***
Джордж жестом предложил Аслог пройти на небольшой балкон, дверь на который была как раз напротив комнаты Ивара. Женщина в удивлении подняла брови, однако, ни сказав ни слова, проследовала туда. — Стало быть, ты его нашел, — солнце было не ярким, его то и дело прикрывали облака. В Австралии была все же зима. — Но он ничего не помнит, хотя… должен бы, правда? Их неприязнь друг к другу улеглась еще в Каттегате. Понадобилось очень много времени, чтобы sidhe и гёталандская ведьма смогли ужиться на одном клочке земли, но у них это как-то вышло. В конце-концов, у них было нечто общее — Рагнар. — Ивар его искал, не так ли? — вопрос был задан прямо, вызывая на губах Аслог лишь короткую усмешку. — И да, и нет. Он искал Рагнара, но и своего биологического отца тоже… Ты все еще считаешь, что это я — виновата в том что случилось с Лагертой и Гидой тогда? Джордж ничего не ответил, лишь посмотрел вдаль. — Считаешь, — продолжила женщина, — даже не смотря на то, что теперь ты и сам имеешь хоть какое-то представление, как работает мир, все равно винишь меня? Я была всего лишь его инструментом тогда. — Чума имела тот же запах что и ты, — наконец-то ответил О’Ши, переводя взгляд на свою собеседницу. — И даже зная хоть что-то об устройстве этого мира, я не могу найти иного объяснения тому, что случилось тогда в Каттегате. — Что ж… — ее ладони легли на балюстраду балкона. — Не то чтобы мне хотелось тебя окончательно переубедить… — Отец Ивара? — Да, это он, — Аслог отвела взгляд. — Не знаю, мне показалось, что он меня не вспомнил, не узнал. Возможно, просто сделал вид… Рагнар тогда отправился во Францию один. Наученный горьким опытом того, что в долгих походах всяческая мразь пытается нападать на его исконные земли, он оставил в Каттегате его, Джорджа, Этельстана, — называйте как хотите, — за эти века sidhe сменил столько имен в своих тщетных поисках. Кто-то должен был присмотреть за королевством в отсутствии короля, и, если что-то случится, дать отпор. Королева никогда не была воительницей. — Харбард… — имя прокатилось по языку О’Ши, не вызывая ничего кроме горести. Сигги хоть и была когда-то женой Харальдсона, а все же не заслуживала той смерти, которую ей определила увлеченная другим мужчиной королева Аслауг. — Кто еще? — Флоки. И, скорее всего, Лагерта. — Скорее всего? — Я не могу быть уверенным в этом… Очень похожа внешне. Но мы не говорили с ней, чтобы я был уверен, что это и, правда, она. — Остальные? — С ними все хорошо, — ответил коротко и сухо, вызвав у Аслог только улыбку. — Ты все еще ищешь причину, по которой Рагнар ничего не может вспомнить? — Да, а что? — Я сохранила свои способности, — он тихо выдохнул. От женщины почти не пахло магией, а значит, сохранила она, скорее всего, только свои пророческие возможности. — Не так сильна как раньше, но… Ты же знаешь, что у него, как у Джеймса Кормака, был младший брат, не так ли? — Да. — И что с ним случилось — никто не знает, даже сам Кормак, — Аслог тщательно подбирала слова. — Точнее, он не помнит. Ролло. Ролло нашел обоих братьев раньше, чем ты. Я не могу тебе точно сказать, что именно случилось, но именно то, что случилось тогда — не дает ему вспомнить все. И от этого он мучается. Найдешь Ролло, Этельстан, вернешь и Рагнара. Хотя я не уверена, что возвращение в столь позднем возрасте — хорошая идея. В ее словах не было ни издевки, ни ехидства. И все же они били в самое больное, только потому, что Аслог была права. Психика Джеймса могла не выдержать возвращения памяти прошлого, обретения целостности. К сожалению, такое sidhe уже успел увидеть. — Возможно, стоит оставить эту идею, Этельстан. Какая разница, помнит он или нет? Ты в любом случае любишь его, — в прошлом им очень редко доводилось говорить спокойно. Столетия смягчили характер sidhe, сделав его спокойнее, вдумчивее. Скажи ему такое Аслог тогда, в Каттегате, и все бы кончилось очень плохо. А сейчас… сейчас можно было спокойно принять, что она может быть права. Вспомнит Джеймс свое прошлое или нет — sidhe все равно будет его любить всем своим существом. Просто… казалось, что если Кормак все вспомнит — это будет как-то правильно. — Спасибо, — благодарность вышла неловкой, скомканной. — Мне жаль… Ивара. — Не стоило его отпускать от себя, — Аслог ответила со вздохом. — Но детей невозможно удержать. Они всегда будут стремиться познавать мир вокруг. А такие, как Ивар, особенно. Спасибо, что заботишься о старших моих сыновьях. Я смогу их увидеть когда-нибудь? — Я им не запрещаю искать тебя. Я им не могу запретить этого. То, что они тебя не ищут — это их решение, — и это было правдой. Ему не было никакой нужды пытаться выгородить себя. — Ясно… — они еще немного постояли, глядя вдаль, словно пытались понять, что там за горизонтом. А потом Аслог продолжила говорить как будто и не было этого молчания. — Наверное, тебе стоит присоединиться к осмотру комнаты Ивара.**
Наблюдать за Джи, который наводит свои порядке на его, Джеймса Кормака, кухне — было удивительно приятно и удивительно волнительно. Оно как-то само так вышло. Просто хотели после тяжелого рабочего дня где-то посидеть да поговорить, но все любимые места были переполнены и… сначала ближайший «АЛДИ», а теперь — вот. У Джеймса не было никакого иного выбора, кроме как сидеть на стуле и наблюдать. Он сунулся было предложить свою помощь, но одного сурового взгляда в ответ хватило, чтоб понять: «Сиди и не рыпайся». — И что ты думаешь? — сидеть в тишине было слишком уж грустно. Так-то он имел в виду дело, которое они все вели. — Что ты засрал кухню насмерть, — буркнул Джи в ответ, воюя с особенно неприятным пятном. — Кормак, серьезно, кухня — это одно большое место преступления против чистоты, и ты виновен по всем статья и параграфам! — Да, но я спрашивал больше про расследование, — Джеймсу было удобно и комфортно, несмотря на жесткий стул, постоянное бурчание Джи и едкий запах средств для уборки. — А-а-а — Джордж перестал усердно оттирать пятна и развернулся к нему лицом, опираясь ладонями об угол столешницы. — Сложное дело, если честно, и тут я ощущаю свою полностью беспомощность и непригодность. Я не могу провести никаких параллелей между жертвами, чтобы дать какое-то более развернутое описание личности преступника. По способу убийства и так видно, что он садист. Но больше… ничего нельзя сказать. Всякий раз, как Джи начинал что-то вдумчиво вещать, Джеймс, как казалось ему самому, просто отключался от реальности. Она вся замирала, и он мог вечность смотреть на то, как Джи машет руками во время разговора, как поворачивает голову, хмурится, улыбается… Нить разговора, конечно, при этом совершенно терялась, но перестать так безбожно залипать он не мог. — Зачем спрашивать, если ты не собирался даже слушать мой ответ? — крошечная насмешка заставила его вздрогнуть. — М-м-м… Ну, возможно, я просто… люблю твой голос, когда ты о чем-то увлеченно начинаешь говорить… — Джеймс вздохнул, не зная, что и сказать толкового в ответ. — Ты где спать будешь? — А у меня так много вариантов? — брови Джи удивленно поползли наверх. — Тут хватает комнат… — Кормак, не беси, — с этими словами Джордж отвернулся обратно к непобедимому пятну грязи. — Хорошо, — ответил уже ему в спину Джеймс. — Еда-то будет или ты весь вечер потратишь на пятно? — Все будет, если не будешь бесить меня, — но в голосе Джи даже не было угрозы, только смех. В итоге Джеймсу надоело просто сидеть и смотреть, и он встал рядом с Джи, чтобы помочь ему и как можно быстрее приступить к готовке. Джеймс предпочитал особенно не задумываться над возможным будущим. Размышления о нем его несколько пугали, даже в краткосрочной перспектив и он трусливо избегал их. Здесь и сейчас было слишком хорошо, чтобы думать о каком-либо мифическом завтра. Чего у Джи никогда нельзя было отнять так это умения выбирать и готовить рыбу. Джеймс, который безумно любил морепродукты, всегда удивлялся его уникальной способности подбирать специи. За лососевые стейки Джи можно было просто убить кого-нибудь — и не сожалеть об этом преступлении вообще никогда. Ужин проходил в атмосфере уюта и тепла, разговоров обо всем и ни о чем одновременно. Вкусная еда, отменное белое вино — как оказывается мало нужно для счастья. И для того, чтобы начать снова задавать идиотские вопросы. — Джи, слушай, — Джеймс ухватился рукой за край чужой футболки, не давая тому пройти к мойке дальше, — мы?.. — Мы что? — как и всегда взгляд Джи был полон внимания и желания выслушать. — Снова, — последнее слово этой фразы застряло в горле, словно стало рыбной костью, мерзкое ощущение, — ну… вместе? Ты абсолютно серьезно насчет этого? — Джеймс нервно дернул плечом и несколько раз моргнул словно безумная сова какая-то. — Да, я уверен, — Джи аккуратно поставил тарелки на столешницу и накрыл своей ладонью ту, что настолько крепко сжимала ткань футболки, что та вот-вот грозила порваться. — Если бы у меня не было уверенности, меня бы здесь не было. Здесь, Кормак, это в твоем доме. Я просто уточняю на тот случай, если тебе в голову пришел еще какой-то странный вопрос. — Ты совсем не злишься? — не то чтобы все эти десять лет Джеймс не пытался кого-то найти себе. Но все эти отношения ничем не заканчивались. Все говорили, что с ним сложно, что он женат на работе, что ему бы пройти курс хорошей терапии, а лучше бы вообще лечь в психиатрическую клинику. — Я был огорчен твоим решением, — чуткие пальцы коснулись напряженного запястья, мягко огладили выпирающую косточку, скользнули выше. — И способом его реализации, Кормак, но все же нет, я не злюсь. Я не могу на тебя злиться. — Почему? — Джеймс может быть и не хотел, но его голос дрогнул в середине этого простого вопроса и прозвучал ужасно глухо. — Я люблю тебя всем своим сердцем, Джеймс Кормак, — от теплого взгляда Джи в носу даже как-то стало пощипывать. — И… что… вот вообще никого за десять лет? — Нет, — в голосе Джорджа отчего-то сквозила вековая тоска, — а даже если и был, то вот он я здесь. Стою перед тобой, — Джеймс нервно поднял очки с носа на лоб, чувствуя, как теплая рука поднимается от локтя выше, к плечу, и крепко его сжимает, — и говорю о том, что лучше тебя в моей жизни никого быть не может, Кормак. — Я… — Джеймс, я уже достаточно взрослый человек, чтобы понимать, что я делаю. Откуда ты можешь знать, что я делал все эти десять лет, о чем думал и какие вопросы решал… Важно лишь только то, что я сейчас здесь и с тобой. И хочу быть с тобой… Когда раскроем это дело, поехали в Париж, помнится, десять лет назад ты мне обещал там провести весеннюю неделю. — Да, помню… — Джеймс с трудом разжал пальцы на футболке, но только для того, чтобы перехватить Джи за талию и прижать к себе в крепком, жадном медвежьем объятии. — Я… — Все будет хорошо, — его обняли в ответ. Джи пах лавандой, немного травами и самую малость морской свежестью. Джеймс ткнулся носом в чужую шею, словно старался этим запахом отгородится от всего и в первую очередь от самого себя. — Джи, я просто не хотел… Я не мог по другому, я бы правда хотел, чтобы были все эти десять лет, Джи… богов ради, Этельстан, когда ты ушел, этот мир выцвел для меня, ничто не могло меня утешить. Я умер духом, но был еще жив телом… ** Сначала был поцелуй в лоб. Джордж чувствовал дрожь чужого тела: крупную ознобистую, словно Комрак был болен. Затем в скулу — почти мимолетное касание, мягкое, ласковое. Такого не ждешь от того, кто так часто видит жестокость нынешнего мира. Первый поцелуй спустя десять лет. Робкое, почти виноватое касание губами, словно извинение. — Я умирал. Один, в темноте, а рядом были только змеи, Эттэ, но мне было все равно… Иногда я слышу что-то странное, Джи, иногда мне кажется, что я помню что-то вроде… другой жизни, Джи, я так не могу больше, Джи… Когда ты ушел, пропал даже твой белый кот, Эттэ, Пангур Бан тоже исчез. Мне сказали, что истаял дымом… Эта какофония слов резала sidhe по сердцу, и он знал только один способ остановить этот бесконечный поток боли — целовать в ответ. Мягко, настойчиво, нежно, успокаивающе — отвечать всем собой на каждое прикосновение, на каждое слово. Боль его человека отражалась в нем самом, колола и ранила. «Стоит ли? — впервые за века жизни промелькнула в его голове мысль. — Стоит ли пытаться вернуть ему всю память? Нужно ли это действительно? Аслауг может быть права — слишком взрослая психика может не принять этого, и тогда он просто сойдет с ума. Еще раз потерять своего человека по этой причине было бы просто ужасно. — С другой стороны, если этого не сделать, он тоже может сойти с ума. Он столько лет… уже кажется что их двое». — Джи, — короткий поцелуй в уголок губы, — Эттэ, — чужие пальцы крепко сжимаются на спине Джорджа, снова снимая, комкая ткань футболки. Его звали, и sidhe как мог отвечал на этот зов. Что такого случилось тогда, тридцать лет назад, что Рагнар оказался отделен от Джеймса? Что случилось с его младшим братом? Что сделал Ролло? Ведь если верить Аслауг, он нашел их. У него не было ответа на эти вопросы, но он должен был найти их, чтобы помочь тому, кого так любил все долгие и ужасные столетия полного одиночества. Когда-то давным-давно почти все встречи были украдкой, крохот1ными кусочками времени вечно у кого-то украденными: здесь у жены, там у детей, а вот тут у каттегатского народа — и сейчас они, ну, как бы так сказать, наверстывали все это. Если бы Джеймс все помнил. Если бы… Горечь этих переживаний отравляла поцелуи. — Я болен, — прошептал Кормак прямо в чужие губы. — Я схожу с ума. Чжан меня покрывает, конечно, как может, но рано или поздно ей перестанет так везти, и все, Джи, меня закроют, отправят на лечение. Я и так частично сижу на препаратах, Джи. Я схожу с ума. — Неправда, — Джордж возразил также шепотом, едва касаясь своими губами чужих, передавая собственное дыхание Кормаку. Оно у них одно на двоих сейчас было. — Это я тебе как профайлер говорю… — Составишь мой портрет убийцы, Джи? — Когда это ты успел стать им, м? — Я не… Я не помню, Джи, — Джеймса все еще трясло. Все так же колко и мелко, словно он болен тяжелой формой лихорадки. Дай ему сейчас чашку в руки, он не удержит ее. — Мне кажется, что я забыл половину своей жизни… Она вся как в тумане, Джи. — Туман не вечен, он всегда рассеивается с первыми лучами солнца. — Будь моим солнцем, Эттэ, не оставляй меня. Умирать в яме со змеями — это так ужасно, Эттэ. В этих объятиях, в этой близости, что они сейчас делили на двоих, да даже в этих поцелуях — нет никакой сексуальности, никакого эротического подтекста. Только искренняя жажда утешения. — Ты не можешь меня оставить… Я люблю тебя. — Я знаю, — и фраза эта резала сердце sidhe без ножа. Он ее уже слышал много веков назад. Ее уже произносили. Этот же человек, но вокруг тогда все было другим: и мир, и боги, и даже континент. — Комрак, пойдем спать. — А пос… — Черт с ней, — Джеймс был послушен словно ребенок. На его лице отразилась крайняя степень измотанности. И Джордж мог только крепче сжать руку за которую он тянул его наверх, в спальню. Все может подождать. Большую часть своей жизни Кормак вел неравное сражение с самим собой, не выигрывая ничего, скорее только проигрывая. Его сторонились, его считали странным, его избегали. Это О’Ши помнил еще по работе в Канберре. Столько шепотков, столько разговоров. Он помнил их первую встречу и собственную боль от того, что тот единственный, кто должен был его узнать сразу же, не узнал, не вспомнил, потому что не смог. Они лежали рядом на кровати, смятое одеяло было скомкано в ногах. — Джи, — и вот Джорджа снова сгребали в крепкие объятия, поводя холодным носом от уха до сгиба шеи, вбирая в себя знакомый запах. Этот аромат успокаивал Кормака, и сейчас он словно псина, взявшая след, глубоко дышал, стараясь надышаться. В ответ его лишь осторожно гладили по спине, чуть массируя напряженные мышцы. — Ты… сказал что принимал препараты. Ты хочешь снова продолжить медикаментозную терапию? — возможно, сейчас это было бы лучшим выходом для Кормака. Эта мысль не давала покоя Джорджу. Вероятно, сначала нужно понять, почему память так разделилась, почему в тринадцать лет Кормак так и не смог вспомнить свою прошлую жизнь, как другие. И тогда, уже узнав все причины, действовать. — Да… Это наложит некоторые ограничения в работе, но я буду… стабилен. Я устал слышать голоса, Джи. Так устал, — чужая ладонь дрожала, когда медленно скользила вниз по спине в жадном желании получить еще больше тепла. Чего-чего, а вот уж этого Джорджу для любимого человека жалко не было. — Когда прием? Рука замерла, а сам Кормак напрягся. — Тебе зачем? — Хочешь, я с тобой пойду? — этот вопрос выбил Джеймса окончательно из колеи. Мало кто проявлял к нему сочувствие, мало кто пытался выразить поддержку. Отчасти Кормак и сам был в этом виноват — всегда старался держаться на расстоянии от людей. Ведь если к нему особенно не приглядываться, не присматриваться тщательно и не пробовать лезть в глубину души, выходил вполне себе нормальный человек. Но только с виду — внутри была бесконечная черная дыра, которая поглощала саму себя. — Я… — вот и все что он смог выдавить из самого себя. — Ничего страшного в этом нет, если ты переживаешь, — Джордж чувствовал, как ладонь на его спине, кажется, начинала сводить судорога, судя по тому, как нервно и бесконтрольно подергивались пальцы. — К тому же период адаптации к лекарствам бывает сложным. Сержант отстранит тебя от работы над этим делом? — Не думаю… Не знаю… До этого я уже так работал, ничего страшного… кроме стрельбы, я… Джи, — Джеймс снова ткнулся носом в сгиб шеи, совсем уж вжимая его в себя, не контролируя свою силу. — Пойдем. С Джи он согласен был идти куда угодно. С Джи вообще можно было хоть в ад. Без разницы. Главное, что Джи рядом.**
Видимо, они так и уснули рядом. Кормак проснулся от того, что затекла рука. За окном уже давно стемнело, но ему не нужен был свет, чтобы понять, кто отлежал ему руку — пахло лавандой. А столь нежную и трепетную любовь к этому растению испытывал только Джи. Даже странно было — почему. Джеймс лежал в темноте, не торопясь вставать или шевелиться хоть как-то. Рука уже не чувствовала ничего, а в темноте только-только стали угадываться очертания чужого тела. Дыхание Джи было ужасно спокойным и равномерным. «Кошмары?.. — Джеймс замер и понял, что ему ничего не приснилось, его ничего не потревожило. — Никаких кошмаров». Тепло затопило его грудную клетку. Он не понимал, как Джи только фактом своего присутствия отгонял всю эту чушь, но он это делал. — Спишь? — задал шепотом этот глупый, определенно бестактный вопрос Джеймс. — Нет, — голос Джи звучал хрипло и сонно, что, конечно, противоречило его ответу. — Извини… — Я не спал. Я задремал… Руку отлежал, да? — Что? Н… — Какое «нет»? Кормак, не дури. Несколько часов моя голова лежала на твоей руке — это нормально, что она затекла. Извини, — Джи поднял голову, позволяя спокойно убрать пострадавшую конечность. Пальцы тут же начало нещадно колоть и Джеймс только и мог грязно выругаться. Это всегда было очень неприятно. — Кто-то слишком много читает. — Удивительная претензия, — Джордж уже вовсю обнимался с подушкой. Темнота в комнате была удивительно уютной. Из-за плотных штор в сюда плохо проникал свет фонарей с улицы. Только несколько тонких полосок шло по полу. — Ты точно хочешь со мной пойти? — Да, — Джи ответил, не раздумывая ни секунды. — Спасибо, — Джеймс на ощупь нашел его руку и крепко сжал пальцы в жесте благодарности. — С переводом сюда будут, конечно, сложности. И, возможно, это займет какое-то время… — Ты… хочешь перевестись сюда? Почему? — Кормак, ты сейчас серьезно меня спрашиваешь именно это или ты просто не проснулся? Потому, что если первое, то я в шаге от того, чтобы серьезно на тебя обидеться. — Я не… — Серьезно? — сначала в Джеймса полетела подушка, а потом и вовсе сам Джи оказался сверху. Уселся, грозно сложив руки на груди. Конечно, все немного портили растрепавшиеся кудрявые волосы, но он, очевидно, старался. Ладони Джеймса автоматически легли на бедра, чуть сжимая их пальцами. — Джеймс-незнаютвоевтороеимя-Кормак, ты совершенно бессердечное создание, если смеешь задавать мне такие вопросы! — Джи, у тебя там карьера вполне себе успешная. Не думаю, что в Брисбене будет так много интересных дел… — Тсссс… Иначе ты точно наговоришь сейчас кучу лишнего, — пальцы Джи легли на губы Кормака, призывая к молчанию. — Джеймс, что во фразе «Я тебя люблю» тебе совершенно недоступно, что ты спрашиваешь такое? Не имея возможности ничего сказать, потому что попросили помолчать, он только пожал плечами, как бы говоря: «Ты сам попросил меня помолчать». — Ах да, верно… Джеймс, тебе не нравится Канберра, а мне без разницы, где работать. Я же могу оставить службу и просто открыть частную практику здесь, в Брисбене. Я не большой любитель ловить преступников. И с радостью не буду этим заниматься. Джеймс, я люблю тебя. И под фразой: «Я люблю тебя» я подразумеваю, что я хочу быть с тобой. Здесь. Это место, конечно, нужно привести в порядок и как следует отмыть, но я… — Джи убрал руку от его губ с легким вздохом. — Мне не нравится идея быть на расстоянии. Я не понимаю. Я хочу быть с тобой, — последняя фраза прозвучала совсем уж тоскливо и грустно. — Извини, — Джеймс рывком сел на кровати, но только для того чтобы снова крепко сжать в своих объятьях Джи. — Я не… Я… Джи. — Я знаю. Они так и сидели обнявшись какое-то время. — То есть ты хочешь из гостиницы переехать сюда? — Джордж порадовался, что его улыбку не было видно из-за того, что лбом он упирался в чужое плечо. В голосе Джеймса сквозила паника человека, который давным давно нормально не убирал свой дом. От этого, если честно, хотелось хихикать долго и всласть. Потому что это внезапно было ужасно мило. — Было бы неплохо… — А коллега твой, ну, О’Нил? — Придется поискать съемное жилье, но выбора нет. Номер в гостинице все равно выходит дороже, чем аренда. Судя по всему долгосрочная… — Ясно. И когда ты хочешь сюда перебраться? — Джеймс действительно прикидывал, как бы разобрать все имеющиеся в доме говно. Идеального порядка, который всегда умел наводить и содержать Джи, не получилось бы в любом случае. Но в одной из комнат были просто горы старых вещей, от которых нужно было избавиться. Но… все никак не доходили руки. — Думаю, что в ближайшие дни. Кормак, ты в курсе, что разобрать этот дом мы можем вместе, м? — Э…Ну… — Дже-е-еймс. — Неловко как-то… я… — Это теперь и мой дом тоже, — Джи наконец-то оторвал свою голову от плеча и внимательно посмотрел Джеймсу прямо в глаза. — Не выгляди таким счастливым. — Почему это?! — Я сейчас умру от инфаркта. — Почему?! — Слишком мило. — Дже-е-еймс! — и они со смехом упали обратно на кровать, начиная шуточную борьбу, из которой, что неудивительно, победителем вышел Кормак. Он навис над Джи, крепко удерживая его под собой. — Я хочу провести с тобой все время этого мира, Эттэ.