***
Ваня уверял, что они просто обязаны купить все для предстоящей гулянки в пятницу утром и тогда же отправиться к нему на дачу. Мирон занудно и справедливо возражал, что пятница это все-таки день учебный, а они выпускники, поэтому нужно потратить день на учебу. А вот субботу можно и пропустить. Ваня слушал его молча, поджав губы и изредка вставляя саркастичное «ну-ну». Он не видел ничего ужасного в том, чтобы прогулять два дня. Уважительная, как-никак, причина: шестнадцать лет. В конце концов Мирону удалось его убедить, что прогуливать нужно всего один день: тогда субботу каждый может оправдать плохим самочувствием и оставить небольшой запас прогулов на будущее. Мало ли, когда еще может выручить репутация ответственного и честного ученика. А вот если пропустят по два дня, кто знает, могут и докопаться. Родителям он эту новость преподнес, чуть схитрив. Такое тоже с ним было впервые: обычно он честно сообщал обо всех школьных делах и никогда без веской причины не пропускал. Но за прошедший почти год незаметно для себя научился и врать, и манипулировать. Наверстал все то, чем многие его сверстники овладели гораздо раньше. Мирон еще в середине августа предусмотрительно рассказал родителям новость о том, что он уезжает к Ване на днюху. И тогда же рассказал, что гулять они будут не меньше двух дней. Конечно, под строгим надзором Ваниных родителей (даже сунул клочок бумаги с номером, хотя в этом и не было необходимости). Ближе к дню икс Мирон, напустив на себя до неприличия ответственный вид, рассказал, что едут они к Ване на дачу в пятницу сразу после школы. И что Ваня предлагал ему поехать прямо с утра, но он понимает всю важность выпускного класса и ни за что не пропустил бы пятницу, ведь физика, алгебра и все такое. Мирон знал, куда давить: отец даже расчувствовался, а потом вместе с матерью дружно одобрили такой взрослый подход своего сына к гулянкам. Ну и, как следствие, разрешили тусовку у Вани на даче до воскресения. Небольшая махинация удалась, и Мирону совсем не было стыдно за то, что чуток приукрасил. Хочешь жить – умей вертеться. А Мирону просто до жути хотелось к Ване на дачу еще в пятницу, чтобы (как тот и планировал) потусоваться там вдвоем. Договорились, что Ваня встретит Мирона на остановке, а дальше – «по плану». В чем заключался план, Мирон не уточнил, понадеялся на Ваню. Из них двоих именно он отвечал за планы, какими бы они ни были. В пятницу Мирон вылетел из класса, едва только услышал звонок, удивив этим всех: обычно он оставался еще что-то спросить, дописать. Но сегодня его не было в школе уже через пять минут после звонка. О причинах знала только Оля, которая должна была присоединиться завтра. Она только недоуменно подняла брови, когда увидела в окно несущегося из школы Мирона. Он так даже в первом классе из школы не торопился. Даже к ней на свидания он никогда так не бежал. А к другу – пожалуйста. Задумчиво глядя в школьные ворота, где пару секунд назад скрылся Мирон, Оля подумала, что мужская дружба – весьма сложное и непонятное явление. Между электричкой и автобусом Мирон выбрал автобус, а потом всю дорогу психовал: ему казалось, что автобус едет слишком медленно, простаивает подолгу у каждой остановки и, как назло, совсем не превышает скорость, хотя обычно автобусы на этом маршруте летали. Он злился и думал, что надо было выбрать электричку – уже давно доехал бы, и покурить в электричке можно. Несколько раз Мирон сверялся с часами, пытался в уме решать задачи по физике из серии «скорость-время-расстояние», но по всему выходило, что и скорость у автобуса нормальная, и на остановках он стоит не дольше положенного, а некоторые остановки вообще проезжал мимо. И все равно – нетерпение сказывалось, оно же злило. Он, так же, как Оля, подумал, что никогда не торопился так на свидание к девушке. А вот к Ване – только в путь. И снова ему не хотелось думать, почему так, снова он боялся. Отчаянно хотел Ваньку увидеть, и трясся от страха, что увидит, что им опять ночевать вместе, что может произойти какая-нибудь херня. Ваня ждал его в своих лучших традициях: курил за остановкой. И первым делом утащил туда же Мирона покурить «за встречу». Мирон хмыкнул и язвительно отметил, что за встречу обычно наливают. Ваня кивнул и сказал, что нальют, но позже, а пока им предстоит «охуенно важное дело»: купить мяса на завтрашний шашлык. Ну и алкахи побольше. До сих пор Мирон в своей жизни ни разу не выбирал сам мясо на шашлык. Он в нем и не разбирался: ни в мясе, ни в шашлыке, предпочитая есть и не заморачиваться деталями. – Ты умеешь шашлык жарить? – спросил он у Вани с уважением. – Завтра научусь, – махнул рукой тот. – Че там, лука побольше, уксуса, соли, и все, вроде. – Может, девчонки приедут и пожарят, они по-любому лучше готовят, – засомневался Мирон. Рецепт шашлыка вроде бы был правильным, но что-то предвещало провал. – Шашлык женских рук не терпит, – авторитетно выдал Ваня заранее заготовленную цитату. Мирон пожал плечами: хочет поиграть в шеф-повара, кто ж ему запретит. Может, он такой себе подарок решил сделать: научиться шашлык готовить. В конце концов, это просто обжаренное на палке мясо, что там можно испортить? Но ведь это мясо надо было еще правильно выбрать. И Мирон тоже аккуратно напомнил об этом Ване. – Не ссы. Я с матерью пару раз на рынок ходил и видел, как она выбирает. Главное, чтобы красное было, поменьше жил всяких и не воняло. Ну и, типа, надо попросить показать кусок. Главное – лицо посерьезнее, типа ты шаришь. Тогда продавец тебя не наебет. Мирон смиренно согласился, решив, что для Вани авторитетов в этом вопросе не существует, кроме него самого. Его же роль сводилась к тому, чтобы ходить следом и помогать нести сумки. С этим он стопудов справится. На рынке Мирон понял, что Ване жизненно необходима помощь, и активно включился в процесс обсуждения огромного куска свинины. Они обсмотрели, общупали и обнюхали его со всех сторон, почти доведя женщину за прилавком до истерики. В конце концов оба решили, что кусок достойный, и попросили взвесить. – Что, весь кусок? – поджала губы продавщица и кинула его на весы. – Пять семьсот. Берете, молодые люди? Или другой кусочек посмотрите? – добавила она ехидно. – Этот, пожалуйста, – с достоинством объявил Ваня, будто покупал чистокровного арабского скакуна. – И пакет, будьте добры. Продавщица хмыкнула, достала огромный нож и разрезала кусок на три части. – Так удобнее, ребят, и нести, и готовить потом. – Она заметно подобрела, как только поняла, что этот злосчастный кусок купят. А когда Ваня стал отсчитывать деньги, и вовсе превратилась в милейшую тетушку. После рынка их путь лежал за алкахой. Шестнадцать лет бывает только раз в жизни, решил Ваня, а потому такую дату необходимо было отмечать водкой. Кроме того, ее, чтобы дойти до кондиции, нужно было гораздо меньше пива, а значит, маленький объем им проще купить и довезти. Резон в его словах был, но Мирон водку после своего дня рождения не переносил, а потому попросил себе пива. – Базара нет, – согласился Ваня, – тебе сколько? Литра три хватит? Мирон, которому и литра было за глаза, вытаращился на него и уверил, что хватит и одной баночки. Ваня кивнул и купил шесть. Гулять он решил на всю катушку. Потом они докупили всего «по мелочи» : сока, овощей, хлеба и даже одноразовой посуды: мыть после гостей тарелки Ване не хотелось. Или он заранее знал, что никаких сил на уборку у него не останется. И они, нагруженные, как лошади, отправились на электричку. Вагон был почти пустой: в одном конце Мирон с Ваней, в другом пара пенсионеров-дачников. Ваня по-царски развалился на лавке, а между собой и окном заботливо пристроил свою часть пакетов. Мирон чуть подумал и сел так, чтобы случайно не соприкоснуться даже носками кроссовок. Сейчас, когда они были почти одни, ему снова стало не по себе. Слишком красивым был сегодня Ваня. Или это у Мирона окончательно съехала крыша? Он сел и уставился в противоположное окно, неудобно вывернув шею. Да, было больно, но так он хотя бы не сталкивался взглядом с Ванькой, который просто лучился довольством и счастьем. Мирон боялся забыться и улыбнуться ему в ответ. Это было бы откровенным признанием. В чем? Он предпочитал не думать. Дача у Вани была в потрясающе красивом месте, на холме, среди леса. От домиков сбегала тропинка к речке, мутной, заросшей камышами, но такой заманчивой. Наверное, погода расстаралась в честь Ваниного дня рождения, но начало осени было совершенно южное, будто в Питер на пару дней переехал Сочи вместе со своим бархатным сезоном. Через пути, в овражке, раскинулся небольшой поселок, а сразу на станции, в том же здании, Мирон заметил магазин. Ваня проследил за его взглядом и одобрительно кивнул: – Если что, там пиво продают. Можно будет туда сбегать, если не хватит. Там, говорят, и самогонка бывает. Нелегально. Мирона самогонка не интересовала, а вот речка – очень даже. После душной электрички очень хотелось нырнуть и наплаваться вдоволь. Несмотря на тяжесть горы пакетов дошли они быстро и даже легко. Или это у Мирона выросли невидимые крылья? Домик оказался маленьким, из двух комнат и кухни, но для ночевки небольшой компании вполне пригодным. Они включили холодильник, быстро распихали все по полкам и ушли на речку. Вода, вместе с погодой, тоже не подвела. По-летнему теплая, она просто не хотела отпускать, и Мирон, как в детстве, плавал почти до посинения, пока не выгонят обратно на берег. В этот раз роль мамы взял на себя Ваня, который, правда, тоже еще не вылезал из воды, но Мирону заботливо сообщил, что «губы уже посинели, вылезай, давай», а на берег вышел чуть позже самого Мирона. Потом они лежали прямо на траве, обсыхая и подставляясь под горячее солнце. Мирон даже задремать умудрился под стрекот кузнечиков. Проснулся он от легкой щекотки, как будто кто-то, едва касаясь, гладил его по животу, спускаясь все ниже. Ощущение было приятное, но почему-то стыдное. Эта мысль его будто ошпарила, и Мирон сразу же открыл глаза. У него на коленке сидела, расправив крылья, бабочка. Необычная, белая, с большими темными кругами на крыльях. Ваня сидел рядом и гипнотизировал эту бабочку взглядом. – Прикольная. Не знаешь, как называется? – Мирон хотел спросить будто между прочим, но голос сорвался на хрип. – Хер знает, – бросил Ваня, не смотря на него, – махаон какой-нибудь. Я не шарю. Крапивницу знаю только и эту, как ее, павлиний глаз. Они опять замолчали, любуясь бабочкой, которая и не собиралась улетать. – Я себе татуху набью в восемнадцать. Вот прямо в день рождения пойду и набью, – неожиданно объявил Ваня. – Бабочку? – усмехнулся Мирон немного погодя: мысль о том, что у Вани будет тауировка, ему понравилась и даже немного взволновала. Очень ярко он представил, где могла бы быть татуха, и постарался скрыть эмоции за сарказмом. – Только девчонки бабочек бьют. – Ваня наконец посмотрел на него и во взгляд вложил все презрение, на какое был способен. – Я что-нибудь брутальное набью. – Ага, – опять хмыкнул Мирон, – наручники можно. Ваня злобно прищурился, но промолчал. Немного погодя он тоже вытянулся на траве рядом с Мироном и случайно коснулся его ладонью. Мирон вздрогнул и машинально руку убрал. Он почти слышал, как у него колотилось сердце. Опасно! Опасно было лежать так вот рядом. Ситуация прямо располагала к романтике и нежностям. Если бы на его месте была девушка, Ваня уже давно бы полез целоваться и даже больше. А вот он в эту самую секунду безумно захотел Ваньку поцеловать. И Мирон мгновенно себе эту картину представил. Ярко и болезненно. Он повернулся бы сначала на бок, приподнялся на локте, долго рассматривал Ваню. Он красивый и знает об этом. И пользуется. Девушки без ума. Теперь и Мирон тоже. И вот когда Мирон так смотрел бы на него, Ваня поймал бы его взгляд и улыбнулся приглашающе. А потом Мирон наклонился бы, опираясь на локоть. Было бы больно, неудобно, трава вдруг стала бы ужасно колоться, какой-нибудь жук заполз бы ему на спину и неприятно щекотал. Но Мирону было бы на все плевать. А потом он коснулся бы его губами. Ваня притянул бы Мирона к себе, и дальше… Он так подробно все представил, что почувствовал близкую катастрофу. По животу пробежал озноб, крохотными импульсами пробираясь в пах. Стало вдруг еще жарче, дыхание сбилось. Мирон призвал на помощь все свое былое занудство, чтобы отогнать видение, все еще сладко маячившее под закрытыми веками. – Че, пойдем баню топить? – раздался над ухом бодрый Ванькин голос. Мирон вздрогнул и распахнул глаза. Все было по-прежнему, небо не опрокинулось на землю, солнце продолжало жарить, а кузнечики стрекотать. Ваня сидел рядом, одевался и щурился. – Умеешь баню топить? – снова спросил он. Мирон в ужасе замотал головой. Еще и бани ему не хватало. Ваня, к счастью, его ужас понял неверно. – Научу, там все просто. Пойдем, еще воды натаскать надо. Городской до мозга костей Мирон был в бане всего два раза – у родственников в деревне, и ему не понравилось. Мокро, скользко, тесно, дышать нечем и совсем не жарко. Еще он был с отцом в сауне в Берлине, но и та его не особенно впечатлила, тем более что она была общей и быть там полагалось полностью голым. Тогда было просто адски стыдно и ничего больше. А вот сейчас Мирон боялся, что впечатлений будет хоть отбавляй и все, как говорится, налицо. Да еще Ваня добавлял нервов своими рассказами о том, как он круто умеет топить баню. – Ты на все руки мастер? – подъебнул его Мирон, но Ваня не обиделся. – Ну, насчет шашлыка я немного преувеличил, а баню реально топить умею. Лет с десяти. Хочешь, могу до сотки накочегарить. А? Мирон отказался. Не верилось ему, что при ста градусах можно не просто высидеть, но еще и что-то делать. Запоздало подумал, что, может, надо было соглашаться: при такой жарище у него точно не встанет, даже случайно. А стояка при Ваньке он боялся больше всего на свете. Потом они таскали воду в баню, растапливали. Ваня от большого усердия снял майку и гонял в одних старых длинных шортах почти до колен и босиком. Мирон изо всех сил пытался не смотреть или смотреть, но украдкой, чтобы не спалиться. Сам он не стал снимать джинсов и майки и вообще старался стать незаметнее. – Ну все, теперь только ждать. Можно еще по пивку бахнуть, а? – Ваня довольно потянулся. Мирон обернулся к нему и в эту же секунду успел страшно пожалеть: в его умных мозгах моментом сработала ассоциация с Аполлоном, хотя Ваня, в общем-то, и не претендовал. Но Мирон неприлично вытаращился (благо Ванька зажмурился) и впервые четко подумал: «Я его люблю. Я люблю Ваню». Эта мысль так долго пряталась где-то внутри, оформлялась и вызревала, пугая его почти полгода, что сейчас Мирон даже испугаться не успел, а принял ее как нечто давно привычное, хотя и неправильное. Пока он обдумывал это, Ваня уже успел принести из дома пару банок пива, свою даже открыть, и уселся на скамейке возле бани. Мирон взял протянутую банку и сел рядом. Говорить не хотелось. К счастью, Ваня тоже молчал, и Мирон мог спокойно обдумать, что это сейчас такое с ним произошло. Открытее не пугало. Наверное, Мирон бессознательно уже успел с ним свыкнуться. Но оно было неприятным. Словно узнать о том, что у тебя неизлечимая болезнь. С этим теперь предстояло жить. Сколько – Мирон понятия не имел. Видимо, пока эта влюбленность не пройдет. Подумал – и тут же одернул себя. Не влюбленность. Не симпатия. Любовь. Он сразу как-то понял это наверняка – именно любовь. А когда пройдет, что делать? Он ведь не изменится. Девушки ему не нравятся, в этом Мирон тоже успел убедиться. Дружить – пожалуйста, но сердце ни с одной рядом не замирало так, как сейчас рядом с почти двухметровым Ваней с лапищей размера… не меньше сорок второго. Они едва коснулись друг друга коленками, буквально на какой-то миг, а Мирону уже стало душно, голова пошла кругом. Уж конечно, не из-за жары или пива. Когда-нибудь он разлюбит Ваню. В будущем. Встретит другого парня и залипнет на него. Может быть, это будет даже взаимно, ведь Мирон будет искать его где-то, где собираются такие, как он. В том клубе, например, рядом с Банковским мостом. Когда-нибудь так и будет, а пока он влип в эту дерьмовую ситуацию и не видит ни малейшего просвета впереди. Главное сейчас – не спалиться. Можно ведь любить и издалека, тайно. Ни взглядом и ни словом не давать намека о своих неправильных чувствах, нездоровом интересе. Из невеселых мыслей его вырвал Ванин голос. – Готово. Пойдем? Мирон вздрогнул. Он уже и забыл, что сейчас придется раздеваться. Армагеддон наступил. Он не случился с наступлением двухтысячного года, зато сейчас произойдет дважды. Во-первых, он увидит Ваню голым. И ему как-то придется отвлекаться. На речке-то он успел размечтаться, хотя ничего толком и не случилось, а уж в темной тесной бане, где волей-неволей придется хоть раз стукнуться локтями или еще чем-то… Мирона замутило. Во-вторых, он и сам будет голый. Перед Ванькой. Тот, конечно, не будет его рассматривать, но все равно увидит. И что-то подумает. Глянет мельком и поймет, почему Мирону никогда не везло с девчонками или еще что-нибудь такое. Если бы Мирон был чуть более впечатлительным, он бы обязательно грохнулся в обморок, но он просто стиснул зубы и постарался глубоко вдохнуть, хотя это и было трудно. Ладони, загривок, спина, подмышки – все покрылось мелким липким потом. Даже вставать не хотелось, так тошно было. – Ты где там? – окликнул его Ваня уже из парилки. Мирон тяжело, не по возрасту, поднялся и зашел в баню. В предбаннике он сначала снял футболку, потом начал стаскивать джинсы, они как назло застряли и прилипли. Или это Мирон невольно тянул время? В любом случае, джинсы и даже носки тоже удалось снять. Он зашел в парилку. – Ты серьезно в трусах париться собрался? – заржал Ваня, едва увидев его. Мирона бросило в краску. – Снимай давай, это ж баня. Или ты что, стесняешься? Блять, че я там не видел, – хмыкнул Ваня. Уже в предбаннике Мирон услышал: – Ты как маленький. Во второй раз он заходил уже не так смело, смотрел в пол, не знал, куда деть руки, но точно понимал, что стеснительно прикрываться – самый идиотский из вариантов. И уже усевшись на полке, Мирон отважился посмотреть по сторонам. Ему повезло: Ваня сидел с закрытыми глазами, откинувшись на стенку. Какое это было облегчение! Мирон тоже закрыл глаза и откинулся назад, но не рассчитал и больно стукнулся затылком. – Осторожнее, – лениво произнес Ваня, не открывая глаз. – Париться будешь? Веник кайфовый, липовый. Мирон, естественно, отказался. Сам он париться не умел, а доверить такое дело Ване попросту испугался. Ваня равнодушно бросил ему «как хочешь», и опять повисло молчание. Дальше все шло без происшествий до того момента, когда нужно было укладываться спать. Казалось, все боги мира решили поиздеваться сегодня над Мирном, посылая ему новые и новые испытания на прочность. Спальное место было всего одно. На завтра, когда останутся еще гости, Ваня обещал приготовить второй диван, но сейчас после бани ему было лень возиться. – Ты не храпишь ведь? – уточнил он, расстилая простыню. – Если ноги будешь на меня складывать или руки… Он тяжело вздохнул и подозрительно посмотрел на Мирона, заранее взглядом обещая все мыслимые и немыслимые кары за подобное. – Я и на полу могу, – буркнул Мирон. По правде сказать, на полу ему было бы лучше. Хоть меньше всяких искушений. – Ну, точно. А потом лечиться до пенсии. Падай. Я у стенки. – Ваня опередил его. Мирону было страшно, с любой стороны его ситуация оказывалась незавидной. Первый раз в жизни он ложился в постель (пусть и просто спать) с кем-то, в кого был влюблен, и даже намекнуть о своих чувствах не смел. И даже во сне ему надо было как-то себя контролировать. Нельзя было поворачиваться к Ване лицом, нельзя было пошевелить ни рукой, ни ногой: мало ли, вдруг заденет его случайно, а тот уже свои выводы сделает. А если еще, не дай бог, начнет говорить во сне. Мирон знал за собой такое, это бывало, если он сильно перенервничает. А сегодня нервяков ему хватило с головой. Но, наверное, неведомые силы решили сжалиться над Мироном и больше ему испытаний не посылать, потому что он уснул сразу, как только лег, а проснулся, когда уже солнце било в окна. Вани рядом не было, но он гремел чем-то на кухне. – Привет, – хриплым спросонок голосом поздоровался он и, прокашлявшись, добавил: – С днем рождения! Извини, что без подарка. Ваня улыбнулся и махнул рукой: – Не страшно. Лучший подарок это помощь. Режь мясо, мариновать будем. Уже почти десять, ты дрыхнуть, конечно… Умыться на улице под краном прямо можно, погода ништяк. Может, успеем еще на речку сгонять, пока народ не подтянулся. Мирон кивнул и быстро вышел. Ему и вчера речки хватило. Лучше всего просто помогать с шашлыком и дожидаться гостей. Оля тоже должна приехать. Оля! От этой мысли его неприятно кольнуло. С ней тоже что-то делать надо теперь. Лучше всего расстаться, это будет честно. Но честных и не стыдных поводов не находилось. Сказать ей, что ему нравятся парни, нельзя – вдруг узнает вся школа? Сказать, что изменил ей? Да, и очень давно. От этого было еще гаже. Как ни крути, а его жизнь уже несколько месяцев замкнулась в отстойное кольцо, и виноват в этом было он сам. Мирон наскоро поплескал в лицо водой, почистил кое-как зубы. В дом идти не хотелось. Там был Ваня, довольный жизнью, занятый приготовлениями. Ваня, которого он хотел до умопомрачения. В которого он влюбился еще, оказывается, зимой. И как он раньше не понял? Точнее, как не позволил себе понять? А еще точнее: зачем разрешил сейчас? – Я думал, ты еще раз помыться решил. – Ваня вышел из дома с двумя полотенцами в руках. – Давай на речку, а потом за пивом в деревенский магазин. Он не спрашивал, он ставил Мирона перед фактом. Идти на речку и снова раздеваться, снова лежать рядом и сходить с ума – всего этого Мирон боялся. – Лучше просто за пивом. Вода холодная, – ответил он и, поняв, что отговорка звучит слабовато, добавил, – простыну, потом придется школу пропустить. Выпускной класс все же. Если уж отказываться, то с максимально тупыми аргументами, оправдывать свой ботанский образ до конца. – Как хочешь, – Ваня равнодушно пожал плечами. – Я тогда один схожу. Но ты здесь порядок наведи, а? В качестве подарка. Он усмехнулся и кинул Мирону одно из полотенец. Пока Ваня был на речке, Мирон и правда успел прибраться в доме, настрогать овощей и даже нарезал осенних цветов в огороде. Ехидно обозвал сам себя хозяюшкой и дураком, но цветов хотелось. Любимому человеку хочется дарить цветы. А тут он может отговориться днем рождения, и никто не поймет, почему Мирон на самом деле притащил букет. Ваня вернулся с речки, увидел цветы и удивился. Потом посмотрел еще раз, покрутил вазу так и сяк и объявил, что у Мирона есть вкус и ему можно поступать на дизайнера. Все это с кривой ухмылкой. Мирон расстроился, но виду не подал: ну не ждал же он на самом деле, что Ваня проникнется и бросится к нему с объятиями. Да и Мирон сказал, что цветы больше для девушек, чтобы им приятнее за столом было. Ваня закатил глаза, но комментировать не стал. Потом они встречали гостей, жарили шашлык, говорили тосты, смешные и важные не по возрасту, но все были ужасно довольны и чувствовали себя очень взрослыми. Пили, опять говорили тосты, танцевали, дурачились, и опять пили. Под вечер пошли на станцию снова: в город возвращались все, кроме Мирона с Ваней и их девушек. Все четверо были порядочно под градусом, и Женя на перроне отвела Мирона в сторонку и шепнула ему, чтобы думал головой и был осторожен. – Ты мне мамочка, что ли? – недовольно буркнул он в ответ и похлопал себя по пустому карману джинсов, – Презики всегда со мной. Женя нахмурилась. – Ну и дурак же ты иногда, – покачала она головой. – Вообще осторожен, понимаешь? – Жека, ты такая классная, – пьяно улыбнулся Мирон и неожиданно ляпнул: – Надо было мне в тебя влюбиться вместо… – Вместо Оли? – прищурилась она. Мирон не успел ответить и ухудшить ситуацию: подошла электричка и они стали быстро прощаться. Когда все убрали, поделили спальни и помылись, наконец отправились спать. Мирон к тому времени почти совсем протрезвел. Он все вспоминал свое нечаянное признание Женьке и мучился. Она права – дурак и есть! Что за дурак иногда. Решил же не пить ничего крепче пива, нет, поддался на Ванькины «ну по одной» и налакался по самое не хочу, так что чуть не выболтал случайно Жене свой секрет. Идиот! Такое скрывать надо ото всех, включая себя, а он! Стремясь хоть как-то отвлечься, Мирон лег близко-близко к Оле, прижался к ее боку животом, осторожно погладил грудь. Оля уже дремала и сквозь сон попросила его перестать. Он и сам не хотел. У него даже член не стоял. Мирон был благодарен Оле за этот отказ, вообще за ее сопротивление его натиску. Он легонько чмокнул ее в голое плечо и отодвинулся. В комнате было душно, и он не стал накрываться одеялом полностью, только на ноги набросил. Сначала Мирон просто разглядывал потолок, пытаясь в темноте понять, есть ли на нем узоры, потом стал прислушиваться к уличным звукам: там Ваня со своей девушкой еще миловались в темноте беседки. Почти ничего не было слышно, да, по правде сказать, и не хотелось ничего слышать, и вскоре Мирон задремал. Проснулся он от прикосновений, ласковых и почти невесомых, к своему плечу. Ему не показалось: его действительно гладили. Мирон в ужасе распахнул глаза: рядом с ним сидел Ваня и, и не мигая, смотрел куда-то в стену. Похоже, он не просто не протрезвел, но и успел накатить еще. – Вань? – громким шепотом позвал Мирон. Тот вздрогнул, будто очнулся от транса, и с точно таким же ужасом посмотрел на него. – Мирон, это ты, что ли? – руку он отдернул сразу же и подскочил. Ужас в глазах сменился брезгливостью. – Нет, блядь, Дженнифер Лопес, – пробурчал Мирон, подтягивая одеяло к подбородку. – Ты че, вообще не видишь, куда грабли тянешь? Он разозлился. В первую секунду он успел подумать, что все его самые смелые вчерашние мечты сбудутся, но реальность снова над ним посмеялась. Ванька просто спьяну перепутал комнаты. И только. А теперь еще и глядел на него с нескрываемым отвращением, будто Мирон сам приставал. – Да я че-то. – Ваня пожал плечами. – Извини, братан. Без обид, да? Ты не подумай ничего такого, я реально комнаты попутал. Мирон фыркнул и отвернулся к Оле, прижался и собственнически обхватил рукой. В носу противно защипало, и он закрыл глаза. Ваня вышел. Мирон услышал, как скрипнул диван в соседней комнате, а потом там зашептались. Теперь Ваня действительно пришел по адресу. Во второй раз заснуть не получалось, и Мирон лежал, мучительно прислушиваясь. Сначала просто шептались, потом диван скрипнул раз, другой, и еще, еще. Потом кто-то, видимо, Ваня, встал и почти сразу лег обратно. Черт! Мирон даже услышал звук разрываемой упаковки презерватива. Он снова отодвинулся на край дивана и замер, не в силах противостоять извращенному искушению. Он слушал тишину и болезненно угадывал в ней шорох одеяла, поцелуи, невнятный гулкий шепот, скрип дивана. Сначала редкий, потом все чаще и чаще. Тяжелое, сбившееся дыхание, явно мужское. А потом девичий короткий жалобный всхлип, и снова скрип, частый, ритмичный, ужасно быстрый под конец, громкий, будто через усилитель звука. И вдруг все затихло. Мирон тяжело выдохнул и только тогда понял, что почти не смел дышать все это время. Тело прошило судорогой. Он неожиданно понял, что ступни торчат из-под одеяла и закоченели. Потом почувствовал что-то соленое, провел пальцем по щеке. Слезы. Отчаяние и бессилие. Он со злостью подумал, что тоже хотел бы оказаться в соседней комнате, на месте той девушки. И он бы не лежал бревном, не молчал бы. Он бы стонал, и Ваня бы тоже. И диван скрипел бы вдвое громче. А еще он бы сделал Ване минет. Обязательно! Глубоко, как только смог бы. Это было последней каплей. Оказывается, вчера был не предел его падения. Оно случилось сегодня, сию секунду, когда Мирон подумал, что было бы круто отсосать другому парню, его другу. Ваньке. И член стоял колом именно сейчас. Фиаско. Наутро Ваня был молчалив, старался не встречаться с Мироном взглядом. Все было предельно ясно, и Мирон не лез, тем более, что и самому было стремно. Ладно, Ваня, тот хоть по пьяной лавочке к нему полез, но вот он сам остаток ночи был совершенно трезвый. И он сам потом, когда все затихло, вышел из дома и спустился к речке. И он сам там, на берегу, почти в кустах, чтобы точно не спалиться, дрочил на лучшего, мать его так, друга. От такого никак уже не отмазаться, и если бы он был на месте Вани и узнал бы о подобном, съездил бы по зубам не думая. На месте Вани. Если бы он был нормальным парнем, не геем. И еще он не знал, как объяснить девчонкам их молчание. Судя по всему, Ваня тоже не знал. К счастью, девушки приняли их утреннюю угрюмость за похмелье и даже постарались помочь, чем смогли. Мирон был благодарен Оле за ее молчаливую поддержку и твердо решил, что с Дилей в этом году никаких контактов, даже звонков, а если явится к нему в школу, отвадить раз навсегда. Они уезжали разными электричками: Ваня к себе, а остальные сразу в Питер. На перроне тоже стояли молча и курили, девушки от палящего не по-осеннему солнца спрятались в здании, и теперь Мирон не знал, куда себя деть. Вдалеке показалась Ванина электричка. – Слушай, извини за вчерашнее, – вдруг неожиданно сказал Ваня, – реально, пьяный был. Правда, до сих пор стремно. Я не пидор, не думай ничего, не приставал к тебе. Водки слишком много было. Проехали, да? Мирон вздрогнул. Конечно, он ничего и не думал о Ване такого и, конечно, он пожал протянутую руку. – Не, Вань, ты не пидор. Ты гондон, – ухмыльнулся Мирон, отчаянно стараясь не выдать себя настоящего. – Сбил мне весь сон, потом потрахался и задрых, а я еще часа два уснуть не мог. А мне даже не дали вчера, между прочим. Так что ты, Ванечка, гондон, и проехали на этом. Ваня, поначалу офонаревший от такого заявления, сразу допер, заржал. Электричка почти остановилась. – Давай, короче, до связи. Извини, что разбудил, не хотел, правда. Девушки вышли на улицу, когда электричка уже почти превратилась в точку на горизонте. Оля тихонько прижалась к нему со спины. – Хорошо же погуляли, правда? И спасибо тебе за ночь.***
Мирон почти сдержал слово и не виделся с Дилей, только изредка созванивался. Да и то – инициатором всегда была она. Говорила, что скучает, что все понимает – выпускной класс, забот много, но как хорошо было бы встретиться, тем более, что родителей так часто не бывает по выходным дома, иногда даже по три дня. Мирон отнекивался, изобретал все новые отмазки, хотя встретиться ужасно хотелось. Встреча с Дилей означала секс, а секса ему очень хотелось. Пусть и с девушкой, но это была разрядка. И никто не мешал ему представлять парня в процессе, одного конкретного парня, на которого Диляра была совершенно не похожа, ни капельки. И в начале декабря он сломался. Поехал к ней в субботу, сразу после школы. И по закону подлости вспомнил, что с собой нет ни одного презика уже тогда, когда его член был у Дили во рту. Он и хотел-то все закончить минетом, но она настояла, сказала, что дни безопасные, что можно, если на живот кончить. И Мирон повелся, как идиот, подумал не головой, а яйцами. Он успел вытащить, но все равно осталось нехорошее предчувствие, хотя Диля и уверяла его, что все в порядке и одна ее подружка только так и делает и еще ни разу не залетела. До самой квартиры он думал и думал об этом и, наверное, сошел бы с ума, если бы не Ваня, который вот как чуял и позвонил с предложением отмечать Новый год у него. Сразу стало легче, задышалось свободнее. Пусть на правах друга, но еще один Новый год вместе. Появился стимул ждать праздника. А в последний учебный день ему позвонила Диля и сообщила, что у нее задержка уже неделю. Сказала, что боится покупать тест, вдруг он покажет не то. Плакала, обвиняла его, угрожала, что все расскажет, только кому – не говорила. Напрасно Мирон упрашивал ее купить тест и честно признаться родителям. Напрасно предлагал и своим тоже рассказать. Она ничего не слушала, только рыдала в трубку. Он предлагал приехать, самому купить этот треклятый тест, даже сдуру чуть предложение не сделал, но Диля только плакала и в конце концов бросила трубку. Мирон набирал ей еще несколько раз, но к телефону никто не подходил. Он испугался, что Диляра с собой что-нибудь сделает и сорвался к ней. Она открыла опухшая, зареванная, злая. Слово за слово – поругались. Со словами «без тебя разберусь, придурок» она вытолкнула его на площадку, захлопнула дверь. Он сидел сначала под дверью, потом, когда вышла соседка и прогнала его, на скамейке во дворе. Потом совсем стемнело, Мирон промерз до костей и поехал домой. Диляра трубку не брала. Зато на десятый раз взяла трубку ее мать и вежливо попросила больше не звонить. А дальше тишина. Праздник накрывался пиздой. Будущее тоже. Всю новогоднюю ночь он нервничал и напрягался по самому ничтожному поводу, хотя и старался быть веселым, сходить вместе со всеми с ума. Этот Новый год просто обязан быть веселее прошлого и приятнее, потому что опять – с Ваней. Но не выходило. Мирона ни на секунду не оставляла мысль о том, что где-то там есть Диляра, возможно, беременная от него, что к новому учебному году, когда все его ровесники станут беззаботными студентами, он будет молодым папашей с кучей головных болей и еще даже несовершеннолетним. И она тоже. Двое молодых и глупых родителей с младенцем. Бездомные, скорее всего, потому что, ну, кому они нужны – три нахлебника, без образования и профессии. Мирон пытался напиться, но не получалось, каждый раз его отвлекали чем-то, но под утро, когда почти все уснули, они опять остались вдвоем с Ваней. Опять на его тесной кухне, как на майские. – Жалуйся, – коротко велел Ваня и поставил перед ним полную стопку. Мирон выпил и помотал головой. Сознаваться в таких косяках ему было стремно. Гомик-неудачник, обрюхативший случайную девушку, с которой спал лишь бы потрахаться и разрядиться, лишь бы не принимать себя настоящего, лишь бы не думать о том, кого на самом деле любит. Ебанутая картинка выходила. Ваня налил снова. – Пока не расскажешь, не отстану. Ты думаешь, я не вижу, какой ты? Что дергаешься от всего, что пытался накидаться всю ночь? Что происходит? Имей ввиду, я приму любой ответ. «Так уж и любой», – ехидно подумал Мирон, понимая, что правда-то как раз Ване и не понравится. – От меня залетела девчонка, – насупившись, сказал он, зная, что Ванька все равно не отвяжется. Тот совершенно неприлично вытаращил глаза. – Она же тоже пила с нами? И даже курить пробовала, но ей от одной затяжки плохо стало. Вы с ней ебанутые или да? – Это не Оля, – буркнул Мирон, мрачнея еще больше. Ваня молчал, в свою очередь еще больше охуевая от откровений. – Это Диляра. Теперь Ваня налил уже себе и выпил. Дважды. – Пиздец, – резюмировал он. – Давай, рассказывай. И Мирон рассказал. Не все, понятное дело, он наврал Ване, что встречался с Дилярой потому, что Оля не соглашалась на секс, говорила, что не готова. Строго говоря, это и не вранье было. Но об истинных причинах своих отношений сразу с двумя девушками Мирон трусливо умолчал. – Извини, но ты мудак, Мирон, – вынес приговор Ванька. Мирон молча кивнул. – Знаешь, почему? Не потому, что она от тебя залетела, а потому что ты Оле изменял. – Хочешь сказать, ты не изменял? Да ты за каждой юбкой бегаешь, – зло ответил Мирон. Ванькина правота его уязвила. – Я не изменяю, вот и вся разница. И сначала заканчиваю одни отношения, а потом начинаю новые. С двумя сразу никогда не сплю. Измена – это… – Ваня не договорил, скрипнул зубами и отвернулся. – Я и сам знаю, что мудак, – вздохнул Мирон. – Че делать-то теперь? – Во-первых, рассказать Оле. Взять и честно рассказать, какой ты козел, раз изменил такой классной девчонке. Ты ее, блядь, на руках носить должен и пылинки сдувать, а ты ебешься направо и налево, – зло выплюнул Ваня, по-прежнему не глядя на Мирона. – Во-вторых, пойти к Диляре и предложить ей пожениться. Вас поженят, это сто пудов, раз она беременная. Но сначала сказать Оле. Потом родителям, своим и Дилькиным. Потом поженитесь с ней. Но я к тебе на свадьбу не приду, извини. Это не то мероприятие, где я хотел бы быть. С каждым его словом Мирону становилось все хуже и хуже. Будто Ваня забивал гвозди в крышку его гроба. Мирон подумал, что если он сейчас расскажет про свои чувства, будет даже лучше. Ванька его реально убьет, и страдания прекратятся. Охуенно же! – Ты злишься? – осторожно спросил он у Вани, и тот наконец соизволил повернуться и посмотреть в глаза. – Я? Да я в ахуе от своего друга. От кого-кого, но от тебя подобного я не ожидал, Мирон, честно. Что ты способен на предательство, – он растерянно развел руками. – Ты ее любишь? Олю? Мирон кивнул, чувствуя, что ненавидит себя сейчас за каждый свой жест, за каждое слово. – Ну тогда я вообще ни хуя не понимаю, – огорчился Ваня. Мирон видел, что он теперь не злится, не хочет его прибить, как было пару минут назад. Теперь Ваня был расстроен от того, что его друг, лучший, как он говорил, друг, оказался такой скотиной. – Она говорила, что день безопасный, что можно на живот кончать, – зачем-то рассказал он. – Да похуй, веришь, нет? Ты же с ней не один раз трахался, правильно? – равнодушно отозвался Ваня. – И тебя вообще ничего не останавливало, да? Мирон не ответил. Если бы на месте Оли был Ванька, он бы ему никогда не изменил. Он бы его, лося двухметрового, реально на руках бы носил и с него пылинки бы сдувал. Но он с Олей. И он ее предал. А все из-за своей ненормальности. Был бы он, как Ваня, обычным парнем, западал бы на девчонок, и ничего этого бы не произошло. Но он ущербный, только хуже делает все. И себе, и окружающим. – Прости, – пробормотал Мирон и посмотрел Ваньке в глаза. Тот презрительно щурился и молчал. – Вань, прости. Я бы хотел дальше дружить с тобой. – Я-то тут при чем? – усмехнулся Ваня. – Дружить? Мне же ты не изменял. Фу, блять, это очень хуево звучит, по-пидорски. Короче, если ты себя поведешь как взрослый человек, как мужик, я, так и быть, не перестану с тобой дружить. Он смешно пропищал последнее слово, подражая маленьким детям, и продолжил: – Утром ты сразу же говоришь обо всем Оле. Если она тебе расцарапает морду и убьет, я скажу ментам, что так и было, учти, но на похороны приду обязательно. Мирон грустно улыбнулся. Ваня со всех сторон был прав. Он сам устроил эту ситуацию и сам должен был ее разрулить. Хоть раз в жизни поступить по-взрослому. Вдруг в сонной тишине заверещал телефон. Кому вообще пришло в голову звонить в семь утра первого января? Ваня, матерясь вполголоса, пошел в коридор. – Мирон, – громким шепотом позвал он его через несколько секунд – иди, тебя! – Диля, – произнес он одними губами, когда Мирон вышел в коридор. Мирон взял трубку и махнул Ване, что он может уходить, но тот стоял рядом, чуть не прижимаясь к трубке. – Мирош, – радостно шептала ему Диляра, – месячные начались, все нормально. Прямо сегодня ночью. Я проснулась, увидела и сразу тебе звоню. Я не беременная! У Мирона подогнулись коленки. Это был самый лучший в его жизни новогодний подарок. Он смог только какими-то невнятными междометиями сказать Диляре, что очень рад. Она, счастливая, быстро попрощалась и повесила трубку. Мирон, неприлично улыбаясь, смотрел на Ваню. Тот криво улыбнулся в ответ, а потом тихо открыл дверь и вытолкнул Мирона на площадку: – Пошли покурим, папаша. Они стояли возле мусоропровода друг напротив друга и молча улыбались. Когда сигарета подошла к концу, Мирон все же выдохнул счастливо: – Вань, я как заново родился, отвечаю. – Ну ты не очень-то радуйся, это просто сейчас пронесло. В другой раз так может не повезти, – хмыкнул Ваня. – Скажешь Оле? Нет ведь? – Чтоб она меня убила? Мне и тебя хватило, – криво улыбнулся Мирон. – Как знаешь, – Ваня пожал плечами. – Но я бы сказал. Простит она тебя или нет, дело ее. Но если ты ей не скажешь, я не прощу тебя. Просто знай об этом. Оле Мирон сказал. В этот же день, когда они ехали домой. На остановке, под пронизывающим ветром и мокрым снегом сказал. – Я догадывалась, – тихо ответила Оля. – Парням нужен секс. Но я не хочу сейчас, Мирон, я не готова. И ты пошел искать его где-то. Очень жаль. – Мы расстаемся? – Конечно, – кивнула она, прячась в воротник от снежинок. – Как я тебе могу доверять? Ты целовался со мной, а потом шел к другой девушке и целовался уже с ней. Жаль, что не смог потерпеть. Я разочарована, если честно. – Я в себе тоже, – уныло кивнул Мирон. – Я мудак, прости. – Ты просто глупый, – возразила Оля. – Я не против с тобой дружить, ну, как с одноклассником. Но не больше. Они продолжили общаться, даже не перестали ходить друг к другу в гости. Только теперь просто разговаривали, делали вместе уроки. И Мирону, как ни странно, это нравилось гораздо больше. У него будто гора с плеч упала. Не нужно было теперь притворяться и врать. Правда ему нравилась больше. Но и Оле он тоже не мог сказать о себе всей правды. Он прекратил теперь всякое общение с Дилей. Вечером первого числа позвонил ей и сказал, что они оба должны забыть номера друг друга. И адреса, и вообще все. Диляра легко согласилась, точно она сама хотела предложить то же самое, но не смела сделать этого первой. Новый год на самом деле стал для Мирона новым. Он распутался со всеми прежними проблемами, кроме главной, но теперь он мог просто держать все в секрете, учиться жить с этим так, чтобы ни единым вздохом себя не выдать. И у него начало получаться. Жизнь наконец-то входила в нормальную колею. Можно было полностью погрузиться в учебу и подготовку к поступлению, чем Мирон с удовольствием и занялся. На весенних каникулах он сдавал экзамен. Он готовился к нему почти год и так перетрудился, что в конце марта даже думать начал по-английски. А накануне экзамена заболел и пошел сдавать его с температурой. Вышел расстроенный и был уверен, что завалил. А если так, то не видать ему заветной цели. Настало лето, быстро пронеслись выпускные экзамены. За пару дней до вручения аттестатов курьер принес письмо. Толстый желтый конверт с кучей отметок. Мирон еле дождался вечера, чтобы открыть его вместе с родителями. Сестра бегала вокруг конверта целый день и пыталась на просвет разглядеть, что там. Мирон тоже пробовал, но бумага была такой плотной, что увидеть ничего не удавалось. Когда они открыли вечером конверт и Мирон увидел наконец заветную цифру, он долго не мог прийти в себя. Балл был даже выше, чем нужно было для поступления. Сильно выше. Отец пошутил, что такого балла хватает для эмиграции, а не только для обучения, и посоветовал (так же в шутку) подать документы в Оксфорд. Мирон посмеялся вместе со всеми, но заметку себе сделал. Вскоре пришел и паспорт с визой. Цель становилась все ближе. А в середине июля прислали ответ из колледжа. Его брали! Пока только на курс подготовки к колледжу. Но это был курс при Оксфорде! Почти предел мечтаний. И в то время, пока все его одноклассники подавали документы в местные или московские вузы, волновались и сдавали экзамены, Мирон был совершенно спокоен. Он точно знал, где будет учиться ближайший год. Уже были куплены билеты, поменяны деньги, хотя до отъезда оставалось почти полтора месяца. Мирон не мог дождаться. Он беспокойно перебирал документы, вещи, в сотый раз просматривал билеты, паспорт и визу. Он не верил, что все это происходит с ним наяву, все ждал, что проснется. Но все было взаправду, и от этого он еще сильнее волновался. Почти сразу он позвонил Жене и при встрече рассказал ей, куда уезжает. Женька заверещала от радости и кинулась ему на шею. Обнимала его так сильно, что Мирону показалось на секунду – задушит. – Приезжать будешь? – взволнованно спросила она, когда наконец тоже поняла, что может заобнимать Мирона до смерти, и отпустила его. – На каникулы. И писать. Каждую неделю. Звонить слишком дорого. На Новый год точно приеду, заказывай подарки. – Мирон улыбался, как ненормальный, чувствуя Женькину радость. – Ване сказал уже? – на миг в ее глазах исчез смех и появилась тревога. – Нет, момента не было, – отмахнулся Мирон. Он просто-напросто боялся Ваньке говорить. И боялся уезжать от него. Но так было нужно. Он иначе с ума бы сошел рано или поздно. Или открылся Ване. И тогда – один бог бы знал, что бы тогда произошло. – Ты должен сказать сейчас. Представь, если скажешь накануне отъезда, – серьезно сказала Женя. – Это будет предательством. Вы же друзья. Мирон вздохнул. Слишком долго его тяготила эта ситуация. Он вдруг понял, что если не откроет кому-то хотя бы часть правды о себе, то свихнется. – Жень, можно я тебе кое-что скажу, очень важное. Я никому еще этого не говорил. Ты первая. Выслушай и не перебивай только, ладно? Женя заметно напряглась, но кивнула. – Мне нравится парни. Жень, я голубой. Гей, в смысле. Ну, ты поняла. – Он резко замолчал и пытливо посмотрел на нее, ожидая «приговора». Женя молчала, разглядывая Мирона, будто в первый раз видела. Спустя минуту она вздохнула и улыбнулась. – Я думала, ты мне в любви признаваться будешь, – прыснула она и тут же исправилась. – Извини, нельзя смеяться. Но я правда думала так. Ты же такой серьезный был и важный. Это тоже, конечно, важно, просто, Мирон, я не ожидала. Хотя и подозревала. Мирон вытаращился на нее. Как – подозревала?! Неужели он настолько очевидный? И если так, то, может, и Ваня все давно просек? – Ну, предчувствие у меня было, понимаешь? – объяснила Женя, заметив его смятение. – Не парься, я никому не говорила. Думала, может, это я такая впечатлительная. И сейчас никому не скажу. Вообще, понимаешь, никому? Она значительно на него взглянула, и Мирон сообразил, о ком именно она говорит. – Давно ты поняла? – сипло спросил он. – С год назад. Когда мы у него на даче были. Я думала, просто показалось. Думала-думала, потом забыла. А сейчас ты сказал, и я снова все поняла. Никогда не скажу, Мирон, клянусь. И он не подозревает даже, гарантирую. – Откуда ты знаешь? – недоверчиво покосился он. – Знаю и все, – отрезала Женя. – Лучше расскажи, что ты в Англии делать будешь. – Жень? – взмолился Мирон. – Проехали, – резко ответила она. Потом, будто испугавшись своей грубости, объяснила: – Если бы он подозревал, то не общался бы с тобой. Ты не слышал ни разу, что ли, как он о геях отзывается? Ну, вот и подумай сам. Мирон кивнул, соглашаясь.