Сверххищник

Кевин чувствовал себя полностью опустошённым. Это не было фигурой речи. В нём в буквальном смысле не осталось ничего. По ощущениям, он не ел уже минимум неделю, и похитители не давали ему воды. Зато его заставляли мыться каждый день. И только во время адского душа под бешеным напором из трёх труб Кевин мог вдоволь напиться. Без этого он бы совсем обессилел. Хотя в последние пару дней ему и так было тяжело держаться на ногах. Он был истощён. Кроме того, было ещё кое-что, самое отвратительное. Вопреки опасениям, его не насиловали. По крайней мере, не так, как он ожидал. Один из похитителей, молодой, каждый вечер приходил в ту странную, выложенную белой плиткой комнату, где держали Кевина, и ставил ему укол, от которого Кевин чувствовал ужасное, болезненное возбуждение. Эффект был чрезвычайно сильным и держался долго. И было неважно, насколько Кевин того хочет, похититель всё равно заставлял его кончать. Под дулом пистолета это было особенно сложно, и разрядка не приходила иной раз чуть ли не по часу (или ему только так казалось). У него были мозоли, яйца болели, руки и ноги сводило судорогой, но альтернатива в виде пули в лоб также не прельщала. Похититель смотрел. Он не касался Кевина сам, за исключением краткого мгновения, когда делал укол. И даже тогда похититель всегда был в перчатках. Он как будто брезговал дотрагиваться до Кевина и избегал любого пересечения. Если бы не этот жадный взгляд, неотрывно следивший за ним во время каждого сеанса очищения, Кевин решил бы, что противен похитителю. Но тот смотрел, не двигался с места всё то время, что требовалось Кевину, никогда не отлучался, пока он не закончит, и иногда краем глаза Кевин замечал, что свободной от пистолета рукой тот тоже гладил себя. Ненавязчиво, как бы скрываясь, но часто. Кевин не знал, что задевает его сильнее — это или те унизительные прозвища, которыми его одаривал второй похититель позднее, во время мытья. Пидор. Педовка. Пидрила. Петушара. Падаль. Гнойная мразь. Шлюха и жопошник. Вот лишь часть, далеко не полный список. Кевин выслушивал это каждый день. Никакого больше интереса второй похититель к нему не проявлял. Лишь раз, на второй день заключения, заставил сосать его член, который в итоге так и не встал, как бы Кевин ни старался. За это он получил рукояткой пистолета по лицу, смачный харчок и ещё несколько оскорблений в придачу. Больше колясочник его не домогался. Кевин сбился со счёта, сколько именно дней уже провёл здесь. Его ощущение времени сильно притупилось. В комнате не было окон, никакие посторонние звуки сюда не проникали. Даже кормёжки, по которой можно было бы ориентироваться, не было. И только когда его выводили мыться, Кевин слышал в отдалении что-то, похожее на мычание стада. Но он не был уверен, что не путает с какими-нибудь сигналами — звук доносился еле-еле и глушился стенами. Кевин не знал, как долго это продлится. Если поначалу он был уверен, что его похитители намерены получить выкуп или выдвинуть какие-то условия его матери, то теперь окончательно утратил надежду. Этих людей явно не заботила его сохранность. Так обращаются не с ценным пленником, а в лучшем случае со скотом. Нет. Даже к скоту относятся лучше. Его хотя бы кормят. Кевина же ждала судьба никчемного одра, отданного на убой. Его уже не спасут.

***

Слежку Лестат заметил почти сразу. Это ничего не говорило о профессионализме наблюдателя. Нет, вообще-то, скрывался он весьма неплохо. Другой, пожалуй, и не обратил бы внимание. Щелчки в домашнем телефоне тоже были на грани слышимости. С точки зрения человеческого уха, разумеется. С точки зрения Лестата грохот в трубке и постоянный запах чужака выдавали наблюдение мгновенно. Что ж, стоило ожидать, что Кроуфорд не оставит попыток выследить Ганнибала через него. Неясно, планировал ли он это изначально или насторожился после случая с Катариной, но Кроуфорд явно вознамерился поймать Ганнибала и вбил себе в голову, что тот обязательно придёт за Лестатом. До тех пор, пока Лес не поймает Вирджинского Вампира, это не имело значения — едва ли Ганнибал настолько глуп, чтобы попасться в очевидную западню. Он, безусловно, понимает, что о его интересе в Бюро не знает разве что уборщица. На самом деле, как подозревал Лестат, его выходка, напротив, была призвана привлечь максимум внимания именно к Лестату, чтобы ФБР бросило как можно больше агентов на наблюдение за ним и упустило из виду какую-то другую цель. И это будет не Чиллтон и не Грэм — конечно, на них Ганнибал точно затаил добро, но и это также слишком очевидно. Нет, так Ганнибал рисковать не станет. Он начнёт с кого-то менее заметного, кого могли забыть. А к интересным жертвам, вероятно, вернётся, когда ему составит компанию один молодой, крайне привлекательный и якобы умирающий юноша. Лестат кисло улыбнулся своим мыслям. Он до сих пор так и не решил, должен ли рассказать Ганнибалу правду. Тем более что известный ценитель прекрасного Ганнибал наверняка будет против обращения, когда узнает, что в таком случае ему придётся на сотни лет забыть о солнце. Точнее, если он об этом узнает. Об этом же можно рассказать и постфактум. Ганнибал будет зол, но… разве Лестат не стоит того? Однако всё это отвлекало от расследования. Лестат становился рассеянным и слишком часто погружался в собственные мысли, чтобы Кроуфорд не обратил на это внимание. Грег был в больнице, а Брук намертво отказался находиться в одном помещении с «этим психом, который дрочит на Лектера» (Лестат не обиделся, честно, в конце концов это же было правдой). В результате большую часть дня Лестат провёл в кабинете Кроуфорда под его непосредственным наблюдением. Начальник запретил соваться к Франклину на ферму, пока у них не будет хотя бы одного весомого доказательства. И вот так всё расследование зависло в ожидании результатов опознания. Осмотреть голову должны были две семьи. Два пациента Лектера одинаково подходили под время и место — Лектер вёл обоих параллельно, и оба они пропали примерно 8 лет назад. — На работу Лектера не похоже, — задумчиво заметил Кроуфорд, изучая снимки самой головы и среза, сделанные Джонстоном. — Слишком неаккуратно. — Так он и сам сказал, что это жертва Вампира, — Лес пожал плечами. Ему-то всё было очевидно. — Сказать он мог что угодно, — отрезал Кроуфорд. После случившегося он реагировал на любые проявления доверия в адрес Ганнибала ещё более остро. Это начинало походить на паранойю. — И тем не менее в данном случае мы явно имеем дело не с его жертвой. Это жертва нашего Вампира. Кто-то из этих двоих состоял в любовной связи с нашим убийцей. Будем надеяться, он назвал его имя не только своему психоаналитику, но и кому-то из членов семьи. — К сожалению, это маловероятно, — Кроуфорд вздохнул. — Не все ведут себя так откровенно, как вы. Большинство предпочитают скрывать гомосексуальные наклонности. Один из двоих вообще был женат. — Но вы не исключили его как возможную жертву, — Лес пропустил мимо ушей выпад в свой адрес, наконец-то целиком сосредоточившись на деле. — Не исключил, — подтвердил начальник. — Повторюсь, многие предпочитают скрывать. И для этого женятся в том числе. — Когда их родственники будут здесь? — Жена и брат Распайла будут к пяти часам. У Гамба родственников почти не осталось, только дед, который его растил. Гамб видится мне более вероятной жертвой, по психотипу он больше похож на того, кто мог бы вступить в отношения с психопатом, — отметил Кроуфорд. — А Распайл больше похож на того, кто обратится к психоаналитику для решения личных проблем, — возразил Лестат. — Гамб ведь попал на сеансы к Лектеру не добровольно, а по предписанию суда — из-за проблем с агрессией. — Да, была жалоба от его бывшей работодательницы. Она же сообщила о его исчезновении. — Лектер, конечно, любого раскрутит на откровения, но он также сказал, что жертва боялась своего любовника. У Гамба были проблемы с агрессией. Он бы не боялся. Он бы отвечал ударом на удар. — Верно. И всё же подождём результатов опознания. Нет смысла гадать, кто из двоих больше похож на жертву — они оба могут ею быть. — А пока ищем возможные связи обоих с Франклином? — Да. На семьи надежды мало, а времени не так много. Кевин Рут ещё может быть жив. А если нет, то Вампир уже ищет новую жертву. Чем быстрее мы найдём доказательства, тем у нас больше шансов спасти чью-то жизнь.

***

Ганнибал обвёл комнату скучающим взглядом. — Вы сказали, я не могу влюбиться. — Полагаю, так и есть, — Алана в задумчивости постучала ручкой по блокноту. Ганнибал посмотрел прямо на неё. Доктор Блум выглядела великолепно, как и всегда. Строгий белый брючный костюм, подчёркивающий длинные ноги и крутые бёдра, гладкие блестящие чёрные волосы, красная помада, ярко выделяющаяся на белой коже. Такая чистая идеальная красота. Ганнибал вовсе не был асексуалом, ему было прекрасно знакомо чувство вожделения. Однако он никак не мог представить, чтобы это чувство было направлено на кого-то вроде Аланы Блум. Он бы скорее предпочёл сохранить Алану как статуэтку и любоваться ею в своей галерее. Вот если бы он интересовался таксидермией… — И почему же вы так считаете? — полюбопытствовал он, возвращаясь к теме беседы. Алана холодно улыбнулась. — Любовь требует самопожертвования. Отказа от собственного эгоизма, от своих прихотей. Психопаты на подобное не способны. — Психопатия — диагноз Чиллтона. Вы, помнится, никогда его не подтверждали, — заметил Ганнибал. Его это ничуть не задевало. Скорее, напротив, ему было интересно услышать мнение доктора Блум — Ганнибал искренне считал её более квалифицированным специалистом, чем его бывший сокурсник. — Это могло помешать нашему с вами общению, — поделилась Алана. Ганнибал мягко рассмеялся. — Значит, всего лишь профессиональный расчёт… Я уже говорил, что вы меня восхищаете? Это было чистой правдой. Доктор Блум оставалась такой же прямолинейной, какой была всегда, несмотря на отсутствие спасительной стены между ними. В этом было её приятное отличие от трусливых лицемеров вроде Пола Крендлера. Тот визжал как свинья, когда Ганнибал навестил его. Алана же даже не споткнулась. Спокойно вошла в комнату, где её ждал Ганнибал, поставила сумку на стол, налила себе виски, предложила ему — и опустилась во второе кресло, как будто ничего из ряда вон не произошло. Обычный сеанс. Обычный клиент. Алана слегка опустила голову. В этом жесте была издёвка и благодарность одновременно. Она оценила комплимент. — И всё же я с вами не соглашусь, — продолжил Ганнибал, отсмеявшись. — Я не думаю, что любовь обязательно связана с жертвами. Разве смысл любви не в том, что вам хорошо с человеком и вы хотите оставаться с ним как можно дольше? Если вы пожертвуете собой, вам обоим вряд ли будет хорошо. — Рассуждая, Ганнибал активно жестикулировал. Его пальцы скользили по воздуху, как по тканой материи, и доктор Блум невольно следила за ними. В этом была своя магия. Ганнибал меж тем продолжал: — Разве любовь не должна приносить удовольствие? Вся её биохимия направлена именно на это. Стимулировать вас, заставлять проводить как можно больше времени с объектом своей влюблённости. Смотреть на него. Трогать его. Заниматься с ним сексом. Дофамин вырабатывается даже при взгляде на изображение, без личной встречи. Запах другого человека начинает действовать на вас как наркотик. Жертвенная любовь не очень вписывается в эту стройную картину, не находите? — Что ж, такое мнение имеет право быть, — признала Алана. — Но не могу не отметить, что вы, как обычно, смотрите на всё через призму своего гедонизма. — Разве это плохо? — Нет, не плохо. Всего лишь общественно неодобряемо, — Алана улыбнулась. Ганнибал усмехнулся в ответ. — Не вижу ничего хорошего в обществе, которое возводит страдание в культ. — Отрицание общепринятых ценностей также характерно для психопатов, — напомнила Алана. — Верно. Однако не могу не отметить, что подобный тон в общении с пациентами также общественно неодобряем. Вы не стремитесь соблюдать нормы общественной морали и психиатрической этики, доктор Блум. Значит ли это, что вы — тоже психопат? — хитро прищурился Ганнибал. — Как и большинство психиатров, — Алана невозмутимо пожала плечами. Устойчивость к его манипуляциям была одной из причин, почему в конечном итоге Ганнибал так и не сменил психиатра за все восемь лет. — Это ведь не секрет, что в нашей профессии процент людей с психологическими проблемами выше, чем в других сферах. Разве есть лучший способ найти ответ на свои вопросы, чем сделать поиск этих ответов своей профессией? Ганнибал кивнул, признавая её правоту. — И потом, — продолжила доктор Блум, — общественная мораль и психиатрическая этика обычно не учитывают ситуации, когда пациент планирует убить своего врача. Думаю, можно сделать поправку на это маленькое обстоятельство. — Думаете, я убью вас? — Ганнибал внимательно посмотрел на Алану. — Разве вы здесь не для этого? — доктор Блум скептически хмыкнула. — Только не говорите, что зашли просто поболтать с коллегой. Ганнибал улыбнулся. — Нет, не просто поболтать… Но ваше экспертное мнение мне бы очень пригодилось. В конце концов, вы правы: мои взгляды на чувственную сферу жизни весьма отличаются от общепринятых. На этот раз Ганнибал действительно мог собой гордиться. Впервые за восемь лет ему удалось удивить Алану Блум. — Вы что же… — она замолчала, взвешивая свои слова, не уверенная в том, правильно ли его поняла. — Вы что же, действительно хотите обсудить со мной свои… чувства? — Это может стать интересным опытом, не правда ли? Когда вы напишете об этом книгу, она быстро станет бестселлером, — Ганнибал позволил себе ещё одну усмешку. — Вы, к слову, замечали, что в отношении людей вроде меня совершенно не действует врачебная тайна? Кажется, каждый дутый профессор, которого приводил ко мне Чиллтон, написал хотя бы одну-две статьи о моём внутреннем мире… ну или как они его себе представляют. И ни у кого не возникло вопроса, имеют ли они вообще право разглашать эту информацию. Иронично, не так ли? Алана неопределённо повела головой. — Предполагается, что вы утратили это право в тот момент, когда противопоставили себя остальному человечеству. Вы же не считаете других людей равными себе. Значит, человеческие права вам не нужны. Это касается вашей свободы, вашей неприкосновенности и, безусловно, тайны вашей частной жизни тоже. Ганнибал ненадолго замолчал, раскручивая эту мысль в своей голове. Звучало до неприятного логично. — Что ж, допустим. Вы также разделяете это мнение? Доктор Блум поджала губы. — Боюсь, моего самомнения недостаточно, чтобы решить, кто из людей должен иметь права, а кто их недостоин. Вы можете говорить. Моих доходов достаточно и без ваших откровений. Ганнибал кивнул. — Верно, вам денег хватает. Марго ведь управляет имуществом брата. И их ребёнок унаследует всё состояние семьи Верджер, не так ли? — Это деньги Марго и Майкла, а не мои, — покачала головой Алана. — Ни один закон не позволяет мне пользоваться этими средствами как своими. И я бы в любом случае не стала. — Разумеется. Я не хотел вас задеть, — Ганнибал склонил голову и на минуту замолчал. Затем снова заговорил, с интересом изучая мимику и реакции доктора Блум: — И всё же мне интересно… как вы оцениваете ваши отношения? Ведь в вашем случае речь не идёт о том гормональном безумии, которое обычно сводит людей ради зачатия. Но что-то же есть? То, что держит вас вместе? — Вы спрашиваете, потому что тот человек — мужчина? — хоть это и звучало как вопрос, Алана явно знала ответ. Она, как и много раз до этого, понимала Ганнибала с полуслова. — Это мужчина, — подтвердил Ганнибал. — И вы думаете, что любите его? — Определённо не в том смысле, какой вкладываете в это слово вы, — Ганнибал нахмурился. — Я не думаю, что готов жертвовать собой ради него. Я даже уверен, что не готов. Тем не менее он… привлекает меня. Даже очень. Хотя раньше я никогда не рассматривал мужчин в таком качестве. Это… непривычно. — Вы хотите его убить? — Алана знала его очень давно. Она понимала, что спрашивать. На этот раз Ганнибал думал дольше. — Нет. Не совсем. — Он сделал паузу, прежде чем пояснить: — В данном случае этот вопрос… лишён смысла. Он, видите ли, и так умирает. Алана вскинула брови в удивлении. — То есть вы хотите начать отношения с человеком, который не должен привлекать вас физически, с кем вы будете совсем недолго и чья смерть, вероятно, причинит вам… назовём это неприятными чувствами? — Да. Вы всё очень точно описали, — Ганнибал удовлетворённо кивнул. — И как это укладывается в вашу концепцию любви для удовольствия? — Никак. В этом и проблема.