Воришка

      Осень, 1660 год.       Глава ордена иезуитов находился на смертном одре. С каждой минутой он чувствовал, как тело слабело, сил становилось все меньше, ибо земной путь заканчивался, и он готовился предстать перед Господом, покаяться в грехах своих и обрести то, что полагалось ему по заслугам.       Вокруг постели умиравшего суетились монахи. Кто-то подавал ему лекарства, способные хоть немного облегчить страдания, кто-то молился, стоя на коленях, а остальные братья просто находились рядом и молчали — так монсеньор не ощущал себя одиноким. Периодически к нему приходили визитеры, спешившие успеть с ним не столько попрощаться, сколько закончить свои дела, и лелея тайную надежду заполучить место главы ордена иезуитов. — Позови следующего, — прохрипел глава ордена иезуитов. — Скорее…       Монах поспешно открыл дверь перед следующим посетителем, и в комнату умиравшего быстро вошел высокий мужчина, закутанный в черный плащ, и опустился перед постелью на колени, беря правую руку больного в свои ладони. — Монсеньор, — произнес епископ Ваннский, осторожно приподнимая дряхлую руку и смотря на золотой перстень. Он коснулся его губами и опустил кисть обратно. — Вы… — прошептал глава ордена. С помощью монаха он чуть приподнялся и удобнее устроился на подушке. — Вы… Ваннский епископ… — Он стал забывать имена членов ордена, но ясные голубые глаза легко напомнили имя гостя, ибо он всегда восхищался умом и хитростью этого человека. Даже болезнь не смогла стереть его из памяти. — Значит, вы тот, кого звали… Арамис… А потом шевалье д’Эрбле.       Рене откинул капюшон. — Да, монсеньор. — Значит, вы тоже в числе соискателей… — Монсеньор, я… — Рене сделал паузу, взглянув на толпу монахов, и тихо продолжил: — Слышал, что ордену необходимо держать в своих руках важную государственную тайну. — Он замолчал, а глава ордена резко мотнул головой. — Уйдите, — приказал глава монахам. — Говорите, — велел он, когда из комнаты все вышли и остался только епископ. — И зная, — тихо продолжил Рене, — о вашем решении сложить с себя все ваши полномочия в пользу того, кто добудет эту тайну, я написал о готовности быть претендентом, ибо у меня есть нечто чрезвычайно важное. — Он сделал паузу, нависая над постелью умиравшего. — Говорите… — Монсеньор, это слишком серьезная тайна, чтобы о ней можно было говорить вслух. — Рене вытащил из внутреннего кармана плаща письмо и вложил его в руки главы ордена. — Это знаки, которые понятны только вам и мне, — добавил он, когда трясущимися руками письмо было развернуто. — Этот шифр мог бы разгадать еще ваш секретарь, если бы спустился с небес. — Рене не стал говорить, что шифром владел еще один человек — его сын. Он обучил Жюля языку символов на всякий случай, ибо в жизни могут произойти разные ситуации, и нужно быть готовым ко всему. — Как вы узнали этот шифр? — Я сам когда-то передал его вашему секретарю, — ответил Рене. — Боже! Иисус Христос! — тяжело дыша, воскликнул глава ордена. — Как и от кого вы могли узнать подобную тайну? — От ближайшей подруги королевы. — Она жива? — Она умерла. — Знал кто-нибудь еще? — спросил монсеньор. — Только двое простолюдинов, — ответил Рене. — Мужчина и женщина. — А что с ними сталось? — Они тоже умерли.       Глава ордена приподнял голову, но тут же опустил ее обратно. На его губах появилась легкая улыбка, а в глазах заблестели слезы. — И ныне вы дарите эту тайну нашему ордену… Бескорыстно и не прося вознаграждения… — Я дарю ее нашему ордену, питая честолюбивые замыслы. — Епископ ближе наклонился к главе ордена. — И отнюдь не бескорыстно…       Монсеньор всмотрелся в глаза Рене и приподнялся на локтях. — Откинь полог, — хрипло крикнул он, взглянув на дверь, — и позови всех. Когда в комнате столпились монахи, глава ордена сел на край кровати и заговорил: — Я больной телом, но в здравом уме. — Он взял руку Рене и с его помощью поднялся на дрожащие ноги, а затем снял с пальца перстень. — Свободно и добровольно, — взглянул на перстень, покрутил его между пальцев и протянул кольцо Рене. — Передаю кольцо генералу ордена иезуитов. Знак всемогущества, — все монахи опустились на колени и склонили головы, — вам, шевалье, аббат д’Эрбле, — он надел кольцо на безымянный палец правой руки Рене, — епископ Ваннский. И назначаю его своим приемником. И я сам, готовый предстать перед Богом, склоняюсь перед ним, — он опустился на колени, положив правую руку на сердце, — чтобы показать всем власть… Храни вас Бог… Генерал ордена иезуитов. — Он поцеловал перстень нового главы ордена и закрыл глаза…

***

      Жюль нетерпеливо расхаживал по своей келье в ожидании отца, который, как он знал, отправился к главе ордена иезуитов с великой целью. Молодой человек был посвящен в планы епископа Ваннского по подмене короля на его брата-близнеца, Филиппа Марчиали, и всячески его поддерживал, преследую свою личную цель. Так сложилось, что год назад, когда он впервые оказался при дворе, то встретил свою прелестную белокурую незнакомку, чей платок он с трепетом хранил по сей день, и девушка оказалась фрейлиной Ее величества. Фрейлину звали Мадлен д’Амбуаз. Между молодыми людьми мгновенно вспыхнуло взаимное нежное чувство влюбленности, но их отношения не могли развиваться так, как они оба того желали. Во-первых, по роковой воле судьбы Мадлен была кузиной его смертельного врага — Франсуа д’Амбуаз, а во-вторых, на его возлюбленную положил глаз король, желая видеть Мадлен в числе своих приближенных фавориток. И если с Франсуа, который категорически был против их отношений, Жюль мог попытаться справиться путем дуэли, путем убийства ненавистного кузена, то с королем дела обстояли иначе, так что план отца по подмене монарха был ему на руку, как и его новому другу Раулю, сыну старого друга отца — графа де Ла Фер, чья возлюбленная Луиза так же находилась в лапах короля.       Жюль нервно одернул рукава черного камзола, расшитого серебряной нитью, посмотрел время на золотых часах и встал у окна. Осень 1660 года выдалась солнечной и теплой, напомнив ему прошлую осень, когда он вместе с Ноэлем отдыхал на пожелтевшей поляне. Боже… Как быстро пролетело время. Десять лет — как одно мгновение. Прекрасное мгновение, стоит заметить… Из несчастного воришки он превратился в сильного наследника, готовившего план по свержению короля Франции. — Жюль. — В келью незаметно тихо вошел Рене. — Отец! — Жюль развернулся от окна и сделал несколько шагов навстречу епископу. Затем остановился и взглянул на его правую руку. В лучах солнца блеснул перстень главы ордена иезуитов, и молодой человек довольно улыбнулся, опускаясь перед отцом на одно колено и целуя его руку. — Я так счастлив за вас, отец. Уверен, вы станете самым мудрым и великим генералом ордена иезуитов. — Спасибо, мой мальчик. — Рене придержал сына за плечи, пока тот поднимался. — Жюль, я вынужден ненадолго вас оставить. Дела требуют, чтобы я сегодня же отправился в Испанию. — Как надолго? — спросил д’Эрбле. — Я вернусь через две недели, может, чуть позже, — ответил Рене. — Ваша поездка связана с нашим делом? — Отчасти.       Жюль кивнул, поджал губы и отошел в сторону, кладя руку на свисавшую с боку шпагу. — Что с вами, сын мой? — Сегодня во дворце состоится маскарад. — Жюль достал из внутреннего кармана камзола черную маску и приложил к глазам. — Надеюсь, мне удастся увидеться с Мадлен и не привлечь внимание короля. — Вы помните, что дали мне слово держать себя в руках, — строго заметил генерал. — И я держу его уже целый год, монсеньор, — нахмурился Жюль. — Как и держу слово, данное Мадлен, не убивать ее кузена. Пока…       Рене тяжело вздохнул, всматриваясь в горящие огнем синие глаза сына. И как со спокойной душой уехать в Испанию, когда его наследник готов перерезать горло любому, кто косо посмотрит на его возлюбленную? Еще Ноэль с Раулем… Рауль де Бражелон хороший молодой человек, но такой же вспыльчивый, как и его отец. Оставалась надежда на спокойного и рассудительного Ноэля, который сдерживал своих друзей от необдуманных поступков. — Все будет хорошо, отец, — улыбнулся Жюль, словно прочитав его мысли. — Езжайте с Богом.       Попрощавшись друг с другом, генерал ордена иезуитов отбыл в Испанию, а Жюль — на предстоящий во дворце маскарад.