и, кажется, я навсегда здесь пропал, но ты за руку тянешь вверх.
Мать Шуджи задумчиво курила, сидя на маленькой кухне. Едкий дым медленно поднимался вверх и исчезал. Папироска истлела почти наполовину, когда женщина поморщилась и потушила её. Несколько дней назад она обещала сыну вернуться с работы пораньше, к предстоящему празднику. Пускай старшая Ханма прекрасно понимала, что вряд ли успеет. Явилась она только к утру, когда в неугомонном Кабуки-тё наступила долгожданная тишина. Квартира встретила темноволосую женщину полным молчанием. Еда в холодильнике оказалась не тронута. Дверь на балкон не закрыта. – Шу? – позвала мать. Никто не ответил. Она нашла сына в своей спальне. Парень лежал под материнским пледом, свернувшись плотным калачиком. – Малыш, ты в порядке? – обеспокоенно спросила женщина, присаживаясь на кровать. Волосы Ханмы были влажными то ли от холодного пота, то ли от недавнего приёма ванны. Тело Шуджи чуть подрагивало, губы побледнели. У кончика носа запеклась кровавая корочка. Старшая Ханма не стала будить своё дитя. Вместо того она поцеловала его в лоб. Кожа была горячий, а сам капитан шестого отряда спал беспокойно. Позже он иногда просыпался и, пошатываясь, приходил на кухню. Из-за температуры Ханма часто тупо глядел на мать, еле соображал и возвращался в её нагретую постель. Почему-то там сейчас было уютнее всего. Тело знобило, а мышцы сводило до скрежета зубов. Старшая Ханма пичкала сына лекарствами, чтобы хоть немного сбить жар. Шуджи проспал несколько дней, почти не вставая с кровати. Бог смерти выглядел тщедушнее обычного. Его можно было назвать богом чумы или лихорадки, но уже никак не устрашающей погибели. Вообще Ханма болел редко. С детства его не одолевали ни промокшие ноги, ни морозец, щипавший щёки. Однако сейчас внутри что-то перемкнуло и сломалось. Наверное, там полетели все предохранители. Тело и сознание, изнывающие от зудящих ран и тревог, требовало долгожданного покоя. И Морфей благосклонно принимал чахнущего бога в свои жаркие объятия, но совсем не дарил передышки. Парню продолжали мерещиться кошмары. Старшая Ханма отпаивала сына ворохом таблеток. Женщина вздыхала, гладила его по лохматой макушке. Этой ласки, нежности и внимания Шуджи никогда не хватало. В больном бреду парню снились идиотские сны. Нелепые и бессвязные. Ему снился пожар, обжигающий и пожирающий. На его фоне мелькал чей-то очерченный заревом силуэт. Его улыбка раскраивала и распарывала только-только поджившие раны. В другом кошмаре Ханма падал. Долго и в никуда. Шуджи тут же подрывался на кровати в реальности, но фантомное ощущение оборвавшейся под ногами земли не проходило. С трудом бог смерти засыпал обратно. И ему вновь снилось, как он падал. Ему виделся бесконечный полёт в кромешный мрак. Подрагивающими пальцами в том же бреду Шуджи набирал сообщения. Вы: Кен. Рюгуджи прочитал, но не ответил. Спустя час Ханма написал вновь. Вы: Мне жаль. Молчание. Вы: Кен? Ничего. Вы: Прости. Пустота. Вы: Я не хотел. Лишь спустя сутки контакт, аккуратно переименованный из "Дуракена" в просто "Кен" ответил. Кен: Бить Чифую? Вы: В смысле я... Кен: Мне не о чем с тобой разговаривать. Вы: Я виноват. Я... я знаю. Я идиот. Придурок. Мудак и долбаёб. Рюгуджи притих. Вы: Прости меня. Можешь разбить ебальник на следующем собрании. Всё произошедшее было идеей Кисаки. Я сам не знаю, почему пошёл за ним. Тишина. Мир в глазах Шуджи кружился и переворачивался. Он вращался каруселью, плясал яркими пятнами и сворачивался бессвязными мыслями. В сожалении и глухую пустоту Ханма выпалил на экране телефона: "Я не хочу тебя терять". Он привязался. Как это бывает: незаметно и того сам не желая. Кен Рюгуджи больше не был таблеткой от хронической скуки и маяты. Дракен успел стал чем-то чуть больше. Чуть больше, чем Кисаки Тетта для Ханмы Шуджи. Капитан шестого отряда напоминал себе бога смерти из сказки про аленький цветочек. Последний начитался глупых книжек об искренности и любви. Он уверовал в спасение гниющей души и сорвал с себя маску. И как в сказке богу смерти счастья не видать. Наступает завершающий акт. Дракен молчал по другую сторону магнитных волн. Ханма сдался. Не было больше ничего: ни надежды, ни веры, что огнём свечи грели одинокую душу Шуджи. Всё оратилось в пепел.—
– Заткнулись все! – прокричал заместитель Тосвы. Он стоял на вершине лестницы у старого святилища. – Первое собрание в этом году объявляется открытым! Все праздники давно закончились. На территории полузаброшенного Мусаши столпилась множество людей, облачённых в чёрную форму Токийской Свастики. Шум и гам толпы резко стих при грозном окрике Дракена. Майки проводил особо резкого сегодня Рюгуджи пристальным взглядом и сам вышел вперёд. – Есть несколько новостей, – громко начал он. Западный ветер всколыхнул полы куртки на его плечах, зашумел в голых ветвях на фоне сумеречного неба. – Первое. Под Рождество между Тосвой и Чёрными Драконами произошёл конфликт. Нестройные ряды Свастонов зашумели. Люди непонимающее переглядывались, задавали вопросы. Для большинства членов Тосвы никакой рождественской битвы не было и в помине. Крупная стычка влиятельных банд прошла слишком тихо и без лишнего шума. Она лишь эхом отдалась в дальних углах Роппонги, на волнах слухов дойдя до Поднебесья. – Этот конфликт был вызван разногласиями в семье Шиба, заместителя второго отряда, – продолжил Манджиро. Его голос утонул в поднявшихся недовольных выкриках. Многие оглядывались теперь на Хаккая, что стоял рядом с Мицуей. Чужие взоры неприятно кололи затылок. Младший Шиба поморщился и подошёл ближе к Такаши. – Молчать! – ещё раз выкрикнул Кен, утихомиривая толпу. Свои изогнутые брови он хмуро свёл к переносице. От этого ора по спине Шуджи, находящегося рядом с другими капитанами, пробежали мурашки. Рюгуджи был чем-то недоволен ещё с самого начала собрания. Зам был напряжён. Он нетерпеливо рассхаживал туда-сюда за спиной своего командира. – Не горячись, Кен-чин, –произнёс Сано так, что его услышали лишь первые ряды Тосвы. Дракен что-то буркнул себе под нос, но угомонился и встал чуть позади Майки. Зам нервно хрустнул пальцами, чуть надавив на фаланги подушечками. Этот почти незаметный для толпы жест приметил лишь Ханма. Рюгуджи был явно чем-то недоволен. Его глубокий обсидиановый взор, вызывавший мурашки, устремились как раз в сторону Шуджи. Последний предпочёл опустить глаза в плитку лестницы. Непривычная богу смерти тревога вновь скреблась в мозгу, только отошедшего от лихорадочного бреда. Лёгкий жар до конца так и не прошёл. А под пристальным взглядом Кена он перетекал со лба к щекам, ожигал грудь и скручивал живот. Стоять было тяжело. Ханма мог бы опереться на Кисаки, бывшего рядом, но не хотел. Тетте не за чем знать о том, насколько на самом деле бог смерти слаб. – Однако теперь конфликт уложен, – примиряюще произнёс Майки и громко выкрикнул: – В битве на Рождество Тосва одержала победу над Чёрными Драконами! Толпа одобрительно загудела. Она всплеснула руками, взорвалась радостными криками и воплями. Уже не так была важна причина разногласий. Главное – Свастоны победили, банда росла и становилась сильнее. – Чёрные Драконы переходят под контроль Тосвы! – перекрикивая взбудораженных Свастонов выпалил Манджиро. Парни ободряюще похлопывали друг друга по плечу и несли весть к самым дальним рядам. Сам же Сано оставался спокойным. Это событие не сильно радовало его. Да, его банда расширялась. Сначала к ним примкнули Мёбиус, затем Вальхалла, сейчас Чёрные Драконы. Но было ли то к лучшему? Да, влияние Токийской Свастики росло. Но было ли это истинной мечтой Сано? Когда-то давно Баджи объединил своих друзей единой мыслью и чувствами. Вот так родилась Тосва. Ради идеи единства, а не ради власти над всем Токио. Банда стремилась заботиться и оберегать своих членов, друзей. Однако она росла, присоединялись новые люди. Но были ли они так же преданы друг другу, как Баджи своим приятелям? Вряд ли. Майки всё это было не нужно. – У нас есть ещё одно объявление, – произнёс он. Его лицо осталось непроницаемым. Кен холодно уставился прямо на Ханму. Если бы Шуджи мог, то он свалился бы уже на землю. Его лоб горел. Несмотря на кучу выпитанных таблеток, температура спадала плохо. Тело всё ещё требовало отдыха. Однако парню было отчасти плевать, что там оно хочет. Сейчас увидеть Кена была важнее. Может, это был последний раз, когда он встречает Рюгуджи. Может, капитана шестого отряда вышвырнут из Тосвы. Предателей и наглецов здесь не любили. А если Манджиро не спустит Ханму со ступеней святилища, то он уйдёт сам. Вина перед Дракеном жгла сильнее порезов Кисаки на груди. Перед глазами плыло. Шуджи чуть покачнулся. На что он надеялся? Бог смерти не знает. Дракен вряд ли рад его видеть. Он щурит свои тёмные глаза, смотря на него и капитана третьего отряда. – Кисаки Тетта, – Манджиро смотрит прямо на названого, – ты исключен. Западный ветер сильнее зашумел в ветвях. Свастоны притихли. – Чего? – Тетта вылупился на Манджиро. Его брови изумлённо поднялись. – Ты предал нас в битве на Рождество. Ты действительно думал, что Чифую и Такемичи будут молчать? – Майки! – поспешно выпалил Кисаки и бросился к ступенями Мусаши. Он не мог потерять Сано тогда, когда уже был так близок к нему. – Зачем ты веришь им? – Потому что они мои друзья, – тише, но твёрдо ответил Манджиро. – Ты не можешь меня вышвырнуть! – Я не желаю ничего слушать, – командир разворачивается, давая понять, что разговор окончен. – Ты не можешь без меня, Майки! – выкрикнул Тетта и взбежал по ступеням вслед за Манджиро. Но дорогу ему преградил Кен: – Тетта, ты глухой? Кисаки отпрянул. На открытый конфликт с Рюгуджи он не был готов идти. Дракен, словно скала, возвышался над ним. – Ты ведь хочешь создать новую эру гопников, Майки! – продолжал взывать к Сано Тетта. – Я помогу тебе исполнить её. Всё ведь просто! Ты будешь моим светом. Я стану твоей тенью и буду следовать за тобой. Просто позволь! Манджиро не ответил. Лишь западный ветер встрепенул его светлые пряди. – Пошёл вон, Кисаки, – процедил Кен, сжимая кулаки. Желваки загуляли на его крепкой шее. Капитан третьего отряда сглотнул. Его не слушали. Его не хотели слушать. Все остальные Свастоны с подозрением смотрели Тетту. Под их пристальными взорами он чувствовал себя загнанным. Все верили Майки, а не чужим оправданиям. – Ханма! – выкрикнул он, беспокойно ища Шуджи взглядом. Тот, ушедший в свои мысли, вздрогнул, когда цепкая хватка Тетты легла на его запястье с гематомами под рукавом формы. Руку неприятно кольнуло. – Ты уходишь со мной. Капитан третьего отряда потянул бога смерти за собой, но тот не сдвинулся с места. – Я не хочу, – негромко обронил Шуджи. Терять ему было нечего. – Что? – Кисаки вытаращил свои лживые глаза. – Я не пойду, – чуть громче произнёс бог смерти. Кисаки держал его за руку и совсем не думал отпускать. Чеканя слова, он повторил: – Ты пойдёшь со мной, – Кисаки дёрнул Ханму. Тот покачнулся, готовый упасть. Остальные Свастоны смотрели на них, ничего не понимая. Но для себя бог смерти всё решил. С Кисаки он никуда не пойдет. Пламя болезненно жрало тень. И этому должен был хоть когда-то прийти конец. Ханма не останется в Тосве, за Кисаки тоже не пойдёт. Ни от Кена, ни от Тетты не стоило больше ничего ждать. Маленькая надежда в груди капитана шестого отряда утонула в ванной, обагрённой кровью. Она разбилась обо асфальт в тёмной подворотне Кабуки-тё, о глухую стену молчания Рюгуджи. Кен наблюдал за происходящим рядом с Майки, которому в общем-то было плевать. Даже если уйдёт Кисаки, третий отряд всё равно останется в Тосве. Исконно это отряд осуждённого Па. Навсегда и впредь. Если вместе с Теттом уйдёт и Ханма, то за ними последуют и все остатки Валхаллы и Мёбиуса. Впрочем, даже это к лучшему. Свастоны и так разрослись. – Какого чёрта, Ханма?! – Кисаки больно сжал запястье парня. – Иди ты нахрен, – сипло произнёс Шуджи, слабо пытаясь вырвать свою руку. Члены Токийской Свастики перешёптывались, удивлённо наблюдая перепалку капитанов. Кисаки поперхнулся воздухом. Это был первый раз, когда его любимая марионетка так в открытую противится ему. А бог смерти был нужен Тетте. Ханма дёрнулся сильнее. Ладонь капитана третьего отряда скользнула по запястью, обножая синюшные лепестки гематом. Пускай Шуджи останется один, но он хотя бы будет свободен. Западный ветер порывом ударил в лицо Кисаки. – Ты останешься со мной, Ханма! – прорычал он. – Ханма же сказал, что никуда не пойдёт! Окрик раздался со ступеней святилища. По ним медленно спустился Кен. – Это не твоё дело, – выплюнул Тетта. – Моё. – Завались, Дра... Кисаки не успел закончить. В его скулу с размаху прилетел кулак Рюгуджи. Тетта оступился и отпустил Ханму. – Шуджи сказал, что никуда не пойдёт, – повторил зам, вставая перед богом смерти. Капитан третьего отряда чуть не повалился на земь. Удар Дракена был тяжёлым, мощным и сбивающим с ног. Щека Кисаки горела и полыхала, тупая боль отозвалась в дёснах. Что-то хрустнуло на зубах. Тетта поморщился, поправил очки. Допёрла мысль, что Рюгуджи ударил совсем не в полную силу. Он пожалел Такемичи, стоявшего прямо за капитаном третьего отряда. Долбани Дракен сильнее – Кисаки отлетел бы прямо в Ханагаки. – Он никуда не пойдёт. Кен отчётливо помнил порезы на чужой груди. Разбитые губы, кулаки можно было списать на многочисленные драки, в которых Шуджи участвовал. Однако отпечатки на шее, которые парень с наступлением зимы старался прикрыть шарфом, синяки на запястьях нельзя было свалить на бандитские свалки. Рюгуджи особо не лез в жизнь Ханмы, но от Казуторы аккуратно вызнал, что у того в принципе нет ни друзей, ни кого. Ханемия тонко намекнул, что у Шуджи и Кисаки совсем необычные отношения. Хватило сложить два плюс два, чтобы понять, что отпечатки на чувствительной коже бога смерти оставлял Тетта. Сам Шуджи менялся. Если после битвы с Мёбиусом, он был весел, то сейчас остранён. Ханма будто побледнел, даже чуть исхудал. Форма Тосвы, подогнанная Мицуей, свободнее весела на долговязом теле. Да и на сегодняшнем собрании Шуджи выглядел так будто был готов вот-вот рухнуть в обморок. Но теперь он стоял за спиной Кена. Там было спокойнее. – Пойдём, – взяв себя в руки и успокоившись, протянул Кисаки. – Ты им не нужен. Ханма задумчиво склонил голову. Отчасти капитан третьего отряда был прав. Однако сделать неуверенный шаг вперёд, к Тетте, Шуджи не дали. Дракен аккуратно переградил ему путь рукой: – Он никуда не пойдёт. Глаза Ханмы чуть расширились в измулении. Слов у парня не было. Впервые за его душонку переживает хоть кто-то, кроме некудышной матери. Шуджи благодарно взглянул на Рюгуджи. Тот продолжал стоять. Дракен не ушёл, даже когда Кисаки гневно выплюнул ругательство, когда Майки обронил: "Хватит, Кен-чин". Мир Ханмы в тот момент сузился до одних лопаток зама, его широких плеч и крепкой спины, отделявшей его от Тетты. – Проваливай, – Дракен больше не был намерен тратить на Кисаки своё время. Кен развернулся, встретился взглядом с Шуджи. – Собрание окончено! – проорал для всех Рюгуджи. Кисаки сплюнул, скрипя зубами, и растворился среди тёмной формы Свастонов. Тетта принял временное поражение. Против Кена он ничего не мог сделать с голыми руками. Дракен мешал не хуже Такемичи. Рюгуджи стоял перед Майки. Рюгуджи теперь встал и перед Ханмой. Рюгуджи мешал даже больше настырного Такемичи. Кисаки нужен был Майки. Нужен был Ханма. А упрямый Кен Рюгуджи всему мешал. Члены Токийской Свастики начали медленно расползаться, перешёптываясь и оглядываясь на капитанов. – Оставайся, если хочешь, – произнёс Рюгуджи Ханме. Тёплая улыбка тронула его губы. Глаза мягко смотрели на Шуджи. Ветер одобрительно качнул светлую прядь волос Дракена. Ханма моргнул. Произошедшее не было сном. Кисаки правда ушёл. Шуджи перехватил руку Кена, заглянул в самые глаза, потому что теперь было можно. Потому что Дракен не оттолкнул. – Что это значит? Зам Тосвы взглянул на вытянувшееся лицо бога смерти и коротко ответил: – Я прощаю тебя.