Нежность

хотел бы укутаться в твоё пальто, но проснулся от крика в холодном метро в толпе...

Солнечный луч тепло мазнул висок Шуджи. Его ресницы затрепетали, и парень нехотя приоткрыл глаза. Рядом, на другой половине кровати, спал Кен. Что-то приятно защекотало внутри, замурчало, словно домашний кот, когда Ханма понял, что мирно проспал всю ночь под боком Рюгуджи. Капитан тихо выскользнул из тесных объятий Дракена, плотно прикрыл дверь своей комнаты и отправился на кухню. Там вновь зашумел чайник, застучала ложка о керамику и зажужжал оставленный на столе телефон. Счастливое утро из дебильных романтических комедий было прервано. На дисплее ярко горело "Кисаки". Внутри похолодело. Ощущение лёгкости вмиг улетучилось. Что было нужно Тетте, чей едкий запах одеколона Ханма успел позабыть? Бог смерти привычно, на условном рефлексе потянулась принять вызов. Нет. Пошёл он к чёрту. Ханма сбросил звонок. Ханма не его псина. Пускай Кисаки валит на все четыре стороны. Им больше не по пути. Капитан шестого отряда Тосвы отныне больше не цепляется за него. Шуджи больше не тонет во мраке запутанных кварталов Токио. Сигареты больше не мерзки на вкус, ведь они напоминают губы Кена. Ханма больше не идёт ко дну, ведь его поддерживают руки Дракена. Бог смерти не утонет в безнадёге и одиночестве. Он идёт на свет, что излучает, улыбаясь, Рюгуджи. А значит, всё будет хорошо. Совсем неважно, что было в прошлом, с чего они начали. Самое главное – к чему они пришли. А пришли они к нежности. Всепоглощающей и ломкой, жарко пульсирующей под рёбрами, горячо гонящей кровь в полумёртвом боге. И как в сказке об аленьком цветке, одинокое божество ожило, согретое лучами того, что люди именуют "любовь". Раздался нетерпеливый звонок в дверь. Может, это пришла мама? Шуджи направился в коридор, нелепо представляя, как придётся объяснять, что в постели её сына забыл чужой парень. Дверь распахнулась на "доброе утро" и почти захлопнулась обратно на выплюнутое "сука". Ханма пожалел о том, что не посмотрел в глазок. Там, на пороге стоял Кисаки. Он по-хозяйски придержал входную дверь и переступил порог чужого дома. – Почему не отвечаешь на звонок? – Не твоё дело, – лицо капитана помрачнело. – Я тебе перестал быть нужным? – вскинул бровь Тетта. – Ты мне никогда не был нужен, клоун, – расплылся в гадкой ухмылке Ханма. Ложь. Нужен. Кисаки был нужен. Как голодным сиротам заплесневелый хлеб. Как безнадёжно издыхающему солдату смерть. Как умирающим от жажды гнилая вода. Нужен был хоть кто-то, чтобы не сдохнуть в тёмной Кабуки-тё одному. Но всё это в прошлом. Теперь не нужен "хоть кто". Теперь Шуджи нужен Кен – солнце, которое осветило мрачный квартал. – Врать не хорошо, Ханма, – неодобрительно сверкнул глазами Кисаки. Лживые чароитные камни. Красивые, но фальшивые. – Я ещё раз спрашиваю: почему ты не отвечаешь на мои звонки? – Не хрен ли тебе всё равно? Я вижу, ты вообще в новую банду свалил? – непринужденно хихикнул бог смерти, оглядывая уже знакомый плащ Поднебесья. Всем своим видом бог смерти пытался показать, что его сердце не совершило кульбит и испуганно не грохнулось к холодному полу. – Ты не слышал мой вопрос? – прошипел Кисаки, подходя ближе. Тетта был ниже Шуджи, но напора у того явно больше, так что капитан невольно отступил к стене коридора. Тут Кисаки мельком взглянул на вешалки позади Ханмы. Пальто матери не было, любимая черная куртка Шуджи висела на месте. Тогда чьей была третья, белой? – Кто здесь с тобой? – почти прорычал Тетта. – Нахер иди. – Забыл, с кем разговариваешь? – рука Кисаки быстрее кобры метнулась к горлу Ханмы. – Это из-за него ты не отвечаешь на мои звонки? Бог смерти кашлянул, прохрипел, вцепился в ладонь бывшего капитана и прохрипел: – Пусти, сволочь. – Ты без меня совсем страх потерял, – ядовито вытягивая согласные и сильнее сжимая горло Ханмы, произнёс Кисаки. – Руки от него убрал, – в проёме распахнутой двери показался Кен. Тетта даже не вскинул удивлённо бровь. Наличие именно Рюгуджи в квартире было слишком предсказуемо. Кисаки отпустил Шуджи, развернулся и расплылся в фальшивой улыбке: – Давно не виделись, Дракен. – Пошёл вон, – хмурясь, ответил Кен, пока Ханма пытался откашляться. Дракен был широкоплечим и высоким. Такую шпалу Кисаки не прижмёт к стене при всём желании. Рюгуджи продолжал мешать. Бесит. – Как поживает Майки? – Пошёл вон, – твёрдо отчеканил заместитель Тосвы, всем своим видом намекая, что если бывший капитан не уйдёт сам, то Кен спустит его с лестницы. – Мы ещё увидимся, – махнул Тетта и добавил: – Твой обожаемый Майки однажды совсем поедет крышей. И ни ты, ни Эмма ему не поможете. Наступает новая эра гопников. Детские игры в добрых байкеров уже никого не волнуют. Пора взрослеть. А ты, – Кисаки обратился к Ханме, – выбирай, на чьей стороне. Поднебесье сотрёт Токийскую Свастику в пыль. Дверь за ним яростно хлопнула. – Ты как? – заботливо спросил Рюгуджи. – Нормально, – наконец-то откашлялся Шуджи. Оба побрели обратно в спальню. После появления нежданного гостя внутри капитана всё перевернулось. Как и ожидалось, Тетта про свою псину не забыл. Не хотелось больше ни курить, ни есть. Наверное, Кисаки был прав. Наверное, правда пора взрослеть. Пора заканчивать с играми в гопников и байкеров. Пора взяться за учёбу, надо помогать матери, бросить курить и валить из Кабуки-тё. Как именно, Шуджи пока не знал, но и быть в долгу у поганой семейки вечность Ханма точно не собирался. Вон, Дракен – умница и разумница, гордость всего барделя. Он и морды во имя справедливости успевает набить, и домашку Майки сделать, и в своих мотоциклах порыться. В будущем Рюгуджи наверняка откроет свою автомастерскую. Так а чем Шуджи хуже? Голова есть, руки тоже. Голова есть да и руки с ногами имеются, но вот сердце... сердце Ханмы не на месте. – Всё в порядке? – спросил Кен. Он опёрся локтём на подушку и взглянул в лицо капитана. – Да, – протянули в ответ. – Забудь о Кисаки, ладно? – попросил зам, провёл большим пальцем по скуле, огладил. – Хотя бы на сегодня. – Чем тогда предлагаешь заняться? – лукаво улыбнулся бог смерти. – Предлагаю просто хорошо провести время, – произнёс Кен и легко поцеловал Ханму в висок. В объятиях Рюгуджи была приятно. Нет. Просто охуенно. Довольный Шуджи, словно огромный кот удобнее устроился под чужим боком, спрятал свой нос куда-то между воротом футболки и шеей Дракена. По-хозяйски Ханма закинул одну свою ногу на Кена. Теперь уже спокойно, не боясь ничего. Кен ворошил чужие крашеные прядки. Дурацкий хохолок Ханмы растрепался ещё с вечера, чёлка лезла в глаза, но капитану было совершенно плевать. Рука зама приятно перебирала волосы, поглаживала дурную голову, так что через некоторое время Шуджи задремал. Так они провели полдня, просто нежась в постели. С Кисаки капитан себе такого позволить не мог. По утрам от Тетты хотелось быстрее свалить. Сегодня заместитель первым тянулся за поцелуями. Он нежно касался чужих губ, и Шуджи с радостью отвечал. Они касались друга друга медленно, паточно, словно впереди была ещё целая вечность, будто никуда не надо было спешить. На кухне несколько раз надрывались забытые телефоны. Экраны высвечивали гневно "Кисаки" и нетерпеливо "Майки", но Рюгуджи продолжал целовать чужие губы, заглядывая в полуприкрытые от наслаждения золотистые глаза. Кен медленно переходил на шею, слегка покусывая, стараясь не причинять боли. Ханма тихо хмыкнул, поцеловал туда, куда смог дотянуться до нависшего над ним Дракена. Он смазанно коснулся изгиба шеи. Хотелось большего. Тело Ханмы соскучилось по ласке, будто бродяга по домашнему теплу. Давно хотелось большего. Не с того ли момента, как глаза Ханмы блеснули при виде Кена? Когда Мёбиус и Тосва схлестнулись в битве? Бог смерти не помнил. Ладонь с кандзи "преступление" забрался под черную футболку Дракена, огладила проступающие мышцы живота. Пальцы подцепили край спортивных штанов. – Шу, – позвал его зам, отрываясь от выступающих ключиц парня. – Не надо. Мы всё успеем, нам некуда спешить. Бог смерти разочарованно выдохнул, но покорно руку убрал и просто обнял Рюгуджи, теснее прижимая к себе. С постели они поднялись лишь ближе к вечеру, оделись и побрели в парк. Восточный ветер все ещё зимней прохладой лез под куртку. Дракен зябко поёжился. – Погоди, – остановил его Ханма и стянул с себя свой шарф, – возьми. Шуджи накинул теплую ткань на шею заместителя, плотнее обмотал вокруг несколько раз. – Ты сам замёрзнешь, глупый, – улыбнулся Дракен, лбом по-доброму боднув капитана. – Я хочу, чтобы тебе было тепло, – выдохнул Ханма и ткнулся своим. Парни простояли так минуту или две, или целую вечность, касаясь друг друга лишь лбами. Такой незатейливый жест – признак глубокого доверия. Бог смерти мазнул ледяным носом щёку Кена. – Тебе холодно? – спросил зам, приобнимая парня за талию. – Нет. Теперь нет, – ответил Ханма, обвивая руки вокруг плеч и шеи Рюгуджи. Не хотелось никуда идти, не хотелось отпускать Дракена. Надолго. Желательно навсегда. – Пойдём-ка в кафе, Шу, а то превратишься в ледышку. – Чтобы согреться, есть сигареты и ты, – мурлыкнул Ханма, переплетая свои пальцы с чужими. По пути в кафе капитан, хитро улыбнувшись, слепил из подтаявшего снега шарик и метко запустил в зама. – Хэй! – выкрикнул Кен, потом что почувствовал, как что-то попало в плечо. Однако он не обиделся, а сразу же принял игру. Через несколько секунд в ответ полетел такой же снежок. Перестрелка завязалась на добрых полчаса, пока Ханма победоносно не повалил Дракена в снег, оседлав его бедра. – Один-ноль, Кен, – рассмеялся Шуджи, склоняясь над парнем. – Пускай будет так, – притворно смирился зам. Он резко подсадил бога смерти под бедра и ловко перевернул его. – Один-один, Шуджи, – лукаво заметил Рюгуджи. Теперь тот валялся в снегу, а зам сидел сверху. – Просто иди сюда, – фыркнул капитан. Кен послушно поддался чужим рукам навстречу. На этот раз кончик его языка проехал по краешку зубов Ханмы. Тот медленно смял чужие губы, игриво укусил за нижнюю, чуть оттянул. Дракен хмыкнул сквозь поцелуй. Шуджи напоминал беспутный восточный ветер. Он также будто случайно лез под куртку, дразнил, целуя губы. В кафе оба парня ввалились все в снегу, но с улыбками до ушей. Официантка на такое лишь недовольно нахмурилась, но счастливо парочке ничего не сказала. Ханма за столиком постоянно говорил, долго и эмоционально. Кену как всегда оставалось лишь слушать, понимающе качать головой и просить ещё одну чашку кофе. Домой они вернулись лишь под вечер. На кухне вновь уютно горел свет, из старенького радио звучала какая-то мелодия. Она была медленной и спокойной. – Моя любимая песня, – сказал Рюгуджи, поднялся и протянул руку Шуджи. – Пойдём? Капитан неуверенно протянул свою ладонь в ответ. Кисть Дракена легла на пояс Ханмы, плотнее притягивая, делая небольшой поворот у кухонного стола. Бог смерти неуверенно качнулся следом. Музыка плавно лилась из динамика. Голос певицы был негромким, повторял что-то на совершенно незнакомом языке. Капитан положил голову на плечо зама, отдавая ему право вести. На маленькой кухне было не очень удобно, но страстных выпадов, как в танго, не требовалось. Дракен повернулся вместе с Шуджи, качнулся, переплёл свои пальцы с вытянутой рукой, где красовалось уже привычное "преступление". На припеве Рюгуджи сделал шаг, вновь слегка вальсируя. Ханма неумело повторил за ним, стараясь не отставать. Когда песня почти подошла к концу, Кен наклонил расслабленного капитана, поддерживая за талию. Лёгкий транс, навеянный медленным танцем, закончился. – Бля! – Ханмы не ожидал такого поворота и до побелевшие костяшек вцепился в чужое плечо. – Блять, только не отпускай меня! В памяти вспыхнула заснеженная христианская церковь. Вспомнился Кисаки, который тоже танцевал, вёл в своём безумном вальсе и просто бросил Ханму на ледяной пол. – Только не отпускай меня! – паникующе повторял Шуджи, намертво вцепившись в Кена. До пола оставалось меньше метра, но воспоминания были болезненнее. – Не волнуйся. Я не отпущу тебя, – заверил его Рюгуджи и прильнул губами к раскрывшейся млечной шее капитана. Там доживали краснеющие пятна от рук Кисаки. Там раньше красовались гематомы. Но сейчас шея покрывалась щекочущими поцелуями, полными нежности. Теперь так будет отныне и впредь. Уж Рюгуджи обещает.