***
Дэниэл Джонстон чувствовал себя смертельно уставшим, но довольным. Хотя в конечном итоге не он был тем, кто выбил из Франклина признание, он всё же принял в этом деле большое участие и считал, что имеет право собой гордиться. В конце концов, это ведь он нашёл ту зацепку с ВИЧ. Он зашёл в квартиру, бросив ключи на тумбу у двери. Больше всего ему сейчас хотелось принять душ и рухнуть в постель. А может быть, сразу в постель. Кого он точно не ожидал увидеть в своей пустой холостяцкой квартире, так это Александра Тейта, скандально известного стажёра Бюро, из-за которого нелепо погиб агент Брук и потеряла ребёнка жена агента Терри. Джонстон, однако, так устал, что даже не нашёл в себе сил, чтобы возмутиться этому наглому вторжению. — Что ты тут делаешь? — вымученно спросил он. Джонстон стянул с ног кроссовки, по очереди наступив на задники, куртку скинул на стул. Щурясь, подошёл ближе к Тейту, который, вальяжно закинув ногу на ногу, сидел в его единственном кресле. С Тейтом что-то было не так. Это Джонстон заметил, несмотря на свою усталость. Его профессиональное чутьё буквально вопило об этом. Но предпринять что-либо Джонстон попросту не успел. В следующее мгновенье стажёр оказался прямо перед ним. Тут же — Джонстон вообще не заметил это движение — Тейт схватил его за плечо. Куда более твёрдо и жёстко, чем можно было ожидать от худого изящного юноши. Джонстон дёрнул рукой — хватка на его плече была железной. — Отпусти, — потребовал он, всё ещё ничего не понимая. — Не надо, Дэниэл, — Тейт сладко, чарующе улыбнулся. Джонстон даже не сразу понял, что именно насторожило его в этой улыбке. Зубы! Впервые он видел, как Тейт улыбается с широко открытым ртом. Обычно тот лишь растягивал губы или же кривил их в саркастичной усмешке. Джонстон в оторопении уставился на клыки. У человека не могло быть таких клыков — будучи судмедэкспертом, он знал это наверняка. — Сядь, Дэниэл, — Джонстон тут же опустился на стул, хотя совершенно не собирался подчиняться этому мягкому, завораживающему голосу. На секунду он ощутил пустоту в голове, словно его сознание вытеснили, полностью забрав управление на себя. Тейт отпустил его руку и присел на корточки прямо перед ним. Однако, хотя теперь стажёр сидел у его ног и Джонстон смотрел на него сверху вниз, в безопасности он себя не ощущал. Напротив, ему внезапно стало казаться, что на его теле слишком много уязвимых мест, которые удобно атаковать именно из этой позиции, снизу. Он неосознанно опустил голову, пряча открытое горло. Тейт улыбнулся ещё шире. — Не бойся. Всё будет быстро, — ласково пообещал он. — Что ты задумал? — Джонстон хотел бы разозлиться на предательскую дрожь в своём голосе, но отчего-то не мог. Все его чувства, казалось, были парализованы, сейчас он не имел над ними власти. — Ты был на допросах. Вспомни, что говорил Франклин. — Джонстон открыл было рот, но Тейт покачал головой и прижал палец к его губам, после чего нежно, почти интимно опустил руки на его колени, придвинувшись ближе и оказавшись между ними. Джонстон сам не понял, когда раздвинул ноги. — Ничего не говори, просто думай. Вспоминай. Джонстон ничего не понимал. Кроме того, что Кроуфорд оказался чертовски прав в отношении своего чокнутого стажёра. Он никак не мог сосредоточиться, скользя взглядом по лицу и рукам Тейта, сидящего меж его ног. — Соберись, — терпеливо произнёс тот. — Франклин. …Светлые, выгоревшие волосы падают на лицо. Голубые глаза спокойно и открыто смотрят на него. Без страха. С издёвкой. — Я жду, мистер Франклин. Мы знаем, что вы помогали своему дяде совершать эти убийства. Рассказывайте. Молчание и улыбка. Улыбка, которую он уже ненавидит. Он уже три дня смотрит на эту улыбку — и не слышит ни слова из этого большого наглого рта… — Да, уже ближе, — похвалил Тейт. Джонстон не удивился тому, что тот откуда-то знает о его мыслях. Он не мог удивляться. — Теперь допрос с Кроуфордом. Признание. Думай о нём. — Расскажите о Дарлоне. Почему вы с дядей выбрали его? — Почему он? Остальные вам не интересны? — неуверенная ухмылка. Далеко не такая наглая, как в начале недели. Но Франклин ещё держится. Недолго осталось. — Интересны, мистер Франклин, — неуклонно продолжает допрос Кроуфорд. — Но расскажите о нём. Кто из вас выбрал его — вы или дядя? — А вы как считаете? — Он вам понравился? Он был в вашем вкусе? — Красивый мальчик, — признаёт Франклин. В его взгляде появляется что-то мечтательное, нежное, почти трогательное. Джонстону кажется, что его сейчас вырвет. — Особенный? — Кроуфорда так легко не впечатлить. — Очень особенный. Чистый… — соглашается Франклин. — Вы их так выбирали? Белый, богатый, благополучный… — подсказывает Кроуфорд. Но Франклин лишь качает головой. — Нет. Не так. Они не были чистыми. Только он… — Его выбрали вы? Ваш дядя не знал? — Я хотел его. Он был для меня. — Вы занимались с ним сексом? — Да, — поразительно, но здесь Франклин краснеет. После всего, что он делал с жертвами, он стесняется говорить о сексе. — А с другими? — Они были больны, — на его лице отражается явное отвращение. — Значит, только с ним? — Только с ним. Он был хорошим. — Как Бенджамин Распайл? — мягко вворачивает Кроуфорд. — Да, как Бен… — покорно соглашается Франклин. Джонстон резко встрепенулся. На секунду ему показалось, что он тонет. Это было совершенно абсурдное ощущение — он точно знал, что сидит у себя дома на стуле, обе ноги твёрдо стоят на полу, и он даже не связан. Почему-то он не мог встать, не мог шевельнуться, не мог оторвать взгляд от глаз стажёра Тейта, который смотрел чётко на него и гладил его по коленям. Джонстон едва осознавал это, погрузившись в воспоминания. — Не отвлекайся, — настойчиво потребовал Тейт, и Джонстон, хоть и пытался сопротивляться, вновь углубился в мысли о Франклине. …Лихорадочный блеск в глазах. После нескольких дней допросов с Кроуфордом Франклин полностью меняется. Методы Кроуфорда отличаются от принятых в полиции — ни пыток, ни шантажа, ни насилия. Он просто говорит с Франклином. Говорит. И говорит. И говорит. Даже Джонстон не может находиться в допросной с ним постоянно. Он просто не в силах столько выдержать. Кроуфорд же отлучается лишь однажды — когда обвиняемый отключается прямо за столом. Привести его в сознание удается только при помощи нашатыря, но он уже перестал реагировать на них и почти сразу вырубается снова. Приходится дать ему несколько часов для сна. Всё остальное время Кроуфорд находится с ним, держась на кофе и стимуляторах. Джонстон не удивился бы, если б Кроуфорд пришёл в такое же полубезумное состояние, как и Франклин, но начальник остаётся собранным. — Ты сливал кровь? — Да я… Я хорошо умею это… отец научил… он с детства показывал мне всё… я убил овцу в восемь лет… — в своём странном помешанном состоянии Франклин становится крайне болтливым и постоянно отходит от темы, следуя за крайне путанными ассоциациями. Однако это приносит свои плоды — он сообщает всё больше деталей. — Зачем ты срезал кожу? — На них были метки… Чужие метки… Это неправильно… Они принадлежали мне… Джонстон застонал. Голова болела, и ему не хватало воздуха. Он не мог дышать, пока внимательные голубые глаза держали его под своим прицелом и вытаскивали из него все эти воспоминания. — Ты молодец, — похвалил Тейт. — Уже почти всё. — Ты… убьёшь меня? — Джонстон всё же нашёл силы на один вопрос. Только один. — Конечно. Не бойся. Это будет быстро. Думай, Дэниэл. Вспоминай. …Последний день допросов. Они знают почти всё. Франклин последовательно рассказал им о каждой своей жертве. Как он находил их, выслеживал, похищал, содержал. Остаётся совсем немного. Обвинительное заключение почти готово. — Последняя жертва, Кевин Рут. Кто из вас убил его? — Дядя. Он убивал их. Я… я только готовил. Они становились чистыми. Такими красивыми… идеальными… Я делал их лучше… — Ты никого не убил? — Никого. — А Бен? — Да, его… Ему было так плохо… Ему нужно было умереть… Я хотел ему помочь… Джонстон, задыхаясь, «вынырнул» из последнего воспоминания. Свет резал глаза, в ушах шумело, в горле пересохло, всё тело будто онемело. Чувства отказывали ему. И лишь обоняние смутно улавливало металлический запах. Запах, знакомый ему по рабочему месту. Джонстон, собравшись с силами, преодолевая немыслимое сопротивление тела, опустил взгляд. Так пахла кровь. Кровь, заливающая его запястья. Он видел, как из расчерчивающих всё левое предплечье глубоких ран кровь струится по руке, пальцам, ногам, стекая на пол. Правую руку он не видел — обзор закрывала чужая голова. Стажёр Тейт, наконец, оторвался и вскинул лицо наверх. Его губы и подбородок полностью были в крови. Кровь была на шее и ниже, на выглядывающих из ворота рубашки ключицах. Глаза юноши горели потусторонним светом. Он тихо рычал от удовольствия. Джонстон бессильно блуждал взглядом по его лицу, испачканным в крови пальцам, широко раздвинутым ногам. Тейт был возбуждён. Тёрся промежностью о его ногу. Стонал. Он мог кончить вот так, весь покрытый чужой кровью. Джонстон не мог даже испытать отвращение. Эмоции окончательно оставили его. «…не хочу…» Это была последняя мысль, прежде чем сознание Джонстона вновь захватили воспоминания. Это была просто его последняя мысль.***
Ганнибал свернул розочку из прошутто и приткнул её на «полянку», украшенную свежим базиликом цвета венозной крови. Сколько Ганнибал себя помнил, ему всегда нравилось устраивать ужины, сервировать стол и готовить, конечно же. Его завораживало превращение простой еды в шедевр кулинарного мастерства. Он собирал рецепты из самых разных кухонь мира, руководствуясь не только вкусом, но и видом блюд, сложностью и необычностью процесса приготовления. Например, птичка овсянка, утопленная живьём в арманьяке, ощипанная и зажаренная целиком. Или живые осьминоги, политые кунжутным маслом и порезанные на части прямо перед подачей, шевелящие щупальцами, цепляющиеся за нёбо присосками. Сытный английский пирог, начинённый целиковыми рыбёшками, торчащими на поверхности, уставившись «в небо». Такие рецепты, из которых ясно проглядывала хищническая, жестокая натура человека, можно было встретить почти в любой традиционной кухне. Даже у, казалось бы, гуманных и цивилизованных европейцев. Ганнибал любил находить подобные доказательства своего неодиночества. Он был не единственным, кому нравилась эта связь между убийством добычи и её поеданием. Кто хотел напоминаний об этой связи. И хотя современный человек стыдливо абстрагировался от неприятной правды, перепоручал убийство своего будущего стейка или филе миньон специалистам, всё же иногда в людях прорывалось это первобытное наслаждение от превосходства над всем животным. Ганнибал помнил, как впервые ощутил голод, направленный не просто на мясо — на человека. Он слукавил в разговоре с юным стажёром: та грязная азиатская девчонка была не первой. Ещё до неё была славная маленькая мисс из благородной семьи, на чьих пухлых щёчках ещё оставался румянец лихорадки, даже когда её тело уже начало остывать. Её неутешный муж рыдал рядом, стоя у кровати и держа ручку маленькой мисс в своих крупных ладонях, а Ганнибал, подглядывающий через окно, думал только о том, какое нежное, должно быть, у этой мисс мясо. Сочное, с тонкой прослойкой юношеского жирка, легко распадающееся на волокна. Ганнибал голодал уже четыре дня, и все его мысли были лишь о шкворчащем на огне куске вырезки. Из кого бы эта вырезка ни была. Уже много позднее он осуществил эту идею, засевшую так глубоко в мозгу. И тогда его первым желанием было узнать, почувствует ли он разницу. Как оказалось, нет, не почувствовал. Свежее человеческое мясо пахло точь-в-точь, как пахнут туши в мясной лавке. И этот запах ещё больше раздразнил его аппетит. На вкус человечина мало чем отличалась от свинины — может быть, чуть больше сладости и умами на языке. Даже процесс разделки и приготовления выглядел идентично. Из широкого разнообразия доступной ему еды Ганнибал больше всего любил именно мясо. Ему нравился вкус, нравилось осознавать, что ещё совсем недавно вот этот кусочек на его тарелке дышал, мыслил, жил. Нравилось наблюдать, как вода и температура за несколько минут делают то, на что обычно требуются десятилетия. Распад. Увядание. Смерть. Такая скоротечность, такая невероятная трансформация. В этом было что-то магическое. Ощущение всемогущества. Видя, как второй раз, уже окончательно, «умирает» на его гриле очередной живой и мыслящий субъект, Ганнибал чувствовал себя как никогда близким к Богу, равным Ему. Хотя, строго говоря, в Бога он не верил. Ганнибал относился к тому редкому виду людей, кто в равной степени ценит как жизнь, так и смерть. Смерть была для него не просто концом жизни, не скучной её границей, но совершенно отдельным процессом. И посмертное существование вещей и людей он находил таким же интересным, как и прижизненное. Смерть могла быть грязной и циничной, могла быть милостивой и освобождающей. В смерти была загадка и разгадка — последняя и самая непостижимая. Она манила Ганнибала, любителя всех и всяческих головоломок. Будь он чуть менее тщеславен, он бы уже давно познал смерть как страстную любовницу, вскрыл её существо и изучил до самого глубокого дна. Однако пока он считал, что его деяния в мире имеют чуть большее значение для ныне живущих, чем туманная перспектива раскрыть тайну смерти. А ещё Ганнибал боялся. Да, он мог признаться в этом себе. Ганнибал боялся смерти. Она была слишком ультимативна, не оставляла вариантов, не давала путей для отступления. Боль, одиночество, страдания, тюрьма — всё это не пугало Ганнибала, ибо было по определению своему конечно. Ничто не длилось вечно. Лишь смерть. Ганнибал считал вполне оправданным и совершенно разумным страх перед смертью, преклонение перед её великой силой. Он с презрительным снисхождением относился к тем, кто не выказывал смерти должное уважение и мнил себя неуязвимым. Зато убивать таких было сплошным наслаждением. Как же они менялись, едва осознавали, что смерть, безумно далёкая ранее, вот-вот приберёт их к рукам… Сколько эмоций вызывало у них это откровение. Сколько обиды и гнева. Неверия. Настоящий деликатес. Брезгливость испытывал Ганнибал к тем, кто, напротив, поддавался своему страху и под его влиянием опускался ниже человеческого достоинства. Кто умолял о снисхождении, растворяя свою суть в одном большом тёмном ужасе. Этих стоило убить хотя бы ради того, чтобы они не унижали человеческий род самим фактом своего существования. Не годятся даже на закуску. Большинство известных Ганнибалу людей относились к одному из этих двух типов. Они не верили в смерть или боялись её до безумия. Но были и те, особенно ценные, кто осознал всеобъемлющую неизбежность смерти — и принял её как абсолютно не подвластный им факт. Кто жил каждый день как последний, пользуясь любым шансом получить удовольствие, не жалел ни о чём и ничего не боялся, точно зная, что цена за смелость уже назначена и подлежит непременной уплате. Только с такими людьми Ганнибал по-настоящему чувствовал своё биологическое родство. Это были существа как будто другого вида. Сверхчеловеческого. К несчастью, большинство из них были смертельно больны. Впервые познакомившись с юным агентом Тейтом, Ганнибал сразу решил, что тот относится к первому типу. Такой же заносчивый и мнимо бессмертный, как почти все в его возрасте. Мальчик играл с Ганнибалом, пользуясь иллюзией безопасности, которую обеспечили ему Кроуфорд и Чиллтон. Он красовался, заигрывал, флиртовал — и всё лишь потому, что от Ганнибала его отделяла пуленепробиваемая стена. Ганнибал был уверен, что получит большое удовольствие от этого убийства. Хотя ему, безусловно, нравилось, как быстро мальчик схватывал его мысли. Он получил меньше подсказок, чем остальные, и тем не менее шёл далеко впереди, приблизившись к поимке убийцы фактически вплотную. «Дело времени», — как он и сказал. Ганнибал позволил бы ему дожить только до этого момента триумфа — просто чтобы насладиться его вкусом во всём его богатстве. Гроб стал для него шоком. Это было вовсе не то, что он рассчитывал обнаружить у юноши в спальне. Сперва он решил, что это обман зрения. Может быть, шутка. Или гроб приготовлен для кого-то ещё. Но мягкая подушка, плед и шёлковая пижама внутри быстро расставили всё по местам. Стало понятным отсутствие личных вещей в квартире. Почти пустой холодильник, в котором из еды стоял только гранатовый сок — рекомендованный при злокачественной анемии. А ещё конверт с печатью нотариуса и шкаф, вся одежда в котором отстала от моды на несколько лет — Ганнибал до своего ареста успел застать брюки и рубашки этого фасона. Водительское удостоверение преподнесло ещё один сюрприз: мальчик был старше, чем казался. Весь его лихой юношеский задор был лишь маской, застывшей на лице в один день — день, когда ему, очевидно, сообщили диагноз. Ганнибал не знал, что именно это было. Ясно было одно: стажёр Тейт — редкий тип, тот самый. Ганнибал почти никогда не мог провести с такими людьми достаточно времени. Большинство из них уже умирали к моменту их встречи. Они сгорали быстро, как сухой порох. Иногда, крайне редко, подобные показывали себя без всякой болезни, когда смерть приходила к ним в лице Ганнибала. И, если мог, Ганнибал их отпускал. Он хотел посмотреть, как будут жить эти люди после того, как смерть проглотила и выблевала их, сохранят ли они свою дерзость, сочность и ярость. Убить таких потом было двойным удовольствием. Как давно данное себе обещание. Как отсроченная месть. Как отложенный оргазм. Таким был Мейсон Верджер. Был ли таким агент Тейт?.. На этот раз Ганнибал хотел увидеть больше. Ближе. Дольше. Ради этого он готов был сохранить юноше жизнь на всё отпущенное ему время. После разговора с Аланой Блум он твёрдо уверился в том, что должен хотя бы попробовать. Что для него это всё же имеет свой смысл. Его избранник прибыл во Флоренцию три дня назад. Под чужим именем, конечно же, но Ганнибал и не ждал, что юноша будет использовать настоящее имя. Тот казался довольно беспечным, но не стал бы подвергать Ганнибала угрозе разоблачения. В этом он почему-то был уверен — и оказался прав. Ганнибал нашёл человека, который смог получить доступ к видеокамерам в аэропорту, и поручил ему искать среди прибывающих юношу с фотографии. Фотографий у него было предостаточно. Фото Ганнибал сделал лично ещё в Куантико. Лес появлялся на улице не слишком часто, поэтому большинство снимков пришлось делать через окна в его квартире. Ганнибал жалел, что не смог найти подходящее помещение напротив окон в его спальню — он хотел бы убедиться в том, что юноша действительно спит в гробу. Однако этой стороной дом выходил на парк. Он мог снимать лишь гостиную. Впрочем, даже эти снимки были достаточно волнующими — у мальчика была дивная привычка ходить по квартире без одежды. Едва ли не впервые в своей жизни Ганнибал рассматривал чужое, несомненно мужское тело со столь новым для себя интересом. Лес был сложён восхитительно. Идеальная трапеция корпуса, чётко очерченные косые мышцы живота, длинные стройные ноги, крепкие подтянутые ягодицы… По возвращении в мотель Ганнибал, жалея об отсутствии всех необходимых инструментов и больших холстов, по памяти делал простые карандашные зарисовки в своём блокноте. Много зарисовок. Спина, руки, плечи, ноги, живот, член… Он бы хотел, если у них будет время, нарисовать этого юношу в полный рост — обнажённым, расслабленным, возможно вымотанным и сексуально истощённым. Ганнибал знал, что это будет прекрасная картина. Но для начала им нужно было уйти от слежки ФБР. Встретиться. Поговорить. Прийти к общему видению своих отношений. Ганнибал, в конце концов, не знал, насколько сильно смог увлечь юношу. Быть может, это чувство односторонне. Быть может, Лес удовлетворит свой голод быстро и утратит к нему интерес. Когда имеешь дело с редким третьим типом, никак нельзя исключать этот вариант. Именно поэтому Ганнибал слегка нервничал. Уже очень давно он не помнил таких ощущений. Это было похоже на времена его молодости, когда он впервые решился подкараулить выбранную жертву у неё дома. В этом был особый риск и азарт — начиная со слежки и подготовки к визиту, заканчивая ожиданием в самом месте. Человек из аэропорта позвонил Ганнибалу три дня назад. Ганнибал уже оценил всё удобство мобильных телефонов — он снял комнату в домике прямо рядом с аэропортом и сразу после звонка в течение десяти минут прибыл на место. Как раз чтобы увидеть, как Лес садится в машину такси. Так он узнал, где Лес остановился. Дальнейшее было делом техники. Ганнибал приготовил закуски, выбрал наименее приметного портье, дождался, когда Лес покинет свой номер для вечерней прогулки, и зашёл в его номер, воспользовавшись электронным мастер-ключом. Никому из служащих отеля и в голову не пришло проверять мужчину в ливрее портье и с сервировочным столиком на колёсах. Конечно, в номере он переоделся. Их первое романтическое свидание должно было пройти идеально. Ганнибал уже заканчивал с приготовлениями, когда ему на рубашку брызнул брусничный соус. Это была досадная неприятность, но, по его расчётам, у него ещё было время. Он как раз пытался избавиться от пятна, когда магнитный замок на входной двери мелодично пиликнул, сообщая о возвращении Леса. — Я дома, — раздался из комнаты радостный голос. Не совсем так Ганнибал планировал свой сюрприз, но… что ж, пожалуй, так тоже неплохо. Он вышел из ванной, мысленно готовясь к нападению — он не был уверен до конца, что юноша будет один и без оружия. Предосторожность оказалась напрасной. — Всегда приятно, когда дома тебя ждёт красивый мужчина и ужин на столе, — Лес широко улыбался. — Я надеялся, что ты так и скажешь. Ганнибал замер, не приближаясь, внимательно наблюдая за тем, как Лес снимает пиджак, подходит к столу, осматривает его с любопытством. Он не хотел напугать юношу. — Ты сам всё готовил? — спросил тот. В этом вопросе явно слышался намёк. — Конечно, — Ганнибал кивнул. Ему была интересна реакция. Лес подцепил пальцами розочку из прошутто и тут же, без всяких сомнений, засунул в рот. — Ммм… — он улыбнулся, наслаждаясь тонким вкусом мяса. Однако почти сразу нахмурился. — Говядина? — с недоумением уставился он на Ганнибала. Ганнибал, не выдержав, рассмеялся. — Я даже спрашивать не буду, чего ты ждал. Лучше скажи, откуда ты знаешь разницу? Лес задумался, продолжая жевать. — Не уверен, что это лучшая тема для первого свидания. — Ты ведь помнишь, где мы познакомились и кто я такой? — усмехнулся Ганнибал, наконец тронувшись с места. Лес проследил взглядом за тем, как он приблизился к столу и маленькой вилкой снял с тарелки тонкий кусок строганины. Ганнибалу показалось, что в его глазах мелькнула какая-то жадность, когда Лес посмотрел на его рот и язык, облизнувший губы. Юноша действительно выглядел так, будто с трудом может оторваться от созерцания его губ. Однако он всё же посмотрел Ганнибалу прямо в глаза. — Тем не менее, есть вероятность, что мне всё же удастся тебя напугать. Ганнибал удивлённо выгнул бровь. Он искренне в этом сомневался. — Готов рискнуть. Рассказывай. В конце концов, ну чего ещё он в этой жизни не видел? Лес окинул его долгим оценивающим взглядом. — Пожалуй, лучше я покажу. Он вытянул из рукава короткий нож-бабочку и двинулся в сторону Ганнибала. Ганнибал застыл, не шевелясь. Отчего-то это медленное приближение вооружённого юноши его совсем не пугало. Быть может, он был слишком уверен в себе. Быть может, уверен в своём избраннике. Лес осторожно взял его левую руку и поднял почти на уровень груди. Прижал режущую кромку ножа к бугорку Марса и надавил. Ганнибал с интересом наблюдал, как из небольшого надреза просочилась первая бусина крови, вторая… Лес наклонил голову и нежно провёл по его ладони языком, собирая рубиновые капли. Поцеловал место надреза. Поднял голову. И улыбнулся. Лёгкая улыбка ещё играла на губах Ганнибала, когда он посмотрел на лицо юноши. Увидел его глаза, в которых не было его отражения — только свет верхних ламп, отражённый в зрачках как в жемчужинах ртути. Увидел совсем близко фарфорово белую кожу, не просто гладкую, а идеально ровную, даже без пор. Увидел длинные острые клыки, чуть проминающие нижнюю губу юноши. Его полные красные губы — единственное яркое пятно на всём лице. Ганнибал протянул свободную руку и коснулся одного из клыков. — Кто ты? — спросил он спокойно. Он был слишком спокоен, чтобы наигранность этого спокойствия не была очевидна. — Убийца, — просто ответил Лес. — Хочешь убить меня? — Ганнибал попытался незаметно отступить, но хватка на его руке неожиданно оказалась бескомпромиссной — не давала сдвинуться ни на дюйм. Он дёрнул сильнее. Резко рванул свою руку, делая большой шаг назад. И тут же оказался прижат чужим телом. Зазвенел упавший нож. Спина жёстко упёрлась в стену. Ганнибал почувствовал стальные пальцы, поднимающие его над полом. — Я говорил, что попробую тебя, — Лес, притворно смущаясь, будто это вовсе не он одной рукой держал восьмидесятикилограммового мужчину на весу, опустил взгляд, позволяя Ганнибалу в деталях рассмотреть свои длинные пушистые ресницы. На его щеках появился слабый румянец. — И ты… тоже хотел, — в его голосе, когда он вновь посмотрел на Ганнибала, слышался невысказанный вопрос. «Хочу съесть тебя. Ты тоже?» — А ты мне позволишь? — с сарказмом ухмыльнулся Ганнибал. Он уже просчитал свои шансы на сопротивление и оценил их как не слишком высокие. Даже пошевелиться в этой хватке было почти невозможно. Лес, однако, тут же его отпустил. Подождал, пока Ганнибал восстановит равновесие. И обворожительно улыбнулся, совершенно не скрывая клыки. — А давай посмотрим?..***
Для этого дела руководитель Бюро лично прибыл во Флоренцию, и Джек Кроуфорд впервые за много десятилетий вновь ощутил себя сопливым мальчишкой-стажёром, бегающим по чужим поручениям. Чувство было неприятное. — Как вообще так вышло, что человек целый год проработал в вашем отделе — и у вас не осталось данных о нём? Почему его ни разу не проверили? Почему не сняли отпечатки пальцев? Почему нет никаких анализов? Как нам с этим работать, а? — Простите, сэр. Я не знаю, сэр, — Кроуфорд чувствовал себя невыносимо глупо, но сказать ему действительно было нечего. Он понятия не имел, как Александр Тейт просочился через все службы безопасности ФБР, не оставив никаких следов и данных о себе. Только крохотное фото на удостоверение — единственная достоверная информация. Всё остальное оказалось липой, стоило только копнуть чуть глубже. — Полагаю, вот это всё вы тоже не можете объяснить? — Кроуфорд машинально проследил взглядом за указующим начальственным перстом. На глаза попался безвкусный натюрморт на стене, пушистый белый халат в кресле у постели, небольшая дорожная сумка на комоде. На столике в центре комнаты стояли изысканные мясные закуски, к которым никто так и не притронулся. Между ними высились два бокала под шампанское и бутылка, которую также никто не открыл. Всё говорило о том, что в этом номере должно было состояться романтическое свидание. Всё, кроме трупа на аккуратно заправленной постели. Всё это время Кроуфорд избегал смотреть на кровать. Это была картина, которую он совершенно точно не ожидал здесь увидеть. Которую он не мог себе и представить. Отельные простыни полностью пропитались кровью — её было так много, что она протекла сквозь матрас до самого пола. Пустой и холодный взгляд убитого был направлен строго вверх, в потолок, и в помутневших глазах отражались плафоны шикарной люстры. Поперёк шеи тянулся глубокий прямой надрез — кто-то с хирургической точностью вспорол жертве горло. Это было в чём-то даже красиво. Неугомонный стажёр Тейт, каким Кроуфорд его запомнил, безусловно бы оценил. — Нет, сэр, это я тоже не могу объяснить. Начальник тяжело вздохнул. — Это же долбанный Ганнибал Лектер, — произнёс он на выдохе. — Что надо сказать или сделать, чтобы он просто позволил себя убить? Кроуфорд и правда не знал. Ганнибал Лектер в его понимании был совершенно не похож на того, кто может лечь вот так на кровать и послушно дать кому-то перерезать себе горло. Но тело его выглядело именно так. Никаких следов борьбы и сопротивления. Абсолютно спокойный, умиротворённый, ровно лежащий на постели труп. «Если б он хотя бы был раздет…» — подумал с сожалением Кроуфорд и тут же тряхнул головой, отгоняя непрошеное видение: его милый стажёр, потный и обнажённый, оседлавший бёдра Ганнибала и вытрахивающий из него последнюю осторожность, чтобы в нужный момент, на самом пике наслаждения, достать из-под подушки стилет и… Нет, всё было вовсе не так просто. Ганнибал был одет, и на нём не было никаких следов близости. Он даже сам не вспотел, что было бы неизбежно, если бы незадолго до смерти у него был с кем-то секс. Тем не менее он был в номере, который снял на своё новое, такое же фальшивое, как и предыдущее, имя стажёр Тейт — поддельные документы Бюро отследило быстро. И номер вскрыли даже раньше, чем портье успел вызвать полицию. — Вам придётся этим заняться, — жёстко сказал начальник, так и не услышав от него ответа. — Вы сами это чудовище прикормили, вам его и ловить. И ваше заявление об отставке я теперь не подпишу, даже не просите. Кроуфорд согласно кивнул. Можно подумать, теперь он готов был уйти.***
«Заканчивается посадка на рейс Air France 1405, Рим — Париж, отправлением в 20 часов 10 минут. Пассажиров просьба пройти к гейту номер тринадцать. Пассажиров просьба срочно пройти к гейту номер тринадцать…» Лестат, слегка волнуясь, поглядывал в иллюминатор. Он давно привык к удобству самолётов, но по-прежнему радовался каждому полёту как дитя — он просто любил летать, не важно, своими силами или нет. За окном служащие аэропорта проводили последние приготовления к взлёту, мигали указатели для выезда на рулёжные дорожки, сверкали в темноте проблесковые маячки по краю крыла. — Вы позволите, — произнёс приятный низкий голос, и на соседнее кресло рядом с Лестатом опустился мужчина. Лестат улыбнулся, на секунду задержав взгляд на своём и его отражении в стекле иллюминатора. — Ты чуть не опоздал, — наконец, ответил он, поворачивая голову. — Пришлось задержаться. В морге была охрана, — Ганнибал улыбнулся в ответ. Он тут же обхватил его руку и мягко погладил её кончиками пальцев, выдохнув от наслаждения, от богатства новых ощущений… У них было всего несколько дней во Флоренции, когда Ганнибал мог освоиться с вновь обретёнными способностями. А после он позволил втянуть себя в авантюру с фальшивой смертью, и им пришлось на время расстаться. — Доверяешь мне? — Да. — Тогда я режу… Они оба знали, что так будет правильно. Оба чувствовали агентов ФБР у себя на хвосте. Отвлечь тех могло лишь поистине удивительное убийство. — Всё в порядке? Легко справился? — Лестат повернул лежащую на подлокотнике руку ладонью вверх, позволяя Ганнибалу ласкать его нежную кожу. Они едва ли успели насытиться друг другом за эти несколько дней, и даже короткая разлука обострила все чувства. Лестат будто заново проживал свою первую влюблённость. Ему нравилось. — Никаких проблем, даже слишком легко. Но я соскучился. Тут ведь есть туалет? — Ганнибал, не выпуская его руки, обернулся через плечо. Стюардессы ходили по салону, проверяя положение кресел и столиков. Самолёт готовился к взлёту. — Хочешь там?.. Ганнибал снова посмотрел на него. — Я не был в тебе уже целых три дня. Это вечность. Лестат сжал его пальцы чуть крепче, выказывая молчаливое одобрение этой идее. Мужчина на заднем сидении тихо пробормотал: «Педики, блядь». Ганнибал, конечно, услышал его и напрягся. Склонился к Лестату и тихо, недостижимо для человеческого уха спросил: — Хочу убить его, ты не против? Лестат легко рассмеялся. — Потерпи, мой родной, хотя бы до Парижа, — сказал он в полный голос. И добавил уже тише: — Пусть выйдет из аэропорта, чтоб не попасть под камеры. Ганнибал заёрзал. Обернулся через плечо, очень быстро, так, что сидящий сзади мужчина даже не успел разглядеть его движение. Затем снова посмотрел на Лестата. — Мне хочется всё время. Это нормально? — с лёгкой долей беспокойства спросил Ганнибал. И Лестат по его взволнованному тону понял, что речь на этот раз не про секс. Ганнибал переживал, что теряет контроль. Для человека его склада ума это было неприемлемо. — Всё в порядке. Это в первое время. — Он лукавил. И был отнюдь не так уверен, как показывал. Если Ганнибал — такой же, как Клодия, эта жажда в нём никогда не утихнет. Оставалось уповать лишь на то, что Ганнибал освоится с ней так же, как сам Лестат, и научится себя сдерживать. — Я тоже всё время хочу, ну а ты ведь мой, — усмехнулся он. «Мой ребёнок» — имел он в виду. Отныне они с Ганнибалом связаны кровью навечно. Ганнибал, впрочем, относился к нему вовсе не как к своему отцу. Что было и к лучшему. — Не могу перестать думать об этом, — тихо признался Ганнибал, и его лихорадочный взгляд говорил, что он не преувеличивает. — Мне надо отвлечься. Лестат вздохнул. — Хорошо. Приступай. Секунду Ганнибал смотрел на него непонимающе. Затем окинул взглядом фигуру Лестата, расслабленную, открытую, с раздвинутыми ногами… В салоне погас свет. — Уважаемые пассажиры, наш самолёт начинает набор высоты. Пожалуйста, не вставайте со своих мест до тех пор, пока не погаснет табло «Пристегните ремни»… Это значило, что у них где-то тридцать-сорок минут. Даже в темноте Ганнибал видел предвкушающую, подстёгивающую улыбку Лестата. Видел каждую чёрточку его прекрасного ангельского лица. Он уже был поглощён этой идеей. И руки сами находили молнию на чужой ширинке. Лаская чужой член и слушая волшебные тихие стоны, Ганнибал с азартом гадал, сколько раз Лестат сможет кончить до того, как в салоне загорится свет. И эти размышления полностью вытеснили из его головы желание убивать. По крайней мере, на ближайшие тридцать-сорок минут.