Нежность

потерял себя среди этих нот. скажу, что люблю тебя, между строк.

Автобус аккуратно притормозил у обочины. Его двери распахнулись. Оттуда выбрались все ещё сонный Рюгуджи и Ханма. Последний спрыгнул со ступеней, как следует потянулся и широко зевнул. По его телу разлилась тёплая волна, что содрогнула мышцы. Час мирного сопения на чужом плече повлиял на Шуджи благотворнее, чем Кисаки с его просторной кроватью. Спать хотелось меньше. Пьяная ночь и разбитое утро остались где-то позади. Но только для капитана шестого отряда. Кен выглядел не так бодро, как долговязый парень. Его утренний недосып сменился дневным раздражением. Вялое солнце окончательно взошло над Токио. Небо было по-прежнему затянуто свинцовыми тучами, будто предвещая скорую непогоду. Мегаполис лениво начинал жить своей выходной жизнью: открывались бары и рестораны, уже работали кафе и магазины. В скверах и парках люди теперь прогуливались с неохотой. Было уже холодно. – Ещё до дома пешком переть, – недовольно пробубнил Ханма и застегнул свою кожаную куртку. – А денег нет, чтобы сесть на метро. – Идём, – коротко позвал его Дракен и закинул на широкое плечо лямку спортивной сумки. – А у тебя нет ничего перекусить? – пристроившись по правую руку от Рюгуджи, спросил Шуджи. – Нет. – Какой ты не предусмотрительный, Кен-чин, – наигранно протянул его спутник. – Во-первых, я тебе не твоя мать, чтобы переживать о тебе, – твёрдо произнёс зам Тосвы, колко покосившись на парня. – А во-вторых, я не разрешал тебе так называть себя. Я тебе ни друг и ни родня. – Брось, Кен-чин, – улыбаясь одной из своих фирменных ухмылок, вновь повторил долговязый недоносок. Дракен лишь передёрнул плечами: то ли от колючего холода, то ли от недовольства. Глупым прозвищем, которым Майки нарёк Рюгуджи, мог называть лишь сам Манджиро. Он был давним другом, с которым Кен пережил достаточно за свою короткую жизнь. Раньше они вместе делили радость. Гоняли на байках по трассам никогда не спящего города. Теперь же – на них лежала боль утраты и печали. Одна на двоих. Боль Майки. Конечно, был ещё и Мицуя. Такаши со своими добродушными глазами цвета лаванды. Капитан второго отряда меньше всего был похож на гопника. Старый добрый Така-чан, как его называл Хаккай. Мицуя всегда мог поддержать, заступиться и подставить плечо. Но он, в отличии от Кена, совсем не понимал скверного главу Свастонов. Его противоречивый характер. Ядерную смесь эмоций и чувств, что родились в душе Манджиро после смерти брата. Мицуя был далёк от того. Он был мягким со своими близкими и родными. Был словно лесной ручей, тихо журчащий между камнями. У этого ручья каждый усталый путник мог испить родниковой воды. Кристально чистой и живительной влаги. Но что лесной ручеёк мог поделать с цунами, которым являлся Сано? Правильный ответ – ничего. Безудержные волны яростно смывали всё на своём пути. Потому оставался надеяться на солнечный свет, греющий пучины мёртвых вод. На него, пока усмиряющего буйные волны. На Кена Рюгуджи. Что случится с Майки, если тот уйдёт? Наверное, и без того дырявая крыша главы Тосвы в конец лишится опоры. Но ведь и Дракен не был Атлантом из полузабытых легенд. Он не держал всё бескрайнее небо. Кто бы Кену подставил плечо и стал ему опорой? Он не может быть рядом с Сано целую вечность. Ведь даже она однажды заканчивается, звёзды взрываются, а свет в конце гаснет. Так что случится с Манджиро, отчаянно цепляющимся за Рюгуджи, за Эмму, за своё прошлое? Заместитель Тосвы опустил в прожорливый уличный автомат мятую купюру. Машина довольно заурчала. Она недолго подумала, зашумела и выплюнула в нижний отсек пару батончиков. Один из них Дракен забрал себе, второй – кинул Ханме, что скучающе глазел по сторонам: – За сигареты. – Так у тебя были деньги? – вскинул свои ровные брови Шуджи. Он на лету поймал батончик и подмигнул: – Спасибо, Кен-чин. Тот раздражённо поджал искусанные губы и недовольно закатил глаза. Сколько болвану не повторяй – ему всё будет одно. Наспех перекусив, парни двинулись дальше. На немноголюдной улице попадались продуктовые лавочки, бутики. По пути Рюгуджи больше молчал, лишь коротко отвечая на ворох дурацких вопросов Ханмы. Шуджи глазел по сторонам и, как ребёнок, наперебой спрашивал то про одно, то про другое. От доставучего "Кен-чин, как думаешь, а сколько стоит этот байк?" до липкого "Кен-чин, а у тебя уже было это?". И это всё, чтобы не идти в давящем молчании. Ханма был необычайно весел, бодр и вёл себя, как дурак. – Кен-чин... – Замолкни! – рявкнул на него Дракен, чем обратил на себя внимание проходящей мимо парочки. Ангельское терпение невыспавшегося Кена лопнуло. – Я тебе не "окей, гугл"! – То есть у тебя ещё не было? – улыбаясь во все тридцать два расплылся долговязый идиот. Зам Тосвы был готов поклясться, что зубов у придурка станет меньше, если он не заткнётся. – Кен-чин... Рюгуджи резко затормозил посреди тротуара. Шуджи не успел ничего сообразить, как правая рука спутника схватила его за ворот куртки. Противно захрустела ткань в крепко сжатом кулаке. Дракен по слогам отчеканил: – Я тебе никто. Хватит меня так называть. На его шее заиграли желваки. Изогнутые брови сместились к переносице. Рюгуджи раздражённо скрипнул зубами. От его холодного гнева становилось не по себе. Но Ханма бы не был Ханмой, если бы сейчас отступил. Ему было забавно наблюдать за тем, как меняются эмоции Рюгуджи. Словно они вновь оказались на автомобильной свалке в день Хэллоуина. – Но почему? – всё также весело продолжил Шуджи, невинно разводя руками. – Считай, мы с тобой уже братья. Столько раз ты рожу ещё никому не бил. – Да потому что от тебя одни проблемы! – ледяная маска Кена треснула. Он гневно встряхнул парня, словно тот был обычной тряпкой. Прохожие косились на явно неадекватную парочку и спешили пройти мимо. – Ты и весь твой отряд – заноза в заднице! Вам говоришь: не суйтесь на чужую территорию, не надо. Нет! У вас шило в жопе. Особенно у тебя, Ханма! – выплюнул всё в лицо Шуджи Кен. Ему надоело. – Если тебе вышибут мозги, я не буду спасать твою задницу опять, – Рюгуджи отпустил парня. Нет, почти бросил. После отпихнул плечом, давая понять, чтобы тот валил дальше один. – Хоть бы попрощался! – Гудбай, – махнул рукой Дракен, даже не обернувшись. – Да чем я хуже твоего Майки?! – словно не вытерпев, проорал тому в спину Ханма. – Только рядом с ним рот открываешь! Хоть бы раз со мной нормально проговорил, долбаёб! Этот крик показался Кену отчаянным. Больше напоминающим... ревность? Сколько раз он глядел на Шуджи. Задумчиво и долго. Но близко никогда больше не подходил. Будто боялся. Будто он желал отгородиться от Шуджи невидимой стеной. Словно тогда, на первом собрании с Вальхаллой, Кен обжёгся о руку Шуджи. Дракен желал сделать вид, что ничего не происходит. Что долговязый парень не торчал в его мозгах днями и не курил там свои дешёвые сигареты. Но скрывать собственные чувства выходило как-то криво и грубо. Рюгуджи срывался там, где хотел бы спокойнее. Отворачивался, когда Ханма пытался заговорить и начинал с тупых шуток. Прятал взгляд, когда хотелось смотреть на Шуджи ещё. Ведь тот был красив. Нелепо и абсурдно красив. Высокий, поджарый, с выцветшей золочёной каёмкой глаз. Пряди его волос были необычайно мягкими, а бледная кожа – прохладной. Парень назойливо свербил в мозгу Рюгуджи больше двух месяцев. И всё бы было чуть проще, если рядом не висела бы мрачная тень Майки. – Отвали, Ханма, – не так громко произнёс Кен. – Да пошёл ты! – с обидой заорал Шуджи. Он развернулся и бегом бросился в ближайшую подворотню, распихивая немногих прохожих. Хотелось уйти прочь с липких взглядом людей. Хотелось вновь остаться одному. Хотелось уйти, закопаться, спрятаться. Почему-то в уголках глаз начало печь. Рюгуджи прошёл всего два шага до ближайшего кафе. Замер. Люди, уже укутанные в плащи, неспеша проходили мимо него. Аромат кофе, горький и пряный, щекотнул ноздри. Откуда-то белая пушинка медленно опустилась на кончик носа Кена. Растаяла. Капелькой влаги она осталась на тёплой коже. Сверху, с пепельного небосвода, повалил снег. – Ебучий снег, – выдохнул прозрачное облачко пара зам. – Ебучий Ханма... В кармане штанов заиграла мелодия. Дракен выудил оттуда свой смартфон, смахнул кнопку приёма вызова и поднёс к уху: – Слушаю, Майки. – Кен-чин, ты куда ушёл? – заспанно протянул в трубку Манджиро. Он только что проснулся в холоде комнаты Шиничиро. Постель рядом пустовала. – Прекрати, – сдерживая себя, чтобы не зарычать, ответил Рюгуджи. На другом конце провода на несколько секунд повисла тишина. – Так ты приедешь? Зам Токийской Свастики потёр переносицу. После всех ночей, что он проводил в доме Сано, на душе каждый раз становилось неуютно, будто ста диких котов выла и скребла внутри. – Кен? Тот молчал. Дракен колебался. – Кен-чин? – допытывался Майки. – Ты слышишь меня? Ты приедешь? Рюгуджи не отвечал. Но теперь он будто прислушивался. Манджиро тихо дышал в трубку телефона. Под колёсами проезжающих мимо машин похрустывала обледенелая дорога. Две девушки о чём-то весело беседовали, сидя недалеко. Звенел колокольчик уютного кафе. Прохожие стучали ботинками и каблучками. Бесшумно падал снег. И где-то на фоне, в тени громоздких зданий, слышались глухие, едва различимые крики. Хрипы. Кашель. Рваные фразы. Они становились то громче, то тише. Вокруг Дракена внезапно исчезло всё. Остался лишь снег и далёкие звуки. Манджиро продолжал звать Кена. Крик прорезался чётче. И он напоминал голос Шуджи. Сука... Сука. Сука! – Долбанный идиот! – прорычал Дракен и бросился в подворотню, где пару минут назад скрылся Ханма. – Я перезвоню! – на бегу прокричал в трубку Кен и швырнул смартфон куда-то в карман. Крики приближались, становились громче. Рюгуджи стремительно завернул за тёмный угол. Секунды хватило, чтобы понять происходящее. Ханму, уже побитого, со всех сторон обступила куча скалящихся шакалов. Миг – спортивная сумка с "драгоценными" инструментами Шиничиро полетела в одного из отбросов. Тот, не ожидавший удара в спину, покачнулся. После смачно приложился скорчившейся рожей обо асфальт. На его спине отпечатался след от ботинка Рюгуджи. Десяток парней из безымянной банды вылупились на Кена, словно ожившего Будду. Ханма, воспользовавшись всеобщей заминкой, ребром ладони ударил по запястью ближайшего мудилы. Тот с коротким визгом выронил карманный нож. Удар с разворота ногой отправил глупца в нокаут. Рюгуджи во время подскочил за спину Шуджи. Кен перехватил чужую руку с ещё одним ножом. Он резко вывернул её. Послышался тихий хруст. Парень заорал от резанувшей боли. – У меня научился? – расплылся в своей довольной ухмылке капитан шестого отряда. Кулаком он проломил переносицу одному резвому придурку. Тот сразу же согнулся пополам, схватившись за свой нос. Ханма добавил локтём по шее. Парень повалился наземь. – Помолчи, – только и ответил Дракен, мощным пинком в живот отбросил наступавшее мудачьё. – Какой ты недружелюбный, – хихикнул Шуджи. Он занёс свой кулак, но подскользнулся на замёршем тротуаре. Стоявший рядом Кен успел поймать ворот многострадальной куртки. Поставил Ханму на ноги: – Не смей падать! Главное правило драки – стой. Упадёшь – будешь забит ногами до смерти. Капитан шестого отряда, потерявшись на миг, не успел увернуться от хука справа. Секунда промедления – и уже его бок подстрелило: – Блять! Дракен размашистым ударом отправил напавшего на Ханму в стену. Хватило ещё пары минут, чтобы всё закончилось. Вокруг них валялись без сознания или стонали все отбросы. Долговязый парень тяжело дышал. Он утёр рукавом кровь, что бежала откуда с виска. Чуть пошатываясь, Шуджи схватился за голову и упал на заснеженный бордюр. – Су-ука, – протянул он. В ушах звенело, в черепной коробке стоял белый шум и мерзкий звон. – Ты как? – учтиво спросил Рюгуджи. Его взгляд зацепился за выбитые арматуры в руках у некоторых нападавших. Видимо, капитан шестого отряда получил одной из них по голове. – Пойдёт, – выдохнул тот, прикрывая веки. Под ними заплясали цветные мушки. Кен подхватил их брошенные сумки. Он подошёл к Ханме и присел перед ним на корточки. В тени пепельной кладки стен взгляд того был рассеянным. – Посмотри на меня, – попросил зам. Капитан покорно поднял голову и взглянул на Кена. Тёмные глаза последнего, как два драгоценных камушка мерцали в полутьме и словно бы смягчились. – Может, в больницу? – спросил Дракен. Он внимательно разглядывал побитое лицо Шуджи. Его тёмные прядки волос слиплись от крови на виске. Она капала из носа. Губа была разбита. Щека – покрыта ссадинами. На ней уже наливался синяк. – Не надо. Переживу, – шмыгнув, ответил Ханма. – Кто это был? – Мы на той неделе... не поладили. Рюгуджи нахмурился. – Только не надо меня отчитывать, – устало выдал долговязый парень. Кен промолчал. Сейчас и правда было не до этого. Ханмы выглядел плохо. Он сгорбленно сидел на асфальте, подогнув свои длинные ноги. Парень пусто смотрел куда-то в землю, изредка шмыгая носом. Кен поднялся с корточек и протянул свою ладонь: – Идти можешь? Шуджи неуверенно взглянул сначала на зама Тосвы, потом на чужую руку. Прошло секунд пять тупого промедления и медленного осознания. Ханма недоверчиво, но всё-таки взял своей ладонью, испачканной в крови и чернилах, протянутую кисть. Встал на ватные ноги. Пошатнулся. Перед глазами всё завертелось каруселью. Начал падать назад. Пропустил удар встрепенувшегося сердца. И успокоился, когда почувствовал вдруг опору – сильные руки Кена. Капитана шестого отряда повело вперёд, пока не столкнулся грудью с Рюгуджи. Шуджи побитой щекой приложился к чужому плечу. Голова была будто пьяная. Парень что-то промычал и всем телом навалился на зама. – Понятно, – сам ответил на своей вопрос Дракен. Он перекинул одну руку несоображающего Ханмы через свою шею, свою собственную положил тому на талию, поддерживая. – А ты не понесёшь меня на спине, как Майки? – глупо рассмеявшись, спросил капитан шестого отряда. Они поплелись по дороге, припорошенной падающим снегом. Подальше от злополучной подворотни. – Да иди ты, – отмахнулся от него Рюгуджи. Спорить не хотелось. Кен и без того устал. Оба парня неспешно добрались до квартала красных фонарей лишь к концу дня. Голодные, побитые, лохматые и взъерошенные. Ханма весь путь плёл бессвязный бред. Он жаловался, что болит голова. Его подташнивало, но хотя бы кровь перестала идти. Да впалый бок Шуджи приятно грел тело. Как утром в автобусе, когда Дракен проснулся раньше него. Тогда они проехали полпути от следственного изолятора. Кен порою оглядывал парня, мирно сопящего у него на плече. Сидеть было неудобно. Шея и спина уже затекли от одного положения, но Рюгуджи не жаловался. Если он сдвинется, то Ханма наверняка проснётся. Дракен аккуратно, чтобы не разбудить, пригладил пальцами выкрашенные прядки парня. Тот что-то просипел и всё-таки разлепил глаза. Он оторвался от чужого плеча. Заспанными глазами взглянул на зама и бессвязно спросил: – Мы приехали? – Нет, – ответили ему, мягко укладывая обратно на тёплое плечо. – Спи. Когда они добрались до дома капитана шестого отряда, на пороге квартиры их встречала его мать. Женщина лет сорока выдохнула дым сигареты. Тот растворился в прохладном воздухе. Как-то печально старшая Ханма произнесла: – Спасибо, что привели моего сына. – Зайдёшь? – спросил Шуджи, когда его отпустили и вернули потрёпанный рюкзак. Кен замялся. В глазах долговязого парня светилась слабая надежда. Рюгуджи сомневался. Его ждал Майки. Где-то там, в совершенно другой стороне города Манджиро так и не поднялся с кровати. Он лежал укутанный в одеяло, от которого слабо веяло Дракеном – будто бы ладаном. Томным, мягким и успокаивающим. – Кен? – вновь позвал Ханма. Тот замер, колеблясь, переминая в руках лямку спортивной сумки. Заместителя Тосвы ждал его командир. Надо было уходить. А впрочем... Рюгуджи решительно делает шаг по направлению к Ханме. Готовый остаться он тут же застывает. За спиной матери из глубины квартиры появляется Кисаки. Он привычным жестом поправляет свои очки, молча прожигая в Дракене дыру. – Я пойду. Извини. – Буду должен, – кивнул заму капитан шестого отряда. Тот спешно направился к лестнице и вниз. Вскоре Рюгуджи исчез из виду. Прихрамывая, Шуджи дополз до порога квартиры. Мать молча пропустила внутрь. Ханма, даже на взглянув на Тетту и лишь скинув обувь в прихожей, добрался до своей комнаты. Женщина тем временем скрылась на кухне. – И как это понимать? – без прелюдий начал Кисаки, скрестив руки на груди. Его рот изогнулся в кривую тонкую полосу. – Отвали. Мы будто давно не виделись. Соскучился? Сил на выяснения отношений с Теттой не было. В голове продолжало стучать и пульсировать. А на шее до сих пор красовались расцветины, оставленные капитаном третьего отряда. – Что вы делали с Дракеном? Бог смерти отвернулся, начав копаться в своих вещах. Вскоре, из-под кучи одежды появилась на свет новая пачка сигарет. Почему-то курить захотелось только сейчас, под вечер. Пока Ханма был с Кеном, то почти забыл про отраву. – Съебись, Кисаки, – неожиданно для него и себя бесцветно отозвался парень. Он бросил на незаправленную кровать свой рюкзак. – Ты совсем охренел? – поперхнулся воздухом Тетта. Подобного он точно не ожидал услышать от Ханмы. Верная псина начинала скалиться и показывать свой дерьмовый характер. – Съебись из моего дома, – глуше повторил Шуджи. Почему-то сейчас ему было глубоко плевать, что подумает Кисаки, что позже наверняка будет хуже, что тот ещё найдёт, чем ответить. Была ли эта дерзость к лучшему? Ханма не уверен. Была ли к худшему? Без понятия. Но капитан шестого отряда знал наверняка: Казутора бы точно одобрительно качнул головой. Ведь парень не был обязан Тетте по гроб жизни. Да и сам бог смерти, поломанный и ненормальный, отныне не нуждался в чужой гнилой душе. Его тянуло к солнечному свету. Кисаки ушёл вслед за Рюгуджи, громко хлопнув дверью. Тетта пообещал, что их разговор ещё не закончен. В квартире повисла тишина. Почему-то она не давила, как это было обычно. Почему-то сейчас было приятно осознавать, что Шуджи был дома. Может, просто от того, что до сих пор казалось, словно Кен где-то рядом. – Шуджи, – донеслось с кухни. Его мать сидела за небольшим обеденным столом. Её густые вьющиеся волосы обрамляли вытянутое лицо, так похожее на её сына. Чёрные пряди опускались на окрулые плечи. – Мам? – держась за дверной косяк отозвался парень, когда доковылял на подгибающихся ногах до кухни. Женщина поднялась навстречу ему. Она отвела взгляд от Шуджи, не в силах видеть его в очередной раз избитым. – Ма? – непонимающе спросил тот, когда старшая Ханма потянулась к нему. – Я знаю, что плохая мать, – внезапно выдохнула она и крепко обняла за плечи ничего не понимающего сына, который давно был выше её, – но я всё равно переживаю за тебя. Твой папа ушёл, – женщина чуть отстранилась. Она положила свои ладошки на израненные щёки своего мальчика, нежно погладила их, – и мне до сих пор трудно это принять. – Мам... ты пьяная? – растерянно пролепетал парень, таращась во все глаза на неё. Разве могла его мать быть способной на ласку? Она, пропащая, пьющая, медленно умирающая в трущобах красных фонарей женщина. Она, что тянулась за прошлым, за некогда любимым и покинувшим её мужчиной – отцом Шуджи. Мать, что глушила тупую боль в своей груди очередной дешёвой сигаретой. Прибежавшему на кухню радостному сыну с его рисунками она глухо отвечала: потом. И это обещанное "потом" превратилось в постоянное "никогда". Нелепые рисунки, что мальчик хотел показать маме, так и остались забытыми. Женщина, глубоко ушедшая в себя, не замечала, как её сын растёт. Как потихоньку забываются плюшевые игрушки и цветные карандаши. – Нет, я не пьяна. Ты вновь вернулся... таким, – мать не знала, как описать своё волнение. – Ты у меня один, малыш, – ласково добавила старшая Ханма, вновь обнимая его. – Прости меня, мой мальчик. – Ма-ма?... – Не обязательно размахивать кулаками, Шуджи, – имя парня мягкими шипящими слетело с блёклых губ женщины и растворилось в тепле старенькой кухни. – Можно просто обнять. Обними меня. И сын неуверенно послышался свою мать. Он как-то неумело, неловко, по-детски приобнял её в ответ. Это было так необычно. Так ново. Так, что сердце второй раз за день с трепетом ударилось о рёбра. Шуджи шмыгнул разбитым носом. В уголках глаз вновь запекло. Мама... Мама так редко обнимала своё нерадивое дитя. Позабылась новая пачка сигарет. Позабылся надоевший Кисаки, Вальхалла, вся Тосва и стаи других банд. В объятиях женщины вдруг всё осталось где-то там, на переферии сознания. Так могла ли столь плохая мать быть способной на нежность? Наверное, могла, раз её сердце ныло и болело, когда сын возвращался побитым. Когда женщина одиноко хлестала алкоголь. Когда вдруг яснее виделась вся их незавидная жизнь. Ведь в Кабуки-чё было темно. Здесь пахло дурью, грязными деньгами и гнилью. Здесь было тесно и душно. По улицам гуляли шлюхи и продажные твари. В квартале фальшивых фонарей никогда не было света. – Солнце ещё взойдёт, мой маленький Шу.