — Белозор, — уточняет брюнетка. — Тебе надо спуститься ниже.       — А… спасибо!       Уэнсдей все же переводит взгляд вправо и наблюдает за подругой. Смотрит, как девушка осторожно спускается, держась за траву. Она кивает, когда видит, что Энид наконец смогла найти растение, которое попросил принести учитель. Ее сердце ёкает, когда Синклер подскальзывается, пытаясь присесть на корточки. Хорошо, что устояла на ногах. Подруга отрывает парочку ростков и кладет в небольшой пакет.       Уэнсдей смотрит, смотрит и смотрит, все не понимая… Она? Почему? Брюнетка все еще не принимает очевидное — ответа нет. Никогда не будет. Просто это Энид. Девушка, перевернувшая весь ее мир вверх дном. Стоит в двадцати метрах от нее, обнятая светом уходящего солнца. На оставшемся куске заката волосы Энид переливаются огненным золотом, а глаза ярко светятся морем, выделяясь на фоне ее белоснежной кожи. Она словно живой ангел, против воли загнанный быть ее спутником. И Уэнсдей знает, что не имеет никакого права делать ее падшим.       Проходит минуты три, прежде чем солнце окончательно прячется за деревья, оставляя лишь небольшое алое пятно на небе. Энид недолго моет руки возле реки, а затем…       Уэнсдей видит, как соседка резко поворачивает голову и смотрит в ее сторону, но не на девушку, а куда-то вдаль. Она поднимает руку и указывает пальцем прямо, при этом ее радостное выражение сменяется на вопросительное.       — Что это, Уэнс? — спрашивает девушка. Уэнсдей непонимающе мотает головой, а потом оборачивается.       Ей требуется встать и прищурить глаза, чтобы найти объект, что так заинтриговал подругу. Девушка осматривает реку и замечает, как что-то светится вдалеке. Да и не просто светится. Оно двигается. Прямо к ним.       Энид забирается на пирс к Аддамс, пытаясь развидеть непонятный объект с высоты. Через несколько долгих секунд до нее начинает доходить.       — Это… это стая рыб? — задает она вопрос подруге. Но та лишь тупит взгляд на неопознанном серебристом свете, который плавно течет по всей реке и почти добирается до пирса.       Уэнсдей наклоняет голову вбок, пытаясь разобрать. Рыбы? Светятся? Плывут стаей куда-то? Что за аномалия осенним вечером? Она не успевает предположить свое видение этого бредового расклада, как чувствует ладонь на своем запястье.       — Побежали! — кричит Энид, делая шаг в сторону тропинки.       — Куда?       — Господи, побежали за ними! Надо понять, куда они плывут! — она тащит ее за собой с пирса, а Уэнсдей даже не успевает сказать «нет».       Они следуют по тропе за светом, едва заметным из-за рогоза и осоки, которые разрослись по всему побережью реки. Энид яростно спешит за рыбками, Уэнсдей следует за ней и все еще не понимает, почему они светятся.       — Это глофиш! — так уверенно кричит Энид. Даже сквозь голос можно улучить ее улыбку.       — Энид, это как минимум рыбы, которые водятся в реке, — она, слегка запыхавшись, пытается объяснить, что это абсурдное предложение.       Синклер лишь смеётся и потягивает ее на себя, прося ускориться, ведь они уже начинают терять рыб из виду. Девушки не настолько быстры, как Энид бы хотела, но, по крайней мере, она надеется, что сможет понять, куда эта стая направляется.       Подруги добегают до какого-то старого деревянного моста, который соединяет два берега. Дороги дальше нет ни с какой стороны. Только если шагать через болото и высокие заросли. Энид расстроенно прыгает на мост и подтягивается на парапете, глядя вдаль за серебряным свечением. Уэнсдей встает рядом и облокачивается на ограждение, все еще не осознавая, что за чертовщина происходит.       — У них что, нерест? — Энид прерывисто дышит, вдыхая в себя больше воздуха, а потом спрыгивает, вставая рядом с подругой. Ее глаза светятся не хуже недавно сбежавших от них речных обитателей. Она так рада была увидеть стаю светящихся рыбок? Неужели ее настолько это забавляет?       — У большинства рыб он весной, — говорит Уэнсдей, смотря вдаль. — И вряд ли это лососевые. Слишком маленькая стая.       — Тогда что с ними? — разочарованно вздыхает Энид. — Это надо было заснять!       Уэнсдей хмурит брови. Она не особо понимает, что вообще могло вызвать такую бурную реакцию у рыб осенью. Тем более, свечение.       — А! Я знаю, что сирены учатся у реки петь песни на элективах, — вспоминает наполненный энтузиазмом оборотень. — Может, они что-то напели? Заклинания всякие?       — Определенно, «всякие», — комментирует Уэнсдей, выдыхая прохладный воздух, проникающий в ее грудную клетку ветром.       Энид вытягивает губы в трубочку и переминается с ноги на ногу. Ее радость начинает убегать, оставляя место для неловкого смущения. Блондинка понимает, что они давно с Уэнсдей не разговаривали как… подруги. Даже просто не делились обычными переживаниями. Она стоит к ней ближе, чем обычно, и поэтому запах ее феромонов снова заполняет ее обоняние, и приходится прикрыть глаза и сжать кулаки, чтобы сосредоточиться.       Уэнсдей глядит вдаль. И, Господи, какая она красивая. Лёгкий румянец на щеках из-за бега в прохладу, растрёпанная челка и спокойный взгляд — вот, что она видит. То, что никто никогда не сможет запечатлеть, только если не готов умереть сразу же от ее холодного оружия. Она тут, она ее пара. И, черт, почему ей нельзя об этом сказать?       Страх. Страх отвержения чувств Уэнсдей то, что ее гложет все это время. Она боится, что Аддамс не справится. Что не сможет выжать из себя столько любви. Или не захочет ее вовсе. Ее принципам не понять, что такое сильное чувство делает с оборотнями.       Но она не может вечно прятаться. Особенно, когда знает, как именно Уэнсдей обращалась к ней. Тогда, на волонтерстве. Она знает. И эта фраза все ещё сводит с ума, вдобавок к приятному и такому родному запаху. Она чувствует, что теряет рассудок. И, кажется, сдается.       Аддамс в это время все смотрит вперед, но уже едва различая далекое свечение. В ее голове зарождается мысль благодаря замечанию Энид. «Сирены», — думает она. Девушка сжимает дерево под своими руками. Дивина сюда позвала Энид, верно? Но… зачем именно к реке? Белозор растет и у пруда рядом со школой, ей это должно быть известно. Почему она привела ее именно к этому пирсу? Что-то начинает выстраиваться в ее голове. Пазл сам находит недостающие кусочки. Но Энид прерывает поток безудержных мыслей неловким шепотом:       — Уэнс, я…       Уэнсдей моргает, возвращаясь в реальность. Ее взгляд выжидающе нависает над лицом Синклер.       — Знаешь, я… погуглила, — легкий голос, неуверенный. Сначала Уэнсдей думает, что ее слова касаются рыб, но по смущенному взгляду подруги понимает, что тема разговора уже, оказывается, поменялась.       — Что? — она ждёт уточнения.       — Я забила в переводчик то, что ты сказала… тогда, на волонтерстве. — сердце медиума делает разворот в триста шестьдесят градусов. Разговора об этом она не ожидала. — Cara mia. Так ты это сказала, верно?       — Ты запомнила? — Уэнсдей распахивает глаза, удивляясь. Она снова облокачивается на парапет, за ней повторяет и Энид.       — Скорее, я не могла выкинуть это из головы, — грустно улыбается Синклер, а потом прокусывает губу от волнения.       А чего она ожидала? Энид находит все, что ей нужно, в одно мгновение ока. Уэнсдей не спрашивает, что девушка думает на этот счет. Она просто вздыхает от безысходности. Не знает, какие действия ей совершать сейчас. Она могла бы просто уйти, убежать, не думать даже о том, что было. Но… она не может. Больше не может противиться этим поедающим чувствам. Проклятье настигает ее сейчас сильнее, чем обычно — его не сдерживает самообладание.       Их пальцы в паре сантиметрах друг от друга. Они обе смотрят прямо, будто все ещё выискивают свечение, которого давно нет. Уэнсдей слышит нерешительное движение, а вскоре ощущает лёгкое тепло возле своей руки. Она тоже потихоньку передвигает свою ладонь к блондинке. Они обе все ещё смотрят на воду. Когда Энид касается мизинца Уэнсдей, вторая малость дёргается, но всё ещё устремляет взгляд вдаль. Их мизинцы переплетаются, будто в примирительном знаке. Энид поджимает губы, переводя взгляд на кроссовки. Уэнсдей же впервые чувствует неестественную ей теплоту на щеках, когда кровь переливается в быстром анданте.       Проходит минута, и обе понимают, что они не могут стоять здесь вечно, борясь со своими противоположными мыслями. Им надо как-то это прокомментировать.       — Энид.       — Уэнсдей.       Они говорят это в один момент, из-за чего блондинка нервно смеется, а Уэнсдей лишь поднимает брови, наблюдая, как девушка напротив нее снова выжигает ее тусклое сердце своей улыбкой.       — Давай ты, Уэнс. Я слушаю, — говорит она, наконец встречаясь с мрачным взглядом. Аддамс же ловит в ее глазах огоньки.       Да уж, точно выжигает.       Уэнсдей кивает, настраиваясь на разговор.       — Я должна сказать, Энид, что за этот месяц произошло много тревожных вещей, которые привели меня к тому, что я больше не могу быть… собой.       — В плане? — Энид меняется в лице. Будто в ее голову закрались плохие мысли, к которым она не была готова. Она с волнением осматривает черты лица подруги.       Брюнетка не знает, как начать. Связанные мысли тяжело найти. Есть только те, которым она подвергается, которые выросли из чувств, раннее ей неизведанных. Она кивает им, соглашаясь, что пойдет у них на поводу. Только бы стоило это того.       — Ты ураган, Энид, — вздыхает Аддамс, слегка поворачиваясь к ней. — Ураган, который предотвратить сложнее, чем я думала. Но знаешь что? Когда стоишь в эпицентре урагана, то ты не замечаешь его. Так вот — я там прямо сейчас.       Энид правда пытается переварить метафору девушки, но ей даётся это с трудом.       — Уэнс, если честно, я не понимаю…       — Я привыкла наблюдать за ураганом, будто это что-то обычное, но… — продолжает она. — Но не привыкла быть с ним в симбиозе.       Энид сглатывает. У нее голова сейчас пойдет кругом. Если она правильно поняла, то все, что она так хотела высказать, уже напрасно. Так она и знала — Уэнс просто не готова. Она чувствует что-то, но она не может быть с ней. Это для нее слишком тяжёлая ноша.       Она вздыхает, стараясь подобрать правильные слова. Минута молчания длится, как вечность.       — Я знаю, что ты скажешь, — шепчет Энид, опуская руку Уэнсдей. Откровенно говоря, брюнетка едва воздерживается, чтобы снова не потянуться за ней. — Хорошо. Я… я не глупая, Уэнсдей. Это не для тебя.       — Что именно? — Уэнсдей не может разобрать, что она имеет в виду.       — Не заставляй меня говорить это, — Энид тревожно поправляет волосы и мотает головой.       — Синклер, что ты хочешь сказать? — Уэнсдей подходит ближе, в надежде поймать ее бегающие глаза.       — Я… ты…ты избегала меня из-за этого, — Энид чувствует, как слезы подступают к горлу. — Я понимаю, как на тебе отражаются все эти новые чувства. Я пойму, что ты не… не сможешь…       — Чего не смогу?       — Уэнс…       Начиная с прихода на мост, за девушками, конечно же, шпионили. Где-то за кустами, за столбами деревьев, на холме, сидят Йоко и Дивина, пытаясь не делать лишних движений и громких звуков, чтобы не стать замеченными.       — В этот раз не я заговорщик, правда? — улыбается Йоко, наблюдая за друзьями.       — Я не думала, что все так просто, — отмахивается Дивина, не принимая на себя победу. — Дать им совместную деятельность и небольшой контакт, и они наконец-то признаю́тся.       — Хорошо сработано, партнер. Осталось ждать, — обе кивают, и продолжают следить за этой небольшой драмой, которая разрастается между влюблёнными.       Дивина наблюдает за ними, предчувствуя что-то хорошее под конец разговора. Конечно, что может быть романтичнее, чем пустой лес, старый мост и легкий шелест опавших листьев? Большой момент для долгожданного обсуждения, которое все время витало в воздухе, но не могло быть поймано.       Йоко переводит взгляд на задумчивую сирену, на ее желтые глаза, которые мерцают надеждой. Она прикусывает губу клыком, понимая, насколько подруга сейчас завораживающе выглядит. Ее волосы, слегка потрепанные, развивались на ветру. Шарфик, который Танака отдала ей в день ярмарки, спокойно обвивал шею, и, честно, подходил под ее осеннюю куртку просто идеально. Ее черты лица выдают все эмоции мира. Особенно тонкие губы. Дивина улыбается, едва ли, но так искренне. Вампирша хочет сказать о ее красоте. Но только одно приходит на ум этой любительнице шуток.       — Див, — зовет ее Йоко мягко, прерывая зрительный контакт к подругам. Сирена кивает, как бы спрашивая, чего она хочет сказать. Та заглядывает в омут глаз и спрашивает: — Ты случайно не чудо?       Дивина смотрит на нее, поднимая правую бровь в вопросе. Та не задерживает ее:       — Почему тогда ты такая ДИВная?       Секунда. Дивина в ступоре. Спустя пару мгновений Йоко поднимает уголок губ вверх, показывая белоснежный клык. Только после этого действия до сирены доходит смысл фразы.       Черт тебя побрал, Йоко. Дивина готова убить ее прямо сейчас. Бить ее своими ладонями по груди и плечам. Взять за волосы и уложить на землю, убирая эту глупую ухмылку с лица. Сдать ее Аддамс и смотреть, как та пытает ее.       Она готова целовать ее до смерти. Задушить ее своими объятиями. Прокусить ей шею своими острыми зубами, лишь бы она прекратила издеваться над ней в своей тупой манере.       Но что делает Дивина на самом деле? Она лишь отчаянно смеётся, как влюблённая идиотка. Она смеётся, закрывая рот рукой, чтобы ее не услышали девочки, которые стоят на мосту и пытаются открыть свои чувства друг другу. Она смеётся, при этом ужасно краснеет.       Ахелой, какая же Йоко дура.       И какая же дура она сама.       — Я ненавижу тебя, — шепчет сирена, вытирая выступившие слезинки от смеха.       — И я это прекрасно знаю, — отвечает Йоко.       Затем она тоже тихо смеется. Они продолжают смотреть друг на друга, глупо поднимая брови и иногда задумываясь о чем-то своем. И, кажется, в этот странный момент, они совсем забывают о своей миссии.       В это время Энид все еще не может выдавить из себя такие важные слова, которые так теплит ее сердце. Она не может поднять голову, потому что боится, что ещё один взгляд подруги — и она пропадет: утонет в своих слезах и не сможет больше адекватно воспринимать то, что говорит Уэнсдей.       — Я… ты сказала, что я — ураган, — повторяет она фразу Аддамс. — Я не должна была выводить тебя на такие размышления. Мне жаль, что…       — Ты думаешь, я сказала это, потому что считаю тебя ошибкой? — Уэнсдей наконец начинает осознавать, что так напугало Синклер.       — Ну… тебе же не нужны… они… и я… Мы не выбираем пару, Уэнсдей… я не знала, что это ты…       Ее словесный неразборчивый поток останавливает касание руки за левое плечо.       — Я — твоя пара? — моргает Уэнсдей. Она ошарашенно смотрит на свою подругу, которая пытается сдерживать слезы.       — Уэнс, ещё раз. Я пойму, если…       Она — ее пара. Это меняет все. Все ее предположения. Для оборотней это куда серьезнее, чем обычные чувства к партнеру. Это значит, так выбрано было судьбой (в которую пусть Уэнсдей не верит, но готова пойти на любые уступки сейчас). И теперь их жизни переплетены. Проклятье — своеобразный выбор пары тоже. Уэнсдей проводит параллели и больше не может сомневаться. Она должна действовать.       — Посмотри на меня, Энид, — просит она оборотня.       — Нет… я…       — Я настаиваю.       Энид медленно поднимает голову, встречая взволнованный взгляд Уэнсдей. Она вздыхает, моргает, и первая слеза скатывается по ее щеке, не удерживаясь на длинных ресницах.       — Энид… — она осторожно проводит пальцем по щеке, убирая слезы. Нет, Энид не должна плакать из-за нее. Она пообещала себе это месяц назад. Никогда больше такого не случится. Она не позволит ей грустить, перестать излучать эту привычную безобразную радость. Особенно теперь, понимая, что они обе связаны.       Девушка зачарованно смотрит на нее. Она плавно наклоняется к прохладной ладони, на секунду прикрывая глаза. Она хочет запомнить трепет касания, даже если вскоре навсегда будет лишена такой вольности.       — Энид, — в который раз вторит Уэнсдей, поднимая ее голову за подбородок. Когда она удостоверяется, что девушка смотрит на нее, кивает и начинает свой монолог: — С первого дня, как ты вошла в мою жизнь, озарила ее своими приторно яркими цветами и отвратительно широкой улыбкой, я была одурманена твоей личностью. Как такое можно было вытерпеть мне, Уэнсдей Аддамс? Я списывала все на свою строгую выдержку, но, как оказалось, что у меня ее вовсе нет. Относительно тебя — нет. Твои вечные темы для разговоров, выборы самых нелепых, но подходящих только тебе нарядов, нескончаемый громкий смех — все это лучшие пытки, которые привели меня сюда, к этому моменту, к тебе, mio sole. Мое сердце уже давно полностью и бесповоротно поражено лучом твоей улыбки, но даже такая смерть — медленная, мучительная — настолько приятная, что переживать ее каждый день ради того, чтобы ты была рядом, чтобы ты сопровождала меня в темноте и озаряла ее, была личным проводником по самым сумрачным лесам, совсем не жаль. Я готова отдать тебе всю себя, быть твоей, если ты готова быть моей, — она останавливается ненадолго. — Я не могу обещать, что поменяю все свои взгляды и убеждения. Но, как твоя пара, я безоговорочно буду делать все для твоего благополучия, всегда стоять подле твоих плеч, защищать тебя. Я убью любого, кто позволит хоть коснуться тебя.       Уэнсдей заправляет прядь мягких разноцветных волос за ухо, не давая им перекрыть их зрительный контакт.       — Я проклята, Энид, и я не могу видеть дальше жизнь без тебя.       А Энид не может дышать. Ее тело ужасно ноет, призывает своего партнёра к себе. Она сейчас же расплавится от такой любви, которую она прочувствовала в словах Уэнсдей. Колебания в груди усилились так, что блондинка едва сдерживает себя, чтобы не запрыгнуть на девушку напротив. Но она позволяет сделать ей ещё один шаг самой, потому что до конца не верит в происходящее.       — Уэнс… — Энид почти шепчет. Ее лёгкие все ещё не наполнились воздухом. — У меня… сердце выпрыгнет, если ты сейчас же не поцелуешь меня.       Уэнсдей впервые за столько времени тянет лёгкую улыбку и с уверенностью произносит:       — Я в любом случае поймаю его.       Уэнсдей чувствует, как Энид цепляется руками за ее плечи, а потом сама подается вперед под силой невероятного напряжения. Она накрывает губы Энид своими и сразу чувствует, как ее тело дрожит от вылившегося желания. Ее губы теплые и мягкие, воздушные, словно Уэнсдей коснулась небосвода. Вибрации тела пугают всех ее чертят в голове и изгоняют прочь. Энид крепче прижимает девушку за шею, лишь бы ближе ощутить своего партнёра. Она настолько рада, что плачет сквозь этот поцелуй от счастья. Наконец, она может позволить себе то, на что раньше не решалась, что ее пугало. Синклер приподнимает куртку девушки и проводит невесомо по талии, углубляя сладостный поцелуй. Уэнсдей не возражает, а просто пропадает в моменте, чувствуя небывалые терзания в животе. Она с легким вздохом оттягивает губу Энид лишь для того, чтобы снова прильнуть к ней.       Этот вожделенный момент длится достаточно долгое время, до того, пока Энид не выдерживает и слегка кусает Уэнсдей за нижнюю губу. Аддамс отстраняется первая и, улыбаясь, облизывает выступившую каплю крови. Она осматривает заплаканное лицо блондинки и бережно гладит подушечками пальцев щеку, чтобы вернуть ее в сознание. Проводит указательным пальцем по шрамам на виске, пока Энид тихо скулит от счастья и жмется к ней ближе, проводя ногтями по задней стороне шеи. Синклер буквально размякла под ее касаниями и поцелуями, ее тело радостно завывало от осознания, что больше не стоит сопротивляться желаниям, которые избыточно мучили ее столько времени.       Спустя минуту такой идиллии Уэнсдей с сожалением отстраняется, потом тянется рукой вниз, осторожно достает кинжал из-под обуви и шепчет:       — Прости, amore mio, но теперь надо разобраться со сталкером.       Она резко разворачивается и кидает острый предмет в кусты, что находятся чуть выше на холме напротив, а потом, когда слышит чей-то крик боли, усмехается.       — Sei stato catturato.

***

      — Может, уже отпустишь нас?       — Да, Уэнсдей, мы же ничего такого не сделали!       — Вот именно! И за это меня ранили? Больно, так-то!       Йоко и Дивина не видят даже, куда их приволокли. Знают только, что где-то в Неверморе, что уже лучше, хотя бы не подвал, где можно легко бросить труп. Они связаны, сидят на стульях, спинам повернуты друг к другу. На их голове надеты темные пакеты. Как только Уэнсдей выследила их? Иначе зачем ей брать все это в свою сумку. Подруги задавались вопросами, но, к сожалению, они не знали, что медиум всегда носит с собой эти необходимые приспособления.       — У тебя, так-то, быстрая регенерация, — передразнивает Уэнсдей. Но это было правдой, ведь ее рана уже начала затягиваться. — И это общество Белладонны? Вас связать было раз плюнуть.       — К слову, я все ещё не понимаю, зачем мы связаны, — шипит Дивина. Она морщится, ощущая боль в кистях.       — Уэнс… это правда… чересчур, — Энид была удивлена тем, что ее подруги следили за ними. Но она всё ещё не совсем понимала, что происходит. Зачем нужно было таким образом запугивать друзей? Ей в целом было тяжело наблюдать за насилием. Хотя для Уэнсдей пока им даже не пахло.       — У нас сирена, которая может снять медальон и заставить нас забыть обо всем, и вампир, который может убежать в два счета. Есть ещё вопросы?       — Хотя бы сними эти чёртовы пакеты! — восклицает Йоко, а потом слышит поддакивающе «угу» со стороны сирены.       Аддамс смотрит на Вещь, который тихо-мирно сидит на подоконнике, но по приказному взгляду понимает, что ему стоит заняться этим делом. Он быстро подбегает и снимает пакеты с заговорщиц. Йоко моментально замечает что-то яркое на правой стороне помещения. Похоже на разноцветный витраж. Значит, они в комнате своих подруг. Она с облегчением выдыхает. Но потом резко напрягается — где, как не в комнате Аддамс, обитает куча оружия?       — Уэнсдей, — вампирша сглатывает, начиная диалог. — Честно… мы ничего плохого не хотели!       — Возможно, но, — темноволосая складывает руки на груди и пристальным взглядом обводит их силуэты. — Вы игрались за моей спиной. За нашими спинами.       — В смысле? — Энид в недоумении.       — Да, о чем ты? — поддерживает ее вопрос Танака, делая вид, что ни к чему не причастна. — Нет, мы лишь…       — Я все знаю, Йоко, — Уэнсдей облокачивается на свой темный стол. — И отнекиваться не стоит.       Она берет со стола листочек, на котором несколько дней назад выписала все подозрительные вещи, которые случались с ней и ее соседкой, а потом начинает:       — Я не думала, что Йоко может быть замешана в том глупом розыгрыше с извинениями, но потом вспомнила, как Дивина шла из леса, когда я направлялась в склеп. Зачем ей, добросовестному отличнику, который целыми днями сидит за домашней работой, покидать Невермор вечером?       — Что? Нет! Я там…       — Я сказала, врать не стоит. Трижды повторять не буду.       Обе девушки робко кивают. Энид подходит к Уэнсдей и смотрит на бумажку, которую она держит в руке. А потом поднимает свои брови, проходясь по тексту.       — Но все же было странно понять, кто именно из вас взял мой листок для этого приглашения. Это должен был быть кто-то, кто знает мое расписание, кто постоянно рядом и кому я доверяю свою жизнь. Тот, кто ближе мне, чем Энид. Тот, кто клялся не обманывать меня, и служить только мне.       В это время Вещь уже выпрыгнул с балкона, оставляя после себя дверцу открытой.       — Вещь…? — Энид округляет глаза.       — Аддамс! Он ни при чем!       — Вы даже его приписали, — медиум недовольно смотрит на витраж, жалея, что упустила руку из виду. — С ним у меня будет отдельный разговор.       — О, мама, помилуй моего дружка, — Йоко шепчет это, ощущая стыд за то, что вообще попросила о помощи маленького приятеля.       — Едем дальше, — брюнетка снова заглядывает в свои заметки. — Получается, что это вы подкинули Энид эту несуразную идею о роликах. Как подкинули и кота. И, на самом деле, мне стоило придать этому значение ещё тогда, когда твои руки, Йоко, были исцарапаны.       — Это вы бедного котенка чуть не убили?! — Энид ошарашена таким поступком. Ее не заботит ситуация с роликами; больше маленький серый комочек, которого она успела так сильно полюбить за пять минут.       — Энид, они чуть не убили тебя, — поясняет Уэнсдей.       — Чего?!       — У нас был запасной план! — объясняет вампирша, не желая видеть разочарование в глазах подруги. — Да и никто же не пострадал!       — Я так и…       Аддамс не даёт Дивине ничего сказать, продолжая докапываться до правды:       — Совет Йоко с викториной. И… да, парень явно был не в себе, когда диктовал вопросы. Твоих рук, точнее, голоса, дело, Дивина?       — Диви? — в который раз удивляется Энид и делает шаг ближе к подруге. — Ты же против использования силы сирен на нормисах!       — Иногда мне приходится! — заявляет она в ответ.       — Это я ее попросила! — твердит Йоко.       Кто из них прав — так и остается загадкой для Энид.       — Дивина нарочно упомянула Люка, — твердит Уэнсдей, снова озлоблено указывая на его имя. — Чтобы я взъелась на него и на то, как Энид к нему неравнодушна.       — Так ты на меня не злилась, а заревновала?! — ахает оборотень.       — Да! — яро отвечают Йоко и Дивина, за что получают грозный взгляд Аддамс в свою сторону.       — То есть… он не общается со мной сейчас из-за…       — Поговорим об этом позже, Энид, — останавливает ее Уэнсдей, не желая вспоминать не очень лестный разговор с Люком, и вновь проходится по своему списку:       — Переклеенное приглашение на волонтерство. Слышала, что директор на обеде забывает закрывать кабинет. Готова поспорить, что свои вы тоже подделали. Заодно, так сказать. Ведь надо же было как-то контролировать обеим ситуацию.       — М-да, кринж, — вздыхает Дивина, а потом поднимает голову вверх, закатывая глаза.       Уэнсдей переводит взгляд на Энид, которая, сложив руки на груди, просто в шоке мотает головой. У нее даже уже не осталось эмоций, что неестественно для ее натуры.       — Что же до рыб, — она вновь обращается к горе-творцам. — Самый глупый ход, который я почти сразу раскусила. Накормить их зельем из люциферинов? Фитопланктона, видимо? Да и целую стаю заставить покинуть им известную местность ради…       — Нас не учат использовать силу на людях, знаешь ли, — комментирует она свои действия. Йоко поражает ее стойкость. — И хочешь знать мое мнение? Это был самый умный ход из всех!       — Да, если бы вы только были тише за своими кустами. Я даже, кажется, слышала, как Йоко плакала.       — Ты плакала? — Энид усмехается, слегка расслабляя плечи. Странно, что она не заметила этих звуков. Возможно, она была слишком сконцентрирована на Уэнсдей, чтобы замечать кого-то еще. В отличие от Аддамс, которая всегда начеку.       — Не я одна! — утверждает вампирша.       — Я-то всегда была сентиментальной! — парирует Дивина. — А это было так… красиво…       Уэнсдей медленно, подражая змее, убирает листок на стол, а потом чувствует, как за руку ее берет знакомое тепло.       — Уэнс… и правда, — она оборачивается и снова тонет в ее улыбающихся глазах. — Это… было странно с их стороны. Но смотри на нас…       Она крепче сжимает ее холодную ладонь, что остужает накаленные нервы. Рядом с Энид она становится слишком мягкой. Ей нужно возвращаться к развлечению с задержанными, а не ломать драму.       — Энид… — нетерпеливо шепчет Аддамс.       — Послушай меня, Уэнсдей, — просит блондинка.       — Да, послушай ее, Уэнсдей! — Йоко много раз кивает, а потом, завидев пристальные взгляды девушек, послушно опускает голову вниз.       Аддамс хочет что-то возразить, но ее снова прерывают:       — Знаешь, может это глупо, но все эти случаи, когда мы становились ближе… это радовало меня. Я боялась сделать шаг, как и ты. Мы обе не понимали, чего хотим друг от друга. И сейчас все это очень хорошо осознаем.       — Волчонок права! Ведь…       — Заткнись, Йоко! — все три девушки закричали, на что та цокнула.       Уэнсдей смакует эти слова. Она едва заметно кивает, принимая сказанное соседкой.       — Cara mia, не могу не согласиться, что все это пробудило во мне своеобразное вюжаде , но они не оставляют мне выбора…       — В смысле? Какого выбора?! — сирена цепенеет. Она боязливо смотрит на Уэнсдей, в глазах которой играют бесы.       — Вы думали, что я просто так вас оставлю? — ухмыляется Аддамс, отпуская руку Энид. Девушка наклоняет корпус, ища что-то под кроватью. Синклер с опаской наблюдает за ее действиями.       — Черт, я тебе говорила, что она будет нас пытать! — сердится Дивина то ли от страха, то ли от авантюры, которую они провернули.       — Я не думала, что закончится именно так! — восклицает подруга.       — Да ты никогда о последствиях не думаешь!       — Я говорила сдаться! Кто в итоге меня заставил, м?       Уэнсдей, пока они обе перепираются, достает один из своих самых любимых и острых ножей из деревянного футляра. Затем, она поворачивается в сторону девушек. Тяжёлый шаг заставляет их замолчать.       — Уэнсдей… ты… — Энид берет ее за плечо, пытаясь остановить.       — Доверься мне, mio raggio, — она последний раз заглядывает в голубые глаза, отдергивает ее руку плечом, а затем снова устремляется к парочке.       — Прошу… не надо… Уэнсдей, — жалобно просит Йоко. — Я серьезно, мы больше не…       Когда девушки увидели, как Уэнсдей поднимает руку с ножом, то потеряли дар речи. Она даже не позволит им попрощаться с родными? Какое фиаско. Они обе трясутся от страха принятия неизбежного. Медиум с грозным взглядом замахивается, а они лишь успевают зажмурить глаза перед тем, как чувствуют, что веревка освобождает их руки, а сердце уходит в пятки.       — О, Ахелой… — в шоке выдыхает Див, а потом издаёт нервный смешок. Она тянет руки к себе, осматривая кисти.       — Дьявол, я чуть не обос…       — Вы серьезно думали, что я вас убью? — спрашивает Аддамс, вздыхая от несообразности их эмоций. — За такую идиотскую идею? Вы за кого меня принимаете? Да даже стыдно должно быть.       — Зачем ты тогда этот цирк устроила?! — Йоко встает со стула, что за ней повторяет и сирена.       — Нужно же было как-то припугнуть, чтобы вы больше не лезли в наши отношения. Конечно, в следующий раз одним испугом не обойдетесь.       — Это просто чушь! — Дивина так сердится. Она едва выдерживает, чтобы не сказать лишнего.       Но через секунду она чувствует, как вампирша берет ее за локоть и притягивает к себе, пытаясь сказать этим «все в порядке, просто забудь». Она медленно выдыхает, стараясь сконцентрироваться на хорошей мысли — все обошлось, и все живы.       — А теперь идите, — Уэнсдей убирает свой нож обратно в футляр. — И больше никаких затей, поняли?       Она осторожно возвращает коробочку на место, слыша приглушенные переговоры подруг с Энид за спиной. Аддамс не интересует это. Когда она поворачивается, девушки уже с извинениями удаляются, прикрывая за собой дверь.       Соседки наконец-то остались вдвоем. Энид, которая наблюдала за последним происшествием в тишине, сейчас тянет уголки губ вверх и заводит руки за спину. Она медленно подходит к брюнетке, которая снова чувствует слабость в ногах от все еще непривычного чувства.       — Спасибо, что ты… отпустила их. Они раскаиваются, правда.       Уэнсдей засматривается на черты наивного оборотня. Легкий свет от месяца проходит в комнату и задевает их силуэты. Она аккуратно делает шаг к Синклер, оставляет короткий поцелуй на сладких губах, а затем вглядывается в глаза:       — Я не закончила с ними.       Энид просыпается от такого внезапного транса и непонимающе хмурит брови:       — В смысле?       — Я хочу отплатить им той же монетой, — Уэнсдей достает из-за спины блокнот, который успела стащить из сумки Йоко, пока волокла этих недоумков сюда, и протягивает его Синклер.       — Что это? — Энид берет блокнот в руки и открывает последнюю страницу, на которой была закладка. На листке расписаны идеи того, как «свести» ее с Уэнсдей, причем даже отмечены «нюансы», как не стоит поступать или как они могут себя повести. Она тянет в изумлении: — О, черт… Настолько серьезно они к этому подошли? Они и впрямь строят жизни других, но не свою?! Кто еще идиотки?       — А я о чем? — риторически бормочет Уэнсдей, скидывая с себя куртку на стул.       Брюнетка берет Энид за правую руку, тем самым отвлекая от просмотра корявых заметок. Она задумчиво проводит ладонью по лбу. Энид видит, читает по глазам идею, которая зародилась у Аддамс. Она коварно усмехается, принимая такой план. Уэнсдей лишь подтверждает ее намерение фразой:       — Самое время с этим покончить.