Линия жизни

Лагерь, как родители и надеялись, повлиял на Мирона хорошо. Лучше некуда. Не лагерь, конечно, а Ваня. Он как будто щедро поделился своей уверенностью и харизмой с Мироном, а заодно и удачей по части девчонок. Но родителям этого, разумеется, знать было не обязательно. В первый же учебный день к Мирону подошли сразу две красотки из класса. Не попросили помочь с физикой или литературой, не договорились на списывание завтрашней геометрии. Ничего из прежнего. Просто подошли поболтать, обсудить прошедшие каникулы, пострелять глазами. Мирону это польстило. Ему показалось, что после лагеря вокруг него соткалась сама собой некая аура героя-любовника. Даже не совсем удачный опыт с Дилей придал ему уверенности и какого-то мужского шарма. Короче говоря, за три недели до шестнадцатилетия Мирон четко осознал, что вырос. Прям вырос в том самом смысле. Вечером ему позвонил Ваня, и Мирон как можно безразличнее сообщил новости. Для убедительности приврал, что с одной из одноклассниц договорился завтра погулять. Ваня в свою очередь рассказал, что ему звонила Женя и они тоже договорились встретиться, только на выходных. Почему-то Мирона это укололо. Он думал, что Женя только ему оставила свой номер. А теперь ждало не очень приятное открытие: и Ване тоже. Он не знал, что ему неприятно больше: что она звонила Ване или что Ваня так легко согласился с ней погулять, хотя сам явно предпочитал девушек постарше и опытнее. Девятиклассница Женя ему явно не подходила, о чем Мирон Ване в лоб и сообщил. Ему показалось, что он даже через телефонную трубку видит, как Ванька поморщился. – Я же не в этом смысле, – недовольно протянул он. – Прикольная девчонка просто, и музыку нормальную слушает. Пойдем с ней диски какие-нибудь интересные повыбираем, а может и игрушки. Если хочешь, давай с нами, это в районе «Автово», тебе с одной пересадкой. По тону, каким Ваня произнес последнюю фразу – предложение присоединиться к ним с Женей, – Мирон догадался, что это не будет никаким свиданием. Скорее дружеской встречей, этакой сходкой единомышленников. Если бы Ваня имел планы, он бы Мирона точно не позвал. Но с другой стороны, тот же Ваня понимал, что и у Мирона на Женю планов нет. Во всяком случае таких, какие были на Дилю. Мирон в ответ туманно отказался, мол, до выходных еще дожить надо. Его в какой-то момент осенило, что можно же сходить на настоящее свидание с одноклассницей. Одной из тех, что подходили сегодня. Или вообще найти кого-то еще. В параллельных классах тоже ничего такие телочки есть. Телочки! Слово-то даже не из его лексикона. Скорее так выражаются некоторые парни с параллели. Вот что значит – пагубное влияние. А Мирон сегодня еще и покурил после школы. Нет, лагерь решительно изменил его! Ваню его мутные отказы ничуть не обидели, и тот бодро попрощался, пообещав позвонить еще «как-нибудь» и взяв с Мирона слово, что тот тоже позвонит. Мирон угукнул. Тогда Ваня совсем не туманно намекнул на скорую днюху. Вот тут Мирон обрадовался: прошло всего три дня, а он уже успел соскучиться по Ваньке. Вроде бы они успели неплохо подружиться за смену, хотелось развить дружбу и дальше. Мирон надеялся, что не будет выглядеть паразитом и за счет Вани получать себе девчонок, новый статус, успех. Но в лагере, ему казалось, выходило именно так. Высокий, потрясающий Ваня, невероятно обаятельный и при этом снисходительный к девушкам получал все их внимание и безраздельно купался в нем. Диля, наверное, тоже поначалу обратила внимание не на Мирона вовсе, а потом уже оставалось довольствоваться им: не конкурировать же ей с вожатыми. Но пока Мирону и этого было довольно. Пусть за счет Вани, но немного секса он в свою жизнь получит. Тем более что в школе он должен был сам как-то решать вопросы с девушками. Вот там и отточит свое мастерство. Ванька еще локти от зависти кусать будет. При чем тут Ваня, он старался не думать. Но думалось само. О нем как-то всегда думалось незаметно, как дышалось. Первый такой друг в жизни Мирона, которому ничего взамен было не нужно. Просто общение. Это было ново и непривычно, удивляло Мирона, но нравилось. И думать о Ваньке нравилось. К счастью, уже не о его глубоких одурманивающих глазах, и уж точно не о ресницах. Просто о Ване. Просто так, безо всяких там «голубых» тем. На другой день Мирон набрался смелости, наглости и подошел к одной из вчерашних девушек, по иронии судьбы она оказалась тезкой его сестры – тоже Олей. По ее реакции на приглашение погулять Мирон понял, что на правильном пути. Потом он тайком искоса наблюдал, как она шепчется с подружками, догадываясь, что о нем. Сердце замирало от волнения – он первый раз в жизни пригласил куда-то девчонку. И не какую-то замухрышку, а одну из самых крутых девчонок. И в то же время Мирон жутко трусил: вдруг ей не понравится или еще хуже, после пяти минут разговора она посмеется и уйдет, а все свидание окажется розыгрышем. Напрасно он боялся: все прошло довольно сносно для первого раза. Во всяком случае, он сделал такой вывод на следующий день. А в этот все шло по классическому сценарию. Они встретились почти сразу после школы, пока еще было светло. Мирон не успел толком собраться и сейчас думал, что выглядит полным лохом рядом с такой красоткой: накрашенная, на каблуках и в капронках совершенно не по сезону. Мирону даже немного польстило, что на хотела произвести на него впечатление. Он в силу своей неопытности даже не сообразил, что девушку, одетую так легко, необходимо вести в кафе и согревать. Наоборот, он тащился по улице и вдохновенно что-то плел ей из литературы, а в конце концов привел почти к Черной речке, на место пушкинской дуэли. – Мы в седьмом классе здесь были, помнишь? Русичка водила нас в конце года. Тогда хоть тепло было. – Она значительно посмотрела на Мирона: мол, дотумкай ты уже, холодно ведь на улице торчать. – Зато сейчас почти так же, как тогда, когда Пушкин стрелялся. Январь и холодно, – с энтузиазмом ответил Мирон и, увидев тоску в ее глазах, совсем не тоску по утраченному русской литературой гению, спохватился: – Ты замерзла, наверное? Она благодарно кивнула: – Тут кафешка есть, посидим? Мирон вдруг вспомнил, что денег у него в обрез, но отступать было поздно. Он кивнул и последовал за своей спутницей, мысленно пробуя подсчитать деньги. Выходило плоховато: он помнил только про купюру в пятьдесят рублей. Была ли мелочь или еще какие-то бумажки – об этом память умалчивала. Кафе оказалось забегаловкой средней руки с белыми столовскими столами и кафельным полом. Официантов не было, как и меню. Стойка с пирожками и чебуреками, торт «Прага» в витрине, уже разрезанный на куски, и пиво в стеклянной витрине за спиной продавщицы. Мирон мельком взглянул на цены и облегченно выдохнул: тут даже его скромных капиталов хватит. Но на кого-то одного. Придется сыграть джентльмена и соврать, что не голоден. Как раз в этот момент желудок так громко заурчал, что слышно было, казалось, даже на улице. Есть хотелось ужасно! – Ты садись пока, я принесу, – галантно улыбнулся он однокласснице. Та беззаботно окинула взглядом прейскурант и начала загибать пальцы. Мирон смотрел на нее с нарастающим ужасом. Это даже от продавщицы не укрылось, и та, тоже поняв, что кавалер слегка на мели поспешила прийти ему на выручку. – Девушка, пирожки с картошкой только, а торт позавчерашний. Точно будете? – весь ее недовольный тон и вид, казалось, так и вопил: не бери, пожалей парня и его кошелек! – Ну давайте два пирожка и чай, – Оля огорченно кивнула и отошла за столик. Денег хватило впритык. Мирон чувствовал, как облегченно и оглушительно колотилось его сердце. Если бы он облажался на первом свидании, второго бы не было. А может, кстати, и точно не будет. Продавщица поставила перед ним блюдце с пирожками и стакан чая, подмигнула и протянула сдачу в два рубля. Мирон помотал головой. – Будешь? – Оля подвинула Мирону тарелку с пирожком. – Да я поел дома, – отказался Мирон, и в этот момент желудок снова предательски заурчал. Потом они снова гуляли до глухой темноты, оба замерзли. Мирон предложил погреться, и они нашли какое-то незапертое парадное, нырнули туда. Возле едва теплой батареи Мирон притянул Олю к себе, обнял осторожно: одноклассница как-никак, еще год с лишним вместе учиться. Она не сопротивлялась: ждала, что он будет делать дальше. – Ты красивая, – дежурно выдал Мирон. Не то чтобы он врал: на самом деле красивая, популярная, модная девчонка. В прошлом году проводился школьный конкурс красоты, и она заняла там почетное второе место. Победительница после девятого класса ушла, и теперь Оля по праву считалась первой красавицей школы. Мирон был честен: красивая. Но не екало внутри, не шевелилось ничего. Глаза как глаза, губы тоже, нос чуть вздернутый, аккуратный. Не зря второе место дали. Но не екало, и все тут. Тогда Мирон решил испробовать последнее средство: может, так он что-то почувствует? Влюбится, например? Ну хоть что-то, положенное по возрасту и ситуации. Он осторожно расстегнул ее куртку. Она ждала, не шевелилась почти, как будто дыхание затаила. Потом Мирон прильнул к ее губам. Она ответила, впустила. Целоваться было мокро. Как с Дилей. И снова то же трусливое желание поскорее закончить: вдруг увидят, орать начнут, прогонят на улицу, а там холодно. Да и с одноклассницей целоваться – почти как сестрой. Его передернуло: Оля мелкая совсем, а у него такие похабные ассоциации, еще и тезки – бр-р. И еще одно, теперь уж точно последнее средство. Мирон нагло просунул руку ей под джемпер и сжал грудь. Точнее, лифчик, потому что оказалось, что груди там особенно-то и не было. И ему странно понравилось, что грудь была маленькой, почти нулевой. Холодной ладонью нащупал сосок и сжал. Твердый, маленький. Он почувствовал сладкое возбуждение, внезапно захотелось, чтобы ее грудь была совсем плоской, как у парня. Отчего такое – он и сам себе объяснить не мог. И это напугало. А еще больше ее визг. – Федоров, ты че, ваще ку-ку? Руки убрал! Я тебе что, шлюха какая-то? В ее истерическом крике, бегающих глазах, возмущенных, необыкновенно больших и почти черных из-за тусклого света он различил еще и стыдливые нотки: лифчик был с эффектом объема, и она будто бы обманула Мирона, соорудив грудь большую, чем та была на самом деле. И Мирон никак не мог ее уверить в том, что ему так даже прикольнее. Она не поймет. Она испугана и зла. Из-за Мирона и на Мирона. Он попятился назад и чуть не свалился на ступеньки, замотал головой, начал бормотать нелепые извинения вперемешку с еще более нелепыми и от того ужасными комплиментами. И с каждым словом понимал, что это фиаско и хуже уже быть не может. И тут она неожиданно успокоилась. Как будто выкричала весь запас. – Пойдем, и так долго ходим уже. Меня мать потеряет. И физику на завтра надо делать. – Она нервно дернула подбородком и спустилась к лифту, а потом позвала еще раз с площадки. – Идешь? Да нормально все, чего ты. Мирон осторожно спустился и встал в метре от нее. Напряженно гадал, как ему стоять в тесноте лифта. И тут она снова его удивила. – Ты не обижайся, просто на первом свидании нельзя лапать. Мы же не встречаемся еще даже. Так только, погуляли. А ты уже полез. Мирон сроду не думал, что существуют какие-то правила: что можно, а что нельзя. Это все девчонки выдумали, в их журналах эту дребедень пишут. Они начитаются, а потом визжат, как резанные. А что он, собственно, сделал? Ну, потрогал немного. Ему даже начало нравиться. С Дилей они вон почти сразу и переспали. И тоже нормально. Он не стал Дилю считать шлюхой из-за того, что она так быстро ему сдалась. И Олю не стал бы. Что он, совсем идиот, что ли? В лифте она прильнула к нему, будто бы и не орала пару минут назад. И даже чмокнула в губы. Вот, мол, простила уже. Он не ответил, даже губ не разжал, выдавил только из себя кривую улыбку. Мирон проводил ее до квартиры, хотел еще раз поцеловать, но она увернулась: соседи могут в глазок подсмотреть, потом матери настучат, та будет мозги полоскать. Зайти она не пригласила, да Мирон бы и сам не согласился. Слишком много стресса было за сегодня, и ему нужно было срочно передохнуть. И покурить. А еще захотелось позвонить Ване. Тот точно мог сказать, провалилось свидание или нет и почему нельзя трогать грудь на первом свидании. Покурить удалось, позвонить – нет. Дома на телефоне весь вечер провисела сестра, решая домашку с подружками, потом обсуждала какие-то музыкальные группы, наклейки и всякую другую детскую девчачью ерунду. Потом подключилась мать, обзвонила родню, подруг, и когда телефон наконец освободился, для звонков было слишком поздно. В конце концов, они только вчера с Ваней общались. Не такие уж и друзья, чтобы созваниваться каждый день. Да и не мужское это дело – по телефону болтать. В том, что свидание удалось, Мирон убедился и без Вани уже на другое утро. Оля села с ним. Сама. Учителя поудивлялись для порядка, но в целом не стали возражать: лишь бы учились и не болтали. И они не болтали. Только она время от времени трогала под партой его коленку, хотя, по мнению Мирона, полагалось наоборот, но у него такого желания не было. Учиться почему-то хотелось больше. Популярность Мирона стремительно росла. На одной из перемен к нему подошли двое одноклассников, известных всей школе гопников и двоечников: Дима и Рома. В последний раз Мирон общался с ними дольше двух минут классе в шестом, потом дороги стали расходиться и к десятому классу разошлись полностью. Мирон недоумевал, как этих двух типчиков вообще взяли в десятый. Остальные, подобные им, ушли еще в прошлом году, радостно получив аттестат за девять классов. Эти же двое остались, и никакая школьная администрация и милиция им были нипочем. Распитие водки втихаря за последней партой было наименьшим из их «подвигов». Сам Мирон придерживался уже много лет политики холодного нейтралитета, и Рома с Димой отвечали ему тем же. А сегодня вдруг подошли. У Мирона засосало под ложечкой от мерзкого предчувствия. Благо, если просто списать районную срезовую попросят. – Че, мутишь с ней? – они удивительно синхронно кивнули на Олины вещи на парте. Мирон пожал плечами. – Да че, нормальная. Жопа такая, – Дима прищелкнул языком. Мирон поморщился и резко одернул его: он хоть и не решил окончательно – будет ли встречаться с Олей, но слушать такую похабщину в ее адрес точно не собирался. Рома зыркнул на Диму, тоже намекая, что подобные фразы неуместны: какой-никакой кодекс чести и им был не чужд. – Сиги есть? – шепотом спросил Дима и, когда Мирон кивнул, предложил пойти покурить. От неожиданности Мирон согласился, хотя курить в этой компании ему хотелось меньше всего на свете. После школы Рома с Димой увязались за ним и стрельнули еще по паре сигарет. Слишком поздно до Мирона дошло, что они воспринимали его как нового донора. А когда дошло, друзей-приятелей уже не было на горизонте. Он твердо решил завтра же их послать, даже если ему это будет стоит сломанного носа. Но назавтра Дима с Ромой не отлипли, когда Мирон сказали, что без сигарет сегодня. Даже сами предложили. И вообще, казалось, они искренне хотели с ним дружить. Мирон все же пошел с ними в курилку, хотя и внушал себе, что близко этих типов подпускать нельзя. И почему они с Ваней не в одной школе? Ходили бы с ним курить. И еще Ваня по-любому с этими упырями не стал бы общаться. Жизнь Мирона за первую же неделю после каникул развернулась почти на сто восемьдесят градусов. Раньше в классе с ним общались только два человека – такие же ботаники, как и он сам, для всех прочих же Мирон (как и его собратья по игнору) существовал лишь во время контрольных. А теперь Мирон почти встречался с первой красавицей школы, с ним стали общаться просто так и другие ребята, подходить поболтать из параллельных классов, пару раз засветился в компании так называемых «крутых» парней – Димы и Ромы. И хотя последнее было сомнительным достижением, для Мирона было важно одно – он стал видимым для других, у него появилась социальные связи. Можно было стрельнуть сигарету, попросить кого-нибудь занять в столовой очередь или вообще позволить себе наглость не взять учебник и одолжить его у кого-нибудь. Одалживать, правда, не приходилось, потому что Оля двигала на середину парты учебник и сама придвигалась ближе к Мирону. Иногда так близко, что они касались друг друга головами, плечами, он чувствовал у себя на щеке ее пряди, а на коленке – руку. Сложно сказать, нравилось ему это или нет. Вроде бы и правильная ситуация: он встречается с такой красоткой, он, вчерашний ботан и задрот, все остальные парни смотрят завистливо и недоумевают – почему такое выпало не им. Он может тоже трогать ее коленки и даже выше, и грудь она теперь трогать позволила (уже в четверг, у нее дома) – все, как положено нормальному пацану. Мирон в душе гордился собой: неказистый, а гуляет с королевой. Он жутко хотел похвастаться об этом Ване: не только таким красавцам, как он, должно везти. Пусть и Ванька позавидует. Вечером, ложась спать, он представлял себе вовсе не интим со своей девушкой, а то, как обзавидовался бы Ванька, увидь он их вместе. Очень хотелось «случайно» приехать в Пушкин, «случайно» пройти под ручку с Олей возле Ванькиной школы и посмотреть на его реакцию. Они, конечно, пересекутся возле курилки и, разумеется, ради такой эффектной встречи им обоим, Мирону с Олей, придется прогулять занятия. И, сто пудов, Ваня будет стоять и охуевать от зависти. И Оля уж точно никогда в его сторону даже не взглянет. И Ванькины красивые глаза ее не привлекут. Хотя вот Мирона на ее бы месте… Тут он обычно вздрагивал и начинал думать о чем угодно, лишь бы прогнать из головы мерзкие мысли. Пидорство, точно! Че за муть – думать о таком. Ладно еще в лагере – они постоянно вдвоем терлись, спали в одной комнате, у Мирона стресс был из-за первого в его жизни всего: секса, лагеря, друга, похмелья, сигареты. Вот Ванька и показался ему привлекательным. А на самом деле, ну чего в нем такого… Мирон, чтобы убедить себя, что в Ване нет ровным счетом ничего привлекательного, начинал в деталях вспоминать его, хоть и виделись они всего лишь неделю назад. Все было так свежо в памяти, оттого и всплывало мгновенно. Глаза, ресницы, губы, руки. На этом моменте Мирона начинало подташнивать от волнения, он включал свет и на ночь глядя принимался за учебник. Несколько раз его это спасало, а в ночь на воскресенье не спасло. Учебником оказалась биология, и открыл-то ее Мирон на параграфе о половом размножении. Память услужливо подкинул мыслишку о том, что у Вани ничего так ноги и задница. Вот о таком Мирон и правда задумался впервые в жизни! Это было не просто неприлично, а переходило все границы добра и зла. И хотя Мирон относился к геям в общем-то нормально, но это нормально было ровно до тех пор, пока не касалось его. Он – нормальный пацан, ничего такого в нем нет. И тут же сердце заколотилось быстрее, голова закружилась: Мирон вспомнил, что классе в седьмом ему показался симпатичным парнишка из параллельного класса. У них однажды физра была вместе: зал большой, вот два класса и соединили. В раздевалке мельком Мирон на него глянул и понял, что тот красивый. Он не хотел так думать – само как-то получилось. И пару недель Мирон искал его в школе взглядом, думал о нем, как обычно думают о девчонках. Узнал имя и фамилию пацана, все про его оценки. Узнавал, конечно, у учителей, больше пойти с таким не к кому было. Учителя поднимали брови, задавали вопросы и хмыкали. Мирон старался проделывать все это, пока в классе никого не было. Но раз его кто-то из пацанов-одноклассников услышал и поднял на смех, объявив громко на физике, что «Федоров в пацана влюбился, гомик». Кстати, это был, кажется, Дима. Или Рома? Один фиг: его спалили. У глашатая был свой расчет: сорвать городскую контрольную, но Мирону-то не легче было от этого. Класс дружно загоготал, и Мирон принял твердое решение забыть о существовании того парнишки, забыть в принципе о том, что обратил внимание на парня. Пообещал себе вести себя как нормальный, интересоваться только учебой, а в крайнем случае девчонками. И вот до нынешнего Нового года все шло по намеченному плану. А в лагере в лице Вани появилась серьезная угроза его нормальности и обычности. Мирон затолкал биологию подальше в шкаф под простыни и полотенца и решил, что завтра пойдет к Оле и все у них будет. Ну и что, что они даже недели еще не встречаются. И не говорили они никак серьезно. Главное: грудь трогал? Трогал. Сосались? А то! Раз двадцать уже. Значит, завтра и потрахаться надо. Секс поможет. Обязательно! Секса не случилось: у Оли дома были родители. Мирон просто затащил Олю на диван и потискал для порядка. Залез под кофту ладонью, нащупал пальцами один сосок, сжал его, потом другой. Огладил грудь ладонью, с удовольствием ощутил почти полную плоскость. Почувствовал, что у него встает, прошептал Оле на ухо: – Потрогай. Она погладила. Даже ширинку не расстегнула. – Можно прямо рукой, – намекнул Мирон так же на ухо. Но Оля боялась, что зайдут родители. И вообще, она девственница еще, а они так мало встречаются, надо подождать, она пока не готова. Мирон тяжело вздохнул. Исцеления от дурных мыслей сексом не намечалось. Вскоре он ушел домой. Зато вечером мыслей о Ване не было, и то хорошо. В ночь на понедельник приснился туманный, но отчего-то сладкий сон. Именно по вкусу. С утра было ощущение, что во сне Мирон действительно объелся пирожных. Содержание сна не запомнилось совсем, а вот его вкус отпечатался надежно. Очень хотелось повторения сна, но теперь так, чтобы все помнить в деталях. Может, во сне они с Олей занимались сексом? Или с Дилей? Неважно. Главное, что во сне у него был секс – это теперь Мирон вспомнил. А во вторник после школы случился сюрприз. Мирон вместе с другими спускался с крыльца. Уже несколько дней он не ходил из школы один – в компании или вдвоем с Олей. И в этот день тоже они шумной кучкой спустились с крыльца, распрощались, а дальше Мирон подхватил Олю под руку и они пошли уже парочкой к воротам. – Привет! – Диляра улыбалась своими подведенными глазами. Мирон встал как вкопанный. Он и забыл, что говорил ей, где учится. А она запомнила, надо же! – Как дела? Не звонил даже ни разу. – Диляра отлично знала, что номерами телефонов они не обменялись. Спектакль разыгрывался для Оли. Та стояла, растерянно смотря то на нее, то на Мирона. – Познакомь нас, Мирон, – Диляра сама протянула Оле руку и представилась. Оля представилась в ответ. Мирон еще никогда не чувствовал себя таким идиотом, он боялся, как бы девчонки не стали скандалить тут из-за него. Вот уж пиздец был бы. – Это моя девушка, – нервно сообщил он Диляре и кивнул на Олю. – А она знает, что у нас с тобой на каникулах было? Удар ниже пояса. Мирону вроде бы и нечего было скрывать: до каникул он вообще никому, кроме родителей, интересен не был, но почему-то все равно испугался. Даже стыдно стало, хотя казалось бы – не от чего. Оля вела себя на удивление достойно. Она коротко ответила, что не знает, подхватила Мирона под руку и повела домой. Именно повела, потому что самому Мирону казалось, будто ноги стали ватными и он непременно грохнется где-нибудь на льду. Возле ее парадного он сконфуженно объяснил, что «мутил» с Дилярой в лагере, куда уезжал на зимние каникулы. Оля на это сказала только: «А-а-а», клюнула его в щеку и ушла. Придя домой, Мирон первым дело набрал Ване. Даже разуваться не стал, так и прошел в гостиную. Трубку долго не брали, и Мирон решил, что у Вани еще уроки не закончились. И когда он уже решил отключаться, Ваня ему ответил. По тяжелому и запыхавшемуся голосу, Мирон решил, что Ваня бежал до телефона. – Прикинь, Диляра сегодня ко мне в школу заявилась! – вместо приветствия сообщил Мирон. – Ебать! А ты че? С девушкой был? – Ну. – И че? – Ниче в общем. Не ожидал просто. У меня только-только складываться начало все. И она стоит такая, лыбится. – Ну, поздравляю, – усмехнулся Ваня, – то ни одной не было, теперь сразу две. Растешь! А с этой у тебя как? Мирон рассказал кратко. Посетовал, что недотрога. Ваня посочувствовал. А Мирон пожалел, что говорят они по телефону, лучше бы с глазу на глаз. Покурили бы. Он вспомнил про Женю: встретились ли они на выходных? Оказалось, что да. Ваня мимоходом вспомнил, что Женя и про Мирона спрашивала, рассказал, что в ближайшие выходные они снова встречаются. Спросил, как Мирон – сможет ли. Мирон хотел все-таки уговорить Олю. Вот в ту минуту, как Ваня заговорил о Жене, особенно захотел ее уговорить. Потому что Ванин голос ему показался красивым. Слушал бы и слушал. Нет, в эти выходные он никуда не пойдет. Тогда Ваня спросил про следующие, и Мирон сообщил про день рождения. Еще раз пригласил Ваню. Поговорили про то, что Жене Мирон позвонит сам и пригласит ее. Мирон про себя решил – на всякий случай, чтобы сильно не сходить с ума от Ванькиного присутствия. – Девчонке своей скажи, чтобы подружку взяла, – посоветовал Ваня. Мирон согласился, но хмыкнул: вот ведь Ванька какой, за каждой юбкой готов бегать. Через пару дней он сказал о предстоящей вечеринке Оле и передал Ванину просьбу. Разговор услышали Рома и Дима и тоже постарались «упасть на хвост». Почуяли халявную гулянку. Пришлось Мирону потом в курилке объяснять, что приглашал он только Олю, про подругу сдуру ляпнул, и на этот вечер у него есть вполне определенные планы, посторонние в них никак не вписываются. Пацаны гнусно похихикали, но отвалили. У Мирона отлегло от сердца: празднование планировалось не дома – в одном из местных баров, переоборудованном из подвала. Родители выделили ему сумму на первое в жизни празднование вне дома и с друзьями, а не обычной унылой компанией родственников в зале за раскладным столом. Попросили только сильно не напиваться, вести себя прилично и домой потом шумную компанию не приводить. Правда Ваню привести разрешили: не в Пушкин же ему посреди ночи возвращаться. Гульнуть в честь шестнадцати лет хотелось с размахом, но сумма для размаха была скромной, поэтому и кабак Мирон присмотрел под стать – место в подвале одного из соседних домов с бюджетной выпивкой и лояльным персоналом. Посетители заведения тоже были людьми непритязательными – попросту говоря, местными выпивохами, но Мирону это не мешало. Предстояла первая в жизни самостоятельная, взрослая вечеринка! День рождения выпадал на субботу, и Мирон первый раз в жизни решил прогулять первый урок. Все равно ему учителя поверили бы. Хотел подольше поваляться в постели, помечтать о грядущем вечере. Не вышло. Он даже проснуться толком не успел. Мать потормошила за плечо и сказала, что его ждет какой-то важный звонок. Она выглядела удивленной, но улыбалась, и Мирон, зевая и хрустя спиной, потащился за ней в гостиную. Голос в трубке был бодрый и от того вдвойне противный. Мирон вяло поздоровался, а потом открыл рот от удивления: ему звонили из утреннего шоу крупной радиостанции. Мирон насторожился, ожидая подвоха. Никаких заявок, писем и прочего он сроду никуда не посылал, знакомых на радио тоже не имел. С чего бы ему звонили в начале восьмого в субботу? Все оказалось проще простого: Ваня заранее написал в шоу и попросил поздравить его с днем рождения. Мирон стоял с трубкой, прижатой к уху, растерянно смотрел на мать, на проснувшуюся сестру, еще хмурую и недовольную (она-то в субботу не училась), пожимал плечами все время, пока ведущий зачитывал ему перечень поздравлений и пожеланий от Ваньки. Креативных донельзя, но в общем и целом приличных. Под конец Мирону сделалось даже несколько стыдно, и он с ужасом ждал, что Ванька для него даже песню закажет (совсем как он сам в лагере заказывал Диляре), но, к счастью, обошлось поздравлениями. Зато ведущий поинтересовался музыкальными предпочтениями самого Мирона и поставил песню по его личному выбору. Как ни крути, а подобная штука была приятной. И потому, что впервые в жизни, и потому, что от Вани. Второе грело даже больше, хотя Мирон и не стал докапываться о причинах такого. В школу он все-таки успел и перед первым уроком получил еще один приятный сюрприз: Оля утянула его под лестницу, где дворник хранил свой инвентарь. Там она сначала жарко поцеловала Мирона, а потом просунула руку ему в штаны и приласкала двумя пальцами, как смогла. Поцелуй Мирону никак не отозвался, а вот прикосновение дрожащих пальцев к члену, да еще и в школе, где легко могли застукать, взбудоражило. – Оль, увидеть могут, – шептал он, а сам не старался высвободиться: все было в новинку, остро, рискованно. Она вытащила ладонь и вопросительно посмотрела на него: как, мол, тебе? Мирон смутился. Оля, понятно, волновалась и, скорее всего, делала это впервые в жизни. Ради него, Мирона, а он стоял, как дурак, и молчал. – Спасибо, – наконец разродился Мирон. – Пойдем, звонок скоро. И тут же пожалел, что вообще согласился на эту авантюру: девчонкам что, им возбуждение никак не мешает, а у него стояк, который теперь надо как-то замаскировать, чтобы не опозориться на всю школу. К счастью для Мирона, окружающим до него дела вообще не было, да и член, пока они дошли до класса, успел опасть, поэтому позора удалось избежать. Но на будущее Мирон для себя твердо решил: постельным утехам место в постели, больше так рисковать он не намерен. Время близилось к вечеру. Оля с подружкой должны были подойти к семи в тот самый подвальчик, в котором Мирон еще в начале недели забронировал столик. Ваню и Женю он встречал у метро в половине седьмого. Главное, что волновало Мирона: понравится ли Ване его девушка, одобрит ли он ее. Вопрос был совершенно ничтожный, ведь не Ване, в конце концов, с ней встречаться, но Мирона это сильно волновало. Прошло три недели, но Мирон, как он неожиданно понял, переминаясь с ноги на ногу у метро, успел соскучиться и по Ваньке, и даже по Жене, которую и не знал толком. И тем приятнее было видеть их обоих, веселых, идущих чуть не в обнимку. И Мирон, у которого вообще-то была девушка, приревновал. Почему Женя так Ваньке улыбается? Ведь она с ним, с Мироном, танцевала на последней дискотеке. И ему, а не Ваньке, она дала свой номер. Правда, Мирон тут же вспомнил, что и Ване тоже, и они даже виделись после лагеря, гуляли. И хоть Ваня уверял, то это была просто дружеская прогулка, но сейчас Мирона кололи ревность и обида. Почему Ваня тоже с ней так мил? Неужели у них что-то есть? Тогда зачем он попросил еще одну девчонку? Чтобы что? Или надеется за двумя сразу приударить? Не много ли? Мирон прогнал гадкие мысли, улыбнулся. Обнял Женю, поздоровался с Ваней, повел их к подвальчику, попутно рассказывая нехитрую историю микрорайона. Конечно, никакими особенными достопримечательностями его райончик похвастаться не мог (в отличие от Пушкина), но Мирон живописал, как прекрасно здесь летом, и взял с Вани и Жени обещание приехать к нему в июне. Компания получилась несимметричной: трое девушек, двое парней. Одноклассницы Мирона косо смотрели на Женю, подозревая в ней соперницу, Женя чувствовала себя скованно. Да Мирон и сам по большому счету плохо знал всех собравшихся. Оставалась надежда на алкоголь и на то, что собравшиеся все-таки не передерутся под его воздействием. Или Мирон родился под счастливой звездой, или компании подбирать умел так, чтобы все оказывались людьми нормальными, но все шло как по маслу. Оля не видела больше в Жене соперницу и успокоилась, сидя в обнимку с Мироном, Ванька тоже к Жене не подкатывал (не врал, значит, что не имеет на нее видов) и прощупывал границы дозволенного с одноклассницей Мирона. Та хихикала, смущалась, поначалу скидывала Ванину руку со своего плеча, но через какое-то время Мирон заметил, что с коленки, например, уже не скидывает. А еще чуть погодя увидел, что и Ваня слишком сосредоточен, и девушка напряжена, и рука одна у Ваньки под столом. Что там происходило, можно было только гадать, и, по правде говоря, Мирону до этого не должно было быть дела: Оля была тут, с ним, и сама гладила его по ноге, подбираясь все выше. А вот поди ж ты – Мирон начал закипать. И не от ее поглаживаний. А от Вани. От того, как он без зазрения совести клеил Олину подружку и может даже удовлетворял ее рукой, пока остальные накачивались бухлом. Какая-то его часть еще оставалась трезвой, и Мирон уговаривал себя, что это не его дело, что все в порядке, если девушка не сопротивляется и, судя по лицу, даже получает удовольствие. Но все равно он свирепел внутри. В конце концов, это его днюха, и Ванька тут не для того, чтобы найти себе очередную пассию. Ваня приехал к нему! В этот вечер, несмотря на выходной, народу в подвальчике почти не было: компания Мирона да еще парочка за столиком в другом углу зала. И Ваня, пользуясь тем, что мало народу, выпросил у бармена медляк – не слушать же без конца про сдавшего назад фраера. Все, чтобы лишний раз позажиматься с новой девчонкой. Мирон тоже хотел пригласить Олю, но тогда Женя осталась бы за столиком одна – невежливо выходило. А Ваня вообще не парился и дал волю рукам. Мирон смотрел и завидовал, и злился, и не хотел смотреть, но против воли косился. – Приходи завтра, матери не будет, – шепнула Оля. Мирон приободрился. Пусть Ванька тискается сейчас, ему все равно не дадут. А Мирону дадут уже завтра! Он покосился в сторону танцующей пары. Ваня, будто бы прочитав его мысли, засосал свою партнершу. Точно назло Мирону! На это срочно надо было чем-то ответить, но Оля вместе с Женей как раз выбрались из-за столика в туалет. Дался им этот толчок – парами ходить! Что там вдвоем делать-то? Внутри клокотала обида и жажда мести. Ну хоть что-то сделать, чтобы насолить Ваньке! Он ее так лапает, а потом ведь не перезвонит даже! Ваня и в лагере такой же был: каждая мало-мальски красивая девчонка для него становилась целью. К ровесницам он вообще-то там интереса не выказывал, только с той вожатой встречался несколько раз. А Мирону потом Олиной подружке в глаза смотреть еще полтора года. Он сжал кулак, так что ногти впились в ладонь. Секундная боль, такое же мимолетное облегчение, и снова злость. Из туалета вернулись девчонки, и Женя сообщила, что ей пора домой. – Проводим? – Мирон повернулся к Оле, та пьяно и смешно улыбнулась. – Там холодрыга! Давай ты быстро сходишь, а мы тут подождем. Нас до одиннадцати отпустили, еще можно посидеть. – Втроем? – усомнился Мирон. Оставлять Ваню наедине с двумя девушками он боялся. Мало ли что тому в голову придет. Тут же подошел Ваня и предложил самому проводить Женю до метро, но район он знал плохо, да и небезопасно было тут по вечерам, поэтому Мирон, на правах хозяина вечеринки, решил эту самую вечеринку ненадолго покинуть. Он сунул Ване несколько купюр, попросил заказать еще чего-нибудь и пообещал купить сигарет в киоске возле метро: здесь они стоили слишком дорого. Мороз и правда щипал нос, щеки – все, куда мог дотянуться. Женя натянула шарф почти до самых глаз, подхватила Мирона под руку, чтобы было теплее, и они заторопились к метро. У Мирон шарфа не было, он стоически терпел, даже алкоголь не сильно согревал. Идти рядом с Женей было хорошо и спокойно. Будто они вечность друг друга знали. Она казалась ему такой просто и домашней, такой своей. Может, и не надо было никакой Диляры, Оли? – Не запалят родители, что выпила? И сигаретами пахнет, – побеспокоился Мирон. Женя улыбнулась одними глазами и через шарф совсем трезвым голосом ответила: – Я не пила почти, мне и так хорошо было. С вами весело. Ваня смешной такой. А родителям объясню, что парни курили. Мне верят, я и не вру никогда особенно, только если по геометрии оценка плохая. Они остановились на светофоре, Женя повернулась к нему. Мирона переклинило. Он стянул с нее шарф и прижался губами. Женя почти мгновенно отпрянула. Она так странно и непонятно смотрела, что Мирон испугался: пизданет сейчас в лоб. Почему-то ему верилось, что Женя может. – У тебя девушка вообще-то. Свинство, между прочим. – Прости, – пробубнил Мирон под ноги. Зажегся зеленый, и они пошли дальше. У метро он обнял Женю и снова извинился. – Нормально все. Ты пьяный, бывает. Пьяных всех на любовь тянет, я не злюсь на тебя, – уверенно ответила Женя. – Я пошла. Меня родители встретят, не волнуйся. Завтра утром позвоню. Иди уже, там все. Ваня там. Мирон еще раз обнял ее и побрел обратно. К чему эта ее последняя фраза про Ваню? Понятно, что он там. Надо было сказать: «Оля там». Она его девушка. Ваня… Че к чему? После Жениного ухода вся пьянка стала больше походить на экспозицию к порнухе. Пить разом все перехотели, курить почему-то тоже, хотя Мирон и принес еще две пачки сигарет. Разбились на пары и обнимались почти до одиннадцати. Были единственными гостями подвальчика, даже парочка из другого конца зала уже ушла. Бармен за стойкой коротал время за просмотром сериала. Он бы уже давно ушел домой, но малолетки никак не желали отлепляться друг от друга. Наконец он не выдержал. – Молодые люди, закрываемся через десять минут. Мирон воспринял это даже с облегчением. Он не привык к подобному и устал. Хотелось доползти домой и завалиться в кровать. Неожиданно стукнуло в голову: у него сегодня ночует Ваня. Стукнуло и отозвалось тревожным холодком по спине. Отходняк от алкахи, решил Мирон. Придумают что-нибудь со спальными местами, ничего особенного. Они проводили девчонок, пообнимали у парадного каждый свою и отправились домой помедленнее, чтобы наверняка протрезветь. – Только тихо давай, у меня спят уже все, – громким гулким шепотом предупреждал Мирон Ваню. Тот так же громко соглашался, перемежая матами, благо – улица была пустая. В квартире они очень тихо разделись и почти прокрались к Мирону в комнату. – У меня один диван, и он не раскладывается, – виновато сообщил Мирон, вытаскивая постель. – Да пофиг, на полу посплю, – отмахнулся Ваня и начал раздеваться. – Ты гость, значит на диване. Только он коротковат может быть. Ваня ничего не ответил и снял штаны. Мирон и в лагере уже видел его раздетым, но сейчас почему-то смутился, начал преувеличенно внимательно стелить постель. – Ванная по коридору вторая дверь, – не поворачиваясь, объяснил Мирон. Он очень надеялся, что, пока Ванька ходит, у него у самого пройдет эта странная неловкость. Подумаешь, два парня раздетые. На медосмотрах в школе и даже в военкомате тоже такое было, и ничего его не смущало. А тут вдруг он боялся смотреть на Ваню. Но Мирон и это умудрился списать на алкаху. Хорошо все-таки, что есть такая вещь, как бухло: все на него можно свалить, не ковыряясь в себе, не думая, чтобы не встречаться с чем-то неизвестным внутри себя и оттого страшным. Когда Ваня вернулся, Мирон, по-прежнему избегая встречаться с ним взглядом, проскользнул в ванную. Он старался задержать там в надежде, что Ваня уснет и им не придется вести какие-то разговоры впотьмах. Они были чреваты внезапными порывами откровенности, и Мирон подозревал, что может выболтать что-то такое неприятное, чему еще сам не мог подобрать названия, и разрушить первую в его жизни нормальную дружбу. Расчет оправдался: когда Мирон вернулся, то увидел Ванину спину, услышал ровное дыхание. Ну и отлично! Завтра проспятся, все легче будет. И Мирон точно не вспомнит, что его почему-то зацепила Ванькина голая спина. И ноги. Утро наступило внезапно и по-свински разбудило Мирона скрежетом мусорной машины под окнами. Часы показывали восьмой час. Не в пять, и то спасибо! Выпитое накануне давило на все, что можно, и стало ясно, что о продолжении сна можно забыть. Да и сушняки не замедлили явиться. На кухне обнаружилась мама, заботливо подсунувшая таблетку и стакан воды. Мирон стыдливо взял стакан из ее рук, спрятал взгляд: не начнет ли мать читать нотации? К счастью, обошлось. Нравоучения все равно бы не спасли. Главное, что вчера обошлось без происшествий. – Завтракать будешь? Как там друг твой, спит еще? – искренняя забота в голосе успокоила Мирона. Он кивнул и попросил: – Только давай не кашу на завтрак, что я, маленький? Мама улыбнулась и молча кивнула. Мирон пошел досыпать, уверенный, что через час-полтора мать разбудит его чем-то вкусным. Конечно, он не смог больше уснуть. Пол оказался жестким и скрипучим, одеяло коротким и душным. Проворочавшись минут пятнадцать, Мирон плюнул на все и пересел в кресло. Включил лампу, взял книгу. Читалось тоже плоховато – взгляд притягивала Ванина спина и… все остальное. Одеяло сбилось к ногам, открыв все, на что Мирон так боялся смотреть ночью. Странно, но в лагере Мирона не волновало, что Ваня спал в одних трусах, что разгуливал полуголый по комнате. А сегодня вдруг, как в басне – «дыханье сперло». Надо было отвести взгляд, продолжить читать, но он не мог. Хотелось смотреть, запоминать. Теперь Мирону не только Ванькины глаза казались красивыми. Сам Ваня, весь. Очень хотелось провести ладонью по спине, по ложбинке между лопатками. Размять плечи или просто ласково погладить. Или можно… Мирон оцепенел от ужаса, от той невероятной мысли, которая ему только что явилась. Где еще он мог бы (и хотел) Ваню потрогать. Парень – другого парня. Мысль эта оказалась цепкой, никак не хотела покидать голову, а наоборот – вольготно там расположилась, обросла красочными подробностями. У Мирона во рту пересохло окончательно, он судорожно вцепился в книгу, застыл будто кролик перед удавом. Хотел и не мог отвести взгляд. Что же это? Тогда, в седьмом классе, что это было? Он на самом, что ли, деле голубой? Бред какой-то! Ему девчонки нравятся. Диля, там, Оля. Нравится обнимать их, грудь трогать. И тут же прострелило: у Дили он грудь не трогал, а у Оли грудь почти нулевая, и да, именно это Мирону и понравилось. Ладони вспотели, и Мирон отложил книгу. Смятение уступало место осознанию. Ему нравится Ваня. Очень страшная мысль. Ее даже подумать было кошмарно, а принять и, тем более, поделиться с кем-то – невозможно. В горле образовался комок, как при простуде. Наверное, его вчера продуло – вот причина. Не Ваня. Потому что так не бывает. Мирон почти до скрежета стиснул зубы, попробовал глубоко дышать. Будто бы это могло помочь и мгновенно излечить. Смешно же! Он сжимал и разжимал пальцы, пробовал унять дрожь, но получалось только хуже: теперь его начало трясти почти всего. Он просто заболел. Из-за этого и комок в горле, и озноб с жаром одновременно, и головная боль, и легкая тошнота. Простуда вкупе с похмельем. Да! Вот оно! Это же самое простое похмелье. И никакой не Ваня. Ванька, будто чувствуя сквозь сон пристальный взгляд, лег на спину. Одеяло почти совсем упало на пол. Мирон жадно смотрел, не мог оторваться. Знал, что гадко, мерзко – разглядывать другого парня с таким интересом, но словно ощупывал взглядом Ваню. Смотрел и искал изъяны. Но не находил, к своему ужасу. Ну, тощий Ванька, но ведь это не порок – глупо в их возрасте ожидать фигуры, как у качка. Ноги длинные. А это даже красиво. Член. Мирон прямо прикипел взглядом. Ему было и стыдно, и очень приятно разглядывать. Все сразу. В душе шевельнулось что-то похожее на вожделение. К девушкам такого не было, Мирон это точно помнил. А сейчас захотелось провести рукой, прижаться. Фу! Грязь и мерзость! Он же нормальный парень. А сейчас с ума сходит. Это из-за похмелья он такой извращенец. Блядь! Мысль потрогать чужой хер – грязь-грязь-грязь! К горлу подкатило, Мирон подскочил и выбежал в туалет. Проблеваться сейчас – самое верное. Он стоял на коленях перед унитазом и тяжело дышал. Кисло и погано во рту, так же погано в голове. Ладонями стиснул холодный фаянс, смотрел внутрь, как на спасение. Не думать, только о Ваньке не думать. Пальцы отчего-то ослабели, затряслись. Мирон нажал на слив, вода зашумела, отражаясь в стенах туалета и в его голове. Все равно думалось. Против воли. Мирон боялся заходить в комнату: Ваня мог уже проснуться и с легкостью все прочитать по глазам. А потом дружбе конец. Нет, Мирон не позволит! Это странное и извращенное влечение пройдет вместе с похмельем. Завтра, в понедельник, Мирон снова станет нормальным. Он и сейчас нормальный, просто из-за вчерашнего бухла мозги помутились слегка. А завтра-то все будет пучком. Он оказался прав: Ваня уже проснулся. Наверное, сам его и разбудил, пока блевать бегал. Ну и пусть. – Так хреново? – сочувственно спросил Ваня. – Не пили же, считай, ничего. Или печенюшкой траванулся? У Мирона дернулась щека, будто от тика. Он помотал головой и уставился в пол. Ваня сейчас встанет, нельзя на него смотреть – взгляд выдаст. – Родители ничего не скажут, что гостей водишь? – осторожно поинтересовался Ваня, а когда Мирон, так же не поднимая взгляда, еще раз помотал головой, добавил: – Это хорошо. Мои тоже нормально к гостям. Главное, чтобы девчонок не водил с ночевкой. Мирон криво ухмыльнулся и наконец осмелился посмотреть на Ваню. Тот сидел на диване, подперев кулаками подбородок, и внимательно смотрел на него. – Слушай, Мирон, ты выглядишь как-то… Хреново, я бы сказал. Как алкаш запойный. Трясешься весь, взгляд странный. Спроси таблетку у матери, а? И мне заодно от головы бы. – Продуло вчера, пока Женю провожал, – сипло ответил Мирон и порадовался, что настоящей причины Ваня все же не понял. – У вас же ничего вчера не было? – вдруг подозрительно прищурился Ваня. – Нет, – ответил Мирон и спохватился: – А тебе какое дело? – Никакого, – пожал плечами Ваня, – просто она нормальная девчонка, с ней не надо тусоваться ради постели или типа того, чтобы потом кинуть. – Можно только ради свадьбы и кучи детей? – ехидно отозвался Мирон. – А если бы ради серьезных вчера что-то было? – Ради серьезных конечно, – спокойно ответил Ваня. – Но ведь не было, ты сейчас просто мудишь. Мирон примирительно вскинул ладони вверх. Дверь приоткрылась, в щель послышался мамин шепот: встали ли они уже. – Встали, можешь не шептать, – преувеличенно бодро ответил Мирон. Тогда мать продолжила уже громче: – Я оладушек напекла, будете? Ванино лицо преобразилось в мгновение. Он радостно закивал головой и показал оба больших пальца сразу. Спустя минут десять они уже сидели на тесной кухне и завтракали. Ваня не переставал нахваливать оладушки, в который уже раз сообщая, что за них душу готов продать. Потом на кухню заявилась сестра и сначала придирчиво и молча оглядела Ваню, потом отважилась познакомиться, а под конец заявила, что Мирону как раз такого друга и не хватало для полного счастья. Ванька заржал, сестру Мирон выгнал. Инцидент был исчерпан. Потом они вместе пошли до метро. Ваня, конечно, не девушка, провожать его было не нужно, но Мирону и самому хотелось прогуляться, проветрить голову. Докуривая возле входа в метро, Ваня внезапно сообщил: – Кстати, за тобой косяк. Мирон похолодел, весь сжался, беспокойно забегал взглядом по сторонам. Ваня чуть помолчал, наслаждаясь эффектом, а потом с довольной улыбкой сказал: – Я тебя звал погулять с нами с Женей, помнишь? Ты нас променял на свидание. Дело важное, базара нет, но должок остался. В следующие выходные ты как? В воскресенье, а? Походим, диски поищем интересные.