«Правда всегда одна,
Это сказал фараон.
Он был очень умён,
И за это его называли —
Тутанхамон.»
Группа: «Наутилус Помпилиус»
Композиция: «Тутанхамон»
То ли сказывалась усталость после насыщенного приключениями дня, проведённого во внутренних катакомбах Ветреного пика, то ли девушка ещё и промёрзла с непривычки, после долгого блуждания по непроветренным и неотапливаемым коридорам древней усыпальницы, но когда они со Свеном наконец выбрались из подземелья и уже отошли на приличное расстояние, бретонка всё ещё чувствовала неприятный колючий озноб, который словно угнездился где-то внутри и не хотел проходить даже от ласково пригревающего Солнца. Коже, отвыкшей от свежего воздуха и живого солнечного света, сразу же стало тепло, — но странный холодок, гнездящийся внутри, почему-то не хотел никуда исчезать, словно плавно перетекая, то исчезая, то появляясь снова. Но чародейка решила не придавать этому чувству особого значения, решив, что всё и так само пройдёт, если просто подождать. Тем более, что Свен, шагающий рядом с ней и напевающий под нос какую-то песенку, чувствовал себя как обычно и на жизнь не жаловался, — а значит, никаких проблем не было, и ей, Лире, её странное состояние просто казалось. Если с её спутником всё в порядке, что тогда могло случиться с ней самой?
Девушка помнила, что, чтобы вернуться в Риверуд, им надо было идти на восток, но дорога, по которой они шли, была не прямой, и то пряталась в лесу, то поднималась в гору, откуда были видны живописные виды бескрайней цветущей равнины, то незаметно спускалась в небольшую низину, где росли крупные, сладко пахнущие созревшие цветы, над которыми медленно, словно задумавшись, гудели мохнатые пчёлы. В воздухе были разлиты счастье, покой и умиротворение; даже ветер, казалось, стих, чтобы прилечь в этой тихой, укромной и безопасной глуши и отдохнуть.
«Как же тут хорошо и тепло. Прилечь бы здесь…» — мечтательно подумала Лира, но тут же отогнала от себя эти мысли. Каким бы идиллическим ни казался пейзаж, расслабляться и спать прямо под открытым небом было бы как максимум опасно; как минимум — опасно тоже. Случиться могло абсолютно что угодно — от неожиданно начавшегося ледяного осеннего дождя до так же неожиданно подкравшегося саблезуба. И плохо будет и то, и другое. Девушка много слышала об этих хищниках, хотя сама, к счастью, до сих пор не встречала ни одного.
Зябко поёжившись, она продолжила путь. Кажется, дальше дорога поворачивала направо, — и по этой дороге, пусть даже и по не самой короткой, они должны были добраться до Ривервуда.
Девушка и правда не ошиблась: за поворотом дорога и правда казалась уже смутно знакомой, так что этот окольный путь определённо вёл двух искателей приключений в Ривервуд. Или, по крайней мере, в ту же сторону, в какой Ривервуд и находился. Правда, привычную картину местности нарушили трое неожиданно появившихся на дороге талморцев, ведущих куда-то одетого в рваные лохмотья и со связанными руками мужчину, скорее всего, норда.
Почему талморские военные — таких напыщенных и разодетых эльфов назвать «служивыми» язык бы не повернулся, — выбрали для того, чтобы конвоировать своего пленника, такие окольные пути, проходящие по глухим и нехоженым дорогам, было вполне понятно. Мало кому захочется привлекать к себе внимание, когда ты находишься на чужой и, скажем так, не особо дружелюбной территории, а численность в три человека, вернее, в три эльфа — не совсем то, чтобы разбираться с большой и враждебно настроенной толпой аборигенов. Пусть даже альтмеры и были хорошо вооружены, с толпой они бы не справились ни за что, даже если бы им по пути встретились только решительно настроенные крестьяне, — и вооружённые только вилами, или даже просто с кулаками. Если бы не впечатлили хорошим оружием и боевой подготовкой, то просто задавили бы авторитетом и количеством. Лира же оказалась в этих глухих местах только потому, что плохо находила даже ту дорогу, по которой совсем недавно проходила раньше — ну и, наверное, чтобы найти новые приключения на свою «застёжку», недавно получившую неожиданный комплимент от Свена после качающейся смертоносной ловушки Ветреного пика.
При приближении, как и следовало ожидать, тройка
военных — красивых, здоровенных высоких эльфов не обратила на Лиру и Свена никакого внимания, просто равнодушно-презрительно окинув их взглядом. По их представлениям, кто-то, представляющий хоть какую-то опасность, выглядел бы иначе. Может, представительнее, а может, что-то ещё — как Лира слышала, альтмеры в большинстве своём полагаются на внешний вид и любят всё красивое. Сама же она, — уставшая, грязная, замурзанная после блуждания по крипте и в порванной мантии, покрытой не до конца счищенной паутиной, пылью и кровью, — за красивую сойти ну никак не могла. Ещё меньше — за опасную. Девушка самокритично полагала, что она сейчас опасна разве что для взгляда какого-нибудь рафинированного эстета, или эстетки, свято веривших, что молодой девушке не пристало путешествовать по древним нордским захоронениям и разбираться там с не в меру живыми покойниками.
Свен, с двумя туго набитыми рюкзаками и в простой лёгкой броне, которая явно была ему не по размеру, опытным воином, закалённым в многочисленных сражениях, может, и не был, — но уж точно никаким воином не казался. Но тем не менее считать их с Лирой просто благоразумными и робкими фермерами, не видевшими холодное оружие даже на картинках, было бы ошибкой, — и они ими и не были.
Лира уже встречалась с талморцами в Бруме, видела, как юстициары хватали жителей и увозили в телегах куда-то далеко, откуда никто не возвращался. Видела разрушенную крепость высоко на горном хребте, на которую раз за разом показывали местные жители со словами «Раньше это был оплот Клинков, а теперь из-за талморцев он заброшен и разграблен.» Талморцев жители Брумы винили почти во всех смертных грехах, и именно от них бежало почти всё нордское население города. Теперь солдаты Альдмерского доминиона добрались до Скайрима, где делают ровно то же самое. Допускать чего-то подобного бретонка не собиралась.
Правда, талморский конвой об этом не знал.
Ещё не знал.
Скоро они уже поравняются с чужеродной процессией, и можно будет немедленно приступать к благородной миссии несения просвещения в узкие эльфийские массы. Ещё лучше будет, если удастся удивить врага: эффект неожиданности, использованный как придуманную за секунду военную тактику, ещё никто не отменял.
Понимая, что она сейчас видит и что, вернее, кто движется им навстречу, девушка сразу забыла про усталость и собственное непонятное плохое самочувствие. Лёгкий колючий озноб в груди сменился спокойным холодом хорошо скрываемого праведного гнева, а кончики тонких и обманчиво слабых пальцев начало терпимо, но явственно пощипывать от готовящегося электрического заклинания. Страшно не было — было глубоко возмутительно из-за происходящего произвола, а также досадно из-за того, что им со Свеном ещё придётся здесь задержаться. Прежде всего, конечно, чтобы уничтожить трёх врагов, которые уже сейчас были врагами, хотя пока об этом и не подозревали. Ну, и чтобы собрать все трофеи с трёх поверженных супостатов, а потом уложить это всё в оба и без того переполненных рюкзака, потребуется определённое время. А Ривервуд хоть уже и не так далеко, но всё-таки ещё не за следующим поворотом.
Очевидно, бывает и такое, что всё, что ни делается — всё к лучшему. Почти поравнявшись с высокомерным и лощёным эльфийским эскортом, чародейка опустила глаза, но вовсе не из-за того, чтобы безмолвно признать превосходство «высшей расы», а чтобы убедиться, что пара-тройка топоров и мечей, изъятых у повторно упокоенных драугров в Ветреном пике, по-прежнему висели у неё на поясе.
Поскольку Свен всё так же не давал своей спутнице нести рюкзак и каждый раз нёс оба, оставляя девушке только её поясную суму для всякой мелочи и кошель для ингредиентов, Лира решила забрать себя несколько древненордских мечей и топоров, объяснив это просто тем, что ей хочется научиться правильно носить оружие, раз уж как следует пользоваться им она пока не умеет. Звучало, конечно, странно и глупо, — но для того, чтобы помочь парню хоть как-то, чародейка не придумала ничего умнее.
Кстати, она и правда уже привыкла носить при себе оружие и не чувствовала его веса; эта многокилограммовая связка, болтающаяся у неё на поясе, даже не гремела при ходьбе и не мешала. Выглядело, правда, не слишком-то и героически, — скорее напоминало связку порея, который хозяйка несёт домой с огорода или на продажу в город. Значит, не придётся тратить время на то, чтобы искать оружие в мешках. Конечно, кем грязная и худая «фермерша с пореем» была на самом деле, талморцы не знали, да и не могли знать — но это была исключительно их проблема.
«Так… надо освободить норда в обносках, потом быстро дать ему первое оружие, какое попадётся под руку, надеясь, что он хотя бы сражаться умеет нормально и не имеет ничего против такого реликтового, прямо-таки музейного оружия, а потом… А что потом — видно будет.» — Девушка очень сильно хотела, чтобы они все трое — в смысле, Свен, талморский пленник и она сама — остались не только живы, но и здоровы, чтобы посмотреть на то, что будет дальше. А потом пусть освобождённый мученик за веру это оружие хоть в музей несёт, — её, Лиру, это уже никаким образом касаться не будет.
— Добрый день, — буднично поприветствовала юстициаров девушка, стараясь выглядеть максимально естественно.
— Это не твоё дело, гражданский. — презрительно ответил один из солдат, игнорируя бретонку.
— Видите ли, у меня есть для вас небольшое послание, — по-прежнему спокойно и буднично говорила бретонка, уже приготовившись одной рукой вызывать Крольчонка, а другой — бросать топор в руки пленника, — я поклоняюсь Талосу.
Скорее всего, таким же спокойным будничным тоном кто-нибудь, прогуливаясь, к примеру, в Алиноре, говорил о том, что в Скайриме тоже есть острова. Правда, не такие красивые и совершено другие, — но эти клочки земли посреди моря или речки тоже островами называются. Или, к примеру, что на границе Сиродила и Хамерфелла со стороны северо-западной провинции часто прибегают пумы. И что пумы, похоже, вообще на территорию всех соседних провинций заглядывают, — например, на днях одна прибежала даже из Скайрима, наверное, ходила навестить знакомого саблезуба.
Солдаты застыли на месте, услышав такое неожиданное, прямолинейное и смелое признание, но затем, в одно мгновение лица всех трёх талморцев скривились в омерзительной гримасе. Даэдрический питомец уже бросился навстречу юстициарам, а Лира кинула топор пленнику, чтобы тот разрезал лезвием верёвки. Надо было, конечно, как и в прошлый раз, сжечь верёвки, — но отчего-то руки мелко тряслись, будто после длительного тяжёлого труда или от весьма некстати вернувшегося озноба, поэтому рисковать задеть пленника чародейка не хотела.
Оставалось надеяться, что собрат по вере не будет отвлекаться на всякую ерунду, а сможет самостоятельно освободиться, а ещё — не будет путаться ни под ногами у двух бравых вооружённых музыкантов, ни под лапами даэдрического волка. Так что, похоже, на время сражения с талморскими воителями у него дело уже было, причём не одно.
Эльфийская броня, конечно, заметно превосходила любую разбойничью, но от молний защищала ничуть не лучше железной. Против магии, как поняла девушка, качество брони и материал, использованный для её изготовления, не имели никакого значения. Шедшая ближе всего от Лиры талморская «амазонка» бросилась на девушку с криком «Умри, еретик!», но упала замертво, поражённая искрами, ещё пока замахивалась. Двух других солдат, уже мужского пола, сразу же, не сговариваясь, отвлекли на себя Свен и Крольчонок, и Лира про себя решила, что сначала поможет непутёвому барду, пускай у него и было побольше шансов выстоять.
Ещё несколько электрических искр пронзили холодный воздух и оставили на одежде и коже юстициара практически незаметные, но смертельно опасные электрические ожоги. Талморец что-то прорычал, но разобрать слов чародейка не смогла, да и интересовало её в это время совсем другое: голова снова начинала болеть, и поддерживать заклинание становилось всё сложнее. Девушка удивилась, как быстро в этот раз стал опустошаться запас магической энергии: раньше с ней такого вроде бы никогда не случалось. Но времени на обдумывание этого неприятного сюрприза не было, поэтому чародейка в мгновение ока опустошила маленький пузырёк с голубоватой жидкостью. Вкус грибов в этот раз почему-то показался ещё более мерзким, чем раньше, но в данной ситуации девушку это не особо интересовало. Хотя… надо будет потом всё-таки научиться варить нормальные зелья, но это всё будет потом.
— Ты просто собака, а мы — твои хозяева! — крикнул третий солдат, расправляясь с даэдрическим питомцем и со всех ног мчась в сторону Лиры. Свен тем временем сбил второго талморца с ног и замахивался для добивающего удара. Заново призванный и даже не запыхавшийся от бега между двумя разными планами питомец посмотрел на вконец зарвавшегося смертного волком, каким он, собственно, и был: он со своим самопровозглашённым хозяином категорически не был согласен и не постеснялся бы об этом сообщить… если б умел разговаривать. Зверушки, населяющие царство Хирсина, так-то никогда стеснительностью не отличались, и если и выбирали себе хозяина, то только сами — и на всю жизнь. То ли у Лиры стали лучше получаться заклинания школы колдовства, то ли волчонок решил, что «за собаку ответишь», — но вообще, как в одном из рассказов Чехова, принял на свой счёт, когда и вместо него заплатить могли. Но его помощь была как нельзя к месту.
Талморец вовремя поднял щит и с усилием оттолкнул Крольчонка куда-то в сторону. Даэдрический пёс покатился вниз с обочины дороги, и вряд ли смог бы в ближайшие несколько секунд подняться на ноги и вскарабкаться обратно, а больше времени у Лиры не было. Расстояние было слишком малым — бретонка не успела бы выхватить оружие, но тут помощь пришла откуда не ждали: пленник, освободившись от верёвок, ловко метнул топор в спину своему тюремщику. Когда лезвие пробило доспех и вонзилось в позвоночник, талморец застыл на месте, что-то прохрипел и медленно рухнул на землю.
«Интересно, эти драугарчики, чтоб они сдохли, могли когда-нибудь так метать топоры или нет? — вяло подумала Лира, осматривая поле боя — При жизни, скорее всего, могли. А что они так больше не могут после смерти… так оно и хорошо. Мало нам и так проблем было от этих прытких неупокойников.»
— Лира, по-моему, эти доспехи лучше наших, — поделился мыслями Свен, — да и для тебя найдётся доспех по размеру, у этой, которая рядом с тобой лежит, он тебе по фигуре.
— Да хранит вас Талос! — от души произнёс освобождённый пленник, прежде чем умчаться по дороге куда-то в неведомую даль. — Если хочешь присоединиться к нам, иди в Виндхельм, Ульфрик Буревестник примет тебя в наши ряды. — добавил он, уже убегая.
Девушка подивилась его самообладанию: такое чувство, что ни предыдущее пленение, вкупе с некрасивым обращением, ни последующее уничтожение его врагов не вызвали у него никакого потрясения. Хотя, вполне возможно, в ряды братьев Бури особо впечатлительных не брали, да они и сами не шли — или же вся впечатлительность от затяжного конфликта рано или поздно пропадала сама. Ведь и она сама, Лира, теперь уже совсем не та, какой она была ещё в тот день, когда вышла из Брумы в сторону Джерольских гор, уходя всё дальше в сторону Скайрима в поисках ингредиентов.
— Хуже всего, что они считают, что правда на их стороне. — произнесла бретонка, укладывая трофеи в тот рюкзак, в котором было ещё хоть немного места.
— Мне тоже так кажется. — ответил Свен, поспешно забирая оба рюкзака, когда путешественники наконец собрали всё ценное, да и неценное тоже — Скайрим — наша земля, а не их. И победа должна быть за братьями Бури! — добавил он уверенно.
Теперь, когда он знал, на чьей стороне Лира в этой войне, он знал, что ей можно полностью доверять.
Лира привычно стащила шлем с остывающего тела альтмерки, которая тоже оказалась светловолосой. Интересно, кем она была при жизни, зачем примкнула к талморцам и отправилась так далеко от родины? Могла бы спокойно жить где-нибудь в Фёстхолде, найти себе вежливого, красивого и благородного парня и прожить вместе с ним счастливую жизнь… но вместо этого её занесло в глушь, сопровождать каких-то нордов, которых её начальство считает еретиками и смертными врагами. Считала ли она тех, кто поклоняется Талосу, величайшим злом Нирна или бросилась в атаку за компанию? Всего этого никто уже не узнает, да и сами размышления о судьбе этой похожей на Лиру эльфийки не прибавили ей жалости к талморцам и не погасили ненависти, которую разжёг Альдмерский доминион за двадцать лет всевластия своих юстициаров в Сиродиле.
Шлем, перчатки и сапоги, сделанные из лёгкого, но прочного лунного камня и покрытые чем-то для получения золотисто-зелёного оттенка, действительно казались лучше меховых ботинок и легионерских наручей, и тем более, старого, выкованного из какого-то дурного железа, рогатого шлема, в котором чародейка приключалась по Ветреному Пику. Вот только шлем позволял меньше уставать от заклинаний, а насчёт кирасы, которая тоже казалась вполне крепкой, у Лиры возникли некоторые вопросы:
— Свен, ты не видишь на этой кирасе ничего странного? — вопросила бретонка, поднимая доспех на уровень глаз.
— Нет, с виду доспех как доспех, — равнодушно ответил бард, стаскивая со второго талморца сапоги.
— Ой… — Лира поняла, что держит кирасу нагрудником к себе и быстро развернула доспех, чтобы Свен тоже увидел причину её негодования — А теперь ты тоже ничего странного не видишь?
На кирасе располагались две выпуклые пластины, точно повторяющие форму женских грудей и явно предназначенные для того, чтобы защищать именно эти части тела. Всё бы ничего, но они были намеренно сделаны гораздо крупнее, чтобы под ними вместился и поддоспешник, но Лире такие тонкости оружейного ремесла были невдомёк.
— Мне казалось, тебе такое пойдёт, — развёл руками бард, — и, по-моему, ты в этом будешь выглядеть даже ещё красивее.
— Если ты сейчас скажешь, какая часть тела по твоему мнению должна выглядеть в этих доспехах ещё красивее, я надену их на тебя. — предупредила Лира на всякий случай, памятуя о крайней непосредственности своего спутника в таких вещах. — Но в целом, мне эта броня нравится, — вынуждена была признать девушка. И тебе точно идёт. И защищать должна лучше прежней, и уж точно будет по размеру.
— А я ничего пока и не сказал. — Слишком быстро ответил непутёвый бард, но более чем радостное и довольное выражение его лица почему-то говорило о том, что если он ничего не сказал, то это вовсе не означало, что он ничего не подумал. Хотя, с другой стороны, думать-то было не запрещено? И о чем этот недотёпа будет думать, когда… вернее, теперь уже если Лира наденет эту кирасу, её касаться не должно. Или должно? Вот ведь скамп. И как только эта альтмерка такую броню носила? Может, это только у них такое принято? Нет, надо будет потом узнать об этом деле поподробнее.
С этими размышлениями девушка уложила в один из рюкзаков трофейную броню, решив, что об этом всё она подумает потом. И вообще, надо будет потом как-то спросить в Вайтране у Адрианны Авениччи, нормально ли то, что на нагруднике, снятом с альтмерки, они со Свеном обнаружили…
это. Как-то раньше она не обращала внимание на тип брони, полагая, что у женщин и мужчин кираса должна быть одинаковой, — но до сих пор она почти не встречала одоспешенных женщин. Стеганка братьев Бури, похоже, была какой-то особенной, — или же просто за броню не считалась.
— А ты, выходит, тоже за Братьев бури? — спросил Свен, пока они шли к Ривервуду, который, судя по всему, должен был быть уже совсем близко. Правда, он понял, что не стоило, наверное, говорить слово «тоже», чтобы не выдать себя, — но получилось так, что Свен сначала сказал, а только потом понял. — В смысле, мне просто стало интересно.
Лира улыбнулась.
За то время, что они со Свеном путешествовали вместе и спустя все их совместные приключения, его «интерес» был более чем понятен, — и её спутник вроде бы уже знал точный ответ.
— Ну да, оказывается, я всегда была за Братьев бури. Причём даже тогда, когда я об этом ещё не знала. И хотя и я бретонка, родившаяся и выросшая в Сиродиле, я поклоняюсь Талосу, — и я дочь Брумы. Наверное, так можно назвать сироту, выросшую без родителей и рано оставшуюся без семьи. Но нельзя было сказать, что у меня не было никого. У меня был целый город.
— Странно всё-таки… — задумчиво произнёс Свен — Я хотя бы всегда жил с мамашей, — отец давно пропал. И хотя Ривервуд — моя родина, и у нас здесь много друзей, я не представляю себе, как это — быть дочерью или сыном города.
— Я раньше тоже об этом не думала, на самом деле. — ответила Лира — Конечно, у меня остался дом, в котором я жила со своей бабушкой. И я не всех жителей Брумы знала в лицо или по имени, но всё равно, я как-то на самом деле никогда не была одна. Так что, наверное, мне и правда удалось стать дочерью Брумы. А это, если там оказаться одиноким маленьким ребёнком, очень большой город.
Наконец за поворотом показался долгожданный Ривервуд, и Свен подошёл к нему в мужских эльфийских доспехах, а Лира на всякий случай спрятала броню в рюкзак, решив надеть её как-нибудь потом, а пока и дальше странствовать в обычной мантии.
Правда, как девушка и подозревала, они подошли к деревне совсем с другой стороны, — со стороны обманчиво-ветхой, но на самом деле крепкой и хорошей хижины какой-то одинокой старушки, на тот момент спокойно копающейся в своём огороде и не проявляющей никакого интереса к случайным путникам вроде них. Но зато здесь, близко к деревне, но в укромном месте, где её никто не смог бы увидеть, Лира наконец смогла осуществить свою давнюю мечту, которая посетила её ещё в крипте, и так с тех пор по-настоящему не отпускала: помыться. Конечно, для настоящей чистоты и настоящего мытья надо было прийти собственно в Ривервуд, снять комнату и попросить воду для купания… Но как заходить в деревню в таком виде — девушка не знала. И все уверения Свена, что она выглядит нормально и ничего страшного здесь нет, её как-то не убеждали.
Впрочем, оставался ещё один вопрос: чем на это время занять Свена? Лира была почти уверена, что её непосредственный и охочий до прекрасного спутник обязательно попытается за ней подглядеть. Неловко разувшись и освободившись от перчаток, Лира положила шлем на гладкую речную гальку, неловко расшнуровала пояс на мантии и, краснея, обхватила нижнюю часть подола, готовясь как можно быстрее сдёрнуть одежду и сразу же прыгнуть в воду.
— Приехали! — раздался недовольный мужской голос откуда-то со стороны лесопилки. — Значит, ты клеветал на меня, что я поддерживаю Талмор, а теперь сам их доспехи напялил?
— Ой… — шёпотом произнесла Лира, узнав голос Фендала. — Надеюсь, у Свена не возникнет вопросов, как эльф получил его письмо.
— Послушай, я эти доспехи у талморцев отобрал, — неуверенно возразил Свен, — по дороге. Можешь сходить, посмотреть, лежат у обочины.
— Ты их что, убил? — ошалело переспросил охотник, — Куда тебя эта бретонская девчонка затащила? В Тёмное Братство какое-нибудь или к повстанцам Ульфрика?
— Не твоё дело, — огрызнулся норд, — и, кстати, если ты не заметил, я вооружён и очень опасен!
В это время, видимо, где-то у выхода из «Ривервудского торговца» оба парня увидели Камиллу и синхронно с ней поздоровались. Имперка ответила что-то неловкое и, видимо, пошла навстречу.
— Свен, а зачем ты так вырядился? — поинтересовалась имперка.
— А это его недавний трофей, он в разбойники подался, уже зарезал нескольких талморцев на дороге.
— Заткнись, Фендал, — прервал его бард, толкая босмера в сторону, — в общем, иду я по дороге, и вижу, как талморцы какого-то норда волокут. Со мной тогда была Лира, ну та девушка, которая ещё пошла искать золотой коготь, мы с ней вместе решили норда освободить, бросили ему топор, а эти эльфы на нас как набросятся! Но ничего, ты же знаешь, какой я умелый вояка, всех троих положил, и вот, смотри, какую симпатичную броню нашёл!
Судя по звукам, норд рылся в мешке, а затем вытащил оттуда какой-то крупный предмет, скорее всего — ту самую кирасу.
— Это же женская броня! — возмутился Фендал, — Камилла, Свен убил и раздел женщину! К нему нельзя приближаться, он опасен!
— Спасибо, Свен, — неловко ответила Камилла, отмахиваясь от предупреждения Фендала, — но я не уверена, что Лукан отпустит меня на поиски приключений, даже в таких доспехах. И, извини, но таскать одежду, снятую с трупа, для меня как-то… жутковато. Лучше оставь себе или своей новой спутнице, она, похоже, не такая изысканная.
«Вот сейчас обидно было», — подумала Лира, услышав о себе такие слова. Впрочем, вмешиваться в разговор она не собиралась, тем более, что у Свена возник вопрос, откуда всё-таки у Фендала взялось письмо для Камиллы и как у имперки появились сразу оба. Однако выходка с разрушением отношений через фальшивое послание, видимо, действовала всего пару дней.
Пока Свен, Фендал и Камилла спорили друг с другом, Лира спокойно мылась в реке. Холодная и чистая проточная вода дала поистине волшебные результаты: девушка почувствовала себя гораздо лучше, и вдобавок, от неё, кажется, если не перестало окончательно пахнуть подземельем Ветреного пика, то хотя бы она никак не сошла бы за окончательно обнаглевшего и вышедшего на люди драугра только одним своим запахом. Конечно, помыться перед тем, как пойти мыться — в другой момент это показалось бы девушке смешным и нелогичным, но теперь, после такого длинного и тяжёлого дня, насыщенного разного рода приключениями, но всё равно не хотелось идти к людям какой-то…
одраугренной. Или ей это просто казалось?
После купания в холодной воде девушке снова захотелось отдохнуть. Ривервуд был уже совсем близко, — на другой стороне реки уже была ясно видна лесопилка Гердур, но так не хотелось вставать и идти туда… Даже в тени было как-то тепло; от протекающей рядом реки пахло приятной свежестью. Успокаивающе журчала свежая вода и в кронах деревьях пели птицы.
— Знаешь, Лира… — начал Свен — Не обижайся, но ты что-то выглядишь паршиво.
— Да нет, ничего страшного. — девушка криво улыбнулась и поёжилась. Наверное, ещё и из-за того, что натянула свою многострадальную мантию прямо на мокрое тело — Чувствую я себя, судя по всему, точно так же паршиво, как и выгляжу, наверное. Надеюсь, я всё-таки не превращаюсь в драугра; потому что если эти ходячие мертвецы чувствуют себя так же плохо, как и я себя сейчас, я начинаю им сочувствовать.
Сказала — и внезапно почувствовала себя полноценно больной.
Непонятно какая болезнь словно обрадовалась тому, что её наконец заметили и на неё обратили внимание, и теперь решила проявить себя на полную мощь. Мощь эта, правда, была на самом деле не такой уж и огромной, просто девушка не привыкла болеть — и совершенно не ожидала, что заболеет прямо сейчас. Это казалось как-то обидно и нелепо, не говоря уже о том, что болеть ещё никогда не было приятным. «Вот если бы была жива бабушка, и здесь, с нами…» — подумала бретонка, чувствуя неприятное тепло, вырывающееся из её груди с каждым выдохом.
Всё, что происходило потом, происходило почти без участия девушки.
Свен не стал задавать лишних вопросов, а просто развил бурную деятельность, в результате которой и устроилось всё то, что путники должны были сделать в Ривервуде, и что сейчас девушке было нужнее всего. Он даже на полном серьёзе предложил своей спутнице донести её на руках до Риверуда, — но Лира, разумеется, отказалась. С тех пор, как она выросла и научилась ходить сама, на руках её ещё не носил никто, и теперь ей казалось, что следующий раз должен произойти в какой-то более подходящей и романтичной обстановке. Сегодня же, как ни крути, ничего романтичного, о чём могла бы мечтать каждая — или не каждая — девушка, не произошло. А представить себе, что Свен выносит её с поля боя как раненую, нельзя было вообразить даже с натяжкой.
— Нет, спасибо, но я попробую дойти сама. Вот только ещё воды попью, а то пить хочется. Странно, ведь только что пила. А вот о еде даже думать не хочется, кажется, что начинает тошнить. Я ведь ничего не ела, — а всё равно противно.
— Сейчас всё будет хорошо. — решительно и твёрдо пообещал Свен, помогая девушке подняться и поддерживая её. — Я знаю, что нужно будет сделать.
В «Риверудском торговце» путешественники задержались совсем ненадолго. Всю процедуру по возвращению золотого когтя законному владельцу Свен взял на себя; на вопросы он отвечал тоже сам, равно как и рассказал вкратце, что там происходило и с чем им пришлось столкнуться. Правда, рассказано было только то, что Лукану и Камилле можно было знать и что им было бы интересно. Одновременно рассказывая брату с сестрой последние новости и не только, Свен получил порцию благодарностей для них с Лирой, которая предпочитала молча подпирать дверной косяк и говорить только в том случае, когда это действительно было необходимо; к тому же, она поздоровалась войдя, и теперь, похоже, от неё больше ничего не требовалось. Потом её спутник принял отданный в знак великой благодарности увесистый мешочек с приятно и тихо звеневшим золотом и попросил у Лукана какие-нибудь зелья. Что золота в мешочке было много, девушка догадалась по тому, с каким тихим и каким-то перетирающимся звуком золотые монеты сталкивались друг с другом.
Какие именно зелья Свен решил купить в «Ривервудском торговце», — Лира уже не слушала, рассматривая скромное, но уютное помещение, в котором на первом этаже располагался магазин с кухней, а на втором были жилые помещения. В котелке только что приготовилась какая-то еда, но её запах не вызвал у девушки никакого аппетита: наверное, так влияла на неё болезнь. Хорошо хоть, чувство тошноты запах не вызывал тоже, — только какую-то тоскливую ноющую боль в желудке и желание снова попить воды. И холодной.
— То, что коготь вернулся на своё законное место, это полностью ваша заслуга. Без него «Ривервудский торговец» никогда не стал бы прежним. — благодарил их кто-то из торговцев, в ответ на что Лира улыбнулась, чтобы хоть как-то отреагировать на происходящее вокруг неё. — Ой, не обижайся, но ты что-то плохо выглядишь. — Это было сказано уже Лире. — Ты не болеешь?
— Да, она болеет. — ответил за спутницу Свен. — Её покусали злокрысы, когда мы спускались в усыпальницу. Я её вылечу.
— Ой! — Камилла инстинктивно прижала руки к груди и отшатнулась, хотя бретонка стояла от неё достаточно далеко. — А это… не заразно? — уточнила она боязливо.
— Не знаю. — отрезал Свен, забирая полученный «гонорар» и приобретённые зелья. — Если это заразно, то потом я буду лечиться после неё, когда она уже полностью поправится. Пойдём, Лира, я помогу тебе добраться до «Спящего великана». Это уже совсем близко.
На свежем воздухе девушке стало немного лучше, а после пары глотков холодной воды чувство внутреннего тепла прошло.
— Спасибо, Свен. — сказала она. — Мне кажется, что я сейчас совсем не заразная. Если, конечно, я тебя не укушу, — добавила она в шутку, — но что-то мне подсказывает, что я никогда не стану кусаться. И тебя я в любом случае не укушу никогда. Но порой хочется.
***
В ту ночь в «Спящем великане» Лира спала плохо.
Ей без конца снились кошмары, но нельзя было сказать, что они её мучали, — скорее они, постепенно сменяясь и разрастаясь, становились частью её новой реальности, как глухая ривервудская ночь за окном. Они были просто частью обстановки, как догорающий камин в зале, или пучки свежих пряностей, висящих за стойкой Оргнара. Или — частью болезни, которая уже начала проходить, только девушка этого не чувствовала и не знала, потому что спала. Опасно спать во время болезни, опасно спать в её начале, опасно спать, когда усилиями близких друзей ты уже поправляешься, но не знаешь об этом. Ты спишь и не знаешь, что в этот самый момент кто-то неустанно бодрствует рядом. Опасно спать, — потому что когда ты спишь, тебе снятся кошмары. Бодрствующим же не снится ничего. Для здоровых, бодрствующих у постели больного ночь длится долго — а для спящих больных ночь непонятна и бесконечна.
Пугающими эти кошмары тоже не были, потому что их никак нельзя было ни поймать, ни понять, откуда они приходят, как вечерняя тень или ночная темнота. И точно так же они пришли ночью, во время тяжёлого сна, и были, как и эта ночь, повсюду. Было непонятно, когда и с чего эти кошмары начались, потому что мы никогда не помним, когда именно начался сон.
Покрытый острым щебнем пол качался под ногами, словно палуба корабля. Куда делись обычные каменные плиты, лежавшие здесь раньше — и почему так тяжело идти? Наверное, сапоги всё-таки порвались, и теперь мелкие острые камешки кололи ноги. Девушка смотрела вокруг, пытаясь вспомнить, откуда же они пришли, но не могла вспомнить. Более того, всё подземелье Ветреного пика изменилось до неузнаваемости, повсюду ветвились полутёмные коридоры, образуя лабиринт с низкими давящими потолками.
«Откуда здесь взялись низкие потолки? И почему здесь так жарко и душно? Здесь ведь вроде было просторнее и холоднее! — думала Лира — А где Свен? Куда он мог уйти? Я помню, мы с ним пришли вместе, и он всегда был где-то рядом.»
— Я здесь и никуда не ухожу! — слышала девушка знакомый голос, но не могла понять, где её верный спутник. — Лира, ты меня слышишь?
«Кажется, мы сейчас уже всё-таки в таверне, только я не помню, в какой… — думала девушка. — Кажется, мы шли в Ривервуд… Значит, это уже «Спящий великан»? Почему же здесь так жарко? А мы сейчас должны быть в комнате таверны… Ну да, вот же комната, как же я сразу не догадалась?»
— Так это ты тут всё разнюхиваешь? — грозно спрашивала вошедшая в гостиничную комнатку Дельфина, подозрительно глядя на чародейку и прожигая её обвиняющим взглядом. Вместо привычного платья трактирщицы на женщине была лёгкая — кожаная — броня, неброско переливающаяся в неровном свете свечей двуцветным сложным узором сплошного зачарования. На поясе вредной трактирщицы в узорчатых ножнах висел одноручный меч, явно сделанный на заказ, за плечом виднелся обманчиво-тонкий наборный лук, а в колчане были эльфийские стрелы.
После этого хозяйка таверны встала на четвереньки и потянулась к девушке, потёршись холодным носом о её руку с явным желанием обнюхать. Не успела чародейка удивиться такому странному поведению женщины, как та начала стремительно меняться на глазах. Лицо изменилось, покрылось шерстью и превратилось в знакомую морду с внимательными умными глазами, упирающиеся в пол руки мгновенно превратились в лапы. Минута — и перед лежащей на кровати бретонкой уже стоял пёс, Пенёк. Собака обнюхивала руку девушки холодным влажным носом и приветливо виляла хвостом, склонив голову набок и улыбаясь во всю пасть. И как Лира вообще могла принять Пенька за Дельфину?
И Пенёк вовсе ничего не разнюхивал, — просто вёл себя, как любая уважающая себя собака, которая хоть и пришла в хорошо знакомое ей место, но всё равно должна убедиться лично, всё ли хорошо. А вдруг за время его, Пенька, отсутствие здесь что-то изменилось? А что, если девушка по дороге встретила какую-нибудь другую собаку? Было бы очень интересно узнать, кто это был. Пенёк был воспитанным псом, которого к тому же всегда интересовали последние новости, какими бы они ни были и кого бы ни касались. В конце концов, знать всё и про всех и быть в курсе всего — это была его почётная и ответственная собачья работа и его самое что ни на есть собачье дело.
Сама Дельфина в этот момент уже давно спала в своей комнате и ей не снилось совершенно ничего. И она бы очень удивилась, если бы узнала, что снится кому-то в плохом сне, — или просто явилась в горячечном бреду. Такого за всю её, скажем так, не очень короткую жизнь, с ней ещё никогда не бывало.
— Если нужны припасы, обратись к Белетору. Он скользкий тип, но товары у него отменные. — сказал Пенёк ломающимся юношеским голосом. — А меня зовут Олаф, я недавно в страже. Говорят, неподалёку от Вайтрана видели дракона. Он там, за городом, куда-то пролетел. Но в город он ни за что не сунется! И вообще, драконов уже давно никто не видел. Неужели легенды возвращаются?
— То зелье, которое я тебе вчера дал, скоро поможет. Я сейчас вернусь, только холодной воды принесу, и отвар для тебя, который нам принесла мамаша. Ты уже почти два дня ничего не ешь. Как же я тогда не понял, что эти гады тебя всё-таки укусили? — уже тихо добавил очень знакомым голосом болтливый пёс и пошёл к дверям. На пороге он встал на задние лапы, превратился в Свена, который вышел на цыпочках и бесшумно прикрыл за собой дверь.
«Кажется, я сильно хочу пить. И поесть чего-нибудь хотелось бы. — подумала Лира. И эта мысль, похоже, была первой нормальной и здравой за последние долгие несколько часов. — Сейчас, наверное, ночь, потому что всё тихо. Вчера мы пришли в Ривервуд, значит, сейчас мы в «Спящем великане».
Должно быть, Свен вернулся быстро, как и обещал, но Лира этого уже не слышала. Она спала, и во сне снова вернулась в Ветреный пик. Она шла по коридору, не зная толком, ни куда, ни зачем идёт; ей казалось, что если она пройдёт ещё немного дальше, она обязательно вспомнит, что произошло и из-за чего она оказалась здесь. Причём на этот раз одна. Сейчас она немного отдохнёт и продолжит идти. Там, за поворотом, кто-то есть, она слышит это.
— Давно она уже спит? — слышится незнакомый голос, принадлежащий, очевидно, немолодой женщине.
— Со вчерашнего вечера, мамаша, как мы пришли в таверну, она сразу уснула — отвечает смутно знакомый голос. Даже во сне Лира понимает, что это может быть только Свен; но только где он — и почему она его не видит?
— Я имею в виду, что ты вчера ей моё зелье дал, это хорошо. — продолжает всё тот же женский голос — Так, сейчас попробуем напоить её снова. Уже к утру всё пройдёт. Я за всю жизнь много чего повидала, и не такие болезни лечила. Что ж ты с собой в дорогу зелье от болезней не взял, а? Я, что, должна теперь проверять, с чем вы в дорогу отправляетесь? — ворчала невидимая старушка, и её голос то удалялся, то приближался, словно проходя свозь сжимающиеся стены древнего упокоища. А ведь проверю, обязательно проверю! Так, что это у вас тут? Зелья? Это она варила? Хороший алхимик будет, уже сейчас видно. А помнишь, как ты сам один раз сварил такое зелье, которое должно было быть ядом, но при этом лечило любые раны, восстанавливало силы и при этом парализовывало на долгое время?
— Ну, мамаша… — протянул Свен — Когда это было-то? И всего один раз.
— Нет, зря я тогда не сообразила рецепт записать, как твоя подружка, — продолжала веселиться та, кого Свен назвал мамашей, — тебя все враги должны были бы бояться, потому что быстрая смерть им бы точно не грозила. Зелье называется «Полежи тут и подумай над своим поведением». Ха-ха!.. А что? Все боятся связываться с волшебниками, а вот бояться алхимиков ещё не думал никто.
Голоса затихали, словно поглощаясь толстыми стенами древнего кургана.
Усталость уже прошла, и девушка пошла дальше, чтобы узнать, кто же там за поворотом. Это были точно не злокрысы; они не могут так организованно делать что-то, при этом ворча себе под нос. И чародейка почему-то не удивилась, когда непонятным образом вышла к тому месту, где была та самая злосчастная ловушка с нажимной плитой, не сразу различимая на каменных плитах упокоища, и которая стоила жизни Арвелу Быстрому, незадачливому вору из Ривервуда. Девушка хорошо помнила, что вор был окончательно и бесповоротно мёртв, — и так давно, что никак не мог бы вернуться к жизни самостоятельно. Но здесь он, — сосредоточенный, молчаливый, какой-то поникший и грустный, — почему-то снова был живым. Или, вернее, просто казался им.
«Наверное, ему так грустно потому, что он умер». — подумала Лира, и ей самой отчего-то стало грустно и тоскливо, словно она теперь тоже никогда не выйдет из этого подземелья и никогда не сможет улыбаться. Раньше она никогда не видела, что происходит с людьми, орками, эльфами, аргонианами или каджитами после того, как они умрут. И эта мысль о вполне обоснованной грусти после осознания собственной окончательной и бесповоротной смерти казалась ей теперь более чем логичной.
Арвел, понурившись, стоял перед вертикальной ловушкой с шипами, так неожиданно и коварно убившей его, и остановившимся взглядом смотрел на её острые шипы, не потерявшие своей остроты и смертоносности за все прошедшие столетия. Временами он медленно гладил её, словно пытаясь стереть с неё остатки своей крови. Очевидно, почувствовав приближение девушки, он медленно повернул к ней голову. Бретонка отметила про себя, что после смерти он не стал драугром, — и его глаза не светились уже хорошо знакомым ей голубым светом.
— Что случилось? — тихо спросила его девушка, понимая, что учитывая факт собственной недавней гибели, такой внезапной и нелепой, и было его самой главной и большой проблемой — и что здесь она уже ничего не сможет изменить.
— Послушай… — медленно ответил ей мертвец — Я ведь тогда погиб… Я не хотел… Золотой коготь у меня… Я украл его, и меня все оставили. Я не хочу быть живым… Похорони меня… Похорони… Я не хочу…
— Но ты ведь уже умер! — возразила чародейка — Мы сами видели, как ты погиб! Тебя убила вот эта самая ловушка!
— Ловушка… — тихо, по слогам, повторил Арвел, словно впервые услышал это слово и теперь пытался понять, что оно означает — Я… не знал. Я один и меня все бросили… Я не хочу… не хочу… Я всё ещё живой… Живой…
Внезапно перед девушкой оказался совсем другой коридор. Из него потянуло долгожданной прохладой, и дышать стало легче. Навстречу девушке вышел какой-то незнакомец, чьего лица она не могла рассмотреть, — оно словно размывалось и становилось каким-то непонятным пятном. Он был похож скорее на какой-то неясный и размытый силуэт, должно быть, человеческий; Лира уже поняла, что она просто спит и ей снятся какие-то плохие сны, но этот незнакомец, должно быть, пришёл за ней даже в сон. И ему почему-то можно было доверять. И что во всех этих ночных тяжёлых сновидениях он был единственным живым.
— Вот, выпей это, — сказал незнакомец уже знакомым голосом старой женщины, которая до этого разговаривала со Свеном, — так, хорошо, к утру всё пройдёт, обещаю. Ну, просто как дети малые, нельзя их оставлять без присмотра. — добавил тот же голос, ворчливо, но беззлобно.
И больше в ту ночь Лире не снилось уже ничего.
***
Но не только для Свена и Лиры, а заодно и для старой Хильде ночь была очень длинной. Потом, правда, Свен скажет, что он всё равно не устал, а потому не хотел спать, — а Хильде будет говорить, что старым людям сон уже не так нужен, как им, молодым, и ей в любом случае было в радость помочь. Непонятно только, почему её непутёвый сынок не пришёл сразу к ней, а отправился в «Спящий великан», но она просто соскучилась и ей нужно было найти повод поворчать, только и всего. А тут повод появился, -вернее, несколько поводов, и старушка знала, что ей ещё долго будет что вспомнить, когда она снова останется одна.
Но был и ещё кто-то, кто не стал в ту ночь, когда Свен и Лира вернулись в Ривервуд.
Оставаясь незамеченным, он внимательно следил за всем, что происходило вокруг него, хотя в данный момент его это на самом деле совсем не интересовало. За много лет своего вынужденного пребывания в Скайриме он так и не почувствовал себя одним из местных жителей, которым он, на самом деле, был вообще без разницы. Бывает так, что когда ты заявляешься новичком в чужой и, наверное, уже сплочённый коллектив, есть шансы, что тебя примут — или определённый риск, что ты станешь изгоем. И хуже всего, наверное, если тебя просто не будут замечать. Принимать за пустое место или за какую-то переменную величину, принимая от тебя то, что ты можешь дать, и сразу же забывая о твоём существовании, как только ты отвернёшься.
Тёмный и самый дальний угол маленькой комнаты был освещён десятком зажжённых свечей, а в центре лежал выбеленный временем скелет, безразлично смотревший в высокий потолок пустыми глазницами.
Перед тем, как начать призыв, он прислушался.
Стояла глухая скайримская ночь, не нарушаемая ничем. Очевидно, сейчас было самое глухое время, какое бывает только перед рассветом. Уже затихли ночные птицы, но ещё нескоро запоют дневные. Массер и Секунда скрылись за облаками, но вся окрестность была залита мертвенно-голубоватым и каким-то призрачным светом. Скоро закончится ночь, но ещё нескоро наступит рассвет. Не все тайны могут существовать при свете дня, — и не все доживут до рассвета.
«Кажется, в такое время и умирают чаще всего…» — подумал он, приступая к обряду вызова.
Страх если и был, то вовсе не того, что он намеревался совершить, — а того, что придётся долго ждать. Не было и страха быть кем-то случайно замеченным, — окна были плотно занавешены, а дверь закрыта на замок. И даже если кто и будет подслушивать под дверью, что было более чем маловероятно, он всё равно не услышит ничего.
— Милосердная Матушка, пошли мне свое дитя, ибо грехи недостойных должны быть омыты в крови и страхе…
Вокруг стояла звенящая тишина, и непонятно было, услышали его ли нет. А ведь и правда, как об этом узнать? Должен же быть какой-то ответ? Может, надо повторять призыв несколько раз? Оно, конечно, может получиться очень долго, — но ради требующегося результата можно пойти на всё. Он уже сделал самое трудное, — нашёл мерзкие даже для него алхимические ингредиенты, которые не купишь ни в одной лавке и которые ему надо было добывать самому, для вызова Братства. Может, не нужно было в таком случае обращаться к Тёмному Братству, а сделать всё самому? Нет, нет… Лучше было и правда обратиться к опытным ассасином, которые будут выслеживать цель до тех пор, пока не убьют её. И если она погибнет не одна, — что ж, тем лучше.
Скелет, распростертый посреди аккуратно положенных атрибутов призыва, казалось, ухмылялся во весь безгубый рот, показывая белоснежные крепкие зубы. Казалось, он уже заранее знал, как всё пройдёт, и уже видел близкую победу.
— Семья… — горько прошептал мужчина — У меня не осталось никого, никакой другой семьи, кроме вас. Вы поможете мне, я знаю это. И я не намерен терять последнее из-за кого бы то ни было. Та, из-за которой я потерял последнее, что у меня ещё было в этой жизни, поплатится жизнью за такое. Клянусь… Ситисом. — последнее сорвалось с губ соврешенно случайно и неожиданно для самого призывателя.
Мужчина торопливо зажал рот руками и испуганно оглянулся вокруг, словно кто-то мог стоять у него за спиной или подслушивал его.
Но рядом не было никого и вокруг было по-прежнему тихо.
В неровном полумраке, искажаемом зловещими плясками теней от множества свечей по стенам и потолку он не узнавал своё всегда уютное, тихое и чистое жилище, которое он так любил и которое ему всегда так нравилось. Всё здесь, созданное его руками, тщательно и с любовью, говорило о надежде, которую он так долго лелеял, и которой было не суждено сбыться.
Вспомнив об этом, мужчина почувствовал такую сильную боль в груди, словно кто-то невидимый схватил ритуальный кинжал, лежащий рядом со скелетом, вонзил ему в грудь по рукоятку, а потом ещё и повернул в ране.
Она… Она заплатит ему за это. Своей жизнью.
«Милосердная Матушка, пошли мне свое дитя, ибо грехи недостойных должны быть омыты в крови и страхе…»
Никто и никогда ничего не узнает. Подумаешь, на кого-то в глуши напали разбойники, или дикие звери, — такие случаи, к сожалению, бывали очень часто. Никто ничего и не заподозрит. И только он один будет знать правду. А что? У каждого своя правда, и он проживёт с ней весь остаток своей долгой жизни. Эта правда будет его верной спутницей в его вечном одиночестве, за которое «эта» заплатит воей жизью. А быть живым, пусть даже и хранящим такую тайну, всегда лучше, чем быть мёртвым. И вдобавок принесённым в жертву Богу Пустоты.
От ассасинов Тёмного братства не спасся ещё никто.
***
Когда девушка проснулась, было уже утро.
Из кухни приятно пахло давно приготовленным завтраком и начинающимся готовиться обедом. Дельфина, одетая, как обычно, в платье трактирщицы, — и без брони, без лука и без меча, разумеется, — вполголоса ругала Оргнара, который, по её мнению, привёз на кухню совсем не то вино, какое она просила, и добавляла, что ни на кого нельзя положиться, всё нужно делать самой.
— Ну, так я и не спорю, — примирительно бурчал Оргнар, протирая стойку, — у тебя всё так хорошо получается, что просто диву даёшься.
— И что теперь, выходит, ты должен творить не пойми что и заменять то вино, какое я просила, на эту кислую гадость? — хозяйка не спешила расчувствоваться от комплимента, сделанного поваром — Вот сам и пей теперь эту дрянь! Не каждый гость захочет брать такую бурду. Нет, ну где ты её вообще нашёл?
— Да там же, где и всегда, — миролюбиво отвечал Оргнар. Очевидно, он получал нагоняй от Дельфины уже не в первый раз, поэтому точно знал, как и что нужно было отвечать. — как ты и велела. И я попробовал — ничего, нормальное вино, — конечно, не мёд, сваренный с ягодами.
— Что?! Ты пил вино, которое мы покупали для клиентов? — очевидно, логика Дельфины была понятна только ей самой — Я потом спущусь и проверю, сколько вы там уже выпили, и если что — из жалования вычту! И убери уже наконец отсюда эту дурацкую псину, глаза бы мои на неё не глядели! — в сердцах подытожила Дельфина, так, словно во всех несчастьях заведения был виноват именно Пенёк — или он собственноручно, вернее, собственнолапно, продал нерадивому повару некачественный напиток.
«Интересно, с кем это там Оргнар мог пить хозяйское вино? — подумала девушка, одеваясь. Её мантия, снятая и брошенная вчера вечером около кровати, оказалась выстиранной, аккуратно зашитой, и теперь ждала её на стуле около кровати. Как это могло получиться — волшебница не знала, но решила оставить этот вопрос на потом. Как же всё-таки было приятно снова быть полностью здоровой — и это особенное ощущение, которое испытывает каждый, кто только что оправился от болезни, затмевало собой всё остальное. — Сначала досталось Оргнару, потом сразу Пеньку… Они, что, по мнению Дельфины, выпивали вместе?»
Бретонка представила себе, как Оргнар вместе с Пеньком сидят в подвале «Спящего великана» и потихоньку пьют вместе, наливая, чокаясь кружками и снова наливая, пока строгая хозяйка их не видит, — и получилось как-то странно, но смешно и нелепо. И потом, вычесть из жалования повара — это ещё куда ни шло, а вот из чего можно было бы вычесть у собаки? Вряд ли у Пенька был с собой хотя бы один септим.
Девушка подавила смешок. К тому же она, к своему удивлению, увидела Свена, спящего прямо на стуле; парень спал сидя, положив голову на руки прямо на стол. Вчерашнюю броню, которую Лира ему «подарила», он уже снял, и теперь был в скромном и удобном, но простом наряде, которого девушка раньше у него никогда не видела, но который сразу же окрестила «домашним». Что такого могло произойти, пока она спала, Лира не понимала, но надеялась узнать потом, когда её спутник проснётся. А сейчас она решила не мешать ему спать, пусть даже и в таком неудобном положении. Потом, когда он проснётся, Лира спросит его, что же, собственно, случилось. Неужели он не нашёл комнаты с двумя кроватями и всё было занято?
Лира хотела уже пойти за водой, чтобы попить наконец и умыться, как её внимание привлёк странный шум, доносившийся с заднего двора. Какой-то грохот, словно там споткнулся и упал с разбегу великан, громкий и отчаянный петушиный крик и приглушённая, но идущая словно от самого сердца, ругань, исполняемая мужским голосом.
Открыв дверь, она увидела странную, на её взгляд, картину. Повсюду были разбросаны поленья и уже наколотые дрова, а здоровые брёвна, очевидно, привезённые с лесопилки, свалены какой-то странной кучей в углу. Посреди двора, наматывая круги и заполошно хлопая крыльями, невысоко над землёй летал растрёпанный пёстрый петух, издавая дикие и какие-то непетушиные вопли, а немного поодаль, с колуном в руке, мрачно стоял «любимый собутыльник» Эмбри, находящийся в непривычном для него состоянии полной трезвости и откровенно не знающий, что с ним делать. С состоянием трезвости, а не колуном; хотя, вполне возможно, что и с ним тоже.
— Вот, коз-за такая, ты посмотри, что она наделала! — увидев девушку, начал Эмбри. Судя по всему, он начал рассказ далеко не с начала, а откуда-то с середины, поэтому нельзя было понять, что именно здесь происходило — Я же ей говорил, овце такой, а она, свинья, всё равно не понимает! — к чему здесь было перечисление всех обитателей деревенского скотного двора, девушка откровенно не понимала, но старательно сдерживала смех, чтобы не обидеть Эмбри ещё больше, когда пьянчуга, судя по всему, как никогда раньше нуждался в утешении. Если девушка правильно поняла, ривервудский забулдыга пытался о чём-то договориться сначала с козой, потом с овцой, а под конец — со свиньёй, причём кто-то из них нагло обманул его в самых лучших чувствах. И, похоже, никто из этой троицы животного мира совершенно не желал признавать свою вину, нагло сваливая её на другого. — Ппи-ттту-ххЫ эт-ти есчё. — выплюнул он, как заковыристое ругательство, в адрес пролетавшего мимо по очередному кругу петуха. И добавил, словно вынеся приговор, не подлежащий обжалованию: — Разлетались тута!
Петух, во время очередного залёта-забега врезавшийся девушке в ноги, издал гортанный клёкот, достойный молодого, только-только вставшего на крыло орлёнка. Петух всегда очень гордился тем, что родился именно петухом, — и тот факт, что для кого-то сам факт его неоспоримой петушиности мог бы быть чем-то ругательным и позорным, он воспринял как личное тяжёлое оскорбление, которое можно было смыть только кровью обидчика. За всю его сознательную, безупречную и достойную петушиную жизнь так его ещё никто не оскорблял.
Не долго думая, девушка подхватила петуха в правую руку, причём сама удивилась своей неожиданной ловкости, словно всю жизнь до этого прожила не в городе, в Бруме, а на ферме в деревне, и каждый день вот так ловила петухов. Очевидно, сработало желание разобраться в ситуации без помех, которой, собственно, и являлось непонятно из-за чего истерящее пернатое — а также прекратить непонятно как возникший беспорядок. Вопрос, а нужна ли была здесь её помощь и что теперь ей нужно делать, раз уже взялась, не узнав правила игры, вполне закономерно возник уже потом.
Удивительно, но в руке чародейки петух мигом успокоился, хотя, по правде говоря, держала его девушка примерно так, как держат домашнюю птицу повара, имеющее твёрдое намерение отправить её в похлёбку. То ли петух устал, то ли понял, что, несмотря ни на что, Лира, в отличие от Эмбри, опасности не представляет — или же просто решил подойти к непреодолимой ситуации стоически и философски, решив, что если уж день не задался с самого утра, после всего пережитого хуже ему уже точно не будет.
Чародейка ожидала, что Эмбри, избавленный от непосредственного контакта с раздражителем в виде петуха, наконец расскажет ей, что здесь произошло и свидетелем какой сцены она только что стала. Но горе-работничек, против всех ожиданий, не стал ничего объяснять, разглядывая колун так, словно увидел его впервые в жизни. Затем он с трудом оторвался от созерцания этого, несомненно, очень нужного и интересного предмета, перевёл тяжёлый взгляд на Лиру и с ненавистью медленно произнёс:
— У-у-у, п-пе-ттуу-шша-ти-нн-на…
Петух, неподвижно и молча висевший вниз головой в руке девушки, горделиво по-лебединому изогнул шею и медленно повернул голову в сторону своего обидчика. В его суровом и умном взгляде явственно и непреклонно читалось: «Ну, этого я тебе никогда не прощу! Если жив останусь — никогда в жизни не забуду! Нам с тобой двоим в Нирне слишком мало места! Да и в целом Мундусе тоже.»
Ни Эмбри, ни петух не собирались объяснять чародейке, растерянно стоявшей посреди разгромленного и захламленного двора, что здесь, собственно, произошло. Девушка могла поспорить, что на все вопросы ей скорее уж ответил бы петух, чем Эмбри, — и определённо более разумно и связно. И она заранее была готова поверить в любую изложенную петухом версию. Уже потому, что петух, в отличие от вечно пьяного норда, никогда не пил спиртного, — да и вообще, капли в рот не брал. Вернее, в клюв.
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы в следующий миг дверь, ведущая на внутренний двор, не открылась, и на пороге не появились бы взволнованный и растрёпанный, наверное, спросонья, Свен — и сердитая, решительно настроенная Дельфина.
— Так, ты что это здесь вытворяешь?! — закричала она, глядя на Эмбри. — Во имя Девяти! Я знала, конечно, что тебе мало что можно доверять, но это уж слишком!
Тут она перевела взгляд на Лиру и уставилась на неё, словно увидела впервые в жизни. Очевидно, она не могла подыскать подходящих вопросов к девушке, стоявшей посреди заднего двора с петухом в одной руке и непонятно как оказавшейся при ней драконьей скрижалью в другой, но вопросы определённо были, хотя бы на подходе.
С одной стороны, никто не запрещал девушке стоять именно там и именно с таким странным набором в обеих руках, — но у женщины определённо начинали зарождаться некоторые вопросы, упрёки и подозрения. И самым просто формулируемым из них было — «что это вообще за фигня?» В глазах предательски притихшего петуха читался тот же самый вопрос. Создавалось впечатление, что во всём происходящем петух разобрался немногим лучше Лиры, и теперь ему требовались объяснения даже больше, чем Дельфине.
Лира поняла, как это всё выглядит со стороны и, казалось, прочитала мысли Дельфины, которая, судя по всему, повидала в жизни очень многое, — но явно не такое. А объяснять трактирщице то, чего она и сама не поняла и что никто не объяснил ей самой, чародейке совершенно не хотелось.
«Так, для начала освобождаем руки, — шепнул волшебнице внутренний голос, — потом делаем как можно более естественный вид, будто всё так и было задумано, а потом сматываемся. Скамп его знает, что здесь вообще произошло.»
Несколько деревянной походкой Лира подошла к Дельфине и, не говоря ни слова, с самой милой дежурной улыбкой сунула ей в руки петуха, — к чести трактирщицы надо заметить, что она взяла пернатое в руки совершенно спокойно, словно ей каждое утро кто-то из постояльцев на заднем дворе совал в руки домашнюю птицу, — а потом отдала драконью скрижаль Свену.
— Я так счастлива снова видеть тебя, Свен. — сказала девушка, глядя в глаза своему спутнику, с совершенно естественной улыбкой — ясной и открытой, от которой, казалось, она вся засветилась. Парень, глядя на неё, тоже улыбнулся — радостно и как-то по-детски, словно он всю жизнь мечтал оказаться на заднем дворе ривервудского трактира и в такой странной компании и мутной ситуации, а потом совершенно неожиданно принять драконью скрижаль, вручённую, как почётную грамоту. Правда, девушке самой хотелось бы понять, как так вышло, что она пошла на задний двор с драконьей скрижалью, и что она намеревалась ей делать: гораздо логичнее было бы прийти с мечом, на случай какой-то проблемы, — но меч остался в их со Свеном комнате. А то каменная дура, конечно, штука тяжёлая и очень прочная, но вот оружием может называться с большой натяжкой. Потом, правда, до девушки дошла вся нелепость ситуации и места, в которых они находились, — и её «чистосердечное признание», которое, строго говоря, могло бы и подождать. Но с появлением барда у девушки снова возникло ощущение, что теперь ничего плохого не произойдёт, и она снова не одна, — и всё будет очень и очень хорошо.
«Недотёпа. — произнёс внутренний голос, — раздельно и по слогам, разве что не по буквам. — Не он, а я».
Так или иначе, большая часть дела была сделана.
Петух был благополучно передан «на хранение» хозяйке таверны, теперь надо было ещё вытолкать Свена; но парень, нашедший свою «пропавшую» спутницу и осчастливленный ласковой улыбкой девушки и драконьей скрижалью, благополучно «вытолкался» сам, после чего Лира тихо прикрыла дверь, ведущую на задний двор, оставив Дельфину разбираться с петухом, Эмбри, поленьями и дровами самостоятельно.
— Так, кажется, все дела в Ривервуде мы уже сделали… — задумчиво сказал Свен, когда они выходили на дорогу. — Я здесь сварил нам пару-тройку зелий, для нас и на продажу, я когда-то тоже алхимией занимался, надеюсь, тебе понравится, что получилось. Тот меч, на котором какое-то зачарование должно быть, я оставил, помню, ты его сохранить хотела… Остальное в Вайтране продадим, там и товаров больше, и цены для продажи выгоднее.
Лире было очень приятно от того, что Свен и не думал оставаться в Ривервуде, а хотел продолжить дальнейшие путешествия вместе с ней, причём она сама удивилась, насколько ей было приятно услышать это. Правда, следующий вопрос спутника поставил её в тупик.
— Лира, знаешь, я вот только одно не понял. Как у Фендала могло оказаться моё подложное письмо? Ну, то самое, которое я просил тебя передать Камилле от его имени?
— Ой, всё…
