По кличке

Среда не задалась с самого утра. Всё дело в передозировке, которая догнала Дениса с опозданием. Он тогда находился на кухне. Вернее, сползал по стене, вжимая ладонь в левую сторону грудной клетки, чтобы сердце не выскочило. Подобные истории всегда начинались с небольшой тахикардии и последующей конвульсией, что охватывала всё его тело, от кончиков пальцев на ногах до самых ушей. — Блядь. — Он завалился набок и зажмурил глаза, пытаясь успокоиться посредством глубоких, спокойных вдохов. Постепенно силы начали его покидать, поэтому крайне важно было успеть проглотить таблетку абсорбента, коих у Шахова по дому разбросано бесконечное множество. Стакан уже давно валялся на полу, из него вытекали остатки воды, которыми Денис запил горсть активированного угля. Нейролептики подавляли рвотные рефлексы, так что выблевать колёса уже попросту нереально. Процесс необратим. Мир перед его глазами сужался в одну точку, а затем расплывался в чёрных бесформенных разводах. Очень важно оставаться в сознании, поэтому Шахов с каждым накатывающим предобморочным состоянием начинал усиленно моргать и сжимать кулаки, стараясь не вырубиться. Это могло длиться часами, отступать ненадолго, а затем накатывать с большей силой, лишая сна, держа в угнетении, страхе и ужасе. Дей читал молитвы. Он полз по полу к кровати, мечтая забраться под одеяло и позвонить хоть кому-нибудь, чтобы не оставаться сейчас в одиночестве. Животный страх сковывал всё его тело, навязчивые сумбурные мысли загоняли в угол, лишая всех побочных потребностей, подводя к одной-единственной цели — выжить. Спустя десяток приступов он всё-таки добирался до своей кровати, укладывая голову на подушку и надолго влипая в свой телефон, но никогда не набирая чей-либо номер. Остаток среды он провёл в кровати наедине с панической атакой. Его не первой, и наверняка не последней. Когда-нибудь он доиграется. Когда-нибудь весёлое приключение, в котором хороводом вокруг пляшут таблетки и вещества, заведёт его в могилу. Но не сегодня. Вечером того же дня его отпустило. Он ещё долго лежал в кровати, выбравшись из-под одеяла, и подолгу рассматривал фотографии Андрея. Водил пальцем по чертам чужого лица на снимке, разглядывал морщинки, цеплялся взглядом за любое изменение. Что-то в этом было необъяснимое. Паршивое, но подстёгивающее к ностальгии. Шахов ощущал тепло, колеблющееся в центре грудной клетки, что рассредоточивалось вдоль всех его конечностей, будто солнечные взрывы. Приятная мазохистская пытка, от которой тряслись руки и напрягалась челюсть. Он протирал большим пальцем ребро своего смартфона, пока разглядывал фотографию, даже не замечая этого. Двадцать процентов и необъяснимая тяга переломить Глущевскому хребет — вот что испытывал Денис, лёжа на кровати в скрюченной позе, подавляя приступ тошноты и ужас от осознания, что его собственное тело снова ему не подчиняется. Всё, о чём он мечтал, казалось такой мелочью, когда прямо перед носом застывала фотография знакомого человека. Страх, ненависть и любопытство — подавленные чувства рвались наружу, обещая пробить металлическую платину. Чудный был день. Вот бы выпить. Хотя бы чуть-чуть — глоток пива или пару капель водки, чисто смочить язык. Лишь бы накрыло и отключило, как в старые добрые. Стоит сказать, что пил я в разы меньше, но всё ещё пил. Да, я продолжал скрывать этот факт либо использовал возможности, когда мне доводилось пересечься с давними знакомыми. Вмиг таких «знакомых» стало дохуя. Я посетил за месяц около трёх или пяти вписок, а для меня даже это много. Нагло соврав Андрею о том, что уменьшу количество алкоголя, я врал и себе тоже. С каждым разом всё хуже, а последствий всё больше. Иногда мне удавалось себя сдерживать, но чаще я напивался до беспамятства, а с утра быстро сваливал из чужих квартир без лишней возни с уточняющими вопросами. Когда Андрей спрашивал, к кому я ходил «в гости», я всегда отвечал, что это стародавние знакомые, питерские, тульские, владимирские — у меня ещё никогда не было столько «знакомых». На днях у нас должна была состояться тематическая вечеринка. Ради такого Андрей пригласил с собой какую-то подружку, причём довольно состоятельную, ибо за билеты пришлось отвалить нихуя себе. У нас даже были костюмы. В день мероприятия мы потратили на сборы восемь часов, если не больше. Девчонка из нашей компании вымазалась в глитере, блестела, точно новогодняя ёлка. На полупрозрачный белоснежный комплект кружевного белья она накинула лёгкий бежевый плащ. Она и Грега накрасила, размалевав ему глаза в чёрный цвет, а также вывела какой-то китайский иероглиф над его бровью со шрамом карандашом. Грег уложил волосы набок, надел портупею на голое тело и чёрные кожаные штаны. Такой, типа, плохой мальчик, сбежавший из борделя. Мне достался белый пиджак и шорты такого же цвета. Подружка Андрея размалевала мне глаза в том же самом стиле, что и моему парню, только уже белыми тенями. А вот иероглиф вывела у меня под глазом, прямо на щеке. Глущевский ещё долго стебался, что это какое-нибудь матерное слово, но я всё же надеялся, что нет. На мероприятие, скрыв всё это непотребство под сменной одеждой, мы прибыли с небольшим опозданием. Не думаю, что мне стоит напоминать о том, как я относился к теме и к бдсм-миру в принципе. Для меня это один сплошной анекдот, игрушка для взрослых, позволяющая расслабиться тем, кто умел и хотел. Главное правило таких мероприятий — не пить. Но даже так уже на входе я начал уламывать Грега позволить мне хотя бы стаканчик, ведь участвовать в практиках я не планировал. — Можно? Тот смерил меня холодным отрезвляющим взглядом. — Посмотрим, — неоднозначно ответил Глущевский. — Один точно можно. Моему ликованию не было предела. Когда мы вошли внутрь, преодолев тщательный осмотр охранников, перед нами раскинулся весь так называемый шик в лице гламурных персон квир-сообщества. Одежды у них самые разные, от реально дорогих и замороченных до таких же сексуализированных, но чуть менее броских, как у нас самих, но никто не сунулся сюда «в домашнем». Сам зал был украшен всевозможными неоновыми лентами. На сцене уже выступали артистки кабаре, а где-то подальше, в углу, на шесте крутился пацан в латексных брюках. Я сразу же вычислил, где находится бар. Ещё одна комната слева, за баром, оказалась отведена под практику бондажа, где уже тогда вовсю вязали моделей. Принять участие мог каждый желающий, об этом кричали все гости ещё в гардеробе. Я поспешно ретировался в сторону напитков, пока мои сопровождающие рассосались по местности, изучая происходящее. Я краем глаза следил за Андреем, который внимательно изучал сцену и всё, что на ней происходило. Он стоял рядом со своей подружкой и любовался артистками, изредка обмениваясь какими-то фразами с девушкой по соседству. Чуть позже она шлёпнула его по плечу и весело удалилась. Я дождался свой стакан с белым русским и, наконец-то получив напиток, приблизился к Андрею со спины, приобняв его за торс одной рукой. В помещении играло ненавязчивое техно, некоторые гости даже пританцовывали, так что я тоже несколько раз повёл Андрея в разные стороны, пробуя развести его на танец. Впрочем, это оказалось легко. Он отхлебнул из моего стакана и полностью развернулся ко мне лицом, притягивая к себе ближе за края пиджака. — Один здесь? — перебивая музыку, спросил он, явно вовлекая меня в игру. — Верно, — я улыбнулся и подался ближе, не прекращая двигаться в такт играющему треку. — Познакомимся? — У меня так-то парень есть. — Грег обернулся и прищурился. Его ладонью скользнула по моей груди, после чего медленно пробралась под воротник пиджака и замерла где-то в районе плеча. — Мы ему не расскажем, — пообещал я, подавшись ближе. — Я не изменяю ему. — Глаза напротив внимательно следили за мной. Андрей говорит тихо, но я всё равно мог его слышать, даже когда музыка будто бы заиграла громче, а со всех сторон посыпались аплодисменты. Кажется, шоу закончилось. Я ни разу не взглянул на сцену. — Даже с таким красавчиком, как я? Грег обвёл меня взглядом с головы до пят. Таким медленным, оттягивающим, почти провоцирующим, прежде чем снова посмотрел мне прямо в глаза, легко отталкивая от себя, будто я ничего не весил. — Ты слишком самоуверен, — ответил он, тут же поддевая пальцами полы моей одежды. В его голосе читался вызов, от которого меня пробирало, как от глотка водки из горла. Хочется запить. А лучше занюхать. — Это тебя погубит. Я молча шагнул к нему и склонил голову, вмазываясь носом в его шею. Вдохнул жадно, подбираясь к его виску. — Я не боюсь смерти. — И выдыхаю на ухо. После этого я отстранился и начал покачиваться. Глущевский немного помедлил, уже привычно разглядывая меня, но чуть позже подхватил мой ритм. Мы продолжали танцевать молча, не отрывая друг от друга взгляда. Иногда мы молчали. Я обожал молчать рядом с ним, ведя эти немые диалоги. Лучше, чем сотрясать воздух, иногда просто молчать рядом. Для меня молчание гораздо ценнее, чем беспорядочное собирательство слов в шаткие фразы, в которых ты сам не уверен, или от которых откажешься чуть погодя. Лгать — это здорово, круто и весело, я люблю лгать всем, без повода и по мелочам. Но это всё несерьёзно, это просто скрасить досуг, потому что никому не нравятся скучные люди, монотонно разглагольствующие о своих болезнях, проблемах и других обычных вещах — вот для чего нужна ложь, развлечь себя самого и обзавестись приятной компанией. Молчать — это что-то интимное. Ты обнажаешься перед собеседником, без привычной натянутой «игровой» улыбки, без забивающего эфир потока бессвязной лжи, без самоуверенности во взгляде. Ты молчишь — и всё, что ты скрывал, выползает наружу, позволяя прикоснуться к себе. Ты уязвим. Как раздетая девчонка, привязанная к позорному шесту на вечеринке, в ожидании удара. Неоновые всполохи со всех углов помещения били чётко в сцену. Я снова обратил внимание на то, какие всё-таки у Андрея охуительные глаза: тёмный шоколад с медным отливом, который был различим только на солнце или под светом софит, прямо как сейчас. Этот засранец невозможно красиво двигался, соблазняя каждым своим движением, так что я не сдержался. Отхлебнул часть своего коктейля и потянул его за портупею к себе, наматывая тонкую искусственную кожу на кулак. Костяшками прижался к его животу, а пальцами упёрся в край штанов. Карие глаза напротив опустились и долго, вдумчиво разглядывали мою руку. Сам Грег почти не двигался, лишь легко покачивался в разные стороны, внимательно отслеживая то короткое движение моей руки, которая осторожно и совсем скромно оказалась под краем его брюк. Пальцы скользнули ещё ниже, упираясь в резинку чужих боксёров. Тогда Грег поднял на меня глаза и стиснул зубы с такой силой, что я впервые в жизни увидел, как у него проступила челюсть. — Кажется, твой парень за нами подглядывает, — протянул я. — Думаю, он уже перебирает все мыслимые и немыслимые места, в которых выроет тебе могилу. Я ненавязчиво оттянул резинку, смещая ладонь в сторону, и обвёл пальцами выпирающую тазобедренную кость парня. Грег прикрыл глаза за секунду до того, как я вытащил руку из-под его штанины, не отрывая ладони от его кожи. Я бы не пошёл дальше. Не здесь. И он это понимал, но всё равно хотел. В следующий миг мои пальцы уже вжимались в бочину Андрея, а я танцевал чуть активнее, подстраивая его под заданный мною темп. Мы пропустили сквозь себя порядка трёх треков, прежде чем разойтись по углам. Мне хотелось осмотреться, а Грег хотел найти свою подружку, которая слишком долго находилась в комнате бондажа. Пока я выхаживал по помещению, не мог даже примерно сказать, сколько раз чужие руки прикасались к моему телу. Я не отшатывался от них, не отстранялся и не отдёргивался, а просто продолжал движение, огибая встречный поток. А потом я внезапно угодил в джунгли из свисающих с потолка разноцветных украшений в виде бумажного дождика и неоновых лент. Алкоголь хорошенько ударил в голову. «Зачётная здесь выпивка», — подумал я, замерев посреди пути. Протягивая руку, я сгрёб в кулаке охапку декораций и уставился на собственную ладонь. Мимо меня прошмыгнули две полуголые девушки и один пьяный в жопу чувак, который не влетел в меня только потому, что сам вовремя отшатнулся с громким матом. На самом деле там было гораздо больше людей, просто в какой-то момент я перестал обращать на них внимание, растворяясь в белом шуме от шуршащей мишуры. Едва в сознание пробивалась музыка и чужой невнятный шёпот. Глаза слепила яркая вспыхивающая подсветка, а в ноздри забивался запах какой-то жжёной травы. Чьи-то длинные ногти пронеслись по моей шее, но когда я обернулся, никого рядом не оказалось. Никого и ничего, кроме серебряного дождика, свисающего с потолка. Мне это не нравилось, но я получал необъяснимое удовольствие, став частью чего-то таинственного. Выбравшись из этой красивой ловушки, я спустился к бару, допил остатки своего коктейля и обновил стакан. Мне не жалко тысячи рублей, что я спустил за один такой бокал. Я вообще никогда не был скупердяем и беспечно распоряжался деньгами. Не считал, сколько осталось на карте, и предпочитал не париться о том, сколько спускаю на подобных вечеринках. Уже с обновлённым напитком я вошёл в комнату, где прямо здесь и сейчас обвязывали подружку моего парня. Я нашёл его в углу на одном из кресло-мешков и рухнул рядом. Андрей внимательно следил за тем, как работает мастер. По его напряжённой спине и нахмуренным бровям я догадался, что тот волнуется. Но я ничего не стал предпринимать или говорить ему. Меня больше, чем процесс связывания, заинтересовал секс на соседнем диване. Парочка гетеросексуальных особ сбросила с себя свои роскошные одеяния и трахалась по-собачьи. Я подумал, что это, вообще-то, забавно, столько времени угрохать на свой внешний вид, чтобы походить на див, и всё ради того, чтобы эта роскошь испарилась, точно заклинание феи-крёстной, когда те окажутся голыми. Без навороченных шмоток они уже не казались такими привлекательными. Это была просто ебля. Причём не самых красивых людей в мире. Остаток вечера Андрей кружил рядом с воодушевлённой связыванием подругой. Мы ещё немного потанцевали. Я позволил себе пару дополнительных коктейлей. К счастью для нас всех, лимит не был превышен. Из-за того что мы часто бегали на улицу, ночная прохлада попускала, не позволяя нажраться окончательно. Дрожащей рукой я держался за сигарету, другую руку прятал на самом дне кармана своих штанов. Андрей стоял рядом и смачно курил, расслабленно выпуская дым в небо. Я кое-что упустил, знаете… момент, когда Андрей укрылся в туалете и принял пару заветных дорожек. — Можно тебя кое о чём попросить? — начал я издалека, наблюдая, как Глущевский с одурманенной улыбкой покосился в мою сторону. — Для тебя всё что угодно, — легко согласился он, оборачиваясь ко мне лицом со счастливым видом. — Я хочу, чтобы ты не употреблял больше. Вообще-то, у меня нихуя не было права просить его о таком, когда сам кладу огромный болт на его маленькую просьбу. Просто мне казалось, что это нечестно. Я просто не хотел чувствовать себя виноватым за то, что мне нравится пить. Андрей с упованием рассказывал мне о веществах, я видел, как он кайфует от одного упоминания об эйфоретиках. Меня раздражало то, что ему можно, а мне нет. — Хорошо, — спокойно согласился он. Я поднял на него взгляд и искренне удивился, внезапно столкнувшись с серьёзным выражением чужого лица. Казалось, Глущевский был действительно готов на это. Это бесило ещё сильнее. Я незаметно усмехнулся, абсолютно не веря в его покорность, и слабо кивнул башкой. — Только тогда и тебе нельзя, — напомнил он, на что я кивнул ещё раз увереннее. — Ага, — ответив, я выпустил дотлевшую сигарету и накрыл бычок подошвой, размазывая его по асфальту. — Знаю. И это бесит.