Smalltown Boy

Утро начинается отстойно. В ванной Эндрю сталкивается с Аароном — брат заканчивает бриться и с гадкой ухмылкой смотрит на него в отражении зеркала. — Как прошла вчерашняя прогулка? Эндрю становится рядом у раковины, «случайно» пихая Аарона в плечо, берет зубную щетку и пасту и старается игнорировать. Правда, старается. Аарон вытирает лицо полотенцем и продолжает сверлить его взглядом, всем своим настойчивым видом показывая, что ждет ответа. — Отъебись, — бурчит Эндрю, не вынимая изо рта щетки, так что выходит немного невразумительно, но суть уловить можно. — Ты прав, мне все равно, чем вы там занимались, — Аарон хмыкает и одними губами беззвучно произносит: — Ты проиграешь. Эндрю привычно показывает удаляющемуся с чувством выполненного долга брату средний палец и, наклонившись над раковиной, сплевывает зубную пасту. Он полночи не мог заснуть, листая страничку Джостена в инстаграме, а потом еще и ворочался из стороны в сторону, то впадая в забытье, то выныривая в подобие полудремы. В итоге он совершенно не выспался и чувствует себя так, будто руки тетки Марии всю ночь усердно пропускали его через старую механическую мясорубку с затупившимися лезвиями. Закончив утренний моцион, хмурый Эндрю возвращается к себе в комнату и с пять минут медитирует на шкаф с вещами, стоя перед ним в одних черных боксерах. Они живут не в гостевом доме, а в аккуратной пристройке, соединяющейся с основным зданием гостиницы дверью на первом этаже. Их с Аароном комнаты находятся друг на против друга на втором этаже, поэтому каждый день приходится сталкиваться с его рожей нос к носу в общей ванной. Комната матери, а также маленькая кухонька и скромная гостиная разместились на первом, но они там почти не бывают. Тильда постоянно хозяйничает в гостевой части дома, а они с братом предпочитают сидеть каждый по своей комнате. Что уж говорить о каких-то совместных вечерах или чем там обычно занимаются кровные родственники. Хэммики хотя бы в церковь все вместе таскаются, хотя одержимость Лютера религиозной темой Эндрю справедливо считает совершенно ненормальной хуетой. Если на чистоту, Эндрю в принципе не переваривает слово на букву «с». То самое, которое про малую группу, основанную на брачном или кровном родстве, а не то, что обычно первым приходит на ум. То-самое-«с» в его жизни не сложилось сразу после их с братом зачатия. Или даже до. Если верить рассказам тетки Марии. Мать не очень благополучно залетела на последнем году обучения в школе от какого-то проезжавшего мимо хмыря, чьего имени даже не знала. После долгих уговоров ебнутого на религиозной теме мужа старшей сестры все-таки не решилась на аборт, бросила учебу, ну, и родила сразу двоих близнецов. Порывалась оставить одного из них в роддоме (угадайте с трех раз кого). Впала в затяжную послеродовую депрессию (нашла классный предлог) и однажды едва не утопила трехмесячного Аарона в ванне (вот здесь действительно жаль). Ухаживала за близнецами в основном Мария, у которой год назад у самой родился сын, на пару с бабкой, пока Лютер пытался рулить бизнесом, впрочем, не так усердно и успешно, как молился и посещал исповедальню. Тильда и до рождения близнецов была на короткой ноге с разными веществами, но после понеслась навстречу высокоградусным рекам и белым порошкам с распростертыми объятьями. Не лучшее детское воспоминание — регулярно натыкаться на угашенную мать на полу в туалете. Или гадать, вернется ли она с очередной попойки в сопливо-плаксивом или воинственно-агрессивном состоянии. Когда им с Аароном стукнуло лет по семь, мать взяла себя в руки, перестав заниматься бесконтрольным саморазрушением, но для становления здоровой привязанности между ней и сыновьями было несколько поздновато. Поезд ушел и все такое. Со временем лучше не стало. Тильда начала много работать в гостинице — Хэммики затеяли открыть паб напротив, когда предыдущий арендатор разорился и съехал, а бабка уже не могла самостоятельно вести дела. Эндрю и Аарон пошли в школу, став пропадать на уроках, и жили в одном доме с чужой, пусть теперь и трезвой женщиной, которая то вообще не уделяла им никакого внимания, то включала режим «матери», начиная орать без повода и рукоприкладствовать. Эндрю знал, что мать порывалась уехать. Много раз. Однажды он застал ее с чемоданом у порога, когда проснулся посреди ночи и спустился попить. Тильда тогда разрыдалась. И осталась. Но чести ей это не делало никакой. Дело не в том, что она их безмерно любила или чувствовала вину, если бы. Ей просто не хватило смелости переступить через порог. А потом уже стало поздно. Быстро развивающаяся деменция бабки, пошедший в гору бизнес Хэммиков, бесконечные дела, какая-никакая стабильность. И вот, Эндрю тоже семнадцать, прямо как его матери, когда она залетела, и он тоже отчаянно хочет свалить. Однако в отличие от матери, у него точно хватит смелости это сделать. Эндрю наконец одевается в очередные черные джинсы и оверсайз футболку темного-серого цвета с масштабным рисунком скелета грудной клетки. Накидывает на шею грубую цепь, обувается и спускается вниз. Наспех перекусывает тостом и кофе и отправляется в соседнюю часть дома. С кухни паба уже принесли готовые порции завтраков, остается только разложить по тарелкам и часть разнести по комнатам, а часть расставить в столовой, когда подойдут постояльцы. Тело Эндрю работает автоматически, пока сам он пытается тут же не уснуть, то и дело зевая от привычных монотонных действий. Более-менее взбодриться получается тогда, когда сверху в числе первых спускается Нил Джостен — бодрый и свежий, наверняка только вышедший из душа после своей отвратительной утренней пробежки с не до конца высушенными волосами. При виде его улыбающегося лица Эндрю очень пытается не улыбнуться в ответ. Фу, как погано звучит. — Доброе утро, — говорит этот сверхчеловек (с целовательной девственностью). — Не произноси при мне эти два слова вместе, они не сочетаются, — Эндрю ставит перед Нилом тарелку со скрэмблом. — Простого «привет» хватит. — Тогда просто привет. Эндрю уходит и возвращается с двумя графинами: один — с апельсиновым соком, второй — с водой. Ставит оба на центр стола, заодно оглядывая его — на месте ли все приборы и стаканы, чтобы потом не пришлось бегать туда-сюда. — У тебя сегодня будет свободное время? Эндрю пожимает плечами. — Может, вечером. — Я уговорил маму сходить в музей естественной истории и в заповедник, — Нил явно доволен таким положением дел. — И она обещала купить скотч, так что нужно будет отнести его старику. Боюсь, без тебя через ограждения я снова не полезу. — Я напишу, как освобожусь, — обещает Эндрю, в тайне радуясь, что Джостен сам проявляет инициативу. Он бы и рад провести с ним больше времени, но сегодня действительно много работы. Помимо обычной возни на кухне (вся грязная посуда после завтрака, разумеется, на его совести), сегодня нужно съездить за ебучими китайскими фонариками, потом долго и нудно украшать ими парадное крыльцо и то же самое проделать с пабом. Туалеты и уборку номеров тоже никто не отменял. Мрак. В столовую подтягиваются и другие гости: Мэри Джостен и постояльцы с детьми. Эндрю морщится, заслышав из столовой пронзительный детский ор. Они съезжают через два дня, и Эндрю готов отсчитывать часы до этого прекрасного момента. Пара молодоженов, как обычно, завтракает в номере, и приходится быстро смотаться на второй этаж, чтобы отнести им поднос с едой. — Ты помнишь, что должен забрать фонари у миссис Янг? — мать появляется на кухне почти бесшумно и без приветствий. Они никогда не желают друг другу никаких утр или ночей, застряв в каком-то бесконечном потоке из сухих фраз по делу или саркастических обвинений. Эндрю это устраивает. — Да. Китайские фонари — это какое-то форменное извращение. За свои семнадцать лет Эндрю так и не понял, почему в Пасифик Гроув уже больше ста лет вообще существует этот праздник. Каждый год все окрестные дома завешивают яркими фонариками из бумаги, на главной улице проходит парад с девушками в традиционных китайских костюмах, в парке Каледония воцаряется настоящая вакханалия с кучей орущих детей, бегающих между ларьками, надувными батутами и стойками с глупыми конкурсами, а в прибрежном Лаверс Поинт разыгрывается театральная постановка, опять-таки, с чисто китайскими мотивами. Эндрю бы понял, если бы здесь находилась многочисленная китайская диаспора, оказавшая влияние на культурный облик города, но процент проживающих в округе азиатов чудовищно ничтожен. Просто однажды кто-то решил, что будет здорово праздновать фестиваль в китайском стиле, не имея к этому никакого отношения. Туда же приплели парад животных, и все вместе это действительно похоже на чью-то чудовищную издевку. Но всем почему-то нравится. Особенно приезжим с детьми. После завтрака Эндрю убирает со стола и заканчивает с посудой, убирается в двух номерах — молодая пара просит их пока не беспокоить, и уходит во внутренний дворик на небольшой перекур. После приходится смотаться в пристройку за ключами, и он уже готов идти. Эндрю решает выйти не через пристройку, а с парадного крыльца гостиницы (вдруг получится перехватить Джостена), но вместо ожидаемого веснушчатого лица при выходе из дома он натыкается на лицо совсем неожиданное и в данный момент невероятно раздражающее. — Привет, — Роланд в своей рубашке в синюю клетку (Эндрю ненавидит его клетчатые рубашки) смотрит глазами преданной псины, и единственное, чего сейчас Миньярду хочется — просто пройти мимо, притворившись слепоглухонемым. — Чего тебе? — Эндрю игнорирует его приветствие и, хмурясь, достает из кармана очередную сигарету и прикуривает. — Я предупреждал насчет встреч вне твоего дома. — Я помню, просто… ты вчера не отвечал на сообщения и сегодня тоже, поэтому я подумал… Эндрю наблюдает за его неуверенной позой и опущенными густыми ресницами. Лицо у него, конечно, смазливое: точеные скулы, острая линия челюсти, нос с маленькой горбинкой, стальные глаза в обрамлении пушистых ресниц. С таким приятно перепихнуться при случае. Во всем остальном Роланд тот еще размазня. Живет с родителями, работает в баре, в свои двадцать четыре таскается за старшеклассником и думает, что у них охуеть какие чувства. Как же. Эндрю предполагал, что этим все и закончится. Потому что все, кем удобно вертеть, обычно в упор не понимают фразы «никаких отношений». — Повтори правила, — Эндрю тычет в парня сигаретой и делает затяжку. — Никто не должен знать, что мы видимся, никаких встреч вне моего дома, никаких прозвищ, касаться только с твоего разрешения и никаких отношений… — Удивительно, что ты запомнил. Еще там был пунктик про то, что никто из нас друг другу ничего не должен, поэтому я не обязан перед тобой отчитываться и отвечать на твои сообщения. Роланд сжимает одну руку в кулак и второй проводит по темным кудрям. Только не говорите, что он готовится высрать что-то из разряда тошнотворно сопливых признаний. Роланд открывает рот, и Эндрю собирается его остановить, но оттуда не выходит ни звука. Что и требовалось доказать. Тотальная размазня. Сзади хлопает входная дверь, и Эндрю оборачивается, ловя взгляд голубых глаз, на которые падает тень от козырька синей кепки. — Я пойду, — бросает Роланд и уходит. Нил спускается с лестницы в компании Мэри, и женщина приветливо машет Эндрю рукой, хотя они уже виделись за завтраком. — Мой сын все-таки вытащил меня в музей, — с улыбкой произносит она, когда они оказываются рядом. — Спасибо, что провел с ним время вчера, это очень мило с твоей стороны. Иногда я чувствую себя плохой матерью. Эндрю кивает и, затушив сигарету о бордюр, выкидывает ее в кусты. Он бы поспорил о том, кто тут действительно заслуживает звание плохой матери. — Мне пора. — Да, конечно, мы тоже пойдем. «Удачной прогулки» почти срывается с его губ, но Эндрю вовремя себя одергивает от несвойственной ему любезности, молча разворачивается и уходит, ощущая взгляд голубых глаз на своей спине. Время заняться делом. Он доходит до перекрестка и сворачивает к большому двухэтажному дому с вместительным гаражом на два машиноместа. Судя по тому, что подъездная дорожка пустует — сейчас мистер и миссис Дэй оба отсутствуют. Эндрю отыскивает в связке ключей пульт от гаража и дожидается, пока массивная белая дверь отъедет наверх. Он берет машину Кевина (конечно, у Дэя есть машина, ведь его отец состоит в городском совете, а мать владеет тридцатью процентами всей коммерческой недвижимости в городе, потому что ее предки были какими-то безумно богатыми типами и отстраивали главные улицы Пасифик Гроув). На время своего отъезда Дэй оставил ему ключи только с тем условием, чтобы Эндрю не садился за руль пьяным. Миньярд считает это чистым лицемерием. Как будто сам Кевин так никогда не делал. Дэй должен вернуться к концу следующей недели, и Эндрю уже планирует нахуяриться с ним в хлам. Потому что к тому моменту Джостен уже отсюда свалит, и у Эндрю явно появится повод залиться спиртным по самые брови. Хотя думать об этом он пока не хочет. У миссис Янг каждый год целый завал заказов, потому что она, в отличие от большей части населения Пасифик Гроув, чистокровная китаянка, поэтому все считают ее фонари наиболее, так сказать, аутентичными. Хоть что-то действительно китайское на празднике китайских фонарей. Сама миссис Янг этот праздник очень любит, говоря, что ей приятно видеть кусочек родного Китая в маленьком американском городке на побережье Тихого океана. Эндрю все-таки считает, что это попахивает культурной апроприацией. Приходится подождать, пока вынесут коробки, и он снова курит, привалившись к капоту дэевского черного кроссовера. Он бы и сам не отказался от собственной машины, но денег с гостиницы выходит не так много, как может показаться, покрывая, в основном, ее содержание и кредит, который Хэммики брали на свое авто. Мать вроде бы еще на что-то откладывает и выдает им с Аароном карманные на неделю (которые Эндрю благополучно спускает на сигареты и алкоголь), поэтому о своей машине приходится только мечтать, пока что ограничиваясь лишь велосипедом. Загрузив фонари в багажник, Эндрю завозит партию в паб, где задерживается, чтобы их развесить под чутким руководством тетки. Это занимает больше двух часов, потому что Марии ничего не нравится, и она гоняет его по террасе туда-сюда под злобное хихиканье Аарона. Эндрю ставит автомобиль Кевина назад в гараж и возвращается домой с небольшой коробкой оставшихся фонарей, которые еще примерно столько же развешивает на крыльце и заборе (на самом деле он дольше сидит на лестнице и курит, чем действительно занимается делом). После обеда заезжают новоприбывшие постояльцы, и Эндрю приходится их встречать вместе с матерью, держа свое дежурно-нейтральное выражение лица «для гостей», провожать до номеров и в тысячный раз отвечать на однотипные вопросы, которые его невероятно заебали. Очередной день медленно клонится к вечеру, и Миньярд почти физически ощущает наваливающуюся мерзким тучным телом скуку. Черкнув Джостену сообщение в инсте, Эндрю изучает новый шквал фотографий от Рене, когда Нил отвечает ему «вернемся через пятнадцать минут». Эндрю все еще не уверен, как стоит вести себя с голубоглазым чудом, потому что он все еще определенно был бы не прочь с ним переспать (что в свете недавно открывшейся информации стало практически невозможным), но в то же время он нутром чует, что Джостен излучает опасность. Не зря же ему присвоили девять с половиной баллов. И эта опасность может лишь усугубиться, если и дальше проводить время вместе. С Роландом, например, подобной опасности не существует вовсе, хотя внешне он очень даже привлекателен. Джостен похож на ярко-красный знак со словом «СТОП». И Эндрю очень не хочется, чтобы у него не вовремя отказали тормоза, потому что это будет весьма… прискорбно. По многим причинам. Но в первую очередь — крайне глупо. Нил возвращается с пластиковым пакетом в руке, в котором болтается одинокая бутылка скотча. Эндрю встречает их у крыльца на улице. Явно уставшая от длительной прогулки Мэри тепло с ними прощается и уходит в дом, а Джостен выглядит так, будто только что проснулся после здорового восьмичасового сна и готов еще минимум на десятикилометровый забег. Откуда в этом парне столько энергии? В этом плане он немного напоминает Ники, но кузен обычно спускает ее на бесконечную болтовню и неустанное мельтешение, будто бы пытаясь заполнить собой все пространство. Нил просто есть и просто спокойно готов делать что-то дальше. — Как ты ее уговорил? — Эндрю кивает на пакет. — Просто сказал все, как есть. Она посмеялась. Сказала, что у тебя очень необычные методы, как у гида. — Обычно я таким не занимаюсь. Разовая акция. — Правда? Почему? — Нил удивляется искренне. — У тебя хорошо выходит. Немного экстремально, но хорошо. — Мне за это не платят. Мне в принципе не платят, так что… — То есть, ты сделал исключение ради меня? — Джостен одаривает его странным взглядом и почему-то смеется. Эндрю понимает, что смех ему тоже нравится. Блять. — Считай, что тебе повезло. Мне просто было скучно, — насупившись, Эндрю идет к пристройке, огибая дом по внешнему периметру. За крыльцом стоят два велосипеда, и он указывает на тот, что с синей рамой. — Возьмешь этот. По дороге заедем в магазин. Они выкатывают велосипеды на тротуар. Нил вешает пакет с бутылкой на ручку и усаживается так, будто всю жизнь был профессиональным велогонщиком. Интересно, он хоть чего-то не умеет? Вероятно, целоваться. Им приходится сделать небольшой крюк — Миньярду продают сигареты без лишних вопросов только в одном единственном месте и то, только потому что однажды он отпиздил этого мудака в школе, повадившегося называть их с братом, цитата: «ебучими карликами». Он по поводу своего низкого роста никогда не комплексовал, но насмехаться над собой и братом не мог позволить никому. Особенно какому-то ебанарию, который пытается самоутвердиться за счет унижения других. Конечно, его потом отстранили от учебы на пару дней, но результат того стоил. Быстро расправившись с этой задачей и заполучив новенькую пачку сигарет, Эндрю выруливает в сторону маяка, и Нил пристраивается рядом, подстраиваясь под его ритм и крутя педали почти синхронно. — Что за парень был, с которым ты разговаривал? Твой друг? — интересуется Джостен буднично. Эндрю не знает, действительно ему интересно, или он просто пытается поддержать разговор, но это явно не та тема, которую хочется обсуждать. Да и что ему ответить? «Да так, просто парень, с которым я иногда трахаюсь», — в данной ситуации звучит по всем показателям не очень. — Знакомый. — И все? Без пояснений? — Тебе правда это интересно? — Мне было бы интересно познакомиться с твоими друзьями. Если, конечно, они у тебя есть, — Нил ухмыляется беззлобно. — Ты же говорил, что не любишь компании. — Незнакомые — да. Но если в ней есть знакомый мне человек, с которым мне комфортно, то почему бы и нет. Так, что, есть у тебя друзья? Эндрю подвисает на фразе «человек, с которым мне комфортно», и не сразу соображает, что от него все-таки ждут ответа. Слова отдаются чем-то подозрительно приятным в глубине живота. — Они сейчас в отъезде, — говорит он наконец после несколько затянувшейся паузы. Очевидно неправильные реакции собственного тела навевают плохие подозрения. — Что, прямо все? — Не все, один есть, но он в Монтерее. Тут недалеко, но мы редко видимся. — Монтерей — это город, через который мы с мамой проезжали, он тут совсем рядом, да? — Да, между нами даже границы как таковой нет, просто по одну сторону улицы идет Пасифик Гроув, а по другую — Монтерей. — А почему вы редко видитесь? Эндрю пожимает плечами. — Он скорее приятель, чем друг. Он делает мне пирсинг, я иногда хожу на его тусовки. «Еще пару раз мы вполне по-приятельски друг другу дрочили» остается не озвученным по тем же причинам, по которым Эндрю умолчал о Роланде. Просто не надо. — Так это его работа? — Нил неопределенно машет рукой у своего лица, видимо, имея в виду септум Эндрю. Ох, видел бы ты остальные его работы… Миньярд кивает. — Мне всегда казалось очень смелым прокалывать что-то, кроме мочек ушей. Это больно? — Нос — нет. Уши тоже не везде. Язык было не очень приятно, но терпимо. Процесс заживления обычно более болезненный, чем сам прокол, на самом деле. Вот с сосками было больнее всего… Эндрю замечает, как у Джостена от удивления вытягивается лицо. Да, явно не та информация, которую стоило озвучивать в слух, но слово не воробей — хуй его назад запихнешь. — Что, я разве не похож на человека, у которого могут быть проколоты соски? — Я как-то об этом не задумывался, — Нил слегка сбивается с ритма и ненадолго отстает, пропуская автомобиль. — Но, думаю, тебе это подходит. В смысле, проколы. Все вместе. Они… в твоем стиле. — У меня есть стиль? — Не знаю, наверное, он есть у каждого. Ну, ты типа весь такой бунтарь с пугающим взглядом, цепями, черепами. Поэтому пирсинг тебе очень даже кстати. — Теперь Нил вырывается немного вперед, пропуская автомобиль. — Так, что насчет твоего друга из Монтерея? — Он вроде бы планировал тусовку в выходные. — Отлично, заодно покажешь мне город. — Тебя отпустят? — Конечно. Мама будет только рада, если я пойду «тусоваться, как нормальный подросток». И, кажется, ты ей нравишься. — Сомневаюсь. — Это правда. Она сегодня мне все уши прожужжала о том, какой ты замечательный и все в таком духе. Я даже начал ревновать. Остаток пути проезжают молча. Слова Нила, фактически, ничего не значащие, забираются глубже, чем Эндрю рассчитывает. И ему это категорически не нравится. Блять, они знакомы буквально два дня, а Эндрю уже совершил целую кучу совершенно несвойственных для него поступков. Это бесит. Вдвойне бесит то, что Эндрю ничего с этим не может сделать. Только смотреть в затылок Джостену, на его спину, обтянутую серой футболкой и думать о том, как он стащит из гаража Кевина тачку и повезет его на ебучую вечеринку к Ноксу. Заборы вновь остаются позади, и они уже стоят перед дверью маяка. Старика Рида приходится ждать дольше, чем в прошлый раз, но тот наконец появляется на пороге, ворча и матерясь. Впрочем, при виде обещанной бутылки его взгляд слегка теплеет. — А теперь проваливайте, соплежуи малолетние, чтоб я вас тута больше не видел. И они проваливают. Катаются еще какое-то время на великах по округе, разодевшейся в пестрые китайские фонари разных размеров, покупают мороженое и едят его прямо на ходу. Проезжают мимо парка Каледония, где уже выстроился парад нелепых батутов и разномастных фестивальных ларьков, доезжают до кинотеатра, петляют по улочкам между частными домами, оказываясь у самой школы Пасифик Гроув Хай. Унылое место. Эндрю даже не сразу понимает, что выбрал этот путь по привычке. — Ты здесь учишься? — Нил тормозит, опираясь ногами об асфальт и вглядывается в табличку с названием школы. — Ага. — Выглядит… странно. — У нас несколько отдельных корпусов. Народу мало, вот и школа маленькая. Поехали дальше. Каникулы созданы для того, чтобы не видеть эту хрень как минимум все лето. — Справедливо. В следующий раз Джостен тормозит у небольшого здания с узнаваемой зелено-белой эмблемой на фасаде. — У вас есть Старбакс? — Обрывки цивилизации. — Давай зайдем? Я умираю как хочу ледяной американо, — Джостен округляет свои невозможно голубые глаза, и ну, как ему можно отказать? У Эндрю точно нет такой выдержки. Внутри почти никого нет — кофейня скоро закрывается. Эндрю осматривается и, заметив за стойкой знакомую рожу, морщится. Со стороны наверняка кажется, что его перекосило или чего похуже. — Вы посмотрите, сам Великий и Ужасный пожаловал в скромную обитель нашей капиталистической подсоски, — раздается из-за стойки. — Отступаешь от скрипта. — Прошу прощения, что будете заказывать? — Сет стоит, скучающе привалившись к столешнице, и сверлит Эндрю взглядом. — Я вижу, вы знакомы, — Джостен — сама тактичность и очарование — ни капли не смущен нестандартным приветствием. — Мне холодный американо. Гранде. — Ваше имя? — Сет лениво тянется за стаканчиком и берет в руки маркер. Пальцы бегло выводят черные закорючки по пластику, и одноклассник поднимает взгляд на Эндрю. — Что для вас? Эндрю пробегает взглядом по меню. — Карамельный фраппучино. Самый большой. С двойной карамелью, взбитыми сливками и посыпкой. — Как вам будет угодно, — произносит Сет сквозь зубы, агрессивно царапая что-то на новом стаканчике. Джостен расплачивается за них обоих (потому что я тебя сюда затащил, не спорь), и они немного отходят от стойки, дожидаясь заказ. — «Великий и Ужасный»? — спрашивает Нил с усмешкой. — Я как-то сломал ему руку, но, видимо, вместе с ней сломался еще и мозг. — За что? — Трепался без дела. — И все? — в лице появляется подозрение, но лишь оно. Никаких возгласов о неправильности и прочем дерьме. — Иногда этого достаточно. — Но ведь некоторые вопросы можно решить словами. — Поверь, с некоторыми это не работает. — Холодный американо и карамельный фраппучино для наших гостей готовы, — монотонно вещает Сет, оставляя напитки в зоне выдачи, и, отвернувшись, уходит к раковине. Джостен втыкает трубочку и с наслаждением пьет свой наверняка отвратительно горький американо (Эндрю не комментирует, хотя очень хочется), и поворачивает свой стаканчик надписью к себе. «Педик». Ну, конечно. Надпись замечает и Нил. Прежде, чем Эндрю успевает хоть что-то сказать, Джостен разворачивается к Сету и ледяным тоном произносит: — Прошу прощения, но вы не считаете, что это неподобающее отношение к клиенту? — Что? — Сет разворачивается с ухмылкой на лице. — А что такого? — Я могу написать жалобу вашему начальству за оскорбление. — Оскорбление? Это всего лишь факт. Правда, Миньярд? Эндрю невозмутимо отпивает приторно карамельный фраппучино и делает тот самый убийственный взгляд, от которого выражение лица Сета мгновенно меняется с самодовольного на серьезное. — Я говорил, что не люблю это слово. Будь осторожен. Увидимся в школе, Гордон. Пойдем. — Погоди, ты просто так все оставишь? — сокрушается Джостен, когда они выходят из Старбакса и идут к оставленным тут же велосипедам. — Я разберусь с этим позже. — Снова сломаешь ему руку? — Может, на этот раз это будет колено. Или бедро. Пока не решил. — Я серьезно. — Я тоже. — Тот, кто пьет эту монструозную приторную хрень не может быть серьезно настроен сломать кому-то конечность, — Джостен подозрительно смотрит на верхушку со взбитыми сливками, политую карамелью. — Слушай, возможно, это не мое дело, но неужели нельзя как-то турнуть его с работы? Может, он не только тебе гадости пишет. — Гордон просто долбоеб. А долбоебу можно вправить мозги только одним способом. Я разберусь, — Эндрю замолкает, стремительно поглощая фраппучино. Джостен помешивает соломинкой бултыхающийся на дне стакана американо и что-то напряженно обдумывает с пару минут. Эндрю следит за его напряженным лицом краем глаза, пока слизывает с трубочки взбитые сливки. Наконец, Нил негромко спрашивает: — Так ты, типа, гей? — Удивительно, что у тебя ушло так много времени, чтобы принять эту информацию. — Я не… в смысле… это нормально, просто ты… — Не выгляжу как гей? — Это не совсем то, что я имел в виду, но… да? — А ты не выглядишь, как человек, который никогда не целовался. Можешь считать, что мы квиты. — Да уж. И ты… с кем-то встречаешься? — Нет. Технически я не могу. До окончания школы. — Почему? — У нас c братом что-то типа пари. Кто первый начнет с кем-то встречаться — тот проиграл. — А практически? Ты сказал, что технически не можешь. — Практически я просто не верю в концепцию отношений. — Может, ты просто пока не встретил подходящего человека. Эндрю пожимает плечами и, выбросив опустевший стаканчик в мусорный бак, забирается на велосипед, тут же выруливая с территории кофейни на дорогу. — Не отставай.