Smalltown Boy

Всю неделю Эндрю просто… существует. Работа в пабе течет своим чередом, нагнетающая привычная скука поселяется вместе с непонятным чувством, стискивающим грудную клетку и едва ли не перемалывающим ребра в труху. Чтобы вечерами не думать, Эндрю заливается виски, припрятанным в комнате на черный день, но спит все равно плохо, периодически просыпаясь то в три, то в четыре утра. Нил, как и обещал, пишет каждый день, делится впечатлениями сначала из Гилроя, потом — из Сан-Хосе. По утрам скидывает фотки с пробежки, днем — где гуляет и что смотрит, вечером — из ресторанов, где они ужинают с матерью. Следующей точкой отправления после Сан-Хосе значится Сан-Франциско, и Нил с воодушевлением делится теми местами, которые ему хочется посетить. От улыбчивого веснушчатого лица, на котором теперь красуется пара заживающих царапин, оставленных истеричным кошаком, становится еще более непонятно. Эндрю непроизвольно вздрагивает от каждой вибрации телефона в заднем кармане и с затаенной надеждой каждый раз тянется проверить уведомления, что его невероятно, просто пиздецки раздражает. Гребаное тело реагирует излишним волнением против его воли, и он наверняка смахивает на наивную двенадцатилетнюю девчушку, которой впервые в жизни кто-то понравился. Да, Эндрю пришлось признаться себе в том, что Нил определенно заграбастал в его голове приличное место, но от этого только хуже. Впереди — полнейшая неизвестность, а у Миньярда крыша набекрень, и во всем виноват один конкретный индивид, который больше не парень-с-целовательной-девственностью, но все еще парень-на-девять-с-половиной. Первым из лагеря прибывает Кевин, и Эндрю первым же делом в воскресенье тащит его набухаться. Дэй особо не пьет, потому что «вредно для растущего организма», но по особым поводам соглашается пропустить стаканчик-другой. У Эндрю повод очень даже весомый. Второй приезжает Рене в среду, и если Дэй почти никак не комментировал его состояние, то Уокер накидывается со всем своим душещипательным радушием свирепой мамой-львицей. При первой же личной встрече она оценивает состояние Эндрю и авторитетно заявляет, что он точно, совсем бесповоротно втюрился. Рене тактично избегает слова на букву «л», но Эндрю знает, что она имеет в виду. Так вышло, что кроме слова на букву «с» в жизни Эндрю есть ещё одно слово, которое он не переваривает ни под каким соусом. Это слово на букву «л». Скорее всего, оно как раз самым первым и приходит на ум, но на случай, если вы подумали о лесбиянках или ларинготрахеостомии, речь идёт о «чувстве самоотверженной, сердечной привязанности», как любезно предлагает вариант толкования всезнающая поисковая машина всея интернета. Так вот, в слово на букву «л» Эндрю не верит точно так же, как и в концепцию отношений. Да и где ему было это увидеть? У Марии и Лютера — брак по залету, у него самого отец-инкогнито, а родная мать их с братом никогда не хотела. К Аарону у него чисто формальная кровная привязанность, хотя и то с натяжкой. Эндрю готов защищать то, что считает своим, но называть это хоть как-то отказывается. Тем более словом на букву «л». Но вот в его маленькую скучную жизнь врывается рыжеволосый вихрь, проводит в ней всего одну неделю, и весь с трудом выстроенный уклад жизни рушится, как карточный домик. Его чувства, прежде игнорируемые и скрываемые под толстенным слоем выточенной непробиваемой брони, вдруг выплескиваются наружу целым калейдоскопом непонятных ему проявлений, и это бесит просто неимоверно, поэтому Эндрю злится. В первую очередь на себя. На Нила почему-то злиться не получается, особенно после его утренних «приветов» и горящих искрой радости глаз. — У тебя стадия отрицания, — сообщает Рене, когда они собираются на импровизированные посиделки в его комнате через пару дней после ее приезда. — Это нормально. Когда-нибудь этому суждено было случится, и я рада, что этим человеком оказался Нил. — Ничего не случилось, — отстраненно отвечает Эндрю, заглатывая за раз полбанки пива. — Так уж и ничего? — Рене прищуривается. — Да, мы пару раз поцеловались, но это ничего не меняет. — Он тебе понравился. — Допустим. И что? — Эндрю, ты впервые настолько на ком-то зациклился при том, что у вас даже не было секса! Это определенно звоночек. — Хуечик. — Где он сейчас? — Завтра будет в Сан-Франциско, — бурчит Эндрю, вскрывая очередную банку пива. Рене сидит рядом с ним на диване и потягивает газировку. Она что-то обдумывает несколько минут, а после хитро глядит на Миньярда из-под светлой челки. Взглядом, точно не предвещающим ничего хорошего. — Что? — До Сан-Франциско два часа на машине. — И? — Мы можем съездить туда. Прежде чем ты меня перебьешь, послушай. У нас летние каникулы, так? У Кевина есть машина, и, думаю, он будет не против нас отвезти. Твою маму я как-нибудь уговорю, она во мне души не чает. О да, Рене мать просто обожает и, вероятно, уже раз сто мысленно их поженила, не зная о малюсеньком таком нюансе, что ее сын гей. Который в последнее время ну слишком зациклился на одном конкретном парне, не выходящем у него из головы. Вообще-то о его ориентации знает только узкий круг людей — родственнички пребывают в сладостном неведении и искренне верят, что через пару лет он женится и какая-нибудь особа вправит ему мозги. Разочаровать их наивные мечты будет ахуенным сюрпризом. Но чуть попозже. — Узнай, в каком отеле они остановятся, я попробую забронировать там номер или где-то поблизости, — Уокер уже вовсю намечает план действий с горящими энтузиазмом глазами, а у Эндрю не находится ни одного внятного варианта, чтобы отказаться. Потому что ему пиздец как хочется увидеть Нила. И не только увидеть… Рене магически быстро окучивает Тильду, чтобы та дала добро и отпустила сына на пару дней, а вот Кевин неожиданно встает в позу, не очень убедительно ворча о том, что он только что приехал, и вообще у него тренировки. Но Уокер справляется и с этим препятствием, и на следующий день они уже загружают пару сумок с вещами в дэевский кроссовер и выруливают на шоссе. — Почему я вообще обязан в этом участвовать, — сокрушается Кевин за рулем, и Рене легонько пихает его в плечо с заднего сидения. — Потому что ты хороший друг, и у тебя будет возможность бесплатно пожить в хорошем номере, — наставительно говорит Уокер. — Тебе вообще грех жаловаться. — А еще потому, что я бы тебя грохнул, — поддакивает Эндрю с переднего пассажирского под тяжелый вздох водителя. — Вы оба злостные манипуляторы. — Не без этого, — соглашается Эндрю и отгораживается от всего мира наушниками с долбящим по перепонкам металлом и мыслями о скорой встрече. Он так и не решился написать Нилу, что приедет, но выведал адрес отеля и номер, в который они заселились. Тело охватывает нервное предвкушение, и это очередной повод подумать о том, что с ним происходит что-то совершенно ненормальное. По крайней мере, выходящее за рамки его собственной нормальности. Как другой человек успел так крепко и быстро засесть и прорасти внутри него? Он считал это невозможным. Просто бредом, потому что до сих пор он считал, что с ним никогда такого не случится. Что кто-то сможет забраться так глубоко в закрытые наглухо закоулки его души или как там эта хуйня внутри него называется. Только не с ним, ведь Эндрю определенно не создан для всей этой около романтичной хуеты. Ему не свойственно чувствовать, привязываться, но сейчас он будто бы готов на все, питаемый каким-то совершенно новым и неизведанным чувством. Ситуация серьезней рака жопы. Сан-Франциско встречает палящим высоко над горизонтом солнцем, огромным скоплением людей и улицами, полными автомобилей. Они даже умудряются попасть в пробку, поэтому доезжают до гостиницы позже запланированного. Останавливаются в отеле на Эдди-стрит — здание благородного черного цвета с позолоченными вензелями над окнами, наружными пожарными лестницами и продовольственным магазином на первом этаже. Пока регистрируются и заносят в номер вещи, Эндрю черкает быстрое «Ты сейчас где?» Нилу, который быстро отвечает «Пока торчу в номере». Что ж, напрягаться особо не придется. Номер Джостенов на последнем этаже. Эндрю чересчур медленно ползет по лестнице наверх, а когда останавливается напротив нужной двери, замирает и с несколько долгих минут пялится на кусок темного дерева перед собой. Была не была. Не зря же ради него сюда Уокер с Дэем тащились. Стук выходит слегка нервным — два отрывистых щелчка по двери. Внутри раздается копошение и до боли знакомый голос спрашивает: — Кто там? — Обслуживание номеров. — Но мы не… — голос резко обрывается, и дверь распахивается с таким напором, что чуть не вылетает с петель. — Эндрю?! — В голубых глазах Нила застывает удивление, затем узнавание и в то же время смятение. — Ты что здесь… почему… как ты здесь оказался? — Долгая история. В двух словах: меня вынудили сюда приехать. — Это не два слова, а целых четыре. — Не умничай. — Ладно, так… — Нил зарывается рукой в волосы, приводя их в еще более растрепанный вид. Он в мягких серых штанах, сидящих низко на бедрах и в мятой белой футболке, и, честно, Эндрю безумно нравится то, как он по-домашнему выглядит. К нему хочется прижаться всем телом, уткнуться носом в сгиб шеи и… нет, он не будет развивать эту паршиво слащавую мысль дальше. — Ты приехал ко мне? — Могу развернуться и уйти. — Нет! В смысле… я очень рад тебя видеть, просто ты так неожиданно… — Глаза Нила расширяются внезапной догадкой. — Так ты поэтому выспрашивал про отель? — С логикой у тебя явно проблемы. На лицо Нила вылезает глупая (пиздецки очаровательная) улыбка, будто ему только что сказали, что он выиграл пару миллионов долларов. Наличкой. — Дай мне минут десять, ладно? Ты здесь остановился? — Мы. В триста третьем. — С тобой еще кто-то приехал? — Королевская свита, — Эндрю ухмыляется. — Понял, скоро подойду. Едва Эндрю переступает порог их номера, Кевин чересчур стремительно откладывает от себя телефон, будто какой-то хитрый конспиратор, но Миньярд едва обращает на это внимание. Рене выходит из уборной в боевой готовности и тут же подлетает с вопросом «Ну как???». Эндрю пожимает плечами и говорит, что скоро Нил сам подойдет. Минут через десять, как и было заявлено, раздается стук в дверь, и Рене открывает ее, с ходу хватая опешившего Джостена за руку и утягивая в комнату. — Привет! Я Рене Уокер, подруга этого ворчуна, — Эндрю хмыкает на такое заявление. — Это Кевин Дэй, — Кевин скучающе машет рукой, второй подперев голову. — Мы очень рады с тобой познакомиться! Особенно учитывая, что ты подвинул Райана Гослинга. Немного растерявшийся от такого неожиданного напора Нил беспомощно переводит глаза с Рене на Эндрю, и выглядит это со стороны наверняка как избиение младенца. Да, Уокер умеет быть напористой, когда ей нужно. Или когда совершенно не нужно другим. — Причем тут Райан Гослинг?.. — Джостен наконец собирает звуки в связные слова, и Рене конечно же спешит объяснить. — Эндрю ведет список, где оценивает парней по внешним показателям. Первое место почетно занимал Райан Гослинг с твердой восьмеркой, пока ты не подвинул его своей девяткой с половиной, и, нужно сказать, вполне заслуженно. Ты просто милашка. Неловкость ситуации для Нила, вероятно, достигает пиковой точки, и его лицо покрывается краснеющим румянцем, а голубые глаза беспорядочно бегают по комнате, пока не находят единственную знакомую фигуру в виде Эндрю, о которую можно хоть как-то заземлиться. А мозг Эндрю при виде покрасневших кончиков ушей и щек вдруг решает повернуть поезд мыслей совсем в другую сторону, прямо в пропасть с пометкой «пошлые мыслишки». Ебануться ложки гнутся. Ситуацию совершенно неожиданно решает спасти безучастный Кевин, который поднимается со стула и крепко жмет Джостену руку, возвращая в реальный мир. Не отпуская руки, Дэй прищуривается и начинает… ну, быть типичным Кевином. — Слышал, ты в экси играешь, — зеленые глаза глядят пронзительно-подозрительно — Кевин в своей стихии помешанного фанатика, всем разойтись! — Играю, — Нил заметно расслабляется, заслышав про родную стихию. — Лучший нападающий нулевых? — Рико Морияма. — Лучшая команда университетской лиги? — Троянцы из USC. — Ты сам на какой позиции? — Нападающий. — Я тоже, — Кевин удовлетворенно кивает и отпускает руку со словами: — Он подходит. — Я сейчас какой-то кастинг проходил? — Нил все еще в фазе непонимания происходящего, хотя румянец потихоньку начал сходить с лица. — Я же говорил, что со свитой, — Эндрю впервые встревает в разговор и кивает немного снисходительно — такой реакции от этих двоих стоило ожидать. — Так, — снова берет слово Рене. — Вы мальчики пока пойдите погуляйте, а мы с Кевином пройдемся по магазинам. — Кевин траурно вздыхает. — Вечером встретимся здесь и поедем в клуб! И это не обсуждается. Теперь давайте, идите. Давайте-давайте. Кыш. И чтобы к вечеру оделись прилично! — кричит она уже вдогонку перед тем, как дверь за ними захлопывается. — У тебя очень… заботливые друзья, — произносит Нил, когда они выходят на улицу. Кажется, он отошел от первой волны шока и теперь выглядит довольно расслаблено. — Занозы в заднице, — поправляет Эндрю. — Раз нас выгнали, куда пойдем? — О, я почитал, что здесь можно посмотреть, и, конечно, хотелось бы взглянуть на золотые ворота, но до них, я так понимаю, только на машине отсюда реально доехать. До Алькатраса вообще только на пароме… — Хочешь сводить меня на экскурсию в тюрьму? — Эндрю усмехается и, пока они стоят на месте, закуривает. — Бывшую тюрьму. — Один хуй. — Ладно, м-м-м, дай мне пару минут, — Нил достает телефон и ковыряется в нем довольно долго — Эндрю успевает закончить курить. — Как насчет прокатиться на канатном трамвае, дойти до «Разукрашенных леди», а потом где-нибудь перекусить? Эндрю не успевает нормально подумать прежде, чем его рот выдает: — Приглашаешь меня на свидание? — стиснув зубы, добавляет: — Дружеское. — Исключительно дружеское свидание, — Нил улыбается, и они идут вверх по улице под заливающим всю округу солнцем. Стоит сказать, что Эндрю за свою жизнь не выезжал никуда дальше Монтерея. Да, Сан-Франциско всего в двух часах, но в обыденности серых дней как-то не доводилось. У родственничков вечная запара с их бизнесом, и они из Пасифик Гроув и носа не кажут дальше супермаркета на окраине, а Кевин получил права только в этом году вместе с новенькой тачкой. Да и повода как-то не было. Ну поперся бы он сюда один, а дальше что? Устроить одинокую меланхоличную прогулку и дома можно. Там и окрестности знакомые, и не надо париться насчет бабла. А здесь так непривычно… Эндрю привык к снующим туристам, но количество людей в Сан-Франциско не идет ни в какое сравнение с Пасифик Гроув или Монтерем. Здесь население, наверное, больше раз в пятьдесят, как и туристов, и это количество уж точно превосходит ту жалкую кучку, что по какой-то нелепой случайности решила посетить их родное захолустье. Нил с вдохновленным видом делится впечатлениями о городах, которые они успели посетить за время их разлуки, и Эндрю правда старается слушать, но мысли то и дело куда-то ускользают. Джостен это тоже замечает. — Ты какой-то задумчивый, — комментирует эта глазастая красота. — Что-то случилось? Эндрю хочется сказать, что, да, случилось и именно с твоим приездом, но вместо этого говорит: — Я никогда не бывал в таких больших городах. В целом, я вообще нигде не бывал. — Тебе здесь неуютно? — Скорее непонятно. Слишком много всего. Людей, машин, зданий. Это странно. Нил мычит как будто понимающе и решает резко сменить тему: — Так у тебя есть список красивых парней, в котором я подвинул самого Райана Гослинга? — Просто заткнись. — Интересно, кого еще я умудрился обогнать. — Секретная информация. — И ты оценил меня на девять с половиной баллов из десяти? — Ты пытаешься таким образом самооценку поднять? — Нет, просто интересно. И, конечно, очень лестно. — Смотри от гордости не лопни. Иначе с кем мне идти на дружеское свидание? — Точно. О, смотри, — они выходят на дорогу с трамвайными путями, и вдалеке показывается ярко желто-синее пятно вагончика. — Запрыгиваем? Вагончик оказывается набит людьми, поэтому им приходится аккуратно встать на подножку. Эндрю цепляется руками за поручень, а Нил пристраивается сзади и аккуратно кладет руку на плечо, заставляя покрыться мурашками от непрямого прикосновения через ткань черной футболки. Эндрю втягивает носом воздух и в который раз проклинает свое тело за подобные реакции. В самом деле, это уже даже не смешно. Они проезжают пару перекрестков — трамвай катится довольно медленно мимо аккуратных двух- и трехэтажных домов, и эти улицы даже отдаленно напоминают родные, за исключением, разве что, холмов, с которых то съезжает, то наоборот начинает по ним взбираться вагончик. Вскоре они спрыгивают на асфальт, и Нил тянет его куда-то, сверяясь с картой на телефоне. Теперь они молчат. Джостен берет его под руку и направляет, когда нужно свернуть, и Эндрю позволяет себе слепо довериться уверенно идущему парню-на-девять-с-половиной. Они шагают, наверное, минут двадцать, пока Нил наконец не говорит «здесь». Они переходят через дорогу к зеленеющей лужайке, где на траве кто-то разлегся на пледах, бегают, веселясь, дети, кто-то запускает воздушного змея, а кто-то играет с собакой в фрисби. — Кхм, — Нил откашливается и торжественно произносит: — Поскольку я сегодня буду за экскурсовода, я подготовился и почитал про те достопримечательности, которые хочу посмотреть. Это, — он указывает на ряд разноцветных домиков с витиеватыми белыми карнизами и колоннами, практически слипшиеся друг с другом. — «Разукрашенные леди». Дома викторианской эпохи, которые уцелели после землетрясения. Кстати, они довольно похожи на те, что я видел у вас в Пасифик Гроув. Вон тот, салатовый, на углу напоминает ваш отель. На какое-то время они разваливаются на траве и просто лежат, глядя на кристально чистое небо. Эндрю надевает черные солнцезащитные очки, болтавшиеся у него на груди, чтобы солнце так сильно не резало глаза. Нил дергает травинки, разделяя их на маленькие части. Потом Эндрю достает пачку сигарет, и они вместе выкуривают по одной, все так же молча. Их бедра невзначай касаются друг друга, и Миньярду нравится такая маленькая близость. Ему в последнее время как-то слишком дофига всего нравится, но он старается не развивать эту тему, поддаваясь умиротворяющему спокойствию момента (не считая, конечно, вездесущих орущих детей, но и от их возгласов и визга получается абстрагироваться). Когда в последний раз Эндрю чувствовал себя так спокойно? Наверное, только в их предыдущие посиделки с Нилом, которые случились уже больше недели назад. Как один человек может так влиять на его состояние одним лишь своим присутствием? Сплошные загадки. Маленький противный червячок на задворках сознания пытается нашептывать мыслишки про слово на букву «л», но Эндрю отгораживается и от них. Не думать. Только быть. Они гуляют часов до восьми, сворачивая с улицы на улицу. Нил как обычно комментирует виды, Эндрю больше молчит и либо соглашается, либо ворчит из вредности про «обычные дома» и «ничего в этих граффити особенного нет». К отелю подходят с натружено гудящими ногами, поэтому восторг Рене от похода в какой-то клуб не разделяют. Но Уокер, переодевшаяся в новое черное платье, пышное к низу и длиной до колен, которое на контрасте с ее светлыми волосами смотрится очень даже неплохо, настаивает на том, что они просто обязаны все вместе повеселиться. Заодно добавляет, что поедут они в гей-клуб в квартале Кастро. На этом моменте Кевин морщится и начинает ныть, что к нему будут приставать всякие непонятные мужики, но Рене непоколебимо стоит на своем. Сорок минут на сборы и минут пятнадцать на дорогу — и вот Кевин ставит автомобиль на платную парковку у клуба. На улице уже кучкуется народ, стоящий в очереди на вход, но Рене, будто бы со знанием дела и невзирая на то, что среди них нет ни одного совершеннолетнего лица, подходит к отдельному входу для «випов», где мило беседует с вышибалой, после чего их свободно пропускают. Наверное, классно иметь богатого отца, который пусть и живет на другом конце страны, но регулярно высылает нехилые бабки. Внутри уже играет музыка, но не современная, а что-то из попсового диско восьмидесятых — Эндрю замечает в коридоре пару плакатов о том, что сегодня тематический вечер. Нил от музыки приходит в полный восторг, а Эндрю — в восторг от его вида. Потому что Джостен надел черные узкие джинсы с дырками, обтягивающие его длинные ноги и задницу, как вторая кожа, и персиковую рубашку с коротким рукавом сверху на черную майку, а еще Рене поколдовала над его глазами, добавив немного подводки, поэтому Нил, и в обычном виде заставляющий сердце забиться чуть чаще, превращается в просто сногсшибательное произведение искусства. — Ты точно хочешь моей смерти, — шепчет Эндрю Рене, совершенно не в силах оторвать взгляд от парня-который-блять-побил-все-немыслимые-рекорды. — Я тоже тебя обожаю, — счастливо отвечает Уокер, когда к ним подходит хостес и отводит в уединенную кабинку со столом и стоящим полукругом диванчиком. Отсюда открывается хороший вид на танцпол и бар, куда подтягиваются люди с улицы. Они заказывают закуски и выпивку, а не пьющая Уокер — пару баночек колы. Кевин, который в целом не пьющий и вообще-то поддерживающий форму, тут же налегает на водку, потому что «иначе не сможет перенести сальные взгляды мужиков». Нил после быстро приконченного джин-тоника заметно расслабляется и спустя еще половину коктейля тянет всех на танцпол. Стены зала разрывает своим глубоким голосом Девид Боуи, и толпа дрыгается в нелепых танцах под ностальгические для многих мелодии. Алкоголь кипит в венах, а тело само так и тянется к раскрепощенно двигающемуся от выпитого Нилу. В свете светомузыки и стробоскопа получается уловить отдельные движения, то, как вздымается грудная клетка, напрягаются мышцы на шее и руках. К нему хочется прикоснуться, пощупать, реальный ли вообще, провести руками по плечам, спине и прижаться совсем близко в мимолетном порыве. Дэвида Боуи сменяют несколько современных ремиксов на старые песни, а потом ди-джей объявляет медляк от «Savage». Рене утаскивает в сторону сопротивляющегося Кевина, обнимает за плечи и принимается медленно покачиваться в такт музыки. Окружающие разбиваются по парочкам, и Эндрю хочется уйти от этого псевдоромантического коллапса, но его неожиданно мягко берут за руку и одним взглядом приглашают присоединиться. И Эндрю сдается, потому что совершенно не может противостоять этим смеющимся глазам и маленькой, немного смущенной улыбке. Нил с осторожностью берет за плечи, а Эндрю обхватывает талию руками, которые ложатся туда совершенно правильно, как и подбородок в изгиб шеи. Кожа отдаленно пахнет гостиничным гелем для душа и самим Джостеном. Эндрю позволяет себе расслабиться (совсем чуть-чуть), и поддаться волне обескураженных близостью мурашек, расходящихся по всему телу. Только ты… Когда я смотрю в синеву твоих глаз, Любишь меня тоже. Только ты… Если твои слезинки сверкают при луне, Смеешься вскоре. Просто переубеждаешь меня, Когда я чувствую себя слепым. Потом заставляешь меня понять, Что любовь — это свобода. Не отталкивай меня. (Моя любовь жива) Не дай мне умереть. (Ты сможешь пережить) Ты обнимаешь меня так крепко. (Выключи свет) И это кажется таким правильным… Когда песня заканчивается, никто из них не торопится побыстрее разомкнуть руки. Эндрю все же отстраняется первым, неосторожным движением мажа губами по чужой щеке, и уходит с танцпола, потому что ему определенно нужно выпить. Желательно побольше. Вечер пролетает стремительной вспышкой под блики диско-шара и мотивы когда-то слышанных в детстве песен по радио. Эндрю надирается достаточно для совсем уж безбашенных поступков, но продолжает каким-то чудом стоять прямо и даже думать. Противная голова не хочет расслабляться ни на минуту. В машину загружаются, наверное, часу во втором, и трезвая Рене садится за руль, пока на заднем в пьяном угаре болтаются три надравшиеся рожи. Эндрю понимает, что они приехали не в отель, когда автомобиль останавливается у обочины, а впереди, величественно расправив металлические красные крылья, красуются те самые «Золотые ворота», прежде встречаемые лишь в кино, а теперь представшие во всей красе на фоне черного неба и сверкающих огней города. Эндрю удается за это время немного вздремнуть, поэтому он сонно шлепает глазами и неосторожно пихает локтем Нила, который во все глаза смотрит в пассажирское окно. Будь проклят быстрый обмен веществ у спортсменов. Эндрю чувствует, как виски сдавливает болезненным обручем, и завтра у него наверняка будет раскалываться голова, но это лирика жизни. Сейчас же Нил выскальзывает из салона на тротуар, продолжая завороженно разглядывать мост, а потом поворачивается к нему и спрашивает: — Давай здесь погуляем? Рене разворачивается к Миньярду с водительского и заговорщически подмигивает. Сегодня явно все против него. — Вы тут потусуйтесь, заодно протрезвеете, а я пока этого спать уложу, — Уокер кивает на развалившегося в пьяном отрубе Кевина, похрапывающего на весь салон авто. Эндрю неохотно вываливается из машины и направляется за Нилом, который уже снимает мост на телефон под свои восхищенные комментарии. Кроссовер разворачивается и укатывает в противоположную сторону, оставляя их наедине. Эндрю закуривает и идет следом за Джостеном, который наметил курс, вероятно, к самому мосту. — Я всегда мечтал увидеть это в живую, — делится Нил, убирая телефон в карман. Его глаза светятся искренней живой радостью, и Эндрю нравится наблюдать за этим. Ему нравится в Ниле буквально все, даже его фанатичное увлечение гребаным экси. Так же не бывает, да? Они медленно прогуливаются по пешеходной дорожке, огражденной от широкополосной дороги, и спустя некоторое время подходят к первой высоченной опоре, обшитой красными металлическими листами. Среди ночи на мосту безлюдно, и Эндрю приваливается спиной к невысокому ограждению, вновь закуривая. Нил встает напротив и зачем-то достает телефон, наводя на него камеру. — Что ты делаешь? — Фотографирую тебя на фоне красивого вида, — просто отвечает Джостен, делая пару снимков. — Давай еще совместную сделаем? Эндрю не фанат светить ебалом в объектив, но, во-первых, он все еще пьян, а во-вторых, ему хочется иметь с Нилом фотку. Хотя бы одну. Нил становится рядом — ближе, чем мог бы встать просто друг, и улыбается фронтальной камере на телефоне, которую Эндрю сверлит взглядом в своей привычной манере, поднося зажатую между пальцев сигарету к губам. Джостен, вроде бы, остается доволен, а потом в наглую вынимает сигарету у него изо рта и делает пару затяжек. Эндрю не очень серьезно пытается отобрать сигарету назад, но Нил, пользуясь неоспоримым преимуществом в виде дополнительных десяти сантиметров к росту, ребячески поднимает сигарету высоко над головой. Эндрю принимает игру, пытаясь отобрать, но Нил для пущего эффекта встает на носочки, и задача становится почти провальной — приходится встать вплотную. — Нарываешься на драку? — На кое-что другое, — говорит Нил и целует его (сам?!). Тело Эндрю, готовое к шутливой потасовке, мгновенно расслабляется, и он уже не думает ни о нагло отобранной сигарете, ни о том, что они стоят на мосту, ни о поднявшемся порыве ветра, продувающем все внутренности, ни о врезающихся в спину перилах, ни о том, где они вообще находятся. Шум редких автомобилей, океана, крики ебучих чаек, все меркнет перед призывно раскрытыми губами, и Эндрю целует так, как хотел с самого начала — глубоко, мокро и с жаром, прокатывающимся вниз по позвоночнику. Поцелуй выходит с привкусом алкоголя и сигарет, но Эндрю в данный момент настолько на все плевать, что он зарывается руками в рыжие кудри и притягивает еще ближе, хотя уже, кажется, некуда. — Ты невозможный, — говорит Эндрю тихо, когда они разрывают затянувшийся поцелуй. — Тебя не может существовать в реальности. — И все же я здесь, — Нил довольно улыбается. Пока они целовались, сигарета куда-то подевалась, ну и, собственно, хер с ней. — Хорошее завершение дружеского свидания. — Ты же понимаешь, что это нихера по-дружески? — Мы друзья, — возражает Нил. — И мы друг другу нравимся. Тебе нужны ярлыки? — Не особо. — Поэтому пусть все идет, как оно идет. Когда они возвращаются, Рене ждет их на том месте, где и оставила, и довольной ухмылкой провожает взглядом их на пару зацелованные губы. Она точно это спланировала. В глубине души Эндрю ей благодарен. За эту поездку и за очень удачные попытки оставить их наедине. Но он, конечно же, ни о чем таком не скажет. А Уокер, как обычно, поймет по его взгляду все сама. По приезде они расходятся по комнатам: Рене желает им спокойной ночи и скрывается в триста третьем, а Эндрю топчется у соседнего триста четвертого, так и не заходя внутрь, С губ срывается: — Ты хочешь переночевать у меня? Нил расплывается в улыбке и кивает. — Только сбегаю к себе принять душ и переодеться, — с этими словами он уходит, и Эндрю вваливается в своей номер, естественно, с огромной двуспальной кроватью. Господь всемогущий, благослови Рене Уокер за бесценный вклад в его жалкую жизнь. Эндрю тоже успевает быстро ополоснуться и переодеться, когда в дверь тихонько стучат. Нил уже без макияжа, в мягких шортах и футболке, и такой совершенно домашний вид нравится Эндрю не меньше парадно-выходного. Джостен мельком осматривает номер и направляется прямиком к кровати. Удивительно, что они будут в третий раз делить спальное место при том, что ни разу не потрахались. Эндрю в целом ни разу не оставался на ночь в чужой койке, всегда ускользая после действа, да и кровать ни с кем никогда не делил. Сплошные, блять, чудеса. — Сегодня было круто, — говорит Нил вполголоса, укладываясь на подушку, и Эндрю следует его примеру, опускаясь на кровать. — Спасибо, что приехал. — Меня заставили. — М-м, и ты очень долго сопротивлялся, полагаю? — Примерно секунд пять. Нил смеется и поворачивается к нему лицом, подкладывая руку под щеку. — Ты пялишься, — говорит Эндрю, точно так же не сводя глаз с Джостена. — Ты тоже. Ты красивый. — Смешная шутка. — Я серьезно. Тебе никогда этого прежде не говорили? — Обычно, когда я оказывался с кем-то в постели, было немного не до разговоров. До Нила фраза доходит немного с запозданием, и он совершенно умилительно покрывается румянцем, но взгляда не отводит. — Думаю, я пока готов только к разговорам. — Окей. — Вот так просто? Эндрю пожимает плечом. — Ты не хочешь — значит нет. Это нормально. — А если… захочу? — Значит, в нужное время скажешь «да». Если оно будет. Последняя фраза повисает в воздухе. Никто из них не знает, что будет дальше. И будет ли вообще. В прошедшую неделю Эндрю много об этом думал и пришел к выводу, что нет смысла загадывать или возлагать на их будущее какие-то великие надежды. Нил тогда сказал про полгода, ну и хуй с ним. Шесть месяцев, чтобы понять, как будут дальше развиваться их взаимоотношения — достаточный срок, чтобы что-то решить. А пока они просто друзья. С маленькой такой привилегией на поцелуи (хоть за них от души спасибо). После затянувшейся паузы Нил говорит: — Я помню, что ты ни во что не веришь, но как насчет судьбы? — Может, она есть, а может вся жизнь — сплошной рандом. Кто его знает. — Мне кажется, судьба существует. Иначе мы бы не встретились. Мы с мамой могли выбрать другой отель или вообще проехать мимо. Или в гостинице мог работать твой брат. Что угодно могло пойти не так, и мы бы сейчас не находились здесь. — Возможно, ты и прав, но рассуждать об этих «бы» нет никакого смысла. — В нас тоже нет никакого смысла? Это маленькое «нас» звучит так нежно и как будто бы нереально. У Эндрю на мгновение сбивается дыхание, потому что он всегда был против любых «нас». Ни одному человеку прежде не было позволено произносить хоть что-то подобное, но из уст Нила это почему-то кажется таким уместным. Еще две недели Эндрю наверняка бы огрызнулся — о каких «нас» вообще может идти речь? Но сейчас… сейчас хочется дать ему шанс. Походу кукуха реально отъехала, раз он всерьез размышляет на эту тему. — Каждый сам выбирает свой смысл, — повторяет он реплику самого Джостена. — Так мне сказал один парень. — Случайно не тот, который в твоем списке на первом месте? — Он самый. — Я бы с ним познакомился. — Спать? — Спокойной ночи, Эндрю.

***

Утро начинается с совместного завтрака в ближайшем кафе (Нил берет с собой маму, а Эндрю — свою честную компанию) и охуительной новости — они все вместе едут на экскурсию в ебучий Алькатрас! Рене под шумок успела разговориться с миссис Джостен и почти единогласно решить (не считая унылого Кевина с адским похмельем и Эндрю, у которого таки разболелась голова), что поездке быть. До нужного пирса добираются на дэевской тачке с Уокер за рулем, ставят машину на парковку и покупают билеты на паром. С воды открывается вполне неплохой вид на город: тянущиеся высоко вверх монументальные коробки небоскребов, вздымающиеся над мелкими пятнами зданий поменьше, зелень парков, бесконечно высокое безоблачное небо и лазурь огромного залива. На пароме целая толпа туристов с массивными фотоаппаратами на шеях, орущими детьми, а кто-то даже притащил с собой собаку, пребывающую не иначе как в шоке и жмущуюся к ногам хозяев. Поездка занимает от силы минут пятнадцать, но Эндрю уже успевает заебаться, а им еще ходить. Время они выбирают не очень удачное — толпа туристов у входа сливается толпой новоприбывших, и им грозит хорошенько постоять минимум в двух очередях — за билетами и на входе. Бодрые Нил и Рене успевают разговориться и увлеченно болтают в сторонке, миссис Джостен, по всей видимости, общается с мужем по телефону, поэтому они с Кевином с одинаково заебанной физиономией стоят двумя истуканами и просто ждут, когда это все закончится. Эндрю от нечего делать закуривает, а Дэй берется за телефон, принимаясь с кем-то переписываться, и его лицо великомученика ненадолго осеняет тень улыбки. — Ты в лагере подружку завел? — бросает Эндрю скучающе, и улыбка тут же стирается с лица, вновь превращая Кевина в угрюмое создание. — Нет. Это мама, — Кевин преувеличенно бодро отмахивается, что выходит ни разу не убедительно, и Эндрю тихо хмыкает себе под нос. Мама, ага, щас. — О чем болтаете? — в разговор плавно вклинивается Нил, и Кевин принимает еще более отчаянный вид. — О новой подружке Кевина. — Да нет у меня никакой подружки! — М-м, — тянет Эндрю и затягивается сигаретой. — Дружок? — Я вообще-то, в отличие от некоторых, не гей. — Что не мешает тебе быть бисексуалом, — продолжает гнуть свое Эндрю, с наслаждением наблюдая за тем, как у Дэя в панике бегают глаза. — Что я пропустила? — Уокер тоже тут как тут. — Кевин с кем-то встречается, но не говорит, с кем, — буднично делится Миньярд. — Стесняется. — Просто отвалите, а? — голос Кевина звучит обреченно. — У меня может быть личная жизнь, в конце концов! — Я думал, мы друзья, — Эндрю театрально вздыхает, строя из себя обиженку, и бросает докуренную сигарету на асфальт, притопывая окурок ногой. Бесящийся Кевин — самый угарный Кевин. Очередь ползет медленно, но хотя бы двигается. К тому моменту, как они попадают к кассе, уже хочется развернуться, плюнуть на сраную экскурсию и отправиться до Сан-Франциско своим ходом вплавь. Пока идут по территории до самого здания тюрьмы в группке с экскурсоводом, которая сыплет датами и историческими фактами об острове, к Эндрю сбоку пристраивается Нил и шепчет: — С чего ты так уверен, что Кевин что-то скрывает? — Потому что знаю, что и кого. Мне просто нравится его бесить. Забей, — Эндрю отмахивается и прислушивается к их гиду. — Остров Алькатрас известен, прежде всего, тюрьмой для особо опасных преступников, — вещает женщина с повязанным на шее синим платком, — но мало кто знает, что на территории в свое время размещались защитный форт и военная тюрьма для военнопленных. Остров также использовали для строительства маяка — самый первый был установлен в 1853-м году, но спустя пятьдесят шесть лет использования его демонтировали. Сейчас вы можете увидеть уже второй маяк, который к настоящему времени полностью автономен. Территория острова оказывается довольно ухоженной: аккуратно выстриженные кусты, лавочки, таблички с указателями, общественные туалеты, а вот здание тюрьмы выглядит дряхлым, хотя его явно пытались поддерживать в более-менее презентабельном состоянии. На стенах — облезшая сухая краска, стершиеся со временем буквы над главным входом, потрепанный вид герба и ржавые потеки на парапете крыши. Внутри здание выглядит не лучше: трещины на стенах, мерзкий пастельно-зеленый цвет решеток и оконных рам, который в сочетании с блекло-розовыми стенами вызывает лишь желание блевануть, обшарпанный, местами отсутствующий или потрескавшийся пол — в общем, впечатление не самое приятное. Большой зал, отведенный под два яруса камер с решетками, очередного мерзостного желтого цвета. Видимо, на заключенных пытались надавить еще и психологически таким отвратительным набором палитры. За решетками обшарпанные стены, вмонтированные в них унитазы, раковины и складные столики, где для двоих, а где для одного, кое-где даже кровати стоят для полноты картины. Периодически попадаются стенды с черно-белыми фотографиями известных заключенных и офицеров. Экскурсовод продолжает воодушевленно рассказывать для разбредшейся по сторонам публики. — Новым начальником переформированной тюрьмы стал Джеймс Джонстон, который провел ряд реформ для блага заключенных. Он считал, что их надо приобщить к работе, на которой их будут уважать и вознаграждать за усилия. За прилежный труд им даже могли сократить срок пребывания. Стоит отметить, что к заключению в Алькатрас не приговаривали — сюда обычно переводили наиболее «отличившихся» заключенных из других тюрем. Здесь содержались гангстеры и самые опасные для общества преступники. Наиболее интересно нашим посетителям обычно послушать про побеги из тюрьмы, поэтому… Эндрю уходит дальше, к самому концу вереницы камер и поворачивает в комнату с надписью «Блок D». Здесь снова ряд двухэтажных камер, рассчитанных на одного. Табличка на одной из решеток поясняет, что в этот блок помещали самых опасных преступников, и он считался самым суровым из всех остальных — заключенным вообще не разрешалось покидать камеры. Сзади подходит Нил и встает рядом, читая табличку. — Я бы сюда не сел. Минус десять из десяти. — Так и запишем в наш рейтинг тюрем, — подхватывает реплику Нил со смешком. — Если серьезно, то здесь правда жутко. Как подумаешь, какие люди и за какие преступления здесь могли быть. Давай пойдем к остальным? Их также отводят глянуть на «двор для прогулок» — обнесенная высоким монолитным забором с решетками и колючей проволокой территория, в которой выгуливали заключенных. Унылое зрелище. Когда экскурсия заканчивается, они еще какое-то время бродят по территории острова, Нил и Мэри фотографируются то здесь, то там, в чем им активно содействует Рене. Кевин ходит с отсутствующей миной, хотя гида он слушал с большим интересом — конечно, он же фанатеет по всей этой историкохуической теме. Эндрю просто осматривается, расслабленно покуривает и периодически неосознанно поглядывает в сторону Нила, будто он в любой момент может испариться. Обратные покатушки на пароме проносятся еще быстрее, чем первые. Рене решает, что им просто необходимо закрепить прогулку обедом в ресторане морской кухни на Рыбацкой пристани, а после на полные желудки устроить блядский аттракцион на петляющей пьяной змеей Ломбард-стрит. Потом они конечно же проезжают по обвешанному цветастыми вывесками и фонарями шумному Чайна-тауну (как будто им фонарей в своем захолустье не хватает, ей богу), и только после такой базовой обзорной экскурсии они наконец заворачивают в отель. Миссис Джостен рассыпается в благодарностях за прекрасно проведенное время и о чем-то разговаривается с Уокер. Окончательно протрезвевший Кевин с хмурым видом садится на водительское и ждет их в салоне, пока Нил и Эндрю стоят чуть в стороне. Во второй раз прощаться почему-то выходит гораздо сложнее, чем в первый. Наверное, неделю назад Эндрю все еще сомневался в идее дальнейшего общения и подумывал, что на этом все закончится — по крайней мере, эта мысль давалась легче. Но после последних двух дней он уже ни в чем не уверен, потому что, да, ему нравится Нил. И нравится из той категории, что он вряд ли добровольно от него оступится. Эндрю чувствует себя странно, какие-то непонятные штуки, с которыми никогда прежде не сталкивался. Раньше было просто: не было нужды устанавливать эмоциональные связи, переживать по этому поводу. Захотел — нашел того, с кем можно потрахаться. Нынешнее чувство его пугает. Он мало чего боится в этой жизни, но именно это всепоглощающее, трепетное, неизведанное скопление эмоций и чувств приводит в замешательство. Он будто ступил на неизведанную территорию, и что там впереди — неизвестно, оно скрыто от взора густой пеленой сомнений и закрытого пока что будущего. Хочет ли он быть ближе к Нилу, парню-на-девять-с-половиной? Однозначно. Хочет ли он давать этому какое-то название? Пока Эндрю явно ни к чему такому не готов. Но он готов пробовать и искать. Он готов довериться. А это значит очень много. Даже слишком. И либо он проиграет на этой ставке все то малое, что у него есть, либо обретет что-то очень важное. Пан или пропал. И если Нил сможет стать маяком в его жизни, чтобы Эндрю наконец нашел хотя бы малую крупицу смысла в своем бесполезном существовании, может быть, стоит рискнуть. — Полгода, помнишь? — произносит Нил тихо. Они стоят довольно близко, и Эндрю напоследок с удовольствием вдыхает запах Нила, по которому, он знает, будет скучать. Блять, он же никогда ни по кому не скучал… — Помню. — Как вернусь в Балтимор, будем созваниваться по видеосвязи, хорошо? — Конечно, — Эндрю жует губу и добавляет: — Знаешь, ты должен был стать маленьким летним приключением. Которое, как и лето, должно закончится. — Я не хочу, чтобы твое приключение заканчивалось. Вместо ответа Эндрю притягивает Нила за затылок и утыкается ему в изгиб шеи — уже излюбленное местечко. Нил крепко обнимает в ответ, зарываясь носом в светлые волосы. — Ты дурно на меня влияешь, — бурчит Эндрю в шею. Джостен тихо смеется. — Я бы поспорил, кто из нас двоих и на кого дурно влияет. — Хватит обжиматься, нам ехать пора! — кричит Кевин, высунувшись в окно из машины, и Эндрю очень хочется хорошенько ему вмазать. У них тут вообще-то момент. Но любому моменту свойственно заканчиваться, поэтому им все-таки приходится оторваться друг от друга. — До встречи? — спрашивает Нил так, будто на сто процентов уверен, что они еще обязательно увидятся в живую. — До встречи. Наконец Рене и Эндрю тоже запрыгивают в авто. Джостены машут руками им вслед. Да, они просто обязаны встретиться.