Стратегическое планирование

      Сердечный приступ в семнадцать лет. С таким медики Саннидейла на практике ещё не сталкивались. Наблюдатели тоже не подозревали, что у Истребительниц бывают проблемы с сердцем, да ещё в ранней молодости (а до старости Истребительницы не доживают). Но если подумать: на это здоровое семнадцатилетнее сердце свалились все горести шестидесяти двух лет. Свалились не постепенно, давая время оправиться и окрепнуть, а разом. Обычное человеческое сердце не выдержало бы, а сердце Баффи справлялось несколько месяцев.       Справилось и теперь, но уже не без помощи современной медицины. Врачи поражались: как быстро идёт восстановление! Даже заподозрили, что первоначальный диагноз был ошибочным – не могут последствия сердечного приступа пройти настолько скоро.       Первые сутки в палату пускали лишь персонал больницы, вход посетителям, даже маме, был запрещён. Баффи оказалась предоставлена сама себе. Спасибо лекарствам, от которых хотелось спать, – сон не давал зацепиться за тревожные чёрные мысли. Но ночью Баффи очухалась, то ли ей снизили дозу, то ли организм адаптировался.       От родни и друзей Баффи не ждала незаконного проникновения в палату – они не станут нарушать врачебных указаний, прежде всего ради неё самой. Но Ангелусу любые указания побоку. Баффи была уверена, что он явится.       Вампир впрямь пробрался в её палату через окно, только был это не Ангелус, а Ноа.       - Решил проведать. - Он бесшумно слез с подоконника и столь же бесшумно закрыл окно. – Как самочувствие?       - В целом неплохо.       - Ты понимаешь, что ты первая в мире Истребительница с сердечным приступом?       - Я по многим показателям первая в мире Истребительница. - Продолжая лежать на правом богу, Баффи включила настенный светильник. – Или буду ею. А может, и не буду…       - Хандришь?       - Просто устала. От всего. – Такую усталость обычным отдыхом и сном не победишь. Да и есть ли смысл с нею бороться?       - Бывает. Хочешь об этом поговорить?       - С едва знакомым вампиром?       - А что, здесь много других кандидатур?       Тоже верно. И ведь Баффи нужно выговориться. Держишься-держишься, даже перед самыми близкими, даже перед самой собой, а потом тебя прорывает, и уже неважно, кому изливать душу, – да кому угодно, иначе она взорвётся и сгорит дотла.       На кладбище Баффи разглядела Ноа в общих чертах. Сейчас, при электрическом свете, вышло куда лучше. Из Ноа мог бы получиться по-настоящему привлекательный мужчина, но он навсегда остался юношей. Высокий и худой, как тростинка, губы полные, уши оттопыренные, линии лица плавные. Тёмно-русые волосы слегка вьются, серые глаза блестят.       - Сколько тебе было, когда тебя обратили?       - Девятнадцать.       - Помню себя в девятнадцать… Я, грубо говоря, помню будущее, но сейчас речь не об этом, просто не удивляйся. О чём я? Да, помню себя в девятнадцать лет. – Она ухмыльнулась. – В людей ещё веришь, но первые смутные сомнения уже закрадываются. Жаль, что проходит слишком много времени, прежде чем сомнения превращаются в уверенность.       - Уверенность в чём?       - В том, что люди, в основной своей массе, идиоты. И практически каждый способен на гадости. А ещё люди почему-то любят грязь – вываливают в ней других, валяются сами. Порой увязнут лицом по самые уши, уже не могут дышать. Вытащишь их, а они, чуть отдышавшись, начинают возникать: грязь это надежно, удобно, проверено веками, и вообще, грязевые маски полезны для лица. И плюх обратно! – Она дёрнула подбородком. – Оказывается, так легко бороться за мир, когда веришь в людей. То есть не легко, но намного-намного легче, чем когда не веришь.       - Но ты этого не сознавала, пока верила?       - Да.       - А теперь не веришь?       - Ни капли.       Ноа прищурился.       - До какого возраста ты помнишь себя в будущем?       - До шестидесяти двух лет.       - Послушай того, кому восемьсот двадцать шесть. Многие охотно валяются в грязи, верно. Но если смотреть глобально, то из грязи человечество всё-таки постепенно выползает. И сама грязь понемногу становится не такой вонючей. Тебе не с чем сопоставить, а мне есть. Поверь: нынешняя грязь просто шоколадка по сравнению с тем, что было восемьсот, пятьсот, даже сто лет назад.       - Но она остаётся грязью. И ты не прав - мне тоже есть, с чем сопоставить. Ты знаешь прошлое, а я знаю будущее. Поверь: до места, где грязи нет, человечество не доползёт, не успеет.       - Ты так легко ставишь на человечестве крест, потому что не знаешь – не испытывала на практике - того, что оно уже преодолело. Мир несовершенен, но сейчас в нём нет законного рабства, есть право на образование, а уж какие успехи в медицине, даже для простых людей!       - Зато есть незаконное рабство. Далеко не каждый человек в мире имеет возможность учиться. И далеко не всем доступна медицинская помощь, особенно высокого уровня. – Баффи вспомнилась одна из речей её босса.       - Но даже так у современных людей намного больше прав и возможностей, чем у их предков. Потому, что эти предки боролись. Если бы они когда-то решили: нет, не стоит напрягаться и рисковать, всё и так терпимо, до сих пор на площадях бы продавали и покупали рабов. Тех, кто против мракобесия, жгли бы на кострах инквизиции. С женщинами обращались бы хуже, чем с собаками. Рядовых граждан открыто бы гноили в нищете и невежестве, бросали в тюрьмы и казнили без всяких разбирательств и даже без имитации разбирательств.       - Попробуй себя в написании речей для политиков, у тебя неплохо получатся.       - Ёрничай, сколько влезет. Но это правда - рано или поздно наступает момент, когда люди понимают: дальше так продолжаться не может, отсидеться не получится, надо что-то делать.       - Вот! «Делать что-то». Нужно ведь не просто что-то, а что-то, что по-настоящему поможет, сработает. Если все дружно делают хрень, она от этого не перестаёт быть хренью, она лишь становится хуже и опаснее. Ты прожил восемь веков, но никогда население не было так велико, как теперь. Значит, и придурков в мире никогда не было так много, как теперь. Дальше оба показателя – и население, и количество придурков – будут стабильно расти. Ты с таким не сталкивался, твой большой опыт не даст ответы на все вопросы.       - Не даст, - согласился Ноа после продолжительной паузы. – Но кое-что всё-таки подскажет.       - Не стесняйся, поделись со мной перлами своей многовековой мудрости, я вижу, что тебе хочется.       - Есть люди, которые всегда будут злыми, жестокими и подлыми. Независимо от лёгкой или трудной жизни, от взглядов общества, от медицины, экономики и прочего. К счастью, таких людей немного. Есть люди, которые всегда, независимо от обстоятельств, будут порядочными, верными своим принципам и даже в самых страшных обстоятельствах поступят по совести. К сожалению, таких людей ещё меньше. Но обе эти категории очень малочисленные. Большинство людей становятся такими, какими их воспитывают.       - Опять ты про чудо воспитания.       - Да, про него. Воспитай людей правильно – и они полетят к звёздам, обгоняя ангелов. Воспитай неправильно – и они будут копошиться в грязи, похрюкивая от удовольствия.       Утомление от этой темы у Баффи осталось ещё с предыдущего разговора, но она не перебивала. Ноа сам затих. Помолчал-помолчал и чуть осклабился.       - Вампир, который обратил меня, держал в ужасе нашу деревню несколько недель. Потом ему надоело, он собрал оставшихся, парализованных страхом, и сказал, что если те, кто просто хотят жить, попросят пощады, он их пощадит.       - И как, пощадил?       - Нет, разумеется. Убил всех, а меня обратил.       - Почему именно тебя?       - Потому что я единственный сказал, что не хочу просто жить, а хочу жить хорошо. Он, видимо, решил, что я про роскошь, развлечения и безнаказанность. Но я говорил про другое, только не был тогда достаточно грамотным, чтоб правильно сформулировать. Под «хорошо» я подразумевал «достойно» - чтоб те, кто выше по положению, не воспринимали меня, как насекомое. Чтоб меня судили по моим поступкам, а не по богатству или его отсутствию. Чтоб не было постоянного страха заболеть или, как сейчас выразились бы, получить травму, потому что тогда серьёзная болезнь или травма очень часто означали мучительную смерть; а обиднее всего было знать, что тебя даже не попытаются спасти, раз ты не можешь заплатить лекарю.       - Ваша семья разве не могла?       - Тебя это удивляет?       - Мне казалось, ты из богатой или просто обеспеченной семьи. Постоянно треплешься о воспитании, я прямо представила, как родители занимались тобой по всем направлениям. Учили пользоваться приборами, читали книжки, заставляли играть на скрипке… Восемьсот лет назад уже были скрипки?       Ноа тихо рассмеялся, ненадолго опустил голову.       - Насчёт скрипок не уверен, а кузницы были, в одной из них трудился мой отец, и я тоже.       Баффи окинула его недоверчивым взглядом.       - Я-то думала, кузнецы накачанные.       - Только те, у кого получается при такой работе прожить достаточно долго, чтобы накачаться. Это особенно проблематично, если постоянно недоедаешь. А недоедаешь ты, когда голод, неурожай, непосильные платы, а окружающие тоже бедствуют и при всём желании не могут нормально заплатить за твою работу. – Он снова помолчал. – Родители не были ни богаты, ни просто обеспечены. У них не было свободного времени, чтобы целенаправленно что-то из меня лепить. Но воспитывают ведь не только объяснениями: «Это хорошо, а это плохо». Воспитывают своим примером, своими поступками, своими разговорами – не намеренными поучениями, а обычными повседневными разговорами и суждениями. Мои родители сроду не слышали слова «педагогика», но сделали то, что не снилось многим педагогам.       «Да уж, - подумалось Баффи, - заложили конструкцию, которая позволила поезду стать самолётом».       - Их убил тот вампир?..       Ноа мотнул головой.       - Нет, они умерли до этого. У матери, думаю, был аппендицит. Отец сильно простудился. Выжил бы, если б лучше питался и мог себе позволить отдыхать, но какой там отдых, хочешь есть – паши не хуже лошади. Это ещё не самые страшные варианты. Я видел, как люди без помощи умирают от заражения крови, от чумы, от ран, от ожогов… от больных зубов. Врагу не пожелаешь. Цени то, что у тебя и других есть сейчас. Кому-то когда-то пришлось за это крепко побороться. – Ноа улыбнулся. – И у тех борцов не было суперсил. – Он открыл окно.       - Что стало с вампиром, который тебя обратил?       - Я убил его. Первым делом, как восстал. – Ноа отвернулся и перемахнул через подоконник.       Утром к ней пустили Джойс. Та поначалу не могла подобрать связных слов, лишь обнимала Баффи, гладила по волосам, целовала в щёки и нос. Потом спохватилась и сказала, что Джайлс здесь. Баффи не возражала против его визита. Джайлс с поцелуями и объятиями на неё не кидался, но также заметно переживал.       - Можно ребятам тоже зайти? – спросил он, совладав с эмоциями.       - Ребятам?.. Они же должны быть в школе.       - Сбежали, когда узнали, что к тебе пускают.       - Они всю ночь просидели со мной в коридоре, - добавила Джойс. – Ушли лишь под утро. И то ненадолго. Повидаешься с ними или ты пока не готова?       - Пусть придут позже, - промямлила Баффи. Она растерялась. Друзья не знали и не могли знать, что она хотела искалечить ребёнка, но всё равно будет стыдно перед ними. Да и ночной разговор с Ноа, при всей громоздкой заумности, подействовал, выбил из колеи. Нет, ей сейчас решительно не до встреч с друзьями… - Хотя, пускай заходят. – Рано или поздно вопрос придётся решить, лучше не тянуть.       Джойс всё не могла насмотреться на свою девочку, живую и – чему не уставали поражаться медики – здоровую, однако, как и Джайлс, заставила себя выйти из палаты, чтобы Баффи осталась с друзьями наедине. Джойс знала, что так будет правильнее.       В дверном проёме столпились пятеро – Корделия, Ксандер, Уиллоу, Оз и гитара, которую Оз зачем-то с собой приволок. И верно сделал, что приволок, – это оценили, когда стало понятно, что ни один из них, включая Баффи, не знает, что говорить и делать. Они несколько месяцев не общались нормально; отвыкли, забыли, как и с чего начинать. Когда гости таки перешагнули порог и опять застыли в нерешительности, Оз заиграл спокойную мягкую мелодию.       - Вот, Баффстер, мы к тебе с серенадой, - наконец, подал голос Ксандер.       - Да, - подхватила Уиллоу, неловко улыбаясь, - хотели ещё ночью спеть под окнами, но побоялись помешать другим пациентам.       - Неправда, не хотели, - заявила Корделия.       - Баффи сама поняла, что это шутка, - парировала Уиллоу.       - И наверняка оценила шутку, - поддакнул Ксандер.       - Тогда почему она плачет? – спросила Корделия не торжествующе, а обеспокоенно.       После секундного ступора Ксандер и Уиллоу бросились к Баффи, Корделия тоже, просто чуть нерешительнее. Оз шёл медленнее, продолжая играть – безошибочно чувствуя: это лучшее, что он сейчас может сделать.       Днём наведались родители спасённой девочки; девочку звали Эйвери, взрослые, к счастью, её сюда не притащили. Эйвери похитили на глазах у родителей, похитителя они если не запомнили детально, то разглядели достаточно, чтобы ныне понимать, что это не Баффи. По их логике выходило, что похитительница с Эйвери неслась вдоль улицы, наткнулась на супружескую пару, повела себя неадекватно, пара дала отпор, отбила Эйвери, но девушка от избытка впечатлений заработала сердечный приступ. В общем, принесли цветы и фрукты, благодарили, рыдали, не понимали, почему Баффи старается не смотреть им в глаза.       Приходили полицейские, расследующие дело о похищении Эйвери (преступник-то не пойман, и есть другие похожие дела), расспрашивали.       Приходил усатый пенсионер, некогда работавший в этой больнице, справлялся о самочувствии Баффи. Звонили (не самой Баффи) женщина и парень, тоже хотевшие удостовериться, что с ней всё в порядке.       Единственный, кто не пришёл и не позвонил, это Ангелус. Баффи сама ему позвонила при первой возможности.       - Алло.       - Ангелус?       - Баффи?       Она и прежде была не слишком-то довольна его поведением – любимая (как минимум, потому что единственная) жена лежит в больнице, а он и не чешется! Но услышав спокойный холодный голос, попросту взбеленилась.       - Я надеялась, что ты умер! - выпалила она. - Это было бы единственной уважительной причиной! Я тут борюсь за жизнь, а ты спокойно сидишь дома?!       - Судя по бодрому голосу, борьба хорошо продвигается и без меня, - сказал Ангелус и положил трубку.