Прыжки над фонарями

      Фигура, стоявшая на краю опушки, покачивалась из стороны в сторону и играла старыми шишками. Вот она перебросила их несколько раз из руки в руку, выбросила самые неподходящие и одну, особенно крупную и разлезшуюся в разные стороны, словно старый бутон астры, метнула вперед перед собой. Шишка влетела в другую фигуру, отделившуюся от толстого ствола сосны, отскочила вверх и упала куда-то в кусты. Вторая фигура повернулась, взмахнула руками, но тут же по знаку повернулась в сторону нахмурившегося Сонхва и, чиркнув пальцами по виску, скрылась в лесу.       Герцог спешился и с опаской огляделся: он рассчитывал на тет-а-тет. Интимно завернутое в дымчатый мрак ситцевого белья свидание вдруг грубо нарушилось третьим лишним. Начинали кричать птицы, суетилось небо, трава сонно потягивалась, но еще не хотела поддаваться легкому ветру и окончательно пробуждаться. Все вокруг стало наполняться вязким присутствием кого-то еще, и Сонхва, переполненный желанием этой встречи, угрюмо ссутулился, стараясь смотреть на землю и держаться поближе к лошади. — Право же, я польщен, Ваша Светлость, — низко поклонившись, прощебетал артист так почтительно и не делая больше ровным счетом ничего наглого, что Сонхва пришлось подойти еще ближе, чтобы убедиться, что это тот самый парень. — Я польщен не менее, — вежливостью на вежливость, но все же не без удивления — артист, в отличие от их последней встречи, был одет опрятно, его волосы мягко подчеркивали утонченные, местами изысканные, черты лица, кожа бархатно переливалась чистотой. — Однако же, я рассчитывал, что мы здесь будем вдвоем.       Сонхва остановился поодаль и скрестил руки на груди. — Ах, — артист улыбнулся и склонил голову, — ночью нас никто не смог бы увидеть, — Сонхва вспыхнул, но не подал виду, — а теперь даже заблудшая пастушка может растрепать кому ни попадя, что видела вас в такой ранний час еще и с каким-то оборванцем. Поэтому мой любезный друг — Уен, — артист сделал паузу и указал ладонью на выползшего из кустов, улыбку которого можно было принять за светивший изо всех сил полумесяц в небе, — будет следить, чтобы к нам кто-то случайно не забрел. — Позвольте лошадку, — Уен с хитрым прищуром голодного кота подхватил поводья, — а вам бы, — он окинул взглядом сразу двоих, — лучше зайти в лес.       Сонхва присвистнул, отдавая поводья, и Сокровище, навострив уши, мерно зашагала за Уеном. — Попрошу, — артист указал на дорожку, ведущую в глубь леса.       Сонхва оглянулся — кругом поросшая новой травой степь, редко прерываемая вспышками кустарника была абсолютно пуста и темна. Рассвет, пообещавший прийти вовремя, запаздывал из-за набежавших и закрывших все небо облаков, которые, извиняясь, уже спешили убраться подальше. Резко пронесся мимо и исчез в далеких ветвях ветер и запахло смолой и хвоей, Сонхва поежился. Пусть такая забота со стороны артиста тронула его, ощущение того, что они все-таки будут не одни, расстраивало. — Что-то не так?       Сан, нетерпеливо поглядывающий на лес, в волнении поднял брови. Сонхва сморщился, но отвечать не стал: может, артист воспринимал их встречу не так, как он, может для него — это самое обычное дело крутить интрижки рядом с друзьями, которые с радостью улюлюкают, смотря со стороны. — Уен будет далеко, — словно прочитав его мысли, сказал артист, — он придет, только если нас кто-то сможет побеспокоить, и даже так предупредит нас. Смотри, — Сан коротко свистнул, словно птица, и Уен, еще не успевший скрыться из виду, оглянулся и также коротко свистнул. Сан ответил ему тем же, и он зашагал дальше. — Видишь? — обратился он снова к герцогу.       Сонхва стыдливо кивнул, указал на лес, и они наконец зашагали навстречу его влажному дыханию. — Видимо ты очень дорожишь этим другом, — артист улыбнулся, собираясь ответить, но герцог не оставил для этого времени, продолжая без паузы, — раз представил его раньше, чем самого себя.       Артист собрался возразить, нахмурился, но тут же рассмеялся. — Как можно, — он поклонился в третий раз, — Сан. Самый известный артист в этих землях и не только. — Даже для высшего света столько поклонов — это уже слишком, — хмыкнул, наконец добродушно, Сонхва, протянув было стынущую руку, но тут же схватился ею снова за локоть. — Я стараюсь произвести хорошее впечатление. — Сан вытянул спину и подобрал руки на манер кавалера, — А ты значит?.. — Сонхва, — он манерно выставил ногу и повел рукой. — И без всяких титулов? — Да, — он явно выдохнул с облегчением. — А что так? — непринужденно сорвав колосок, поинтересовался Сан. — Герцог, герцог, герцог… И все смотрят после этого так, будто я не человек… А чем я хуже? — Хуже? — удивился Сан, — я бы сказал, что все наоборот думают, что ты лучше. — Ну, допустим, лучше. И чем же я лучше?       Артист внимательно посмотрел на герцога, а тот продолжил. — Не хочу быть в первую очередь для всех герцогом. Поэтому — Сонхва и без всяких титулов. — Как по мне, и в первую очередь герцогом быть не плохо. — Почесав нос, ответил Сан. — Если тебе нравится быть герцогом, конечно. — А тебе бы хотелось в первую очередь быть герцогом? — Нет, — не колеблясь, посмеялся Сан. — Я в первую очередь человек, заставляющий других людей улыбаться, а уж потом артист, бродяга, попрошайка и далее по списку. — Разве артисты не заставляют других людей улыбаться? — Заставляют, но все-таки артист я не в первую очередь. — Он вдохнул, дернул за колос, попавшийся на тропинке, посмотрел на партию шашек, в которую играли деревья и ничего не сказал.       Они прошли немного в тишине. Сонхва порывался спросить, далеко ли еще, но молчал и ждал, боясь показаться нетерпеливым. — Нам еще не долго, если что, — кинул Сан, перепрыгивая через поваленное дерево. — Там уже отдохнуть можно будет.       Сонхва улыбнулся и Сан довольно прищурился. Они пробрались через кусты ежевики и вышли на довольно просторную, бугристую поляну, так густо поросшую травой, что казалось, это вовсе озеро. Озера, правда, никакого не было, а была только речка, совсем узкая, почти ручей, хватало которой только на то, чтобы умыть лицо и освежиться. Текла она так, что делила поляну на две неравных части, и с большей стороны бережок был пологий, а с меньшей круто поднимающийся невысокой ступенькой. Герцог с артистом вышли со стороны пологого берега, правее от них, скорчившись, стояли несколько засохших деревьев дикого терна, обрамленных искусно обточенными ветром камнями. Левее слегка возвышалась насыпь, на которой, словно спящие медведи, лежали такие же камни.       Сонхва, бывший в этом лесу не раз, изумился, что не доходил до этой поляны раньше, хотя и понимал, что сквозь те заросли, сквозь которые они пробирались, сам он пробраться в общем-то и не решился бы. — Пойдем, — кивнул Сан и повел Сонхва к сухому терну, за которым ветвилось высокое и мощное дерево вишни, одна из толстых ветвей которого была обмотана тонкими коврами. Под этой веткой стояла произвольная лесенка из камней. — Надеюсь, покажусь не слишком наглым, если попрошу тебя взобраться на дерево? — Ну что вы, ваше артистское благородие, мне ведь каждый день делают такие предложения. — Сонхва смеялся, подходя ближе: его, право, очень забавило все происходящее. Вскочив по камням и схватившись за тонкий сук, он с легкостью подтянулся на ближайшую ветку, с нее перешагнул на следующую, а с той уже на ту, что была обмотана тканью.       Сонхва было так любопытно, зачем они сюда пришли и что будет дальше, но спрашивать он не спешил, полностью вверяясь в руки артиста. Юношеский задор и волнительность встречи постепенно перебивали те неприятные эмоции, которые возникли в начале.       Сан взобрался следом быстро, словно куница, завидевшая на ветке маленького бельчонка. Только садиться он не спешил, вместо этого перегнулся через ствол и достал будто из воздуха, узелок и бурдюк. — Есть хочешь? — Хочу, — Сонхва с интересом склонил голову, поставив руки по обе стороны от бедер, и посмотрел снизу вверх.       Сан застыл на долю секунды, окинул его взглядом, так же, как и прошлой ночью на крыше, и, присев, стал развертывать узелок. — Тебе не обязательно стараться, чтобы выглядеть обворожительно. — А?.. — сказал Сонхва прежде, чем понял, что́ ему сказали. Они пересеклись взглядами и что-то такое мелькнуло в глазах Сана, который в одно мгновение облизнул фигуру герцога так словно, лиса облизывает морду, найдя сливки, что Сонхва покраснел и почувствовал, как сердце забилось сильнее.       Сан развернул ткань и достал два бумажных свертка. В них оказались несколько лепешек, поджаренных на топленом сливочном масле с мягким свежим сыром и сушеными травами. Маслянистый аппетитный тяжелый аромат густо наполнил воздух, который Сонхва с наслаждением потянул носом. — Как вкусно пахнет, — завороженно смотря на лепешки, пролепетал Сонхва. — Надеюсь, тебе понравится, — изучающе смотря на герцога, ответил артист, а одна лепешка уже на треть была отрезана ровным рядом белых зубов, по которым, слизывая остатки, бежал язык. — Ты шфутифшь? — с полным ртом прочавкал Сонхва, — это же лучшая еда, — он откусил еще и закатил глаза от удовольствия. — Спасибо, я старался, — Сан только было поднес лепешку ко рту, но: — Это ты готовил? — с очередным куском во рту обомлел Сонхва. Сан кивнул. Герцог вздохнул и широко-широко улыбнулся, опустив глаза. — Это не то, чтобы очень сложная еда… — хмыкнул Сан. — Ну знаешь, есть люди, — в голове промелькнул образ Хонджуна, пытающегося замесить тесто, но сломавшего импровизированную лопатку из ветки и продолжающего мять тесто вместе с ней, — которые и такое не могут сделать. — Надеюсь, — Сан нарочито грозно повернулся, — ты не о себе? — Нет, — хмыкнул Сонхва. От такого замечания стало не слишком приятно, но, наверное, он и сам бы так отреагировал — безрукость Хонджуна в подобных мелочах раздражала. — Пить хочешь? — Сан облизнул маслянистые губы. — Хочу. — Но это просто вода. Не знал, пьешь ли ты пиво, так что… — Если то, что варят в северной деревне, то пью. Другое — не пиво, а ячменное варево. Так что имей ввиду, в следующий раз, — подмигнул он.       Сан внимательно всматривался в лицо Сонхва, во время его монолога, отхлебывая воду, а затем молча передал бурдюк. — Руки бы помыть, — Сонхва оглянулся и уже было собрался сползти, чтобы пойти к ручью, как Сан схватил его за руку. — Сейчас нам лучше остаться здесь, — он тоже оглянулся, — на, — он всучил герцогу платок и, поднявшись, взобрался выше. — Ты куда? — Ш! — прижав палец к губам, приказал Сан и, вытянувшись вперед, стал всматриваться в чащу за ручьем. Сонхва не без волнения вперил взгляд туда же, но ровным счетом ничего не видел. Через минуту-другую артист облизнул пальцы и выставил их перед собой, застыл на мгновение, глянул вниз, на его лице промелькнула заговорщицкая улыбка, и он досадно прошептал: — Оттуда могут заметить… Залезай ко мне, — он протянул руку, и Сонхва спешно поднялся. Ветка, на которой расположился Сан, была широкой, но круто поднимающейся от ствола, поэтому двоим людям стоять на ней было можно только вплотную. Артист, привалившись к стволу и схватившись одной рукой за ближайшую ветку, другой обхватил Сонхва за талию, прижал крепче к себе и, хитро улыбнувшись ему прямо в лицо, прошептал еще тише: — Смотри, — качнувшись, он подтолкнул герцога вперед и оказался сбоку позади него, но хватку не ослабил.       Сонхва же еле держался на ветке в своих скользких туфлях на скользкой вишневой коре и, чтобы не упасть, ухватился за пояс артиста, а второй рукой, за ветку над собой. Шею щекотало горячее дыхание, и Сонхва, отвлекаемый этим, не сразу увидел, что к ручью вышли олени. Из-за треска веток и гулкого фырчания, казалось, что на поляну вышел целый табун, однако это было всего лишь крупное стадо: шесть взрослых оленей, включая вожака и два годовалых олененка.       Вожак, выскочивший на поляну первым, вытянул мощную шею, потянул воздух носом, отчего его ноздри несколько раз раздулись, тряхнул рогами, утробно и коротко проревел и прошел вперед. За ним засеменили самки осторожно, но быстро приближаясь к ручью. Самец первым отпил воды и отошел в сторону, продолжая оглядывать окрестность. Несколько круглобоких самок, отпив воды, улеглись на поляне, прикрыв уставшие глаза. Остальные разбрелись недалеко, щипая траву, а оленята то и дело скакали у ручья, перепрыгивая его и топая копытами.       Сонхва стоял и смотрел на них с нежной внимательностью: он часто приезжал со знакомыми отца на охоту, но все звери, которых он видел были либо уже мертвыми, либо с загнанными перепуганными, отравленными страхом глазами. Они вечно бежали или отбивались, или дергались в конвульсиях — Сонхва каждый раз отворачивался, старался не смотреть. Единственный убитый им заяц до сих пор кошмаром стоял перед глазами: вытянутое подрагивающее тело в пасти борзой, в задней лапе торчит стрела, а глаза, маленькие круглые блестящие глаза, смотрят прямо на него. Это была его первая и последняя победа, которую окрестили случайной, потому что после того Сонхва не попадал ни в одного зверя. В конце концов за глаза его стали называть герцогом-не-в-бровь-а-мимо, на охоту звали из вежливости да присмотреть за лошадьми.       Эти же олени спокойно отдыхали прямо перед ним, сонливо клевали траву и фыркали на надоевших оленят. — Аккуратно, а то заметят, — плотнее прижал к себе герцога артист, тихо-тихо шепча на ухо.       По спине Сонхва пробежали мурашки. — И часто они здесь бывают? — также тихо спросил герцог. Ответили ему не сразу. — Часто, — с напряжением ответил Сан. — Но это только их территория.       Сонхва услышал скрежет в голосе и, быстро сообразив, поспешил сказать: — Я не собираюсь никому рассказывать. — Ну-ну, из тебя-то охотничек не очень, а друзья твои получше стреляют. — Я сказал, — Сонхва хотел повернуться, но нога его соскользнула, ветка, за которую он держался, с треском надломилась. Олени в испуге бросились через ручей и уже через мгновение только вдалеке мелькали их быстрые силуэты. Сан потянул на себя герцога и тот, переступив, хлопнулся спиной о ствол, а артист навалился сверху. — Я сказал, — уже в полный голос и серьезно продолжил Сонхва, — что никому не расскажу, — его лицо заострилось сердитостью, и он взглянул на Сана, который глядел на него. — Хорошо, — просто ответил он, после долгого внимательного рассматривания лица напротив, — я тебе верю.       Приготовленная убеждающая речь внезапно оказалась ненужной, и Сонхва озадаченно застыл с приоткрытым ртом, а чтобы не выглядеть слишком глупо, продолжил, будто так и нужно: — А стреляю я между прочим лучше любого другого захудалого охотничка. — Да? — с какой-то доброй, но странной улыбкой спросил Сан. — Дай мне только арбалет и я тебе покажу… — Сонхва говорил, глядя на Сана, и с каждым словом чувствовал себя все глупее и глупее, а собственные слова казались несусветной чушью, так что в конце концов он замолчал. — Ну так — что покажешь? — по-лисьи облизал губы Сан.       Сонхва почувствовал себя добычей, птицей с подбитым крылом, которую вот-вот схватят за шею острые клыки. Поддаваться он не собирался и глубоко вдохнул. — А что ты хочешь, чтобы я показал? — он провел одной рукой по рубахе артиста, будто поправлял складки на ней, но делал это слишком медленно, чувствуя, как под его пальцами едва заметно перекатываются мышцы артиста.       Сан наклонился ближе и положил руку на талию герцога, легко сжав ее. Он не отрывал взгляда от Сонхва, но и отвечать не спешил, аккуратно приближаясь. Они блуждали взглядами друг по другу, вдыхали аромат леса, смешанный с запахом чужого тела и волос; Сонхва блуждал рукой по руке и груди артиста, ощупывал его сквозь одежду, выискивал скрытую форму, которая, как секрет, была доверена только ему; он положил обе ладони на лицо и гладил его, ощущая как кожа под ладонями покрывается мурашками, тогда как его собственная отвечала тем же.       Они знали друг друга так долго, но по-настоящему посмотреть могли только сейчас. Сан скользнул рукой дальше за талию, потянул на себя, и Сонхва прижался к нему, обхватывая руками его широкую спину, а тот бережно прижимал к себе хрупкую талию и то едва касался кончиком носа кожи, то плотно льнул щекой к лицу. Лес прикрыл их своими тихими крыльями, и они стояли в тишине, жадно, но нежно рассматривая друг друга и изучая руками.       Это спокойствие встрепенул далекий, но четкий птичий свист. Сан, не спеша отодвинувшись и глянув в сторону, свистнул. Последовал ответ, затем еще один свист и снова ответ. — Пора уходить, — еще раз осмотрев лицо герцога, сказал артист. — Ты меня поцелуешь? — шепотом спросил он.       Сан легко улыбнулся и прижался к губам Сонхва на секунду, затем еще раз, еще и наконец приоткрыв рот жадно, но чувственно впился в губы. Сонхва окатило жаром, он потянул за рубашку на себя и с явным удовольствием прижался ближе.       Спустившись с дерева и выйдя на тропинку, они возобновили разговор. — Так значит, ты специально не попадаешь? — Да. Пусть лучше меня называют за глаза как и кому вздумается, лишь бы не видеть больше глаз животного, убитого ради забавы. У этих людей целые фермы, можно хоть целый день есть мясо, а они едут в лес, чтобы замучить зверя, а потом дать его разодрать собакам.       В голове вспыхнуло еще одно воспоминание, как обмякшую лапу хватает кто-то из знакомых отца, вынимает, обломив, стрелу, одним движением отрубает лапу и, весело гаркнув, спускает всю свору. Она бежит, от одной пасти до другой нитью тянутся кровавые внутренности, а на фоне слышен гогот вспотевших, довольных мужчин. — Но стреляешь ты хорошо? — подсказывая спросил Сан. — Более чем, — наконец отвлекшись, ответил Сонхва. — В следующий раз, покажу. — Когда?       Сонхва задумался. — Ты или кто-нибудь сможет сегодня вечером, скажем, около семи, прийти в таверну в северной деревне? Я передам записку. — Я кого-нибудь отошлю. Оставь с запиской колос. — Хорошо.       Показалась опушка. Сан остановился и свистнул. — Лошадь Уен оставил на опушке. Мы выйдем с другой стороны леса. — Хорошо. До встречи, — Сонхва сам осмелился оставить на губах Сана прощальный поцелуй. — До встречи.       Сонхва сделал несколько шагов, но разволновался и обернулся. — Сан!       Тот медленно шел спиной назад. — Да? — Было очень мило. Спасибо. — Спасибо, — он выпустил воздушный поцелуй, подмигнул и побежал по тропинке.