Alea jacta est.

«Кто знал, что всё этим и закончится? Я знал, что всё этим и закончится!» — думал Хаку, пересекая порог дома Казухи. — Мама сегодня придёт поздно, так что мы одни. Хаку расслабился, осознав, что ему не придется в таком виде предстать перед родителями своего друга. А потом напрягся. «Мы одни. Наедине. В доме Казухи». Пока брюнет старался унять волнение, та же мысль смутно волновала и Казуху. Сняв обувь, они быстро направились в ванную, чтобы не успеть накапать на пол, и начали стягивать с себя одежду. Они были слишком юны и неопытны, чтобы суметь унять любопытство и скрыть своё желание видеть больше. Поймав взгляды друг друга подростки смутились и отвернулись. Хаку, не выдержав напряжения, решил пошутить: — Hey, bro, nice cock. — Что? Извини, у меня с английским не очень... При чём здесь петух? — искренне недоумевал Казуха. Вдобавок, он не совсем понимал гачимучерские шутки. Хаку только положил руку на лицо. «Блять, не при чём. Хотя...» — он почему-то посмотрел в зеркало. «Сука» — эхом прозвучало в его голове, — «Вот угораздило же меня...» — Ты можешь пока пойти в мою комнату и достать что-нибудь из моей одежды. Выбери, в чём тебе будет комфортно, — сказал Казуха. Не став терять времени, Хаку прошёл в его комнату — ходить в мокром белье было такое себе удовольствие. Когда он открыл шкаф, он впал в лёгкий ступор. «У него только серые треники...Надо будет взять футболку подлиннее»</i>. Когда он, уже переодевшись, вышел на кухню, то обнаружил, что блондин уже отжал воду из их одежды и повесил сушится на балкон. Сам он был... В полотенце обёрнутом вокруг бёдер. Заметив, что Хаку уже вышел, Казуха окинул его взглядом. Оба парня в эту секунду фактически занимались одним и тем же: каждый обожал то, как выглядел второй в нынешнем одеянии, но при этом каждый представлял, как сейчас выглядят тела друг друга без неё. Поспешно отведя свои взгляды каждый продолжил заниматься тем, чем и планировал до этого «короткого замыкания»: Хаку тоже отжал свое бельё и повесил сушится, а Казуха пошёл одеваться. — Включи, пожалуйста, чайник, — донеслось из его комнаты. Хаку сделал то, что сказал блондин. Тот, к слову, вышел до того, как вода в чайнике вскипела. Одет он был в то же, что и брюнет: белая футболка и серые треники. За исключением того, что у блондина были ещё трусы. Казуха, можно сказать, видит очертания этого отличия. Откашлявшись, тот спросил: — Что-нибудь приготовить? — Давай. На скорую руку приготовив овощной салат и яичницу, Казуха заварил им чаю с мёдом. За трапезой подростки успели согреться. Убрав за собой, те снова направились в комнату Казухи. Они могли, как в прошлый раз, поиграть во что-нибудь, но никто не хотел заниматься чем-то, что отвлекало бы его внимание от второго. Положение этих двоих можно сравнить с действиями человека, проверяющего глубину воды: насколько далеко я ещё смогу пройти, прежде чем ноги перестанут достигать дна? Где тот самый знак, предупреждающий, что дальше плыть нельзя? А что будет, если его пересечь? Они сели на кровать Казухи друг напротив друга, оба скрестив ноги в позе лотоса. Как это периодически у них бывало, они обсуждали то, что им нравится, что не нравится, дело доходило даже до определённых жизненных принципов: кто-то один утверждал что-то, а второй либо оспаривал это, либо соглашался. Но это было на поверхности. Если поближе к ним присмотреться, то можно увидеть разговор, который бывает только между двумя: касания, взгляды, жесты и так по списку. В самом-то деле основной их диалог принадлежал именно к миру этих маленьких жестов, которые способен уловить только влюблённый человек. Периодически, когда предыдущая дискуссия завершалась, а тема для новой ещё не находилась, это двое смотрели друг другу в глаза, наверное, чуть дольше, чем это положено. То ли они так намекали, мол, «давай, придумай, что мы будем обсуждать дальше», то ли пытались разглядеть что-то в зрачках другого. Что именно, никто из двоих не имел представления, но каждый устанавливал зрительный контакт из раза в раз, в поисках того самого. — Я знаю, что недалеко от школы есть чайная лавка. Ты упоминал, что любишь пробовать разные сорта чая, — заговорил блондин. — А где именно? — Адреса я точно не знаю, могу только словами объяснить, в какую сторону идти. — Давай. Блондин начал объяснять, прорисовывая пальцем «карту» и маршрут на бедре Хаку. — ...доходишь до этого места и...всё. Ты увидишь лавку, — закончив объяснять, тот не стал убирать руку с его бедра, напротив, положил на неё ладонь и, как бы невзначай, провёл по ткани треников большим пальцем, как бы поглаживая Хаку. «Господи, я одновременно обожаю и ненавижу этот твой жест!» —мысленно взвыл брюнет, задержав дыхание. Он не знал, что хуже: что блондин услышит его сердцебиение, или, пардон, заметит, что у него встал член. В этот момент брюнет радовался, что оверсайз футболка всё скрывает. Сделав глубокий вдох, брюнет сказал: — Я знаю хорошо ту местность, которую ты описал. Там нет никакой чайной лавки. Рука Казухи, покоящаяся на бедре Хаку, вздрогнула. «Блять, не смей её убирать.» Положив поверх руки Казухи свою, Хаку с ухмылкой сказал: — Знаешь, таким же макаром я могу описать тебе хорошее место для рыбалки рядом со школой. Ты ведь любишь рыбалку? — оба знали, что рядом со школой нет никаких водоёмов. Хаку на это и давил. Блондину было стыдно, что брюнет сразу узнал, о том, что он лжёт о чайной лавке. Видимо, теперь тот решил поиздеваться над ним его же способом. Хаку запустил пальцы под футболку Казухи и начал рисовать линии, как бы очёркивая карту. Для большего эффекта Хаку, пододвинувшись к блондину, начал нашептывал ему на ухо придуманный на ходу «маршрут», как это делал минутой ранее блондин. Под конец этого «объяснения» оба подростка сидели с учащённых дыханием, почти что в обнимку, уткнувшись в шеи друг друга. — Если ты знал, что я лгу... Почему сразу не убрал мою руку? — пробормотал блондин. — Во-первых, сначала я думал, что ты говоришь правду. Во-вторых, очень сложно сосредоточиться, когда твой одноклассник водит рукой рядом с твоим хуем, по крайней мере первое время. В третьих: а зачем? Могу задать ещё и встречный вопрос: а почему ты не убираешь мою руку? Казуха помолчал и ответил: — А вдруг ты замёрз и так решил погреться? — Блять, — ругнулся брюнет, и расплываясь в улыбке уткнулся носом в плечо блондина. Казуха, кажется, находил особое удовольствие в том, чтобы давать Хаку максимально нелепые ответы на всё. Единственное, что сейчас сдерживало этих двоих от того, чтобы не обняться, это страх, что второй прочувствует эрекцию, найдёт это неприятным, недопустимым, неприличным, словом — робость.