куда спешат эти люди, если за нами, то хуже не будет. палят из улыбок-орудий, лёжа ничком на прокуренной кухне
Смех закончился так же быстро, как и весенняя морось. Дома у Ханмы было прохладно. Как обычно. Кен почти привык к ощущению постоянного сквозняка в квартире Шуджи и теперь не обращал на него внимание. Он курил, стоя на балконе, потому что хотелось. Потому что мозг, усталый и вымученный, нервно сообщал о недостатке никотина в организме. И Шуджи. Ханма сидел рядом, смахивал дождевые капли с перил балкона. – Если надо будет помочь, то говори, – сказал тот, выпуская облако дыма. Дракен кивнул, задумчиво смотря на горизонт, где высились серые сиротливые домишки. Они были смазаны вереницей проводов с картин западного художника. Мысли уносили Рюгуджи к Майки и Эмме, печаль о которых будет длиться вечно. Сам по себе потопленной субмариной в голове всплывал образ Поднебесья. С каждой новой затяжкой кто-то из их шестёрок появлялись в Токио. С очередным выдохом ухмылка Кисаки тянулась шире. И город, огромный и искрящий, хищный и опасный, боялся её. Их дом – Свастонов, Рюгуджи и Ханмы – трепетал. Неприветливый и расцвеченный ядовитым неоном. Каким бы он ни был. Токио породил их, выкормил в подворотнях, словно уличных псин. Он научил их перегрызать глотки, рвать и охранять. И теперь хозяину нужно было платить за проявленную милость. Кен выпустил табачный дым. Майки не звонил, он пусто глядел в стену и тенью шатался по безмолвному дому. Зам навещал его утром, после вчерашних похорон. Рядом с Сано был Такемичи, и хотя бы это успокаивало. Слёзы до сих пор фантомно пощипывали глаза. Шуджи обнял со спины, доверчиво ткнулся носом в шейный позвонок, будто обласканный дворовый кот. На бездомную псину он походил меньше всего. – Как думаешь, что будет дальше? – Не знаю, – честно ответил Ханма и положил острый подбородок на широкое плечо. – Завтра мы надерём зад Поднебесью, а дальше посмотрим. – Мы? Ты ведь больше не в Тосве. Зачем тебе наши проблемы? Тем более там будет Кисаки. – Хэй! Я не брошу тебя только потому, что так приспичило Майки, – усмехнулся бог смерти и серьезнее добавил, чуть дрогнув в голосе: – Про Тетту забудь. Есть лишь ты и я. Остальное неважно. Кен чуть улыбнулся и через плечо поднёс сигарету к губам Ханмы. Последний довольно затянулся, чуть посмаковал дым и горячо выпустил его куда-то в район шеи зама, целуя. – Кен, – прошептал на ухо бог смерти, пуская волну приятных мурашек, отчего содрогнулись чужие плечи, – Может быть, сейчас не самое подходящее время, но... – Ханма сглотнул и произнёс: – я хочу тебя. Ещё с того дня, как они впервые встретились, там, на парковке, где столкнулись Мёбиус и Тосва. Где золотистые глаза были пусты. Где они оживились и осветились только-только занимавшимся рассветом – Рюгуджи. Ханма выдохнул медленно и томно, хлопая ресницами, словно крыльями серебряной бабочки. – Шуджи, я... – Прости, – судорожно выдохнул Ханма и усмехнулся своей обычной улыбкой. – Я идиот. Прости. – Всё в порядке, – заверил его Рюгуджи и прошёлся пятернёй по влажным прядям бога смерти. После зам повернулся в кольце чужих рук, притянул Шуджи ближе и поцеловал, сминая сухие губы, испещрённые трещинками. – Я люблю тебя. До луны и обратно. Ханма лбом упёрся в чужой, своим носом касаясь кончика носа Дракена. Шуджи едва заметил, как рука парня скользнула к серой футболке. Ладонь Рюгуджи нырнула ко впалому животу и проступающим пикам рёбер. Холодные подушечки огладили их, уже не боясь порезаться. Сусальный взор бога смерти медленно поплыл, уносимый течением ласки. Он потянул Кена прочь с балкона, понимая все намёки на подсознании. Сигарета была оставлена в пепельнице, а Шуджи уложен на кровать. Сверху нависла тень, одними губами изучая шею, руками блуждая под футболкой, а после аккуратно стягивающие её. Ханма дрожащими от волнения пальцами натягивал до треска чёрную ткань на спине Кена. – Не торопись, – прошептал Дракен. – Я никуда не уйду. И Ханма, будто успокоившись, откинулся расслабленно на подушки. Верно. Кен – это не Кисаки. Он никогда не уйдет, не пропадёт в спешке на рассвете. Шуджи мазнул поцелуем чужую щёку, помогая стягивать водолазку, обтягивающую сильное тело, по рукам которого вились жилки, в чьих объятиях бог смерти таял и млел. – Красивый, – выдохнул Ханма. Он разглядывал Рюгуджи, пальцем пробегая по старому шраму, который был оставлен в далёкий осенний день на парковке. Шуджи завидовал, ведь Дракен правда был красив. Его граненые черты напоминали мраморную скульптуру, выделанную умелым мастером. Бог смерти никогда таким не был. Он высок, худощав – один скелет. Что в этом прекрасного? – Ты очарователен, – шепнул зам, пальцами оплёл подбородок и поцеловал. – Мне так не кажется. – Красота в глазах смотрящего, глупый, – Кен коснулся лба Шуджи вновь, будто на прощание. Он опустился ниже, прокладывая себе дорожку из поцелуев. Рюгуджи поддел спортивные штаны Ханмы, внимательно на него посмотрел, молча спрашивая. Парень кивнул. И зам безнаказанно стянул оставшуюся одежду. Дракен склонил голову. Он любовался млечной кожей, где тени подчеркивали острые изгибы на белой простыни. Тела было прохладным, усыпанным лепестками сирени и гиацинтов – ссадинами и синяками, которые почти не сходили. Под разбитыми губами Кена дрогнули подвздошные кости. Такие же точёные, как скулы, как самые белые розы, увенчанные шипами. К ним припадал Рюгуджи, ранясь вновь. Пускай его кровь, живая и жгучая, окропит бледное тело. Такова будет дань за право лицезреть таким пугающе нежное божество самой печали и тоски. Шуджи вздохнул и сжался. – Тише, – успокаивающе прошептал Рюгуджи, касаясь внутренней стороны чужих бёдер, особенно чувствительную сейчас. Сейчас, когда длинные пальцы аккуратно растягивали тугие стенки. – Поцелуй меня. И Кен, опираясь на локоть у макушки, покорно приник к искусанным губам, на которых все ещё зрело послевкусие вишнёвых сигарет. Когда Дракен медленно вошёл и сделал первый толчок, Ханма всхлипнул и тихо выругался. Но он тут же успокоился, когда чужая рука нырнула под талию, притягивая к себе в тесные объятия. Только так бог смерти окончательно смирился. Рядом был Кен, а не Кисаки. Тот не сделал бы ничего, что Ханма не желал бы. Если заместитель Тосвы и впивался зубами в шею, то после посасывал кожу, а не вгрызался в неё, будто дикий зверь. Так что на шее к завтрашнему утру будут розоветь лишь рассыпанные бутоны пионов и роз, а не синеть гематомы. Ведь это был Дракен. А другого было не надо. Он был солнцем, в лучах которого Ханма млел. Кен был нужен. Как свет, как вода, как надежда. Шуджи вздрогнул, когда Рюгуджи задел что-то внутри. И это что-то, ломкое и зыбкое, волной разлилось по телу, поразив едва ощутимым током подушечки пальцев. Парень прикрыл свои усталые веки, чувствуя, как Дракен хрипло дышал ему в шею. Шуджи пропустил сквозь свои худые пальцы, светлые растрёпанные прядки и издал тихий стон. Бог смерти расслабленно выдохнул, когда Кен наконец-то замер, вздрогнул и закрыл глаза, так и оставшись лежать на теплой груди Ханмы. Тот мягко гладил чужой затылок, плечи. Зам уснул в объятиях, с миром забывая об умершей Эмме, о разбитом Майки и Кисаки, который злобно глядел из темноты квартала Кабуки-тё. В надёжных руках Шуджи все суетное исчезло и растворилось слепыми каплями дождя.***
Следующий день выдался хмурым. Рюгуджи с трудом оторвался от постели, чувствуя, как нехотя его отпускали. Надеть на себя водолазку, брюки и привести в приличный вид оказалось труднее, чем зам ожидал. Усталость последних дней тяготила. Вместо завтрака Кен лишь выкурил сигарету, поцеловал сонного Шуджи на прощание в лоб, обещая к ночи вернуться. Улица встретила порывом дикого западного ветра. На углу терпеливо ожидал тёмный байк. У святилища Мусаши Свастоны заметно поредели. Ребята неуверенно топтались на месте, перешёптываясь между собой. Время подходило к назначенному часу, но Майки – главы и командира Токийской Свастики – почему-то не было. Сано в этот момент находился дома, где до сих пор тихо оплакивал свою милую Эмму. Он лежал в комнате Шиничиро, и вновь ползучие тени из-под кровати тянули к нему свои руки. И лишь они, одинокие, пустые, обнимали, даря покой. Мицуя и Такемичи печально взглянули на Кена. Теперь Тосва лежала полностью на плечах её верного заместителя. Вряд ли Майки найдёт в себе силы выйти завтра против Поднебесья. Свастоны, казавшиеся такими сплочёнными ранее, теперь являлись кучкой обычных юношей. Шестой отряд, бывший под командованием Ханмы, растворился, словно утренний туман. Когда ушёл Шуджи, за ним последовали остатки Вальхаллы, Мёбиуса. Они рассеялись по ночному Токио, как пыль. Третий отряд не был организован после ухода Тетты. Его единственным главой навеки остался Па, сидевший в тюрьме. Взбалмошные парни более не желали быть под чьим-то командованием. Токийская Свастика медленно разваливалась и раскалывалась. Четвёртый и пятый отряды также измельчали. Нахоя бросал на Кена виноватый взор. Мучо и его заместителя также не было видно. Пятый отряд, особенный и уполномоченный самим Сано, пропал. Исчез и Коконой, который после Рождества обычно стоял чуть позади Такемичи вместе с бывшими членами Чёрных Драконов. Как сложится завтрашняя битва в таком составе, Кен даже не мог предугадать. Он понимал лишь, что будет тяжело, но отступать уже поздно. Известная всем токийская банда была изломана также, как и её командир. Она напоминала расстроенный оркестр, где так не вовремя исчез дирижер. Даже главная скрипка – Рюгуджи – не могла подхватить нужный темп и повести за собой. У неё тоже не осталось сил. Дракен нахмурился. Солнцу осталось совсем немного, чтобы окончательно скрыться за горизонтом. "Завтра" наступало слишком быстро. Светило в последний раз озарило серый город.