Smalltown Boy

Пробуждение выходит чересчур резким — Эндрю сначала даже не понимает, что именно его разбудило, почему ему так тесно и жарко, и это, черт возьми, кто-то лежит рядом? На периферии что-то резко хлопает, и до посинения знакомый голос сквозь не до конца развеявшуюся сонную пелену что-то неразборчиво вопит. — Я так и знал, — Аарон чересчур весел и бодр для утра. Брат делает пару фотографий на телефон, пока не получает прицельным выстрелом подушкой прямо по голове и едва не роняет гаджет на пол. — Документально зафиксировано! — кричит он и скрывается за дверным проемом. Эндрю, едва разлепивший глаза, сонно моргает и переводит взгляд на Нила. — Хороший бросок. — Я нападающий: делать хорошие броски — моя главная обязанность, — Нил опускается на кровать и подпирает голову рукой, опираясь на локоть. Судя по всему, он проснулся какое-то время назад, но ждал его пробуждения. — Сегодня без задротской утренней пробежки? — Решил пропустить, — Нил прикусывает нижнюю губу. — Твой брат всегда такой… — Назойливый? — Типа того. — Ему нравится заставлять меня страдать. Не то чтобы это было не взаимно. — Да у вас идиллия. А что он там задокументировал? — Он считает, что я проиграл пари. Фраза повисает в воздухе, сразу занимая собой все пространство. Эндрю отрывает голову от подушки и слезает с кровати — Нил предусмотрительно отодвигается. Поднимает с пола угодившую в цель подушку, скидывает ее на диван и привычным движением натягивает на руки черную ткань. Вчерашний вечер всплывает фантомными прикосновениями на беззащитной коже. Может быть, он проебался, позволив так много? Эндрю прикрывает дверь, чтобы Аарон случайно или специально не развешивал уши, и подходит к Нилу, стоящему посреди комнаты на манер предмета мебели — молчаливо и почти неподвижно. — Слушай. — Эндрю засовывает руки в карманы мягких спортивных штанов и вздыхает. — Все это прекрасно и замечательно, но давай смотреть правде в глаза. Ты уезжаешь через пару часов. Мы будем общаться неделю, месяц, может, несколько, если повезет, но потом ты или я перестанем писать, и все заглохнет. А пара поцелуев и нелицеприятных секретов из прошлого не сделают из нас за одну ночь хоть… что-то. К тому же я не вижу смысла в… — Отношениях, — заканчивает за него Джостен с нечитаемым выражением на лице. — Из тебя вышел бы дерьмовый спортсмен. — Это здесь вообще причем? — Ты сдаешься, даже ничего не попробовав. Я вот сдаваться не намерен. Полгода. — Что полгода? — Поговорим об этом через полгода. А пока будем просто общаться. Как друзья. Потому что ты мой друг и не спорь со мной. Договорились? — Нил протягивает руку с твердым намерением в жесте и взгляде, и, ну, что Эндрю остается? Он вкладывает в теплую ладонь свою, чувствуя приятное покалывание там, где их руки соединились. — Друзья, значит, — тянет Эндрю, когда рукопожатие немного затягивается. — Похоже, поцелуй на прощание отменяется. — Он собирается отпустить, но Нил за руку тянет на себя с почти обиженной физиономией щенка, у которого в последнее мгновение из-под носа спиздили лакомство. — Будем считать, что на них у тебя карт-бланш. — Ладно, — произносит Эндрю и, ухватив свободной рукой Нила за затылок, приближает его лицо к себе достаточно медленно, чтобы тот успел среагировать и в случае чего остановиться, но Джостен сам тянется на последних сантиметрах вперед, сокращая оставшееся расстояние между губами. Поцелуй выходит вполне целомудренным с горьким привкусом скорого расставания. Нил отрывается первым и со словами «я зайду попрощаться» выходит за дверь. Эндрю подвисает на пару минут, бездумно водя пальцами по губам, будто пребывая в каком-то подобии транса. Потом отыскивает телефон, который вчера благополучно забыл поставить на зарядку, и набирает сообщение Рене: «Угадай кто больше не целовательный девственник». В коридоре и ванной Аарон не обнаруживается, что не может не радовать, но они все равно сталкиваются на кухне в поисках завтрака. Эндрю напрягается при виде неестественно блестящих, то и дело бегающих по экрану телефона глаз, непроизвольно дергающихся конечностей, почти нетронутой тарелке с хлопьями и двух выдутых кружек растворимого кофе. Блять. Если он снова принялся за старое… — Ты должен мне сто баксов! — заявляет Аарон чересчур радостно, хлопая по столу. — Поправочка: сто тринадцать. Я говорил — ты проиграешь. — Мы не встречаемся, — Эндрю заваривает себе кофе и копошится в холодильнике в попытке собрать себе пожрать. — Поэтому ты не выиграл. — Пиздишь. — Спроси у Нила. — Мы успели немного поболтать. Он тоже пиздит. Вы сговорились, — Аарон обвиняюще тычет в брата пальцем. — Так не честно. — Не честно, — Эндрю ставит тарелку со слегка покосившимся куском хлеба, криво измазанным арахисовым маслом и кружку на стол и смотрит на брата в упор, — пиздеть мне о том, что ты никогда больше не будешь употреблять. Кто тебе продал? Келли? Я вздерну сначала ее, а потом тебя. — Я чист! — блеет Аарон, напрочь теряя остатки напускной бравады, и пытается стремительно ретироваться, но Эндрю хватает брата за плечо, сжимая достаточно сильно, чтобы остановить и дать прочувствовать степень важности ситуации. — Это «я чист» значит, что, если я сейчас обшарю твои карманы и твою комнату, то не найду ничего подозрительного, или это «я чист» из разряда «отъебись, я осознанно хочу сломать себе жизнь»? Принимаешь давно? — Дней пять? Клянусь, я больше не хотел, но тут так скучно, и они все, ну, мама и тетя с дядей, они все так задолбали, и мне предложили, и я подумал, что если чуть-чуть, то ничего не будет и никто не заметит… — А сегодня с утреца решил въебать остатки на радостях? — Я больше не буду! — Если не бросишь сам, я запру тебя в комнате, как в прошлом году. На этот раз без еды. И без интернета, — о да, этот феерический прошлогодний рехаб на дому перед учебным годом, когда летом Аарону тоже стало «скучно», и ему не пришло в голову ничего лучше, чем пойти по мамочкиным стопам и начать жрать экстази, а Эндрю потом пришлось отлавливать его на улице в компании других малолетних недоумков и проводить принудительную терапию. Как будто он, блять, нанимался ебаной сиделкой. Да он вообще в этой жизни никуда не нанимался, а послужной список для трудовой уже был бы приличный. — Ты только им не говори, — Аарон заметно тушуется и пытается вырваться из крепкой хватки брата, но Эндрю сажает его назад за стол ощутимым нажатием на плечо и тыкает носом в тарелку с мерзко разбухшими хлопьями. — Поешь и свободен. Пару минут сидят в молчании: Эндрю ест свой завтрак, а Аарон больше для вида елозит ложкой по дну тарелки, равнодушно поглядывая на ее содержимое. — Значит, вы все-таки не встречаетесь? — Нет. — А вместе спали, потому что места больше нет? — Тебя ебет? — Ладно-ладно. Может… может ну его это пари? — С чего это? — Ну, оно какое-то дурацкое. И детское. — Нет, оно останется. И будет еще одно. С этого момента и до конца учебного года если ты сорвешься — будешь должен мне тысячу долларов. За каждый срыв. — Сколько?! А если я продержусь? — Тогда ты просто молодец. — Но так не честно! — А никто и не говорил, что будет честно, — Эндрю заканчивает с завтраком и смотрит на сжавшегося в комок брата. Жалкое зрелище. — Кто тебе продал? Келли? — Да не Келли это! Она не продает, только сама принимает. — Тогда кто? — Он просил не говорить… — Он? — Роланд. Который на Вуд-стрит живет и в каком-то модном баре в Монтерее работает. Ах, Роланд. Эндрю слишком хорошо знает, где этот уебок живет, а еще как незаметно забраться к нему в дом, пока там никого нет. А вот сам Роланд не может не знать, что у Аарона начинаются определенные проблемы с самоконтролем, когда на горизонте маячит перспектива закинуться чем-нибудь запрещенным, потому что Эндрю по дурости сам ему об этом как-то поведал, и это очень, очень снижает кое-чьи шансы на успешное выживание. Как и то, что Роланд скрывал, что он вообще на досуге строит из себя местного Пабло Эскобара. — Ты ведь его не убьешь? — осторожно спрашивает Аарон, тарабаня пальцами по поверхности стола. — Нам для идеального семейного портрета только уголовника не хватает. — Не стану оказывать идиоту такой чести. Но от пары тяжких телесных он не застрахован. Уже в пабе, готовящемся к очередному открытию, на телефон приходит целая куча уведомлений от Рене в духе: «ОМГ ВЫ ЧТО ПОЦЕЛОВАЛИСЬ Я ТАК ЗА ТЕБЯ РАДА ПОЗДРАВЛЯЮ». Эндрю не успевает ей ничего ответить, потому что следом прилетает из чата с Ники не менее взбудораженное: «КТО ЭТОТ КРАСАВЧИК В ТВОЕЙ КРОВАТИ ЧТО Я ПРОПУСТИЛ». Кевин молча пересылает фотку, где они с Нилом лежат почти нос к носу. Отправителем значится Аарон. Мелкий уебок. — У тебя защемило лицевой нерв или ты пытаешься улыбаться? — лениво бросает проходящая мимо Келли. — Господи, лучше не надо, на тебе это выглядит слишком инородно. — Иди на хуй, Келли. — Эндрю решает справедливо игнорировать всех, убирает телефон в карман джинсов и, подойдя к барной стойке, кладет на нее локти. Келли, занявшая рабочее место, собирает крашеные черные волосы с отросшими светло-русыми мышиными корнями в высокий пучок и смотрит на него с немым вопросом. — Хотя, погоди. У кого закупаешь товар? — Это вопрос с подвохом? — Нет, мне просто надо знать, замешан ли в этом сраный Роланд. — Пф, Роланд — дилетант. Он закупается у моего дилера. Здесь рынок давно поделен, даже не знаю, че он пытается из себя строить. Продает наркоту школьникам и посетителям бара. — Передай своему дилеру, что Роланд выходит из бизнеса. — Че так? — Травма, — Эндрю со знанием дела кивает. — Пока, правда, не знаю, какая. — Ты, блять, криповый, ты знаешь? — Вот теперь, Келли, иди на хуй. — И охуеть вежливый! — кричит она ему вдогонку, когда Эндрю разворачивается и уходит включать электрическую надпись «открыто» на окне. В груди поселяется странная пустота. Она всегда там есть, присутствуя в жизни перманентной засасывающей в себя все черной дырой, но в последнюю неделю Эндрю словно немножечко забыл о ее существовании. Не трудно понять, из-за чего. Вернее, из-за кого. Взгляд цепляется за рыжую шевелюру, и Эндрю выходит на улицу к грустной улыбке и печальным голубым глазам. — Не здесь, — Эндрю оглядывается по сторонам и ведет Нила за угол мимо церковной комиссионки и итальянского ресторанчика в укромный маленький закуток. Они становятся друг напротив друга — Эндрю приваливается спиной к стене, и они молчат несколько долгих мгновений, словно пытаясь растянуть малость неловкую сцену прощания. — Чем займешься? — первым тишину нарушает Нил. — Ну, все как обычно. Буду без энтузиазма батрачить на родственничков, подыхать от скуки и думать о том, какую часть тела сломать уже двум тупым недоумкам. — Ого, они что, размножаются? — Да и очень непредсказуемо. И с одним из них нужно потолковать как можно скорее. — Надеюсь, наша следующая встреча пройдет не в тюрьме, — Нил улыбается одним уголком губ. — Ты не первый кто мне об этом говорит. Может туда мне и дорога. — Нет, — Нил заявляет это так решительно и пылко, что даже делает импульсивный шаг вперёд, подходя почти вплотную. — Твоё место точно не в тюрьме. — А где же? — Точно не там. А где именно, выяснять уже тебе. Тебя… можно обнять? На прощание? Вероятно, Нил запомнил, как Эндрю показательно игнорировал попытки других людей на физический контакт, но совсем забыл, что сам уже пару дней как давно пересёк эту черту. Эндрю чувствует что-то очень приятное от этого осторожного и простого вопроса и сам притягивает Джостена рукой за шею, удобно укладывая подбородок на крепкое плечо, идеально подходящее ему по росту. Нил несколько неуверенно и крайне осторожно, точно боясь спугнуть, обозначает ладони в районе лопаток, толком не прикасаясь к спине, но сквозь футболку ощущается исходящее от рук тепло. Когда Эндрю в последний раз кого-то обнимал? Если вычеркнуть из списка не считающиеся недавние пьяные объятья-ака-задание, то он, наверное, и не вспомнит. Вероятно, где-то в детстве. Ники частенько предпринимал всевозможные коварные попытки заключить его и Аарона заодно в кольцо своих загребущих ручонок, особенно по праздникам, но регулярно получал за это по шапке. В прошлом году на (слово на букву «с») рождественском ужине, который с таким упоением каждый год организовывали Хэмики, Ники почти удалось загрести Эндрю в объятья в порыве братской нежности, за что кузен тут же поплатился выкрученной рукой. Эндрю не нравится, когда к нему прикасаются — тем более без его на это разрешения, ему не нравится тесный контакт с другими людьми, его бесят все эти трогательные и невинные проявления чувств, которые, по сути, совершенно бесполезны. И тут напрашивается то самое многострадальное и уже в конец заебавшееся прибегать на такого рода рассуждения «но». Но в объятьях Нила тепло и безопасно. Но из них не хочется никуда деваться. Но возможно им стоит дать крохотный шанс хотя бы потому, что Эндрю может безнаказанно стоять вплотную к Джостену добрых минут пять и не делать при этом вид, что ему отчаянно не хочется, чтобы это чудесное недоразумение, ворвавшееся в его маленькую жизнь так стремительно хоть куда-нибудь из нее девалось. Потому что, если быть честным хотя бы с самим собой, Эндрю хочется, чтобы Нил остался. Чтобы разобрал назад вещи, сказал ждущей его матери, что остаётся, и никуда не уезжал. Ни дальше в своё праздное путешествие по Западному побережью, ни на противоположный конец страны в Балтимор, где между ними ляжет бесконечная пропасть под три тысячи миль и три часовых пояса. Здесь в повествование самое время неловко вползти очередному заебанному жизнью «но». Но Эндрю первым отстраняется. Нил понятливо убирает руки и слабо улыбается краешком губ, на которых наверняка чувствуется горечь. — Сваливай давай, — бурчит Эндрю и идёт назад к пабу, не оборачиваясь. Нил, тем не менее, семенит за ним до самого угла, бросая в спину преувеличенно веселое: — Не думай, что так просто от меня отделаешься. Я буду писать тебе каждый день! И… Спасибо, — заканчивает Джостен со странным оттенком в голосе, когда они притормаживают у низкого белого заборчика, номинально отделяющего территорию заведения от улицы. — До встречи? — Пока, — Эндрю выдавливает из себя короткое слово почти силой и скрывается в пабе, глядя ровно перед собой. Он не оборачивается намеренно, дабы побороть искушение бросить напоследок что-нибудь наверняка очень тупое, и уходит с головой в работу, чтобы поменьше думать. Сегодня посетителей меньше — фестиваль прошел, дождь не гонит туристов под крышу, а местные во всю работают, поэтому отвлекаться выходит с трудом. Уже вечером, когда совсем темно и дорогу освещают лишь желтый свет старых фонарей, Эндрю заканчивает с работой, забегает домой, чтобы скинуть фартук, надеть толстовку с глубоким капюшоном и прихватить с собой выкрашенную в черный цвет биту Бэтти — его славную подружку и соратницу, сопровождающую его путь борца с долбоебами. Дом Роланда в пяти минутах ходьбы, и Эндрю уже привычно перебирается через низенькую деревянную ограду и топает по дворику к задней части дома, где на первом этаже располагается спальня. Из окна льется искусственный свет — значит, хозяин дома. Эндрю заглядывает в оконный проем, тут же замечая две голых задницы, оккупировавшие кровать. Роланд самозабвенно целует какого-то парня, на вид еще подростка, пока его пальцы все ближе подползают к костлявой жопе. Будь Эндрю извращенцем-вуайеристом, наверное, он бы отложил поучительное мероприятие на парочку минут, но, увы, в его планы такие развлечения не входят. Поддев приоткрытую створку и подняв вверх до упора, Эндрю привычно залезает в комнату с битой наперевес. Первым его появление замечает новая пассия Роланда и, выпучив глаза от испуга выбегает за дверь в чем мать родила. Роланду требуется время, чтобы кровь из стоящего почетным караулом члена прилила к мозгу, и Эндрю великодушно ждет реакции на свое появление, лениво покручивая Бэтти рукой. — Я смотрю, ты времени зря не теряешь, — Эндрю многозначительно смотрит на дверь в коридор, куда пару мгновений назад упорхнул перепуганный парниша. — Ты… что ты тут делаешь? — Пришел навестить, — Эндрю медленно подходит к кровати, на которой все также на коленях стоит совершенно голый Роланд. Член тоже продолжает гордо стоять — будто отдавая честь перед командиром. — Может, я соскучился. — А бита зачем? — Для поднятия боевого духа. Хотя тут и так все поднято выше некуда, — Эндрю бросает косой взгляд на член. — Сядь на край кровати. Сядь, — с нажимом повторяет Миньярд, и Роланд слушается, неловко пытаясь прикрыть руками свое кривоватое достоинство. Эндрю становится прямо напротив и лениво закидывает биту на плечо. — Ты продал ебучие таблетки моему долбоебу братцу. Молчи, — бита угрожающе касается чужих губ. — И ты, оказывается, в принципе барыжишь наркотой. Замечательный сюрприз, о котором я почему-то узнаю только, блять, когда мой брат уже почти неделю глотает твои колеса. Мне плевать, почему ты это сделал. Из мести или просто по тупости, мне похуй. Мне не похуй на то, что ты, гандон тупорылый, в принципе осмелился это сделать. Поэтому, — бита возвращается на законное место на плече, — во-первых, не смей больше продавать хоть что-то школьникам, ты меня понял? Особенно — моему брату. Если увижу вас вместе или узнаю, что ты снова ему что-то предлагал, обещаю, ты труп. Во-вторых, чтобы не показаться голословным… дома точно никого нет? Чудно. Хорошенько замахнувшись битой, Эндрю прицельно бьет по колену. Из глотки Роланда вырывается всхлип вперемешку с воем, и Эндрю для верности прикладывает свою малышку еще раз по тому же месту, а после хватает за волосы и приближает лицо к себе. — В полицию идти не советую, иначе к ним быстро поступит заявление о совращении несовершеннолетнего и принуждении к сексу. С доказательством в виде того самого видео, которое, думаю, кроме нас с тобой мало кому понравится увидеть. Все ясно? Что от тебя требуется? Повтори. Роланд натурально ревет, размазывая слезы и сопли по лицу, член сдает свой почетный караул, опускаясь в безмолвном трауре. Наконец он сквозь зубы произносит: — Не продавать больше наркотики школьникам и не ходить в полицию. — И за милю обходить стороной моего брата. Даже если он будет умолять тебя ему что-то продать и предложит вдвое больше денег. Все ясно? Жду четкое и уверенное да. — Да, — блеет Роланд, и Эндрю убирает хватку с волос, брезгливо обтряхивает руку и невозмутимо отходит назад к окну. Бросает взгляд на дверной проем, куда пару минут назад скрылся, светя голой задницей, новый мальчик для ебли. — Ему-то хоть есть восемнадцать? Только честно. Соврёшь — догоню и узнаю. — Нет, — спустя пару секунд, вероятно, мучительно трудного выбора, сознается Роланд, баюкающий пострадавшую ногу. — Тогда вот ещё одно: начинай трахать кого-то своего возраста и не лезь к старшеклассникам. Даже если они сами предлагают. Домой Эндрю заваливается выжатым, оставляет биту на ее законном месте под диваном и устало валится на кровать, зарываясь носом в подушку, совсем слабо отдающей запахом Нила. Что ж, хотя бы одной проблемой меньше. Пересилив усталость неподъемного тела, Эндрю заставляет себя поставить телефон на зарядку, который все-таки не выдержал и сдох посреди дня. Когда загорается экран блокировки, на него вылезает целая куча всевозможных уведомлений, в том числе и от Нила. Эндрю с любопытством тыкает на прямоугольник с его именем, и его тут же перебрасывает в их чат. На первом фото Нил широко улыбается, щурясь от солнца, на фоне таблички «Добро пожаловать в Гилрой». После он пишет, что они остановятся там на пару дней, а потом поедут в Сан-Хосе. Затем следует целая куча видео, где Нил показывает маленькие улочки, дома, еду, миссис Джостен в широкополой белой шляпе и пару бездомных лохматых котов. Эндрю лайкает каждое сообщение и пишет, что с одним из долбоебов закончено. Затем откладывает телефон на тумбочку и обнимает подушку руками. Наверное, через полгода они перестанут общаться. Наверное, сегодня они виделись в последний раз. Наверное, Эндрю будет крайне хуево в ближайшее время. Вот так и жалуйся после этого на скучную, блять, жизнь.