О зимних цветах и весенней стуже

      Марта находилась в затруднительной ситуации. Отбой прозвучал пару минут назад, а до полного отключения света оставалось меньше часа. Помимо неё в центре связи остался только начальник отдела — сейчас ужин, а за переработку здесь не платят — и этот факт был единственным, облегчающим её положение.       — Может, тебе принести чего-нибудь? Не видел, чтобы ты хоть раз встала за день, — глава отдела Ривер спрашивает об этом уже в четвёртый раз за последние полчаса. Марта сочувствует ему: по правилам, глава отдела всегда покидает рабочую зону последним, и Ривер наверняка весь извёлся, не зная, как подсказать старшей искательнице, что ей пора заканчивать.       — Не нужно, Ривер, спасибо, — она слышит, как Ривер мученически вздыхает.       На выделенном ей терминале открыто сразу два десятка окон: вырезки из отчётов, сканы документов, записи радиосвязи. Всё это ей нужно просмотреть, и чёрт бы побрал старые, написанные ещё до прихода зимы книги, в которых расследования полны приключений.       Марта пролистывает следующий отчет в надежде зацепиться за знакомое имя. Снова ничего. Она открывает следующую вкладку.       Ривер включает водонагреватель. Марта благодарно кивает ему, не оборачиваясь, она бы не отказалась от кофеинового стимулятора.       Мэттью Ллойд был призраком четвёртой подстанции. Ни дисциплинарных взысканий, ни направлений на внутренние работы, ничего, что обычно оставляет после себя любой человек, живущий в системе. Это почти невозможно — остаться невидимкой в замкнутой экосистеме камер и людей, которые видят твое лицо каждый день. На подстанцию невозможно проникнуть незаметно. Там было не больше, чем полсотни душ, появление нового, незарегистрированного жителя сразу бы стало известным.       Всё сводилось к тому, что Мэттью Ллойд действительно был призраком четвёртой подстанции.       Марта отхлебывает стимулятор, разведенный горячей водой, морщится от горечи. Открывает следующий документ.       — Может, я могу чем-то помочь?       — Прости, Ривер, это конфиденциально.       Ривер снова вздыхает.       До отключения света остается около получаса.       — Не хочешь закончить завтра? Меня дочь ждёт, обещал поиграть с ней до темноты.       Марта уже собирается извиниться перед Ривером за такую задержку, когда идея, пришедшая к ней в голову, заставляет её забыть про положение сотрудника.       Дети.       Ну, конечно же! Можно избежать попадания в поле зрение системы, когда ты совершеннолетний, но когда ты ребенок, ты не можешь сделать лишнего шага без оформления разрешения. Система относилась к детям строже, чем к работе шлюзов и систем водооткачки. Контроль рождаемости, воспитание, определения статуса толерантности — бумажная волокита была бесконечной. Марта знает об этом не понаслышке; когда в её жизни появился Томас она пережила бюрократический ад.       Теперь она знает, что искать. Первые страницы личного дела Томаса она знает наизусть, а протоколы наверняка будут стандартными для всей системы. Марта расширяет поиск и добавляет опорные слова.       Сертификат о рождении, данные о родителях, группа крови и заключение о нетолерантности к холоду. Все эти данные она уже видела. Её интересуют те, кто занимался оформлением первых записей в личном деле. Чтобы знать процедуру оформления нужно быть бюрократическим гением, а таких на всю систему едва ли наберется больше десятка.       Марта победно усмехается. Вот оно. Теперь она должна Риверу. Может быть, удастся выторговать несколько дозимных книг для его дочери?       — Ривер, я закончила. Можем расходиться.       — Да всё нормально, сиди, если нужно. Раз конфиденциально, то наверняка очень важно, — но идея уйти пораньше кажется Риверу слишком соблазнительной, он жмёт плечами, мол, тебе виднее, и начинает собираться, — ждать тебя завтра? Я подготовлю терминал.       Марта отправляет скан нужного ей документа Аддамсу. В сообщении, прикрепленном к фото, она выписывает имя. С остальным она разберётся завтра.       — Нет, я нашла то, что мне нужно. Передавай дочке мои извинения, не хотела тебя задерживать.       Она слышит, как за её спиной щелкает тумблер энергосберегательного режима. Гудение терминалов затихает. Ухмылка не сходит с её губ; встреться ей кто-нибудь на пути в полумраке бункера, наверняка бы подумал, что старшая искательница окончательно сошла с ума.       Завтра она поговорит с Аддамсом и начнет собирать вещи. Её ждёт одиночество заснеженной пустыни и путешествие к древним развалинами, или чему-то такому же далекому. Цель Марту волнует мало, она думает, что с неё хватит ответственности за кого-то, ей нужен перерыв и свежий воздух. Проклятая биохимия искателей не дает ей дышать и сводит с ума терморегуляцию.       Засыпает она уже в полной темноте. Бункер сохраняет энергию, которая пригодится ему утром.       Свет в бункере включают централизованно, жители называют это утром. Утром Марта пропускает завтрак, игнорирует десяток сообщений-запросов на коммуникаторе — с ними она разберется позже, перед самым отъездом — и спешит к Аддамсам, игнорируя любые правила приличия. До начала рабочего дня еще пару часов, Марк смотрит на неё осоловелыми, слепыми глазами и всё пытается найти в нагрудном кармане очки, которые снова использовал в качестве ободка и забыл об этом. Рене пошла обналичивать талоны. Брать еду за кого-то было запрещено, но Рене — сестра одного из членов совета, и в столовой на это давно закрывают глаза.       — Я видел твое сообщение, но надеялся, что ты пояснишь мне. При чём тут Кёртис?       Марта усмехается. Единственной правдой в старых, дозимных детективах было упоминание ощущения превосходства, которое получаешь, когда приходишь к решению дела быстрее всех.       — Помнишь, как Томас сцепился с сыном члена совета третьего бункера.       Аддамс хмурится, ещё не проснувшись окончательно.       — В прошлом месяце?       Марта делает вид, что не расслышала.       — Тогда, в учебных классах. Им обоим было лет по тринадцать.       — Сын третьего советника младше Томаса на два года.       У Марты дергается глаз. Она делает глоток стимулятора из кружки Марка. Марк страдальчески вздыхает.       — Это был первый раз, когда мне и Томасу грозило дисциплинарное взыскание. Ты знаешь, как я их не люблю. Знаешь, чего мне стоило снять с себя это взыскание? Я потом голодала неделю. Ты вспомни, какие тогда были цены на талоны, это было целое состояние! Дисциплинарными взысканиями малолетних тогда занимался Кёртис. Я раздобыла ему хорошего самогона, вкусовых добавок времен до зимы, Марк, я тогда чуть с ног не сбилась в поисках. А всё потому, что была наслышана, что Кёртис очень неохотно идет на контакт. Ты знаешь хоть одного человека, который не идёт со мной на контакт, Марк?       — Это называется взятка, Марта.       Марта закатывает глаза.       — Ты знаешь хоть одного человека, который не принял бы мою взятку?       Аддамс отбирает у неё кружку и отрицательно качает головой. Марта продолжает:       — Он не взял. Отказался. Мы распили полбутылки того самогона, после чего он посоветовал мне провести воспитательную беседу с подопечным и выставил, — теперь Марк выглядит заинтересованным; кажется, он понимает, к чему ведет Марта, — личным делом Мэттью Ллойда занимался Кёртис. Он не стал бы подделывать информацию о толерантности Ллойда к холоду, это куда более серьёзное дело, чем игнорирование дисциплинарного взыскания. А значит Ллойд действительно не покидал подстанцию. Он не покидал подстанцию, он едва окончил курсы чтения и письма, а его слова о том, что он был разнорабочим у исследователей, хорошо укладываются в то, что его следов нет в базах. Мы тоже не оформляем официально тех, кто помог перетащить пару коробок, но талоном на еду поделимся. Он не скрытый гений, Марк, он просто везучий идиот.       Аддамс молчит некоторое время. Делает медленный глоток из кружки. Марта настораживается. Обычно полный энтузиазма, Аддамс остается спокоен и едва заметно хмурится.       — Так, ты считаешь, что он не виновен?       Скотина, думает Марта. Знает же, что она не любит давать четкое определение тому, с чем работает. Ответственность за свои слова Марта нести не хотела.       — Это не мне решать, а совету.       — Но мне же нужно как-то передать твои слова. Не могу же я рассказать о том, что ты не смогла дать взятку Кёртису, поэтому решила, что единственный подозреваемый, на которого так удобно будет повесить обвинение, не виновен.       Теперь приходит очередь Марты долго молчать. Аддамс милостиво возвращает ей кружку. У Марты ком в горле и пить совсем не хочется, но она делает глоток. Марк прав.       — Но, я думаю, что смогу уговорить их снять с него обвинения под твою ответственность. Тебе в совете доверяют. Доказательства, пусть и не самые убедительные у нас есть, рассказ Мэттью сходится с официальными документами. Можно попробовать замять.       Марта спешит поставить чашку на стол. Её руки дрожат, и она прячет их в карманы комбинезона так же, как это делает Аддамс. А если она ошибается? Что если Ллойд обвел каждого из них вокруг пальца и сейчас посмеивается над их тупым доверием. Может быть, Кёртис по молодости баловался взятками не меньше, чем любой работник системы? Тогда она подпишет приговор не только себе, но и бункеру, всем людям, которых она знает, и которые ей дороги.       Марта ковыряет заусенцы и вытирает кровь о подкладку карманов.       Простить себе чужую смерть она тоже не могла. Все её старания не вляпаться в эти разборки по уши пошли прахом. Марте хочется курить или сбежать на воздух.       — Ты обещал мне, что я уеду сразу же, как разберусь во всём. Если твоё обещание в силе, я готова поручиться за него.       Аддамс смотрит на неё странно. Они старые друзья, почти ровесники, вместе учились и работали, сколько она себя помнит, но он еще ни разу не смотрел на неё так, даже когда был влюблен. Под этим взглядом ей становится неловко, она ёжится и отводит глаза.       — Спасибо, Марта, — его голос ещё никогда не звучал так торжественно, — ты можешь начать собирать вещи. Я сделаю, что смогу.       Чудак, думает Марта. И сбегает курить, так и не попрощавшись.