В капле крови

Прохладный сухой ветер не мог остудить пылающие щеки и сердце. Если Лайя до этого злилась, то сейчас была просто в ярости. Виды Османской Империи не волновали душу, не захватывали и не поражали, даже несмотря на то, что они с Ноэ оказались на небольшой поляне, в гуще мелькающих светом мотыльков. Маленькие насекомые размеренно кружили в воздухе, не замечая присутствующих, а их зеленое свечение раздражало своим спокойствием. Ее сестру похитил Карниван, а вместо оглушающих криков, Бернелл слышала лишь шуршание листвы и свое неровное тяжелое дыхание. — Ноэ, мать твою! — она обернулась к демону. Тот оглядывался по сторонам, ища что-то за изумрудной порослью декоративных кустарников. — Пожалуйста, перенеси нас обратно! Если это важно, то клянусь, мы вернемся, как только спасем Милли! — И как же ты собралась вернуться, если весь твой план заключается в том, чтобы занять ее место? — Ноэ засунул руки в карманы и посмотрел на нее взглядом, лишенным всякой вины. Он считал, что поступил правильно. Ему казалось, что можно вот так распоряжаться ее жизнью! Она резко развернулась и пошла к тропинке, не проронив ни слова. Хотя то, как стремительно она неслась вперед, вряд ли можно было бы назвать шагом. Сзади зашуршала трава и захрустели камни, сигнализирует о том, что Локид идет следом. — И куда ты собралась? — крикнул он. — Ты говорил, что нельзя касаться иллюзий из прошлого. Вроде как духам это не понравится, да? — истерично хихикнула она, не оборачиваясь. — Значит, если ты не можешь вернуть меня на Землю, я воспользуюсь гневом мертвых. Она перешла на бег, желая заполонить легкие пожаром, лишь бы вытеснить из груди трепещущее волнение. Все вокруг смолкло, лишь ветер гулко гудел в ушах. Но уже через полминуты она врезалась в твердую грудь Ноэ, магически материализовавшегося впереди. — Все, твоя остановочка, Бернелл, — он схватил ее за запястье, одернув, как ребенка. Лайя сжала зубы, попытавшись вырваться из твердой хватки. — До чего ты меня довела? Я выступаю в роли миротворца и здравого смысла! Вот тебе компромисс: я погружу иллюзию в подобие капсулы, и время в реальном мире будет течь очень медленно. — Что это значит? — рыкнула она. — Если мы пробудем здесь час, на Земле пройдет лишь пара минут. Так тебя устроит, неугомонная? Соглашаться не хотелось. Хотелось ломать, крушить и идти напролом. Бежать, сломя голову, не слушая и не слыша никого, кроме собственного голоса, который отчаянно требовал радикальности. Но мысль о том, что так у них будет больше времени, чтобы обдумать план действий, успокаивала. Больше всего сейчас ей требовалась уверенность в том, что ее семья будет в безопасности. — Черт с тобой, — слова сорвались с губ с остатками былого гнева. Ноэ облегченно вздохнул, и они отправились к месту, наполненном эмоциями. Даже Ноэ не знал, что их ждёт впереди. Однако когда они добрались до внутреннего сада дворца, в котором тягуче лились звуки восточной музыки, смешиваясь с гулом разговоров и лязгом посуды, не было ощущения, что они находятся в переломном моменте истории. Султан закатил пир и на нем, кажется, были все хоть сколько-то значимые лица при дворе. Сквозь многочисленные силуэты было сложно разглядеть хоть что-то, и Лайе не могла выцепить ни одного знакомого лица. — И что дальше? — она навалилась на расписную арку, украшенную замысловатыми узорами и турецкими письменами. — Видишь, вон там? — Ноэ указал пальцем на другой конец двора, где за пышным столом, полным яств, восседал Мехмед со знатными мужьями, чьи округлые животы чудом не сносили золоченые кубки со стола. Они смеялись, вскидывали руки с напитками, хлопали друг друга по плечам, словно чему-то радовались. Лайя вдруг вспомнила, что Мехмед планировал отмечать победу в сражении и пригласил на празднование Лале. Но сам султан не веселился. Он лишь скучающе смотрел куда-то в толпу. — У них за спинами есть широкая завеса. Это быстрый путь, если султану потребуется уйти. Нам остаётся только найти дорогу внутри. Потребовалось минут пятнадцать, чтобы разобраться в замысловатых пестрых коридорах, погруженных в полумрак. Тусклое свечение декоративных ламп из тонкого разноцветного стекла лишь слабо дрожало на стенах, играясь с мелкой мозаикой цвета киновари. Когда они наконец нашли нужный поворот, то попали в узкий проход, каменной кладкой уходящий к тем самым шторам. По бокам стояли две деревянные скамьи, а стены были скрыты от глаз густым плющом, плавно перетекающим в зелень пышных кустов блекло-желтых роз. Ноэ взял Лайю за руку, ободряюще сжал и переместил их по ту сторону двора. Они очутились в паре метров от Мехмеда и чудом успели юркнуть за круглую колонну, когда рядом плавно прошли две женщины с подносами фруктов. — Ты сказал, что я сама захочу увидеть это. Что именно, Ноэ? — она вскинула бровь и посмотрела на него сверху вниз. — Я не могу управлять этим полностью. Возможно, это не то воспоминание. Но давай подождем, вдруг что-то случится, — он опустил голову, и их глаза встретились. В ее явно бурлило недовольство, зато его были упрямыми, как обычно смеющимися и… нежными? Они стояли вплотную друг к другу, но шум праздника не сразу позволил услышать, как бьются в двадцати сантиметрах друг от друга два сердца. Как сплетаются их теплые дыхания в остывшем воздухе. Лайя вдруг поняла, как ей не нравится на него злиться по-настоящему, не ради их глупой игры. Ей так захотелось, чтобы они просто насладились здешней атмосферой, вдалеке от проблем и забот. Пили бы терпкое вино, невинно танцевали посреди широкого двора, а потом прятались в кустах, чтобы целоваться, пока не онемеют губы. Но реальность была жестока к их странной и несвоевременной влюбленности. — Хорошо, — выдохнула она, прислонившись щекой к его груди. Ноэ обхватил ее рукой за озябшие плечи, зарывшись второй в густых волосах. Его пальцы нежно массировали пульсирующий затылок, и это движение так успокаивало, что она почти физически ощущала, как отступает тьма, оставляя на месте выжженного сердца лишь теплый сгусток спокойствия. Она может ему верить. Всегда могла. Вскоре низкорослый мужчина в синем одеянии подошел к Мехмеду и шепнул ему что-то на ухо. Тот сразу же вскочил со стула и резко шагнул к завесе, не сказав придворным ни слова. Лайя с Ноэ переглянулись и переместились за ним, вновь оказываясь в маленьком цветущем закоулке. — Добрый вечер, падишах, — Лале стояла на ступени, держа в руках большой сверток. На ней была плотная накидка из зеленого бархата, украшенная цветочными узорами на манжетах и оборках. — Я не могла поздравить вас при всех, надеюсь, вы понимаете. — Лале-хатун, — на хмуром лице тут же появилась улыбка, а два черных глаза заблестели в свете ламп. — Я рад, что вы пришли. Признаться, ваш подарок я ждал больше всех, хотя мне уже успели подарить двух отличных скакунов, несколько новых кафтанов и даже пламенный меч, привезенный из Пассау. — Пламенный? — она помялась на месте, в затем спустилась вниз, прижав к себе портрет, словно прикрывшись им. — Так его называют из-за особой формы. Его лезвие изгибается, словно морская гладь в шторм, — Мехмед убрал руки за спину и сделал шаг к девушке. — Очень опасное орудие, но крайне действенное. Оставляет глубокие раны, которые трудно заживают. Я могу вам показать его в другой день, если хотите. — Разве это не жестоко? — она нахмурилась, слегка пошатнувшись. — Разве вам мало, что льется так много крови в войнах, вы хотите добавить еще больше мучений? Я назвала бы его иначе — меч смерти и страданий! Губы Мехмеда сжались в тонкую линию, но он быстро взял себя в руки, улыбнувшись. — Это всего лишь подарок, милая Лале. Наши бойцы не используют такое оружие. Однако не могу не восхищаться тем, кто придумал эту форму. Искусная работа. Каждый изгиб кузнец вытачивает отдельно, как скульптор, придающий форму обычному камню. Чем не искусство? Она не стала отвечать, лишь отвела взгляд и протянула султану сверток. — Возьмите. Мехмед довольно принял картину и раскрыл плотную ткань, любуясь содержимым. Его лицо все больше озарялось, а глаза изучающе бегали по каждой детали. В его руках был тот самый холст, который уже успела очистить Лайя — портрет Мехмеда в накидке из черно-золотой парчи. — Вам все нравится? — уточнила Лале, прервав звенящую тишину. — Это шедевр, достойный целой империи, — с придыханием ответил Мехмед, наконец подняв на нее взгляд. — Твои руки дороже любого золота и дворцов, Лале. Твоими глазами и мастерством орудует сам Господь, иначе кто бы еще мог изобразить меня таким? — Благодарю. Вы сами пожелали этот наряд, падишах, — она немного склонила голову. — Дело не в наряде, мой тюльпан, — казалось, эмоции захлестнули Мехмеда. Лале еле заметно поморщилась от прозвища, но султан ничего не замечал, возвратив взгляд к портрету. — То, как ты немного изменила позу, сделав меня шире. То, какое выловила выражение лица. Но главное — глаза. В них отражается даже больше, чем я сам надеялся когда-нибудь выразить. — Мне приятно знать, что вам понравилось. Могу я узнать, что вы собираетесь с ним делать? — Конечно. Я собираюсь оставить его тебе на сохранение, — Мехмед поставил полотно на скамью, а затем резко приблизился к девушке, взяв ее тонкие пальцы в свои. — Мне бы хотелось, чтобы ты видела меня чаще и именно таким. Особенно, когда идет война. Не хочу, чтобы разлука была в тягость нам обоим. Поверь, если я буду знать, что ты смотришь на меня каждый вечер, моему сердцу будет спокойнее. Взволновано взглянув в лицо падишаха, Лале резко выхватила руки и отошла назад. — Я не давала вам право заботиться о себе. И не соглашалась на ваши предложения, чтобы вы могли рассуждать о подобном, — ее голос дрожал. — За людей говорят не слова, а поступки. Разве не этому ты меня так долго и упорно пыталась научить? — на его лице не было и толики беспокойства. — Не путайте вежливость с призывом к действию, — она вновь шагнула назад, и на этот раз султан остановился, ухмыльнувшись. — Я не люблю ждать, но готов дать тебе время, Лале. Вижу, как тебе сложно решиться подпустить меня ближе. Хотя я ощущаю, как каждый мой новый шаг навстречу тебя волнует. — Волнует, идиот! Конечно, волнует! — прошипела Лайя, не сумев сдержать эмоций. — Ты же ее пугаешь! — С телевизором ты тоже разговариваешь, Бернелл? — Ноэ ткнул ее вбок. — Да. А еще со всякими чертями. Может, пора в дурку? Лале не ответила султану. Однако дальше случилось то, чего Бернелл никак не ожидала. Мехмед, все еще уверенный в своей победе, предложил девушке потанцевать. Музыка была слабо слышна за плотной тканью штор, но ему, кажется, это ни капли не мешало. Лале приняла приглашение, с каменным лицом, но с убийственной грацией двигаясь вслед за султаном. Ее тело было мягким и пластичным и повторяло каждый шаг Мехмеда с изящной точностью. Наклон, поворот, плавный выпад. На фоне цветущей зелени и желтых полных бутонов они смотрелись, как герои фильмов. Красивые, тонкие, величественные. На очередном повороте Лайя вдруг заметила за одной из колонн внутри дворца Влада. Она тут же одернула Ноэ, указав на стоящую в густой тени фигуру. Казалось, должно произойти страшное, но Влад был непоколебим. Он лишь внимательно наблюдал за танцующими. Подойдя ближе, Лайя поняла — в его глазах нет и толики боли или печали. Лишь какая-то безмолвная грусть, смешанная с вдохновением и спокойствием. — Что происходит? — недоуменно спросила Бернелл. — Хотел бы и я знать… Не отыскав того, что искали, они переместились дальше. Обычно Лайя с Ноэ оказывались посреди безлюдных газонов и садов, а вся обстановка была настолько умиротворенной, что казалось, будто они путешествуют по миру грез. Но не в этот раз. Как только их ноги почувствовали опору, в нос тут же хлынул запах гари, а во рту появился железный привкус. Крики и лязг оружия на мгновение оглушили Лайю, и она машинально прикрыла уши. Она сразу же поняла, что это тот момент, о котором Влад говорил с самого начала. Внутри все сжалось. *** Османская Империя была на пике. Десятки побед против нескольких поражений. Новые вассалы, новая дань — от Эдирне волной по городам расползалась настоящая блажь. Ароматы цветов и кустарников кружили голову, золотисто-бежевые фасады зданий сверкали роскошью и масштабностью, а внутри, опоясанные сотнями искусных сводов и колонн, раскидывались широкие дворы. Могущественный народ стремительно развивался под руководством мудрых и мужественных правителей, которые успешно перенимали опыт других стран, но сохраняли внутреннюю независимость и преданность своей культуре. В столице вино текло рекой. Султан близился к заветной цели — взять и покорить Константинополь любой ценой. Чтобы ослабить сильного противника по указанию Мехмеда возводились крепостные стены в стратегических точках. Важнейшая из них — Румели-Хасар, уже была на финальных этапах строительства. Такая блокада, построенная в узкой части Босфора вкупе с давно возведенной Дарданеллах, дала бы возможность полностью контролировать Босфорский пролив и часть Черного Моря. Ни одно судно не пройдет, не причалив к побережью для досмотра османами и взятия платы. В сотнях метрах друг от друга, в высоких окнах, скрытых за тонкими занавесками, виднелись две фигуры. Мехмед вглядывался в размытые очертания протянувшегося под ногами города, и внутри у него не было ничего, кроме двух горящих и сжигающих все остальное мыслей: могущество и Лале. Первая была сложной, но понятной — победить врагов, покорить Византию и расширить границы влияния. А вторая, напротив, простой, но невероятно запутанной. Эта девушка не давала покоя, сбивала с мыслей, заставляла отвлекаться на мелочи, не допустимые для человека его статуса. С одной стороны, Мехмед хотел завоевать ее не меньше, чем Константинополь. Чтобы Лале пала, подчинилась, стала его без остатка. Но с другой, он понимал, что такое хрупкое и чистое может попросту сломаться под натиском его амбиций. Думалось, что отец был прав, когда говорил: «У тебя есть целый гарем, а ты позарился на это невинное дитя?». Но даже когда мысленно Мехмед ее отпускал, он не мог дать ей полноценной жизни. Ведь если не с ним, то с кем-то еще, а эта мысль была самой невыносимой. Потому султан решил, пусть лучше она будет птичкой в золотой клетке размером с огромный дворец, чем задохнется посреди бесконечного мира в оковах. Что такое любовь, если не истинное милосердие? Лале тоже глядела в окно, но совершенно ничего не видела. Ее плечи слегка подрагивали от пугающих мыслей. Еще полгода назад она почти уверилась в том, что сможет остаться в Османской Империи, чтобы суметь усмирить Мехмеда, даже если ради этого придется пожертвовать любовью. Но теперь, когда султан, несмотря на множественные просьбы, продолжал быть беспощадным и жестоким, Лале понимала — она ничем не поможет. Как бы не был Мехмед влюблен в нее, его страсть к войнам, победам и власти была куда сильнее. Через три месяца Влад должен был вернуться в Валахию и занять престол. Мехмеду нужны были лояльные ставленники и союзники на европейской стороне, и не было лучше варианта, чем отправить туда того, кто проникся Османской культурой. Лале должна была бежать с ним. Она увидит мир, будет с человеком, которого любит, сможет открыто творить… все это казалось сказкой, несбыточной мечтой. Настолько прекрасное завтра отчего-то отдавалось мерзким сгустком волнения сегодня. Но она была счастлива. Оставалось лишь дождаться сигнала и, полностью доверившись любви, шагнуть в неизвестность. Через неделю, когда солнечный диск почти скрылся за кромкой серого горизонта, Лале накинула мантию и аккуратно, чтобы не быть замеченной, пошла к конюшням. Там они с Владом договорились встретиться с дорогим другом, с которым скоро придется расстаться. Деревянная дверь неприятно скрипнула, когда Лале пересекла порог. Обернувшись на звук, Аслан выронил из рук щетку, которой чистил лошадь и дернулся к ней. — Наконец-то! — выдохнул он, подойдя ближе. — Что вы так долго? — Пришлось выслушать лекцию от Шахи-хатун, чтобы ничего не заподозрила. А Влад разве еще не пришел? — Лале заозиралась по сторонам, ища знакомый черный камзол на фоне золотисто-древесных оттенков конюшни. — Нет, — Аслан повел плечом и прикрыл глаза. — Не знаю, почему, но у меня дурное предчувствие. Потупив взгляд, Лале прошла вперед, а затем положила руку другу на плечо и тяжело вздохнула. — Я тоже волнуюсь. Мне так хочется рассказать тебе все прямо сейчас, но будет правильно, если мы с Владом сделаем это вместе. — Ты уедешь с ним? — Аслан тепло улыбнулся и поймав ее удивленный взгляд, положил пыльную широкую руку поверх девичьей тонкой, легко сжимающей его плечо. — Когда я узнал, что Мехмед предложил Владу вернуться, сразу подумал, что ты уедешь с ним. — Так ты знал… что мы близки? — Только глупец не заметит, как вы друг на друга смотрите, — он приглушенно посмеялся. — Знаешь, Лале, я за вас безмерно счастлив. Почти так же сильно, как я буду скучать. Но я стал командиром особой гвардии султана и постепенно двигаюсь к своей цели и мечте. Я всегда знал, что Влад вернется обратно, потому что это его долг и мечта. А твоя… — он вдруг притянул ее к себе и заключил в крепкие объятия, уткнувшись губами в макушку. Голос звучал сдавленно и тихо: — Ласточка не может быть счастлива, пока не начнет летать. Так что если твои крылья — свобода и любовь, то ты обязана ехать. На глазах девушки выступили непрошеные слезы, и она, прижавшись к другу в ответ, спрятала их в грязной хлопковой рубахе. Когда друзья отошли друг от друга, на лицах обоих была робкая улыбка, в которой смешалась радость и печаль, облегчение и вина. — Где его носит? — вздохнула Лале, утерев нос. В этот момент где-то вдалеке послышались истошные крики, а затем такие громкие хлопки, что казалось, будто деревянные стены начали подпрыгивать. Аслан тут же сориентировался, метнувшись к лежащему на стоге сена кафтану и ножнам. Одним движением он проскользнул в легкую броню и закрепил перевязь на поясе, взяв в руки длинный меч. Оцепеневшая Лале смогла моргнуть лишь когда рука друга одернула ее, уведя за широкую спину. — Держись за мной, ясно? — почти шипя произнес Аслан. Девушка лишь кивнула, встав к нему ближе, словно спрятавшись за живой стеной. Вместе они медленно вышли наружу. Чтобы не закричать, Лале закрыла рот ладошкой. В нескольких сотнях метров от них полыхал огонь, охватывая декоративные деревья. Пламя лизало кромки величественных зданий, постепенно переходя на стройные колоннады. В оранжевом свете мелькали маленькие силуэты бегущих людей. Позади друзей заржали лошади, а топот копыт стал отдаваться дрожью в земле. — Напали, — только и сказал Аслан, будто и сам не верил в это. Он оглянулся назад и, убедившись, что султанский дворец не охвачен огнем, забежал обратно в конюшни, протолкнув Лале вперед. — Поедем верхом. Обеспокоенные звери заставляли девушку волноваться лишь сильнее. Раскрыв двери конюшни, ведущие к дворцу, Аслан выпустил всех лошадей, кроме одной. На оставшейся он ездил сам и смог быстро успокоить. Под далекий лязг оружия и усиливающиеся вопли, они выехали в единственное место, где сейчас было безопаснее всего — к султану. Ветер заглушал звуки, а холодные потоки, бьющие по щекам, избавляли от лишних мыслей. Перед глазами Лео была лишь одна точка, к которой он вез их, постоянно пришпоривая лошадь. Лайя же уткнулась в его спину и обхватила руками мощное тело друга так крепко, что не чувствовала рук. — Скорее, внутрь! — один из бостанджи встретил их, размахивая руками. — Что происходит? — Лео помог Лале слезть и прижал к себе. — На нас напали, но не было зафиксировано проникновения на территорию. Думаем, что враг уже был внутри. Хорошо, что вы здесь, госпожа. Падишах направил за вами отряд. Лале вдруг высвободилась из хватки Лео, ее круглые глаза заставили солдата султана взволнованно оглядеть ее с ног до головы, но он не успел задать вопрос. — Влад здесь? Пленник из Валахии? — тут же спросила она. — Через нас не проходил, Лале-хатун. — Аслан, нам нужно вернуться! Ваш корпус там, охвачен огнем, и кто знает, что может сейчас… — Да, вот именно, — оборвал парень. — Я убежусь, что ты в порядке, возьму солдат, и мы пойдем на помощь. — Не могу отдать вам людей, командир, — встрял в разговор бостанджи. — Всех, кого могли, уже отправили. Оставшийся отряд должен охранять султана. — Что за вздор! — Лале вскинула руки. — Чтобы никто не добрался до Мехмеда, нужно пресечь их приближение к дворцу. А битва идет не здесь, а вон там, — она указала рукой на пылающий горизонт. — Мы не знаем нападавших. Есть вероятность, что они могут быть и при дворе. Разговоры были неуместны. Никто из личной армии султана не мог покинуть пост и сопроводить девушку, потому Аслан сам повел Лале к Мехмеду, ибо знал, что там сейчас ей безопаснее всего. В коридорах было непривычно пусто, лишь на некоторых поворотах им встречались гвардейцы. Ни служанок, ни прислуги, которых обычно можно было увидеть на каждом углу. Аслан был начеку, предварительно оглядывая проходы, прежде чем идти дальше. Лале лишь молча следовала за ним, хотя внутри все полыхало. — Куда направляетесь? — раздался тяжелый голос сбоку. Из тени вышел еще один бостанджи, положив руку на саблю, висящую на бедре. — Ищем падишаха. Лале-хатун должна остаться с ним, — ответил Аслан. — Идите за мной, — он развернулся и сделал шаг вправо. — Разве нам туда? — Лале взглянула на друга, который тоже напрягся. Речь и движения человека не были похожи на армейские, и Аслан начал тихо доставать меч из ножен. — Не советую, рыжий, — хриплый голос донесся сзади, разносясь эхом по коридору. Обернувшись, они поняли, что окружены. Перед ними стояло четыре мужчины, но не в форме бостанджи, а в тренировочных потрепанных кольчугах. Отодвинув Лале к единственной стене рядом, Аслан полностью отгородил ее от незнакомцев, встав в стойку. — По хорошему не хочешь, значит? — ухмыльнулся стоявший впереди мужчина. Люди за ним начали переговариваться не незнакомом языке. — Он сказал, что девчонка — какая-то хатун, — человек в форме дворцового гвардейца подошел ближе. — Кто такая? Кем-то султану приходишься? Незнакомец сделал еще один шаг, и тогда Аслан нанес удар, от которого мужчина чудом остался невредим, в последний момент отпрыгнув назад. — Ах ты сволочь, — прошипел он. В слабо освещенном коридоре Аслан выглядел, как лев, охраняющий львицу. Его рыжие волосы мерцали в тусклом свете ламп. Легкая броня придавала ему подвижности, а меч ожил, точно продолжение руки. Холодные взгляды нападавших выражали решимость, на губах двоих проступила улыбка. Здесь, в закрытом пространстве, они были уверены, что легко справятся с глупым юнцом, решившим погеройствовать. Как только незнакомцы стали совершать выпады в попытке подобраться ближе, Аслан принялся парировать удары, заставляя нападающих отступить. Его меч метался, словно молния, а от многочисленных ударов срывались искры. Лале со страхом и восхищением наблюдала за плавностью движений друга и больше всего ей хотелось встать с ним рядом плечом к плечу, чтобы помочь. Но отсутствие оружия и навыков вынуждали лишь периодически отскакивать в стороны, скрываясь от тянущихся к ней рук. Поняв, что встретились с искусным бойцом, незнакомцы заняли более выгодные позиции. Аслан знал, что долго в таком неравном бою не продержится, поэтому решил действовать точечно. Его меч рассек воздух, направляясь на человека в форме бостанджи, но в последний момент он перехватил орудие и, пригнувшись, полоснул одного из нападавших от середины живота до груди. Под проткнутой кольчугой тут же появилось кровавое пятно, быстро расползающееся по серой куртке. Мужчина вскрикнул, бросив меч и отошел в сторону, зажимая рану ладонью. Мечи продолжали звенеть в воздухе. Выверенные движения Аслана были похожи на искусство, в котором война смешалась с плавностью танца. Каждый удар в этой битве был решающим, и парень не имел права на ошибку. В яростном прыжке Аслан насквозь пронзил одного из незнакомцев, который было схватил Лале за руку, таща за собой. Оттолкнувшись от умирающего ногой, Аслан одним движением вытащил окровавленный меч и тут же вернулся на позицию. В глазах щипало от жара и солености попавшей в них крови. Волосы, плохо убранные в хвост, липли к потному лицу. В очередной раз отражая атаку, Аслан почувствовал, как вспыхнуло болью плечо. Удар прошелся по касательной, разрезав плотную кожу камзола, но времени на передышку не было. Сталь вновь закружилась в смертельном танце. Персиковая мозаика на полах окрасилась в алый. Аслан потерял счет времени и мелким царапинам на руках и ногах. Горячие брызги окропили его лицо, когда пал третий мужчина. Тот с хрипом пытался ловить воздух, но вскоре стал задыхаться от льющейся по горлу крови. Оставались двое — тот, что в форме бостанджи и самый крупный из четверки. Усталость отдавалась пульсом на шее и щеках, и Аслан чувствовал, что покачивается на ногах, не в силах держаться ровно. Тело болело, саднило и хотело одного — защитить, уничтожив тех, кто посмел стать угрозой для дорогого человека. Следующая атака Аслана пришлась в руку незнакомца, но сталь лишь слабо порезала кожу, не нанеся серьезного урона. А его собственное плечо вдруг невыносимо зажгло — новая рана, но на этот раз глубокая, чуть не заставила выронить оружие. Стоящая у стены Лале незаметно взяла упавший к ее ногам меч одного из нападавших и хотела помочь другу, неумело размахивая тяжелым оружием. — Уходите! — крикнула она. Сменив позицию, Аслан вновь загородил ее собой, и в этот момент чужое лезвие, упущенное из виду, оставило длинную глубокую рану на ноге, вынуждая упасть. Меч Лале был выбит из рук одним ловким движением, а ее щека засаднила от размашистого удара. Дворец вновь погрузился в тишину, в которой отчетливо слышались тяжелые дыхания и короткий женский всхлип. — Лале… — прохрипел Аслан, силясь подняться. — Беги. Здоровой ногой он попытался оттолкнуть мужчину в форме гвардейца, а рукой крепко ухватился за лодыжку второго. Пинок в ребра заставил скрючиться от боли. Лале нависла сверху, беря лицо друга в руки. — Аслан, смотри на меня, хорошо? — она ловила его мутный взгляд, заставляя сфокусироваться. — Все будет хорошо… — бегло поцеловала в лоб и встала, оборачиваясь к нападавшим. — Вы — животные! — Говори, кто такая и кем приходишься султану, иначе мы твоего рыжика добьем окончательно, чтобы не мучился, — бостанджи подошел к ней, грубо взяв в окровавленную руку маленький подбородок. — Я кузина султана Мехмеда Второго, — выплюнула она. — Если мой друг или я погибнем, ваши мучения будут такими ужасными, что вы пожалеете, что не напоролись на собственный меч! — Так значит это за тобой султан отправил целый отряд? Занятно, — крупный мужчина посмеялся, выплевывая на пол слюну, смешанную с кровью. — Тогда веди нас к своему королю, языкастая. Условия те же — будешь отнекиваться, убьем сначала дружка, потом тебя. К ее шее был приставлен кинжал, а спина оказалась плотно прижатой к холодной гвардейской броне. Позади, закинув одну руку Аслана на плечо и буквально таща его за собой, шел второй незнакомец. Когда они подходили к нужному коридору, то на пути выросли две мощные фигуры настоящих гвардейцев. — Передайте своему султану, что его ненаглядная Лале у нас. Мы будем вот тут, — мужчина указал на ближайшую комнату и медленно, спиной назад, стал двигаться к ней. — Если не придет один в течение десяти минут, мы ее убьем. В пустой комнате, предназначенной для чаепитий, время тянулось и давило на виски. Мысль о том, что произойдет, если Мехмед не придет, висела в воздухе, но Лале всячески отгоняла ее от себя. Она еле уговорила врагов позволить ей перевязать Аслану бедро, чтобы тот не умер от потери крови. Нежные пальцы пропитались густой горячей кровью и непослушно дрожали, когда она завязывала на ноге друга кусок плотной занавески. Ему нужна была срочная помощь. Видя то, как Аслан медленно обмякает и угасает, в душе что-то стремительно угасало вместе с ним. Когда в дверь постучали, Лале тут же схватили, а горло вновь почувствовало холод вражеской стали. — Если кто-то зайдет с султаном, я зарежу девчонку. Дверь отворилась, и в лунном свете, растворенном в желтизне ламп, показалась статная фигура Мехмеда. После того, как все для Лале окрасилось в красный, золотая парча на его накидке выглядела, как насмешка. Но он пришел за ней один. Позади падишаха тут же появилась крупная фигура незнакомца и толкнула его в спину, заставив сделать шаг вперед. Лицо Мехмеда вспыхнуло яростью, когда он остановил свой взгляд на окровавленных руках лже-бостанджи, крепко сжимающих тощее тельце Лале. Ее искусная накидка была покрыта пылью и темными пятнами, а на лице, кроме капель чужой крови, сияло синевато-красным пятно от удара. — Кто вы такие? — сквозь зубы спросил Мехмед. — Меня зовут Йозеф, падишах, — мужчина крепче прижал Лале к себе и притворно поклонился. — Отпусти ее, и я пощажу тебя, — сказал Мехмед, переведя на него взгляд. — Зачем тебе эта девица? У тебя их целый гарем, — Йозеф усмехнулся. — А эта уже меченая мной. Гляди, какой фингал поставил. Мехмед дернулся вперед, но был остановлен стоящим сзади. — Тише-тише. Ты, может, и ловок, падишах, но острие ножа всяко быстрее. — Что вам нужно? Золото, дворцы, лучшие скакуны? — А во что ты оцениваешь жизнь этой красавицы? — Йозеф схватил Лале за волосы и приподнял ее лицо. — Ты получишь все, что хочешь, — Мехмед скривился, видя, как лицо возлюбленной искажается от боли. — Хорошо. Но я хочу, чтобы ты убедил меня в том, что она тебе дорога. Что девица значит для великого султана? — К чему это? — Мехмед раздраженно повел плечом. — Я уже обещал тебе все, что душе угодно. — Часто ли удается заглянуть в душу такого великого человека, а? — Йозеф разразился хохотом. — Все думали, что Мехмед Второй, Владыка Смерти непоколебим, но он так глупо один пришел за какой-то девкой. — Это моя будущая жена. — Знаем мы сколько жен может быть у султанов. Мехмед гневно вздохнул, но, взглянув на лицо Лале, которая, закрыв глаза, неподвижно стояла в руках убийцы, он ответил: — Эта женщина — единственная, кого я любил и люблю. Ни одна одалиски не вызывает во мне и толики тех чувств, что она, — голос Мехмеда дрогнул впервые за три года. — Я хочу, чтобы Лале стала моей первой и последней женой, матерью моих детей и всегда стояла подле меня. —Хорошо, очень хорошо. А теперь умоляй меня пощадить ее, — Йозеф легко коснулся острием кожи на женской шее и по ней потекла тонкая струйка. Сжав зубы, чтобы не вскрикнуть, Лале открыла глаза и встретилась со взглядом, полным невообразимой злости, отчаяния и печали. Она никогда еще не видела Мехмеда таким обеспокоенным и загнанным в угол. — Прошу, отпусти ее, — начал Мехмед, склонив голову, а затем встал на колени. — Перед взором Аллаха я умоляю тебя сохранить ей жизнь. — Замечательно, — ответил Йозеф. — Но, кажется, Аллах тебя покинул, великий султан. Когда Мехмед поднял взгляд, то увидел лишь искру страха в глазах Лале, а затем кинжал с поразительной легкостью перерезал девичье горло. Руки, державшие ее, разомкнулись, и девушка схватилась за шею, безмолвно открывая и закрывая рот. Хлынувший поток крови был настолько сильным, что попал на руки Мехмеда, неосознанно протянувшиеся к ней. Светло-голубое платье под накидкой стремительно краснело, словно забирало краски с прекрасного лица. Лале начала падать, и падишах подхватил ее тело, прижимая к себе. Он что-то неразборчиво шептал, пытаясь успокоить, как если бы девушка нечаянно проткнула иголку пальцем. Все вокруг погрузилось во тьму. — Дай ему еще минуту на осознание, а потом зарежь ублюдка, — Йозеф обтер руки о ткань брюк. Дверь резко распахнулась, а за ней в комнату ворвались бостанджи. Мужчину, стоявшего у дверей тут же пронзили клинком. Йозеф было бросился с кинжалом на Мехмеда, но на полпути в его сердце вонзилась стрела. Два тела с грохотом упали на пол. — Падишах, вы не ранены? — один из гвардейцев опустился к Мехмеду и отпрянул, когда по комнате пронесся истошный вопль. Казалось, что этот крик боли и отчаянья слышал весь Эдирне, содрогаясь вместе со своим правителем. — Приведите ведьму! Живо! — чуть ли не задыхаясь произнес султан. Когда в комнату вошла женщина средних лет, с густыми черными волосами и светло-голубыми глазами, ярко подведенными черным, Лале уже лежала рядом с Асланом. Оба были бледны и неподвижны. Оба были почти мертвы. Мехмед тут же вцепился в руку ведьмы, заводя ее внутрь. — Исцели ее. Я знаю, что ты можешь! — в обезумевших карих глазах читалось лишь отчаянье. — Я дарую тебе все, что захочешь. Свободу, богатства, власть, земли… только спаси ее! Женщина сощурилась, оглядев падишаха, а затем кивнула. — Хорошо, я помогать, — произнесла на ломанном османском. — Принести мне свеча, вода и земля. Стоявшие в комнате бостанджи дернулись в стороны, ища необходимые предметы, а Мехмед разбил один из горшков, зажав в кулаке горсть влажной почвы. Женщина начала ритуал, и свеча в ее руке вспыхнула, как по волшебству. Гвардейцы неодобрительно следили за каждым ее движением, а падишах наблюдал за Лале, предвкушая, как та откроет глаза. Женщина начала что-то шептать грудным низким голосом, и по комнате пронесся вихрь, захлопнув входную дверь. Кусочки земли запрыгали на каменной поверхности, а вместе с ними затряслись стены и вся мебель. Глаза ведьмы закатились, а белки налились кроваво-красным. — Tenebrae, da virtutem. Animam mortuam cum vivo iungo. una pendent ab altera. Lux exeat. Tenebras omnes pascit. Duas animas in tua potestate pono. Spiritus eius patiatur in aeternum, donec in huius virginis spiritu salutem inveniat. Per centena millia dierum ac noctium, —произнесла она, словно в трансе. Мехмед увидел, что рана на шее Лале затягивается, будто кто-то обратил время вспять. Через пару мгновений на теле девушки не осталось ни единой царапины, а потом она вдруг распахнула глаза и глубоко вздохнула. Упав на колени, падишах взял ее ладони в свои и прислонил их к щекам. — Лале, — произнес он на выдохе. Но ее глаза тут же закрылись, а рана на шее появилась вновь и стала кровоточить еще сильнее. Тело девушки похолодело, как если бы она была мертва уже пару часов. — Что… что ты сделала, ведьма? — Воздать по заслугам, мальчик, — она с трудом поднялась, покачиваясь. — Я убью тебя. Ты будешь страдать днями. Нет! Месяцами, перед тем, как наконец сможешь лишиться дыхания! — руки султана сомкнулись на жилистой шее. — Это не помогать тебе, — прохрипела она. — Ответь мне, что ты натворила? — Не быть тебе спокойным, покуда смерть девочки на руках. Из-за тебя погибнуть это дитя. И ты не найти покой, пока она тебя не простить и не полюбить. Пока ее душа не отдавать тебе часть своей темноты, будешь ты вечно страдать, — с каждым словом на лице женщины улыбка становилась все шире. — Будешь страдать, как страдать наши дети и люди, которых ты погубить. Боль за боль, султан. Смерть за смерть. Ее слова были пустотой, не имеющей значения. Смысл растворялся в едком железном запахе крови, въевшимся Мехмеду под кожу. Посмотрев в глаза ведьмы, но увидев в зрачках лишь пустоту собственной души, он со всей силы сдавил ее шею. Резкий хруст, а за ним — еще одно остывающее тело рухнуло на залитый кровью пол. *** Когда Влад вместе с одним из отрядов добрался до дворца, то спешился у ворот, спросив: — Лале-хатун здесь? — Да. Прибыла с Асланом. Тяжесть тут же растворилась, позволив сердцу свободно забиться. Свежий воздух наконец вытеснил из легких спертый и едкий запах гари, крови и смерти. Оставив сослуживцев позади, Влад бросился во дворец, чтобы увидеть самых близких ему людей. Когда на город напали, он шел к ним навстречу, в конюшни, ставшие традиционным местом встреч. Первое, что он услышал — женские крики со стороны школы. Не раздумывая Влад бросился туда. Он ожидал увидеть все, что угодно, но не огромный отряд людей с оружием и факелами. Нападавшие поджигали деревья и дома, резали всех, кто носил форму. Вскоре небольшое пятно битвы разрослось до огромной полосы, охватившей всю линию за крепостными стенами. Желание Влада вернуться к Лале разбилось об ужасные звуки детского плача, доносящиеся со стороны школы. Несмотря на то, что чужаки не нападали на мирное население, огонь действовал без разбора. Только убедившись, что ситуация стабилизировалась, Влад с небольшим отрядом отправился к дворцу, по пути остановившись у конюшен. Как он и полагал, внутри никого не было. Он не сомневался, что в случае опасности Аслан бы отвез Лале под защиту бостанджи, но в груди беспокойно грызла мысль, что там могло быть небезопасно. Но теперь он успокоился. Во дворе дворца было тихо и не было видно ни единого следа сражения. И только зайдя в левое крыло, Влад вновь ощутил липкое волнение. В одном из коридоров лежало три окровавленных тела. Он остановил бегущего Бостанджи, спросив, что произошло, но тот лишь неопределенно помотал головой, ответив «беда». Влад безошибочно нашел нужную комнату. Рядом с ней стояла куча гвардейцев и несколько девушек из гарема, тихо всхлипывающих друг другу в плечи. — Туда нельзя, — остановил его бостанджи. — Кто там? — он скинул с плеча тяжелую руку. — Падишах и Лале-хатун с командиром особой гвардии. На этих словах Влад ринулся в сторону двери, оттолкнув всех одним резким рывком. Ворвавшись внутрь, он несколько раз проморгался, так как в глазах зарябило от обилия красного. Сначала взгляд выцепил двоих мужчин, тела которых лежали друг на друге у самого выхода, а за ними — осевшую на пол фигуру Мехмеда. Но самым ужасным было то, что находилось за его спиной — два бледных тела. Не было необходимости подходить ближе, чтобы узнать, кто там лежал. Влад всегда мог издалека приметить рыжую копну волос, а Лале он знал во всех деталях, от каждого ее мягкого изгиба до родинок и впадинок… Эмоции стали сменяться, как цвет неба на закате. От серой опустошенности и печали до блекло-желтого неверия, от желания вонзить в себя кинжал, лежавший неподалеку от Мехмеда до темно-красной ярости и ненависти. Но сил хватило только на то, чтобы опуститься рядом с султаном, взглянув на родные лица, теперь похожие на каменные изваяния. Руки Лале и Аслана были сплетены, а на губах застыла неестественная слабая улыбка. — Я хотел, чтобы она стала моей женой, — вдруг сказал Мехмед. — Она любила меня, я знаю. Так боялась себе признаться… А я не уберег. Эти слова заставили его сжать кулаки. Владу нестерпимо хотелось ударить Мехмеда и продолжать бить, пока не кончатся силы. Напавшие желали Мехмеду смерти и пришли сюда из-за него — в этом он убедился, слыша лозунги на венгерском языке в разгаре сражения. Смерть Аслана и Лале была на его руках. Каждая сегодняшняя смерть была по его вине. Но когда он взглянул на осунувшееся лицо султана и выловил во взгляде бесконечную вину и сожаление, то решил, что лучшим наказанием для этого ублюдка будет уверенность в том, что он погубил свою будущую жену. Мехмед не заслуживал и толики облегчения от осознания, что Лале никогда его не любила. От понимания, что она собиралась сбежать в Валахию. От этих мыслей все внутри него самого рассыпалось прахом. Влад коснулся холодной ладони Лале в надежде, что та привычной дрожью отзовется на касание. И, кажется, только сейчас, глядя на родные лица, он начал осознавать — их больше нет. Влажные щеки почувствовали прохладу. Через тонкую пелену слез Влад вдруг ясно увидел, что его жизнь переплелась с их судьбами невидимыми нитями. Это были победы и неудачи, которые они неизменно проходили вместе. Мечты и сомнения, в которых они были друг для друга путеводной звездой. Это были любовь и дружба, неотделимые друг от друга. Аслан и Лале заменили ему семью, стали теми, кто помог твердо стоять на ногах и видеть за серой пеленой утраты и ненависти к миру броские очертания человеческого счастья. В улыбках, глупых шутках и ободряющий прикосновениях, в безграничной верности и преданности, когда каждый знал, что мир может перевернуться тысячу раз, но их пальцы окажутся крепко переплетены и удержат от любого потрясения. И теперь, чем дольше он вглядывался в их бледные неживые лица, тем отчетливее понимал, что все это стало лишь тенью, брошенной на стену времени. Все, что осталось от его души, остывало вместе с любимыми людьми, с которыми Влад даже не успел попрощаться. *** В минуты, когда грудь прожигало особенно сильно, Карниван неизбежно возвращался в эту маленькую комнату. Вокруг были лишь серые стены и огромное кресло, стоящее напротив того, что помогало слегка приглушить невыносимую боль. Это был его портрет. Далекий, уже почти незнакомый, но все же его. Он был красив. Могущественен. Умел любить. Жил. Красный бархат был ему к лицу, но не отражал его внутренний стержень также безупречно, как золото, блестящее на глубоком черном. Но это лицо… его лицо, отраженное через призму видения женщины, которую он любил, спасало лучше всего. Жгучее пламя внутри отступало, когда Карниван представлял, как сосредоточенно Лале выводила каждый изгиб и морщинку, как смешивала краски, чтобы подобрать тот оттенок черных глаз, в котором виднелось бы яркое пламя. За пять сотен лет он почти забыл имя, данное ему при рождении и самого себя. Мехмед. Владыка Смерти. Завоеватель. Великий султан. Все это померкло во времени, как умершая звезда на бескрайнем небесном полотне. Как он надеялся, что Лале действительно вернулась… ведь тогда он смог бы избавиться от проклятья, которым давным давно наградила его ведьма. Но всего пары встреч хватило, чтобы понять — это не она. Неловкая, невежественная, лишенная всякой грации, которая когда-то покорила его сердце. Однако в этой девушке все еще жила спасительная тьма, а потому Карниван решил, что заберет ее. Если не по воле этой Лайи, то силой. И тогда впервые за сотни лет страданий он наконец сможет дышать, не чувствуя, будто легкие всякий раз протыкают толстыми иглами, а сердце сжимают металлическими тисками. Он наконец сможет вернуться из вечной тьмы.