По кличке

С утра я уже как по традиции чувствовал себя натуральным куском дерьма. Не в моральном плане, а физически. Хотя вряд ли надолго только физически. Мало ли что я там вчера натворил. Один хер ничего не помню. К счастью, единственный, кто мог мне доложить о моём отравительном поведении, лежал рядом. Я притиснулся к спине Андрея плотнее и отрубился ещё на пару часов. Почему-то я заранее решил, что меня ждёт какая-то жестокая кара, когда я вновь разлеплю глаза. Но, проснувшись чуть погодя, я обнаружил, что Андрея беспокоило не то, что я пил вчера, хотя, по его словам, вёл я себя прилично. Андрея беспокоили его собственные отхода. Я впервые лицезрел его таким… другим. Он лежал рядом и безостановочно прикасался ко мне руками. Будто его должны вот-вот увести на казнь буквально через минуту или типа того. Он словно прощался с каждым сантиметром моего тела, рассредоточив свои руки, точно сети. Одними губами он повторял: «ещё», и всё это звучало как заевшая пластинка. Я не мог отстраниться от него очень долго, пока он вдоволь не нацелуется и не изучит меня, как в первый раз. Вновь уснуть у него получилось только через часа три, когда на мне уже не осталось живого места. Я несколько раз подряд помог ему с разрядкой собственной ладонью, и только из-за этого одного чувствовал себя как выжатый лимон. Приподнявшись, я долго сверлил хмурым взглядом окно. Сегодня суббота, а такое ощущение, что это вечер затянувшегося понедельника. Хотелось умереть. Но мне уже не первую неделю хотелось умереть. Я грезил о смерти второй месяц подряд. Это ненавязчивое ускользающее желание не покидало меня, даже когда я пребывал в состоянии эйфории от алкоголя или чувствовал себя счастливым в те или иные периоды. Не знаю, как так вышло, но, по-моему, у меня началась депрессия. Она была если не тяжёлой, то как минимум затяжной, потому что первые признаки о себе подавала ещё задолго до встреч в Уфе, и всё такое. А между встречей с Андреем в Уфе и сегодняшним пробуждением в одной кровати в Москве прошло уже довольно много времени. Я почти бесшумно покинул комнату и выбрался на кухню, закуривая на ходу. Мой взгляд рассредоточился на зимнем пейзаже за толстым оконным стеклом, по которому растекались капли дождя. На улице пасмурно, а в голове пусто. Замерев в дверном проёме, в котором никогда не было двери, я задумался о том, что пора что-то менять. У меня не было ни цели, ни стремлений, ни желаний. От одного события до другого пролетало множество дней, и все эти дни я проводил бок о бок с Грегом, у которого тысяча интересных ему занятий. Для меня же не существовало ничего особенного, кроме работы, от которой я не получал ничего, кроме денег на хлеб. Выдохнув клубы дыма в потолок, я, впервые трезвый, попытался понять, что может изменить моё состояние, но ничего так и не пришло мне на ум. Я продолжал плыть по течению, парясь о последствиях и не питая никаких иллюзий. Да, вот так, до пизды невнятно и сумбурно. А ещё я просто презирал себя за то, во что превратил собственную жизнь, в которой всё застыло на месте. Я будто оказался в яме и углубил её собственными усилиями, копая под себя всё глубже. Ещё раз прикинув в голове, что мне может нравиться, помимо алкоголя, я пришёл к выводу, что больше ничего нет. Неутешительно, но стоило хотя бы попробовать немного изменить свои каждодневные привычки, однако у меня абсолютно не было сил двигаться вперёд. Единственное, где я мог потратиться сверх нормы, оставались вот такие одноразовые вечеринки от случая к случаю. Затушив сигарету в ближайшем грязном стакане из-под кофе, невзирая на все скрюченные рожи Андрея на тему того, что так делают только в бомжатниках, я сполз по стене на пол и сел. Мне казалось, это моё наказание за довольно жестокий поступок с Зоей, о котором я никогда не забывал. У меня не было мотивации жить, потому что моя связь с Грегом меня больше не радовала так, как раньше. Я понял это слишком резко и слишком чётко, чтобы хоть как-то этому сопротивляться. Так что я просто остался сидеть на полу в проходе, выкуривая сигарету одну за другой, прежде чем лечь обратно в кровать. А на следующий день всё пришло в норму. Точнее, всё вернулось на свои места. Я продолжил работать днём, выпивая в уборной, а Грег с головой углубился в свою работу с последней съёмки. Он вколачивал мышку в стол, когда что-то не получалось, или ругался матом на всю квартиру. Я же посасывал пиво, сидя на унитазе, и всё было нормально. Я до сих пор безоговорочно и фанатично любил Андрея. Андрей до сих пор сходил по мне с ума. Это всё, что вам надо знать. Или нет? В любом случае я уже сказал, что жил от события к событию. Следующим таким событием был поход в какой-то азиатский бар на выходных. Андрей безумно мечтал туда попасть, ещё будучи в Уфе. Я не стал сопротивляться и просто сказал, что, раз он так хочет, мы туда пойдём. Решение было принято ещё в понедельник. Вторник, среду, четверг и пятницу я пропустил мимо себя. В субботу я планировал снова быть при параде. Синяки под моими глазами выразительно пялили на меня в ответ, когда я заглядывал в зеркало. Я перестал смотреться в него ещё месяц назад, когда мои походы в душ тоже сократились, обратившись в разовые акции, что случались только по понедельникам, и те силком. «Не хватало мне покрыться шерстью и вонять, как мусорный бак», — решил я, когда в первый раз насильно себя заволок под струю воды, не выпуская из руки бутылку пива, с которой я залез за оградительную шторку. Допил я стоя, залпом. После чего смял банку и просто уронил её в ванну, а сам с головой сунулся под душ. Мне хотелось утечь в слив вместе с горячей водой. Это была девятая бутылка в пятницу. Она же не была последней, как я и предполагал. Душ меня немного попустил и облегчил опьянение, после чего я, пошатываясь, смог наконец-то влезть вместо футболки, в которой ходил уже больше десяти дней по дому, в свежую одежду. Воду я не выключал, чтобы вскрыть ещё одну бутылку. Оттянув металлический язычок, я подёргал туда-сюда, сделал несколько глотков и закрутил кран. Счётчики полетели. Теперь вне зависимости от потраченной воды мы должны были платить свыше десяти тысяч за коммунальные. Но у меня тем более не было желания с этим разбираться, хотя я, подтянув штаны, обещал Андрею уладить данный вопрос. Перед ним у меня не было слабостей. Почти. Несколько всё-таки выглянули наружу без моего ведома. Я показал их ему в один из вечеров. Меня волновал вопрос моей семьи. В тот день я был очень пьян, но чётко запомнил, как мы сидели на кухне. В тот момент я натурально изливал душу, рассказывая Андрею о своём отце. Тема отца в принципе была для меня табу. Моя родная мать ненавидела его так, что волосы вставали дыбом, и запрещала любые встречи. Несмотря на это, мой отец казался интересным человеком, любившим влипать в неприятности. Когда мне только исполнилось шесть, возможно, даже меньше, он ограбил банк. Это мне так мама сказала, хотя любые рассказы об отце из её уст всегда выходили какими-то невнятными, короткими и осуждающими. Отец не был каким-то там пустоголовым громилой, как вам могло показаться. Он работал в этом банке. Вместо балаклавы — затянутый галстук и беленький воротничок. Вместо пушки — обезоруживающая улыбка. Он пользовался мозгами, в отличие от меня, так что я долго не мог понять, от кого унаследовал своё скудоумие. Пускай Андрей и заявлял, мол, я довольно сообразительный тип, даже больше, чем некоторые мои сверстники, но я всё равно считал себя бесконечно тупым. Но сейчас речь не обо мне. Мой отец, пользуясь служебным положением, вывел крупную сумму на своих подельников. Затем он уволился до того, как кто-либо успел заметить пропажу. Через неделю угнанные деньги обнаружили, но мой отец точно растворился в воздухе, как какой-то волшебник. Он сменил фамилию, местожительства, внешность и паспорт. Эта короткая история была рассказана моей матери через родственников отца, с которыми я всё равно не общался, потому что они все меня ненавидели. Я не мог понять причину, но когда ты маленький четырнадцатилетний пацан, голодный до внимания, причина тебе не нужна. Мать моего отца никогда не признавала меня, заставляя обращаться к ней по имени. Отец отца просто не обращал на меня внимания вплоть до моего совершеннолетия, но это отдельная тема. А мой папаша банально испарился. Я никому об этом не рассказывал. Только Грегу, и только на ушко, потому что он смог ухватиться за моё мимолётное искреннее доверие одним вечером. После моего рассказа он обхватил мои запястья и, заглянув в глаза, убедил, что если я действительно хочу, то имею полное право связаться со своим отцом. Воодушевлённый идеей, я написал всем его знакомым в разных соцсетях, но мой энтузиазм схлынул через пару минут. Вновь почувствовав себя идиотом, я поспешно всё стёр и удалил. Пришла очередь Грега говорить. Делиться со мной своим детством, которое я запоминал урывками. Я крепил на кнопки, вместо доски — в мозг, — факты из его воспоминаний: он был предоставлен самому себе, у него не было никакой защиты в лице родителей, он мог выживать на своём красноречии и сотке рублей неделями, а вместо кровных родственников его окружала «семья» в лице приближённых уличных друзей. Он создавал «стаи», чтобы не оставаться один на один со своим одиночеством. Когда ему исполнилось шестнадцать, он сбежал от собственной семьи и стал жить с чистого листа — именно так началось его восхождение в компании таких же сумасбродных подростков, как и он сам. Они давали друг другу клички. Они писали правила на доске, обязуясь перед друг другом выполнять выдуманные законы. Если кто-то их нарушал — лишался возможности считаться членом «стаи». Они жили в Митино. В одной из заброшенных хрущёвок, где двери давно не запирались на ключ. На самом последнем этаже, в самой последней квартире. В коридоре на полу лежал огромный ковёр, который в подобных помещениях висел на стене. У них почти не было мебели, стульев и столов так точно. Вместо кровати они использовали подушки, которые собрали по соседним бесхозным квартирам. Всё остальное разворовали до них бездомные. Андрей рассказал, что кто-то притащил старенький холодильник чуть позже, но в нём редко задерживалась еда. Газовая плита нужна была, чтобы разогревать чайник. Они крепили на стены всякие мелочи, вроде рисунков и ловцов снов, каких-то других вещей, все таскали в эту квартиру книги, журналы с наклейками, диски для проигрывателя, поломанные гитары и другую акустику, однажды кто-то даже притащил полицейскую мигалку. Небольшая коммуна, в которой жило от силы три человека, включая Андрея, а все остальные — то приходили, то уходили. Именно тогда Глущевский подсел на наркоту. Неопытный наивный подросток, ищущий чего-то интересного. Достаточно было попробовать одному харизматичному парню в компании, как употреблять начали все. То, что он бросил нюхать так, как нюхал до меня, побудило меня проникнуться к Грегу уважением. Подсесть — много ума не надо, но для того чтобы слезть, необходима железная сила воли. А у меня этой силы не было.

***

— Мы едем? — спросил я, даже не заглянув на кухню, в которой Андрей меня уже ждал, одетый для прогулки. — Да, я собрался. Он скрипнул стулом и через пару секунд показался из-за угла. За ним шлейфом тянулся сигаретный запах, кода он подошёл ко мне. Я накинул ветровку. Андрей пожаловался на жару. Обувшись, мы вышли из квартиры, прошли всего немного и скрылись в метро. Так вот, это был какой-то модный японский бар. У него ещё весьма неоригинальное название. Я рассчитывал увидеть что-то реально стоящее, но когда мы подошли туда, меня настигло разочарование. Хотя Андрей был в восторге, так что от комментариев я воздержался. Мы выпили каких-то непростых коктейлей в банках, заказали необычную еду, которую редко встретишь в том же самом Тануки или любом другом азиатском рестике, и просто зависли за одним из столиков. Я лениво ковырял свою порцию вилкой, когда Грег просиял: — Хочешь потом с моими корешами прогуляться? Они как раз поблизости. Недолго думая, я согласился. Мы поторчали под навесом ещё какое-то время, выкурив по сижке, после чего двинули навстречу знакомым. Из-за выпитого алкоголя у меня было охуенное настроение, но я старался не показывать этого, чтобы не спалиться. Мне хотелось выпить ещё, но я убеждён, что Андрей от этой идеи нихуя не будет в восторге. Ещё бы он был в восторге после того, как я поставил ему такое же условие, которое он поставил мне, только не насчёт алкоголя. На самом деле бросить казалось просто нереально. Всё вокруг так и подначивало выпить: любой стресс, любая ссора, любая тревожная мысль — и я уже обнимаю бутылку. Не знаю, справится ли Андрей. Точно не справится. По крайней мере, мне хотелось, чтобы он не справился. Тогда он не посмел бы меня стыдить. Пройдя несколько кварталов, мы почти не разговаривали. Глущевский сегодня был подозрительно тихий, а я слишком много варился в собственных мыслях, чтобы пытаться его разговорить, так что просто плёлся рядом. Когда мы наконец-то встретились с его друзьями, прошло уже чуть больше часа. Андрей поздоровался с ними, мы прошли пару метров, и он наконец-то обратился ко мне, дёрнув меня за рукав и сдавленно просипев: — Чёто мне, блядь, херово. — Что случилось? — обеспокоенно спросил я. Но Андрей не ответил. Его смуглое лицо побледнело, а пальцы рук стали холодными, точно кусочки льда. Всё это произошло буквально за одно мгновение, либо я не обратил должного внимания. Он отошёл в сторону и помахал рукой в воздухе, чтобы я отвернулся. Когда я отвернулся, его вывернуло за ближайшим деревом. Кажется, он отравился. Хотя мы с ним ели одну и ту же жрачку, причём я чувствовал себя абсолютно нормально. В общем, даже его дружбаны сделали вид, что ничего не замечают, рассматривая небо, деревья, вывески, всё подряд, пока я выступал в роли группы поддержки и придерживал Андрея одной рукой. Было бы разумнее вызвать такси и вернуться домой, но мы почему-то пошли к его друзьям, которые жили поблизости. Наверное, потому что мозги хило соображали у нас на пару. У Грега — из-за отравления, у меня — из-за страха. Я завёл Андрея внутрь помещения, и тот молниеносно обрушился на кровать. После того как он удобрил кусты содержимым своего желудка, легче ему не стало. Парня колошматило от озноба, лоб был весь мокрый и холодный. Я спросил, стоит ли мне вызвать скорую, на что Андрей лишь обессиленно кивнул. Таким образом, спустя полчаса, на квартиру пребыла бригада в белых халатах. Всё это время я поглаживал Андрея по плечу, пытаясь хоть как-то унять его боль, даже если это было невозможно. Войдя в комнату, медбрат тут же начал задавать вопросы, на которые мы с Андреем отвечали пополам. Потом моему несчастному всадили шприц в вену. На моё любопытство, мол, что это за препарат, врачи только хмыкнули. Я был оттеснён в дальний угол комнаты, где меня перехватила подруга Андрея. — Пойдём покурим? — предложила она. Я бросил беглый взгляд на бледного как смерть парня и решил, что сейчас ничем не смогу ему помочь. Именно поэтому я понуро удалился на балкон вместе с девушкой. Похлопав себя по карманам в отчаянной попытке найти сигареты, я всё-таки прикурил чужую тонкую сигу. Вообще-то, в выборе сигарет я всегда оставался постоянен. У меня была только одна любимая марка, которой я никогда не изменял. А если и изменял, то без удовольствия. Курил чисто механически, не чувствуя ни расслабления, ни радости. Зачем тогда курил? Сам не знаю. Все курили — вот и я тоже. — Мда, — протянула девушка по правую руку от меня. — Ну и заставили же вы нас поволноваться. — Это было очень неожиданно, — признался я. — Извините, что так вышло. — Да ты дурак? За такое нельзя извиняться. Тем более, Андрюшка нам как родной, мы б точно не оставили его помирать на улице. Слава богу, что вы пришли к нам. Мы докурили сигареты в тишине, туша бычки о железные плоские перила и отправляя в мусорный бак под окнами. — Схожу за сигаретами, — предупредив новую знакомую, на что та лишь коротко кивнула, я перекочевал с балкона обратно в комнату. Незаметно проскользнув мимо дверного проёма, я быстро надел кроссовки и накинул ветровку. Мой внезапный порыв был крайне эгоистичен и выглядел паршиво. Уже стоя внизу, под навесом ближайшей шаурмечной, я расплачивался картой за бутылку пива. Внутри неприятно кольнула совесть, однако это меня не остановило. Я вернулся домой вместе со своей добычей, которую вскрыл на балконе, и одновременно закурил любимую сигарету. С собой у меня оставалось ещё полпачки. Да, да, про отсутствие сигарет я напиздел, но про то, что получаю удовольствие только от мальборо — нет. Мне просто нужна была причина, чтобы спуститься. — Тебя Андрей зовёт, — высунувшись по пояс на балкон, предупредили меня. Я быстро затянулся и отшвырнул бычок. Затем сделал хороший глоток и оставил бутылку на балконе, прежде чем вернуться в комнату. Андрей лежал на кровати и выглядел так, будто по нему катком для укладки асфальта проехались. Я осторожно приблизился к нему, запуская руку в его волосы. Пряди у корней были взмокшие, дыхание учащённое, а затуманенные глаза смотрели чётко в моё лицо. — Как ты? Но Андрей не ответил. Взглядом я окинул здоровое пятно крови на белой простыне, которое осталось после того, как ему проткнули вену и не успели вовремя всунуть ампулу с необходимым раствором. — Куда ты ходил? — На меня обрушился его слабый голос, будто груда кирпичей. Я чётко расслышал, как захлопнулась входная дверь за сотрудниками скорой. Теперь пришла моя очередь молчать. Я не хотел отвечать на этот вопрос. Андрей всё прекрасно понял без моего отвратительного признания, когда сгрёб меня за воротник и резко притянул к себе. — Сука… — Он резко вдохнул носом и медленно выдохнул воздух. В его голосе проскользнул холодный металл, который можно было буквально почувствовать кожей. — Ты. — Прости. — Блядь, серьёзно? — Он отдёрнул руку от моей одежды с неким пренебрежением. Несколько секунд разглядывая меня, он внезапно отвернулся к стене. — Я думал, что сдохну, а ты за пивом, блядь, бегал. — Прости меня. Тем вечером мы больше не проронили ни слова. Я просто сел на полу и гладил Андрея по спине до тех пор, пока он не уснул. Затем я допил пиво, выкурил сигарету и лёг рядом с ним. Меня мучила совесть.