«Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовней.
***
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате
Очень мало места.
Всё это было немножко досадно
И довольно нелепо.
***
Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески.»
А.Блок «Она пришла с мороза».
С утра Айрилет пребывала в дурном расположении духа, что, впрочем, она очень умело скрывала ото всех… кроме самой себя. Несмотря на то, что она отлично справлялась со своими обязанностями ярлова хускарла, и сам Балгруф был очень доволен её службой, собой данмерка была более чем недовольна. И тот факт, что происходило что-то такое, над чем она не имела никакой власти, её злило.
«Ничего, это просто до поры до времени… — утешала эшлендерка саму себя — Я всегда справлялась не только со своими прямыми обязанностями, но и со всем тем, что могла и что должна была сделать. Я справлялась раньше — справлюсь и сейчас. Нужно просто подождать. А уж что-что, а ждать я умею. И могу.»
В этот раз, к сожалению, такое самовнушение помогало мало. Верная хускарл Балгруфа не могла не признать, что в данной ситуации её больше всего злил тот факт, что ждать ей приходилось не по своей воле, и что в этой ситуации решала не она. Пока что. Без ложной скромности Айрилет знала, что на ней держится гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд, и даже чем думал сам Балгруф. Его верная данмерка хоть и не считала дураком, но знала, что он то ли по недогадливости, то ли из-за собственной беспечности видел только то, что ему хотели показать, а именно — верхнюю часть айсберга, которая по сравнению с подводной была гораздо меньше. Хотя… будь Балгруф чуть подозрительнее, чуть менее доверчивым и чуть более смекалистым, — у его верного хускарла было бы только чуть больше затруднений с тем, чтобы скрывать от него некоторые вещи, но результат в любом случае был бы одинаковым.
Не стоит, однако, считать Айрилет манипуляторшей, умело дёргающей за верёвочки тех, кто находился в её власти и до кого она могла дотянуться с той или иной целью, просто она была умной женщиной с твёрдым характером и умеющей добиваться своего любой ценой. Ну… почти любой, только иногда она слегка перегибала палку, и то лишь чуть-чуть, так, что её всё равно ни в чём нельзя было обвинить, хотя и можно было заподозрить. Главное было — сохранять лицо и делать всё для того, чтобы обеспечить безопасность Балгруфа — и свою собственную. Умело прятать концы в воду и скрывать ото всех то, какими способами было достигнуто то или иное. Для себя девушка объясняла это тем, что в любом случае важны не методы — важен результат. А она, — видит Мефала, — всегда старалась на благо своего ярла и провинции. Ну, и тот факт, что провинция находилась не отдельно от остального мира, забывать не надо. А она и не забывала.
Айрилет было тяжело. Она не питала иллюзий относительно того, как к ней относятся окружающие, а потому предпочитала держать всех на расстоянии вытянутой руки с зажатым в ней мечом.
Люди её не любили, — причём почти каждый из них по своим собственным причинам.
И Айрилет знала об этом.
Она уже много лет назад привыкла жить и действовать не благодаря, а вопреки, и теперь всё, что происходило вокруг неё и во что она оказывалась вмешанной волей даэдра, только добавляло ей жёсткости, иногда граничащей с жестокостью, и хитрости хищника, который знает, что его могут загнать в угол и который иногда рискует своей шкурой. Эти черты характера, которые были заложены в ней от рождения и могли бы спать всю её жизнь, не проявившись в полную силу ни разу, теперь нарастали и прибавлялись, как годовые кольца в стволе старого гигантского дерева.
«Ты справишься со всем, Айрилет, — шептала девушка сама себе, как и много-много лет назад, — ты справлялась всегда и сейчас ты тоже справишься. Потому что иначе ты просто не можешь, и не сможешь никогда».
Сейчас верного Балгруфова хускарла волновал, беспокоил и раздражал тот факт, что Лира, новоприобретенный герой-как-там-его и тан этого владения совершенно недисциплинировано и без разрешения исчезла незнамо куда. И об этом Айрилет не могла поговорить ни с кем, — как, собственно, и обо многом другом. Собственно, воительнице и не нужно было вести с кем-то долгие разговоры, чтоы добиться своего, — но, Боэтия побери, как же иногда раздражало и разъедало изнутри это одиночество! С одиночеством эшлендерка умела справляться виртуозно и великолепно, как и с многим другим, что попадало в её руки. Но иногда она чувствовала, как тяжело давит на неё этот груз, намертво прилипший к ней, как вторая кожа.
Стоя рядом с троном ярла, Айрилет чувствовала, что она взволнована. Что она злится. Что она не знает, что ей предпринять — и что она должна немедленно справиться с этими чувствами, а именно — решить проблему, или хотя бы начать решать её. Тогда ей сразу же станет легче. Те, кто хорошо знал девушку, могли бы без труда догадаться об испытываемых ей чувствах, — но никто её попросту не знал. А Балгруф знал о ней ровно столько, сколько ему было достаточно — и сколько ему полагалось. Поэтому данмерка совершенно искренне считала, что она его ничем не обманывает, просто не рассказывает ему лишнего.
Взгляд хускарла, по-хозяйски блуждающий по дворцу, внезапно остановился на стройной и изящной фигурке, одиноко сидевшей за обеденным столом. Рефлексы и чутьё не подвели и на этот раз, — и Айрилет почувствовала долгожданное облегчение почти в тот же самый момент, когда она поняла, что нужно делать и к кому обращаться. Лидия, хускарл нового тана, который так нужен Айрилет, — неизвестно, для чего именно, но просто так нужен, чтобы был рядом. Ну, чтобы всякое полезное добро, в виде особо ценных кадров, не пропадало.
Айрилет трезво оценивала способности Лидии, но нельзя было сказать, чтобы она её недооценивала. Хускарл ярла всегда оценивала всех людей трезво, не учитывая личные или личностные отношения или предпочтения… как бы временами тяжело ей это ни давалось. И помимо всех прочих качеств она отмечала у голубоглазой нордки те, каких не хватало ей самой, — некоторую доброту, энтузиазм, общительность и умение нравиться. Единственной, кто знал всю правду об Айрилет и при этом терпел её такой, какая она есть, — была она же сама.
— … Учти, ты должна будешь докладывать мне обо всех её планах и перемещениях, — говорила Айрилет внимательно слушавшей её Лидии, — за некоторыми исключениями, разумеется. Мне не интересно, когда она ходит на рынок, о чём болтает с торговцами, или сколько времени проводит в кузнице, к примеру. Думаю, ты меня поняла, что я имею ввиду. Лучше всего, конечно, будет, когда она захочет куда-нибудь пойти, — ну, там, выйти из города, ты пойдёшь с ней. Ты её верный хускарл, отвечаешь за неё и будешь защищать её в дороге ото всяких-разных… приключений. А потом ты сделаешь так, чтобы она захотела вернуться домой, в Вайтран, и обо всём доложишь мне, поняла?
Лидия, молодая воительница-нордка, с малых лет приученная к будущей военной службе.
Высокая, стройная и красивая, вспыльчивая и темпераментная, но при этом относительно мягкая и заботливая. Привыкла действовать в открытую и не способна плести интриги. Не командир, а скорее подчинённый, причём хороший. Главная мечта и основное желание, которое движет ей почти всегда — быть признанной и оценённой. чтобы её любили и ценили. Не может думать о двух вещах одновременно и всегда благодарна тому, кто возьмёт часть её задач на себя: Лидии совсем не трудно выполнять их, ей трудно думать одновременно о том, что она должна будет сделать — и чем занимается сейчас.
Женственность и женское начало развито не слишком сильно не из-за долгих лет, проведённых в казармах, и не из-за военой службы, — а от рождения и по её природе, о чём на самом деле мало кто знает, кроме её родителей. Но родители, уже престарелые зажиточные крестьяне, гордятся своей дочерью, которая оказалась во много раз лучше их непонятно в кого уродившегося старшего сына. «Наша Лидия — настоящий парень в юбке!» — с гордостью любит говорить её старик-отец, а мать считает, что с тем, что их сильная и смелая дочь поступила на службу к ярлу, всё сложилось более чем удачно.
От природы честная и бесхитростная, Лидия далеко не глупа и знает азы дипломатии, причём она всегда играет совершенно искренне. И не прощает тех, кто мог бы использовать её в каких-то своих корыстных целях или во вред кому-то, сохраняя трезвую голову там, где сама Лидия вживалась в роль совершенно искренне. Глубинная дипломатия и подковёрные игры — это не для неё. И только её уважение перед начальством, — как вышестоящим, так и её непосредственным, — может удержать девушку от вполне понятного и оправданного возмущения. Её стиль действий — что-то вроде наивной хитрости, причём сама она верит в свои идеалы и безоговорочно следует им.
Кроме того, она очень верная, — и как женщина, и как человек, и, будучи на службе, сохраняет верность тем, кому принесла присягу и тем, с кем вместе она служит и проводит время. Отличаясь хорошим чувством юмора, Лидия умеет расположить к себе практически любого; не домоседка и с удовольствием отправится в путешествие, при условии, что путешествовать она будет не одна. Наверное, одиночество входит в число её самых сильных страхов, и то место, где она вынуждена находиться одна, не вызывает у неё никакого интереса.
Не надейтесь, что ваша верная Лидия сможет выбрать один долг из двух, который будет для неё превыше всего, или сможет осведомлять вас о планах ваших врагов, будучи засланной ими к вам, — на игру в оба ворота она не способна. Равно как и предать предателей, как бы странно это ни звучало. Здесь и надеяться не на что. Поэтому если у вас есть сомнения в том, что Лидия на вашей стороне и любит вас, как приятеля или друга, которому она простит всё, в том числе даже то, чего она не простила бы даже самой себе, — просто общайтесь с ней из вежливости, как с хорошей, но дальней знакомой, и избегайте путешествовать с ней и тем более посещать её свои дела. Иначе не удивляйтесь, что о них потом будет знать полгорода, — если, конечно, в отличаетесь повышенной внимательностью к тому, кто и о чём судачит при вас — а особенно за вашей спиной.
Можно также дать понять Лидии, что в доме Тёплых ветров слишком мало места: она всегда может вернуться к свою комнату в Драконий Предел. На улицу вы её не выгоните ни за что, так что можете не терзаться ни угрызениями совести, ни сомнениями. А если у вас дошло дело до такого — не бойтесь, что вы испортили отношения со своим хускарлом, там портить было просто нечего. Запомните: путешествуете ли вы в компании очаровательной нордки-воительницы или отправили её с полпути восвояси — она не в том статусе, чтобы могла даже подумать о том, чтобы обижаться на вас. И нет, смирением и самоуничижением здесь не пахнет, если, конечно, вы об этом. Просто у неё в жизни есть далеко не только вы — и просто Лидия никогда не станет затевать с вами скандалов. Активная пешка, которую если кто и будет двигать, то точно не вы, даже в тех случаях, когда вы отдаётк ей приказы — вот как можно вкратце охарактеризовать ваши отношения с Лидией. И характер не скандальный, и род деятельности не позволяет: где вы в последний раз видели истерящего и топающего ножкой военного, который к тому же давным-давно и не просто солдат? Но и от своих целей, идеалов и принципов всё равно ни за что не откажется.
Имея от природы не слишком гармоничное соотношение мужского и женского начал, Лидия рискует остаться на всю жизнь одна, или не создать семью. Вполне возможно, она будет переживать из-за того, что она одна, но не будет предпринимать активных действий чтобы изменить этот факт, девушки-военные тоже ждут принца на белом коне, вы не знали? Ну вот, сами девушки не знали этого тоже, предпочитая дело на благо Империи всем этим размышлениям, которые кроме как праздными, никакими другими не бывают1
Поняв, что верная Лидия не только оказалась под рукой в тот самый момент, когда она была нужнее всего, Айрилет начала успокаиваться. Ну, не могла же она лично следить всё время и за всем сразу, в конце-то концов! А вот для того, чтобы быть в курсе всех дел, получать рапорты и донесения, незаметно дёргая за нужные нити мефалической паутины, — для этого нужна была только она сама. И никто и никогда лучше неё с этой задачей бы не справился.
— Айрилет, а как мне понять, захочет она отправиться куда-то со мной или нет? — вполне себе разумно спросила Лидия, и этот вопрос хускарла совершенно не устроил. Нехороший какой-то настрой. Неправильный. Не совсем то, чего она ожидала и что хотела услышать. Ну вот совсем не то — Вдруг она уже не одна и не захочет, чтобы я составила ей компанию?
— Ой, да ладно тебе. — легкомысленно отмахнулась Айрилет, как от не представляющей никакого интереса вопроса — Я знаю, с кем она сейчас ушла из города, и с кем впервые пришла сюда тоже. Это один и тот же…
человек. — добавила Айрилет, причём в её устах слово «человек» прозвучало как-то неодобрительно, словно у спутника свободолюбивого нового тана не было никаких других качеств и отличительных черт, кроме того, что он был человеком. И всё. Только и всего. Только принадлежность к человеческой расе, больше и сказать про него нечего. — Молодой парень, двадцать лет, в настоящее время не занят ничем, образования не получил. Когда-то начал учиться в коллегии бардов Солитьюда, потом бросил обучение и вернулся к себе в Ривервуд. Не герой, не крестьянин, не воин, не солдат, не военный, даже не бывший — вообще никто.
— С тобой он точно не сравнится. — позволила себе данмерка мало что стоящий в таком контексте комплимент — Сражаться не умеет, раньше жил один со своей старой матерью, младший сын в семье, отец погиб. Кроме него было ещё семеро старших братьев и сестёр, сейчас все они уже давно живут далеко отсюда и нам ничем не мешают, так что к делу это не относится. Короче, сделай так, чтобы парень оставил её в покое и вернулся к себе в Ривервуд и насовсем, у него там свои дела есть.
— А если этой… — тут Айрилет на мгновение запнулась, подыскивая подходящее слово —
бретонке нужен мужчина (Лидия хихикнула, на что Айрилет сделала вид, что ничего не заметила), что было бы как раз понятно, мы ей сами найдём какого-нибудь обаятельного военного, с которым она быстро найдёт общий язык и с которым она сама с радостью вернётся в Вайтран. А там — не успеешь оглянуться, как они поженятся, и будущий муж её просто никуда от себя не отпустит. Главное — действовать своевременно и не давать ей время на раздумья. И, насколько мне известно, пока этот… норд таскается повсюду за твоим таном, как гуарий хвост, его собственные неотложные дела ждать не станут. Надо просто напомнить ему, что у него и свои дела есть, которые за него никто делать не будет, — и напомнить, в какой стороне Ривервуд находится. Пусть возвращается на свою лесопилку и не лезет не в свои дела.
Надо отдать должное Лидии, — она не стала задавать лишних вопросов и отказываться от того, что ей сказали сделать, просто кивнула. Молодец девочка, верная исполнительная. Посмотрим, как она откажется от любезной помощи своего хускарла. — к тому же, та хороший и опытный воин, на которого новый бродячий тан всегда сможет положиться больше, чем на саму себя. Безопасность и уважение, покой и защита, ненавязчивая внимательность и тщательно взлелеянная иллюзия собственной важности — вот что ценят люди превыше всего.
Раз это нравилось всем, причём людям более важным, взрослым и достойным, — значит, это понравится и Лире тоже. В этом у Айрилет не было ни малейшего сомнения. Кем бы ни были окружающие, — есть определённые приманки, которые одинаково действуют на всех. Заглотишь наживку — и потребуешь ещё, даже не заметив, что тебя только что мастерски заставили делать то, что от тебя требовалось.
Айрилет проследила взглядом Лидию, направляющуюся к массивной двери ярлова дворца, и вздохнула с облегчением. Слава Мефале, она наконец нашла выход из сложившейся ситуации, которая ей сразу же не понравилась и уже начала порядком надоедать. Не хочешь терять кого-то — будь рядом с ним днём и ночью сам, а если лично присутствовать не можешь, отправь кого-нибудь другого, кто будет твоими глазами и ушами.
Айрилет знала, что рано или поздно она добьётся всего, что она хочет, — другое дело, что она обладала достаточной трезвостью и ясностью ума для того, чтобы понимать, что сбыться всё может не совсем так, как ей хотелось бы, или даже совсем не так.
Обладающая удобной внешностью, — не будучи не страшной и не красивой, даже не особенно привлекательной, она была просто самой обыкновенной, без какого бы то ни было очарования или шарма; её внешность могла показаться отталкивающей или неприятной для нордов, а для данмеров была самой что ни ни есть обыкновенной.
Трудное, даже очень тяжёлое детство, наполненное недетскими и трагичными происшествиями, наложил свой отпечаток на и без того не слишком лёгкий, простой и покладистый характер маленькой девочки, перед которой добро и зло каким-то невероятным образом поменялись местами, что и предопределило то, какой она станет в будущем, на всю её дальнейшую жизнь.
Наделённая недюжинным умом, Айрилет выбрала сторону условного добра, а не зла, поэтому не стала выбирать сторону бродячих разбойников и точно таких же неустроенных бандитов, понимая, что сколько бы их ни было, их невозможно как следует организовать и они никогда не бдут представлять собой ни большинство, ни силу. Однако неоднократно она пользовалась услугами кого-нибудь из них, щедро расплачиваясь за выполненную работу и при случайных встречах или просто упоминаниях кем-нибудь в разговоре мастерски делая вид, что понятия не имеет, о ком идёт речь.
Если бы у верного и исполнительного хускарла Балгруфа был девиз и если бы она об этом задумывалась, то она бы без колебаний сказала, что любое средство хорошо, если цель того стоит. В немалой степени помогало и врождённое, не всегда светлое и невинное лбопытство, которое время от времени возникало у неё ещё в детстве и сначала фармулировалось как «хочу узнать, почему оно раньше было живым, а теперь вдруг сломалось». Но надо отдать Айрилет должное: если она умела подчинять себе ситуации и других людей, то она умела мастерски подчинять себе и саму себя.
Её судьбой, которую она не выбирала и которая выбрала её сама, всегда было, есть и будет одиночество. Неоднократно столкнувшись в прошлом со смертельной опасностью, когда ей нужно было прикрывать своих людей и заботиться о своей безопасности, данмерка подумала. что как же всё-таки хорошо, что у неё нет никого близкого, кто заплачет о ней, если однажды она не вернётся, — и возбоагодарит судьбу. Потому что тот, кто держит в своих руках мефалические нити многих судеб, нельзя позволять себе такую роскошь, как простое человеческое счастье, привязанности и ответственность, которой можно избежать. А заодно и лишние смерти, которых, как ни крути, даже для Айрилет стало бы в таком случае слишком многое.
Эшлендерка хорошо знала саму себя и только себе могла признаться, что она и правда способна на всё. И мало что могло её испугать, — но даже испытывая страх и перед лицом опасности она оставалась самой собой, как и предпочитала не злоупотреблять своей способностью «все-способности». Было много вещей, которыми никогда не стоило злоупотреблять, и следящая за всем и всеми хускарл не забывала следить и за самой собой.2
***
Против всех ожиданий, в ту ночь Лира спала на редкость крепко и хорошо, и ей не только не снились кошмары, но и вообще ничего не приснилось. Должно быть, прошлым днём случилось слишком много всего, даже до переизбытка, так что теперь оно всё в ночные кошары уже просто не влезало, оставшись там, где оно и должно было быть — в прошлом дне. Странно, — но девушка даже не вспоминала всё то, что произошло вчера в том лагере около родника, словно её восприятие слегка притупилось, получив шоковую дозу того, на что оно попросту не было рассчитано изначально, — но её этот факт совершенно не беспокоил.
Когда девушка проснулась, она обнаружила одну очень странную вещь, которой точно не было на тот момент, когда она легла спать, — а именно, рука Свена, спокойно и расслабленно обнимающая её за талию. Должно быть, ночью камин в таверне прогорел и поэтому на верхнем этаже стало холодно; а поскольку они спали под одним одеялом, то в поисках тепла инстинктивно прижались друг к другу. Хорошо хоть, ни Лира, ни Свен не знали, что именно происходило в их сне, — но теперь, раз уж бретонка проснулась, ей надо было как-то выбираться и из невольных объятий Свена, неожиданно приятных, кстати, и из-под одеяла, которое и правда было только одно на двоих, и из постели, да и вообще из всей этой ситуации. И если в процессе высвобождения она не разбудит своего спутника, так будет только лучше, по крайней мере, для неё.
Надо было пойти и наконец сделать то, на что вчера совершенно не было сил, — а именно помыться, отмокнуть в горячей воде, а заодно и всё постирать. Учитывая жалкий вид мантии, по-прежнему сиротливо валяющейся около кровати там, где чародейка бросила её вчера вечером, о том, чтобы надеть её сегодня и речи быть не могло. К счастью, на такой случай была новая вампирская броня; неудобно, непривычно, — но зато она совершенно чистая, да и защищает не в пример лучше мантии мага. На обманчиво-тонком доспехе были пришиты незаметные на первый взгляд, но очень прочные металлические пластины, что было бы очень удобно в бою. В этом плане мантия мага из Хелгена, грозящая в ближайшее время превратиться в унылую и старую тряпку, безоговорочно проигрывала ей.
Лира на всякий случай уединилась за ширмой, чтобы Свен с его привычкой просыпаться в самый неподходящий момент и в ещё более неподходящий момент замечать её в неловких ситуациях, точно за ней не подглядывал. После всех тех случаев, которые уже произошли с ними во время их совместных путешествий, у непутёвого барда это уже определённо начало входить в привычку, даже если он сам об этом пока не знал.
Единственное, что несколько подпортило радость — это свойственная всем молодым женщинам проблема. Проблема, из-за которой в ближайшие дня три ей придётся чаще мыться, терпеть несильную, но неприятную боль и, желательно, никуда не путешествовать, а оставаться ближе к дому. А то и вовсе дома, тем более, что сегодня они наконец смогут приобрести его, — и там в любом случае им точно хватит дел на несколько дней запросто. А ещё — алхимия, продажа лишнего хлама, щедро и без колебаний набранного по дорогу везде, где только было можно, и которого, даже несмотря на недавнюю торговлю с каджитским караваном, у обоих искателей приключений было предостаточно. Лира сразу решила, что не станет конкретизировать для Свена, что именно с ней случилось, но постарается убедить его не уходить из города и остаться на это время с ней. Впрочем, после всего пережитого в Логове Плута и «лагере чистых родников» бард сам был бы рад остаться.
Бретонка аккуратно, стараясь не шуметь, вытащила из рюкзака всю добытую вампирскую броню. Доспехи были зачарованы одинаково, но сильно отличались внешне. Один был мужским и напоминал многослойный халат из плотной кожи с грубыми, обрубленными краями на воротнике. Два других, женских, бретонке понравились даже ещё меньше, чем эльфийские доспехи — мало того, что сделанные из такой же плотной, выдубленной кожи чашечки подчёркивали груди девушки, так ещё и верхняя часть оставалась полностью открытой, при закрытой ключице, шее и остальном туловище.
Девушка попыталась надеть «мужскую» версию, но, как назло, она оказалась сильно больше по размеру, и, как показалось Лире, предназначалась по габаритам для ледяного тролля, а не для человека. Женский доспех, напротив, вполне подходил по размерам, но чародейку не покидало чувство, что в таком наряде она будет привлекать очень много внимания. Особенно мужского. И особенно — внимание Свена, который теперь вообще не будет глаз сводить с единственного открытого участка нового доспеха.
«Зато понятно, почему вампирская броня у мужчин и женщин так различается, — подумала Лира, — вампиршам, видимо, надо привлекать кого-то, чтобы проще было выпить кровь, а таким громилам-вампирам никакой шарм не поможет, от них и так все шарахаются, и в любом случае они всегда смогут догнать свою жертву. Кстати, эти дурацкие шипы на бюстгальтере надо бы спилить, чуть
левую об них не уколола, пока одевалась.»
Словно почувствовав, что совсем рядом от него происходит что-то интересное, Свен проснулся. Правда, к тому времени девушка успела не только помыться и постирать всё бельё, но и переодеться в вампирскую броню, так что смотреть было в принципе уже не на что… почти.
— А, ты уже проснулась и переоделась? — Свен сел в кровати и сразу же обратил внимание на свою спутницу, — По-моему, тебе эта одежда идёт гораздо лучше мантии мага, только шипы лучше спилить. А так она красивая, хорошо сидит, фигуру подчёркивает и… не только фигуру.
— Как раз это самое «не только» меня и беспокоит, — уточнила бретонка, слегка краснея и поняв, что если это самое «не только» заметил и оценил Свен, значит, то же самое могут сделать и остальные мужчины, а этого девушке совсем не хотелось — Свен, ты не возражаешь, если мы в ближайшие три дня не будет никуда уезжать из Вайтрана?
Задавшись вопросом о том, говорили ли что-то подобное и тем вампиршам, которым раньше принадлежала эта броня, или же вампиры не особо умеют делать комплименты, да и вообще, насмотрелись за всё своё бессмертие на подобного рода вампирские прелести, девушка всё-таки почувствовала удовольствие от услышанного. К тому же, хоть корсаж и приподнимал её грудь, всегда можно было прикрыть слишком открытую часть каким-нибудь лёгким шарфом, чтобы избегать излишнего внимания.
Утро начиналось, как всегда. Свен, уставший от приключений не меньше Лиры, согласился отдохнуть с ней в Вайтране и напомнил про покупку дома, а после обязательного завтрака и таких же, чуть ли более важных банных процедур и переодевания оба искателя приключений отправились на поиски Садии. Далеко идти не пришлось, — она подметала полы, как ни в чём не бывало, а завидев Лиру и Свена сразу же ушла на кухню, словно у неё там возникли какие-то важные и неотложные дела. Вполне возможно, так оно и было, — просто теперь, после всего случившегося за последнее время, у девушки были определённые подозрения. И она бы не удивилась, если бы узнала, что Садия и правда при случае может видеть затылком, — и что она и правда избегала тех, к кому раньше обратилась за помощью.
При виде редгардки чародейка испытала гамму довольно сильных и противоречивых чувств. Дело осложнялось в большей степени тем, что она отлично знала, что обо многом ей не расскажешь. Да и что там говорить, — обо многом вообще никому не раскажешь, в том числе и Свену. И вряд ли ей когда-нибудь удастся найти кого-нибудь, кому можно было бы рассказать всю эту историю, — а потом спросить, что это вообще могло быть.
— Ну как, тебе удалось найти Кемату? — спросила Садия-Иман, делая знак молодым людям, чтобы они следовали за ней и когда они уже ушли в укромное место, где их никто не видел и не слышал.
Почему-то Лира почувствовала внезапную усталость, словно постарела за один короткий промежуток примерно на шестьдесят-семьдесят лет. Такая вот внезапная, тяжёлая и одинокая старость, когда единственное, что остаётся — это сидеть там, где посадят или куда сможешь доползти сам, если тебя и посадить уже некому, и вечно брюзжать из-за того, что ты никому не нужен, что молодёжь пошла плохая, и что времена теперь совсем другие.
Собственно, в этом плане к Садии никаких претензий и не должно было быть. Они с Лирой не то, чтобы не были подругами, — они вообще не были знакомы, и в те разы, когда они со Свеном заходили в таверну Хульды, никогда не разговаривали со скромной незаметной служанкой, которая словно была одним из мелких предметов интерьера, такая же полезная, молчаливая и невидимая никому.
— Мы нашли логово Кемату, он со своими людьми жил под прикрытием разбойников. — сухо ответила Лира, не вдаваясь в подробности. — алик’рцы тебя больше не побеспокоят.
В любом случае, там было слишком много такого, что ей знать было вовсе не обязательно, что бы там ни было, — а получить взамен её сочувствие или, ещё хуже, быть похожей на кого-то, кому нужна жалость, ей совершенно не хотелось. Надо было дать Садии только то, что ей было нужно и по-настоящему касалось, а именно — сухие факты о том, что её преследователи мертвы. Все до единого.
Вот так, оказываются, действуют из добрых побуждений великие герои. Они были настолько добрыми, что перебили всех. Лучше и не придумаешь.
И что теперь из этого будет? Да ничего не будет. Садия будет жить со своим возможным предательством, а Лира — с памятью обо всём, что произошло в логове Плута, если, конечно, у неё нет «оптимистичной» мысли о том, что со временем она настолько привыкнет убивать, что этот случай станет для неё просто одним из многих — а потом и попросту забудется. А теперь… Да неважно, кто был прав, а кто — виноват. Живущие настолько привыкли жить, что привыкнут и к любой ноше, к любому воспоминанию, в том числе и к этому.
— Наконец-то. Наконец-то я спокойна. Твоя услуга неоценима, воин. Моей благодарности нет предела. Возьми свою награду. — Садия порылась в одном из шкафчиков своего шкафа и выудила оттуда мешочек с золотом, который она передала Свену, стоящему ближе к ней. — Я смогла вывезти из Хаммерфелла часть своих денег. Это самое меньшее, что я могу сделать для тебя… Надеюсь, в ближайшее время за мной не придут. — шёпотом добавила служанка, словно опасаясь, что кто-то снова прибыл из Хамерфелла в поисках беглянки и сейчас уже стоял под дверями её комнаты.
«Похоже, она уже наказала сама себя, — подумала Лира. — хоть она и правда предательница, хоть нет. Хотя… а что, если она и правда была предательницей? Но и Кемату был похож на кого угодно, но только не на благородного рыцаря. И мне почему-то кажется… а не использовала ли она нас со Свеном по назначению? Вот только великим героем я себя после этого не чувствую. Ой, Садия, ой, коза…
Вот и кто ты теперь после этого? Сиротинушка… И даже не подумаю учиться на героя. Не моё это. У нас со Свеном другие дела есть, поважнее.»
— А я буду продолжать жить так, как жила. И, кстати, тебе всегда рады в «Гарцующей Кобыле». — добавила служанка. И непонятно было, как она сама относится к этому факту, — хорошо это или плохо.
«Да уж, неизвестно, что с тобой сделали бы эти бандиты во главе с Кемату, — подумала чародейка, у которой от всего этого вдобавок начала тяжелеть голова и захотелось на свежий воздух, — но раз они до тебя не добрались, ты добралась до себя сама.»
— Для меня ничего не изменится. — добавила женщина, садясь на стул. — Спасибо тебе.
«Ты ведь сама себя посадила в тюрьму, — отстранённо подумала бретонка, — в пожизненное заключение. Мне кажется, что есть случаи, когда жизнь хуже смерти. Потому что мёртвые уже свободны, и они не знают, что происходило потом. А ты будешь знать всё.»
Уходя из комнаты Садии и направляясь к выходу, чародейка почему-то на мгновение представила себе, что она словно наяву увидела торжествующую улыбку на мёртвом лице Кемату.
Ему было вовсе не обязательно убивать Иман или везти её в Хаммерфелл на суд. Такое наказание, какое возможная предательница и изменница выбрала сама себе, — вечное одиночество, боязнь преследования и жизнь в таверне в качестве прислуги и под чужим именем, без возможности выйти спокойно за стены города, — его тоже вполне устроило. Тот, кто уже мёртв, — в безопасности и недосягаем, до него уже не доберётся даже самый изощрённый палач, а тот, кто жив, будет наказывать себя сам и всё время, пока будет живым.
И даже мёртвым, Кемату чувствовал себя победителем — и отмщённым.
Хуже всего было то, что мёртвому уже ничего в любом случае доказать было нельзя.
***
Во дворец ярла два путешественника успели ещё до обеда.
Им предстояло приобрести в свою собственность дом Тёплых ветров, — и, возможно, приобрести для него всё необходимое, чтобы там была вся мебель и чтобы уже этой ночью можно было ночевать под собственной крышей, а не смешить Хульду в таверне.
— Никогда бы не подумала, что мне так понравится рассматривать каталог домашнего декора. — задумчиво сказала Лира, просматривая картинки в большом и изрядно потрёпанном справочнике и читая вполне очевидные пояснения к каждому из них.
— Наверное, это потому, что теперь речь идёт о твоём собственном доме, — ответил Свен, — а не о каком-то другом. Потом, я думаю, можно будет это дело отпраздновать, и мы могли бы здесь и отдохнуть какое-то время. Дел у нас, конечно, ещё много, но они пока подождут.
— Провентус, а для чего здесь у всего есть описание на каждой странице, в том числе и для самых очевидных вещей? — спросила девушка у управителя ярла — Я ещё понимаю, что не все могут знать, что такое алхимическая лаборатория или пентаграмма душ… — про то, что она и сама увидела её впервые не так давно, а раньше имела об этом предмете весьма расплывчатые представления, бретонка предпочла промолчать — А что такое спальня или кухня, вроде бы хорошо знают все.
— Ну, это вообще-то просто иллюстрации к тексту, — ответил Провентус, то ли не удивившись глупому вопросу, то ли просто сделав вид, что он ничего не заметил и для него всё было, как обычно, — чтобы те, кто покупает дома, не просто прочитали текст, но и посмотрели на картинке, как именно это будет выглядеть, когда мы привезём им всю мебель и дом будет полностью обустроен. Внизу около кухни, например, можно поставить алхимическую лабораторию, — а вместо неё можно сделать детскую комнату, это всё по желанию покупателя. То и другое, к сожалению, поставить нельзя, но потом, если вы передумаете, можно будет заменить одно на другое. За определённую сумму, разумеется. Но не думаю, чтобы для вас это было очень дорого.
«И почему мне кажется, что я только что допустила какую-то глупость?» — подумала девушка, оплачивая покупку вайтранского дома и заодно всей мебели. Судя по предлагаемому Провентусом каталогу домашнего декора, утвари и мебели, в доме, за те пять тысяч она покупала только потолок и стены. А может, и их тоже не было и их только предполагалось купить? Странно, а со стороны дом Тёплых ветром выглядел вполне себе достроенным и целым.
Рядом с огромным обеденным залом, в кабинете придворного мага, располагались уже известные алхимическая лаборатория и пентаграмма душ. Решив, что зелья на продажу она сможет сварить и у Аркадии, чтобы потом продать их там же, девушка уверенно направилась к пентаграмме, чтобы изучить зачарования с найденной вчера вечером вампирской броне.
Свен разглядывал огромную карту Скайрима, висевшую в кабинете мага, а сам Фаренгар сидел в кресле и рассматривал какую-то старую книгу. Бретонка положила один из доспехов на пентаграмму душ, как, ей казалось, именно это надо было делать при изучении зачарования или при наложении чар.
«Так, надо сосредоточиться, выбрать предмет, чьи чары хочешь узнать, потом расслабиться и принять знание…» — мысленно инструктировала себя Лира, вспоминая, как именно работает зачарование.
Но что-то пошло не по плану.
То ли дело было в том, что на той броне, которая лежала на пентаграмме душ и на той, которая была надета на девушке, наложенное пусть и слабоватое, но очень полезное для магов двойное зачарование было полностью идентичным, или она стояла слишком близко к пентаграмме душ, так, что край её одежды соприкасался и с пентаграммой, и с положенным на неё предметом…
Мысли девушки наполнили линии, узоры и начертания, всё, что могло помочь наложением чар на предмет, и одновременно с этим нарастала некоторая лёгкая прохлада, пропадала небольшая скованность и ограниченность, вызванная новой, непривычной пока одеждой, а на её место приходила странная свобода и чувствительность.
Результат — удачно изученное новое зачарование и, как следствие, уничтоженный зачарованный предмет — обрадовал. Если бы не одна совершенно неожиданная вещь, которая совершенно не порадовала, а только неприятно удивила. Откуда-то со стороны потянуло лёгким прохладным ветром, непривычные плотные чашечки бюстгальтера, служащие частью корсета и к тому же выполняющие роль брони, почему-то исчезли. И ощущение непривычно-плотной, тяжёлой и холодящей, пусть и лёгкой, но всё же брони тоже пропали. Выходит…
«Да чтоб тебя. Первый раз в жизни вижу, чтобы такое происходило. Зараза.»
На пентаграмме душ, словно в насмешку, лежала целёхонькая, чистая и аккуратно сложенная вампирская броня. А сама чародейка осталась в одном только нижнем белье.
Девушка только сейчас поняла, что произошло, и почему прохлада нарастала постепенно в самых разных местах одновременно — надетая на неё вампирская броня постепенно рассеялась, начав с нескольких маленьких очагов магии, которые затем медленно, за несколько секунд, поглотили доспех целиком.
Слегка покрасневшая девушка медленно, надеясь, что никто не заметил её оплошности, развернулась. Мысленно она молила всех богов, чтобы Свен продолжал разглядывать карту, а Фаренгар не отрывался от книги, но, как только Лира увидела своего спутника, спокойно и без угрызений совести смотрящего на неё с широченной улыбкой, она поняла всю степень своей наивности, а заодно и нелепую надежду на чудо.
Свен сразу заметил, как с Лиры начала пропадать одежда, и теперь, когда вампирская броня исчезла, подшитый к ней капюшон свалился на пол, а из всего надетого на бретонку остались только сапоги, перчатки и исподнее, юноше снова открылся впечатляющий вид на фигуру его спутницы. Совместные приключения явно шли на пользу девушке, фигура которой стала ещё более стройной и подтянутой. Но, несмотря на всё это, Лира сейчас выглядела какой-то… беззащитной и уязвимой. Прямые стройные ноги, тонкие руки с маленькими кистями, растрёпанные длинные волосы до лопаток и ключицы, которые сейчас наверняка щекотали хозяйку.
Почему-то норду захотелось подойти к ней обнять и согреть, но откуда возникло такое чувство, он не понимал. И ещё меньше понимал, почему ему внезапно стало жарко, даже больше, чем когда он сидел у костра, готовил оленину и случайно увидел одну из «яблочек», тех самых, которые сейчас накрывал только бюстгальтер и которые были направлены вперёд, в его сторону, и от этого Свена тянуло к его спутнице только сильнее. Почему-то даже проскочила необычная, но странная мысль, и воображение барда быстро дополнило формирующуюся в его голове картину, о которой остальным знать необязательно.
— Знаешь, Лира, а мне эта школа магии очень нравится, — прокомментировал её оплошность Свен, пытаясь отвлечься от мыслей и заодно — опять сравнить бретонку с Камиллой, — я бы тоже хотел научиться очарованию… то есть, зачарованию.
Не зная, что ответить, девушка принялась отчаянно искать взглядом хоть что-то или кого-то, кто мог бы помочь ей с разрешением этой неловкой ситуации, но её взор, словно по какой-то подлой случайности, почти сразу попал на Свена, точнее, чуть ниже его пояса, и на этот раз в её сторону и немного вверх сквозь ткань выпирало что-то крупное, твёрдое и продолговатое. Бретонка сразу поняла, что это, и из-за этого ей стал ещё более неловко. Неужто Свен уже воспринимает её как… женщину? Неужели он хочет… неважно чего!
— Свен, у тебя ведь Камилла есть! — выпалила красная как рак Лира, заметив, что её спутник как-то слишком уж живо отреагировал на произошедшее, что было само по себе исключительно случайностью. Лира и представить себе не могла, что при изучении зачарования на броне может произойти что-то подобное! Может, в следующий раз, когда она подойдёт к пентаграмме душ, нужно будет сначала нарядиться во что-то, на чём нет абсолютно никаких чар?
— Я знаю. — просто ответил Свен, словно соглашаясь с чем-то, что он даже не особенно слышал, но что счёл чем-то само собой разумеющимся и банально-очевидным, и продолжая смотреть всё так же радостно и ясно, как, должно быть, не мигая смотрят орлы на Солнце — Но и ты тоже ничего. — добавил он, словно чтобы объяснить свою…
бестактность. Вернее, очень и очень большую бестактность, много бестактностей за один раз, от которых, похоже, неудобно было только одной чародейке. Сам же непутёвый бард, похоже, просто наслаждался сложившейся ситуацией.
Надо отдать должное Фаренгару, — то ли он за всю свою жизнь видел много самых разных вещей, в большей или меньшей степени неподобающих, возмутительных или просто странных, то ли у него просто была очень хорошая выдержка, — но он самым естественным образом игнорировал чародейку, оказавшуюся в довольно неловкой ситуации и, уже оторвавшись от своей книги, заинтересованно смотрел на незамутнённо-радостного Свена, словно тот показывал ему какой-то очень увлекательный магический эксперимент.
— Я тебе ещё дам подглядывать. Поподглядываешь ты теперь у меня. Какая же бестактность! — возмущённым шёпотом пообещала бретонка, которую такой ответ почему-то не устроил. Хотя, учитывая ситуацию, её, скорее всего, не устроил бы вообще никакой ответ, — возможно, уже тем, что он вообще был бы. — Засранец. — добавила она про себя.
— Да, но сегодня ночью, когда мы с тобой спали вместе и я обнимал тебя, было примерно то же самое, и ты не думала о том, что это было бестактно с моей стороны! — совершенно искренне заявил Свен с непосредственностью милого дитя лет так примерно десяти, если не меньше. Похоже, он и правда не понимал, почему Лира, спящая в одной постели с ним и совсем близко и Лира бодрствующая — это почему-то словно две разные девушки. Очевидно, простое объяснение, что спящие в принципе не могут знать, что происходит вокруг них, до него ещё попросту не дошло, будучи слишком пресным и рациональным.
К счастью, двадцатилетний «
десятилетний ребёнок» всё-таки понял, что стоять так вечно он не может, а потому всё с таким же счастливым видом и разве что не мурлыча на весь дворец удалился в сторону дворцовой кухни, находящейся напротив кабинета Фаренгара. Бретонка всё-таки отметила про себя, что наглец держал руки перед собой замком, хотя в тот момент её это не сказать, чтобы так уж сильно волновало.
— Наглец! — возмущённо громким шёпотом ответила ему чародейка, подавляя в себе сиюминутный позыв запустить в удаляющегося счастливого барда чем-нибудь, потому что под рукой у неё не было ровным счётом ничего, кроме второго комплекта вампирской брони, чьё зачарование она сейчас и хотела изучить на пентаграмме душ и которую теперь ей срочно придётся надевать на себя взамен таинственно исчезнувшей в результате неправильно прошедшего изучения — Ночью я спала вообще-то, поэтому и не знала, о чём ты там посмел подумать и чем занимался, пока я об этом не знала!
Теперь уже в силу своего возраста, — а до этого из-за полубеспризорного детства, проведённого на улицах Брумы, тогда ещё маленькая Лира слышала много чего такого, что ребёнку её лет не стоило бы и знать, — а потом она обучалась целительству, поэтому уже давно и хорошо знала, чем именно мужчины отличаются от женщин. Поэтому ничего нового для себя она не узнала…
но. Одно дело — это просто знать, и совсем другое — увидеть самой и убедиться в этом лично, и к тому же знать, что то, что случилось, выходило, что оно было отчасти по её вине. Или даже полностью. Ни у одного мужчины она раньше никогда не замечала такой реакции на неё. И ведь надо же было, чтобы такое случилось! Вот же скамп.
Но одна мысль всё-таки грела бретонку — Свен начал её воспринимать не только как друга, но и как женщину, а само это открытие казалось странно, иррационально притягательным, и непонятно почему Лире хотелось лучше разглядеть, что именно так выпирало и… словно «смотрело» на неё? То, что только что произошло, со стороны Свена было не только редкостной бестактностью, но и просто хамством… но почему тогда это так неожиданно-приятно и почему хочется ещё чего-то большего? И что это за новое, никогда раньше не испытанное ощущение тяжести и тепла где-то в животе, ниже пупка, смешанное с ощущением лёгкой щекотки? Нет, наверное, это всё «особые дни» виноваты, и надо будет поскорее пойти одеться. А то сюда сейчас ещё и ярл придёт вместе с Провентусом и вся дворцовая стража, потому что по закону подлости у них всех обнаружатся срочные дела — и именно здесь, когда Лира без одежды. Мало ей этих двух.
«Наверное, то же самое чувствовал Свен, когда увидел меня в одном исподнем. — неловко подумала Лира, ещё больше краснея, — По крайней мере, я начинаю его немного понимать, и я ему тоже определённо нравлюсь, хотя и не в том плане, в каком хотелось бы, то есть, не хотелось, но… но я всё ещё не уверена, что он нашёл во мне не только красивую «застёжку». А что я нашла бы самым привлекательным у него? Я раньше никогда не была так близко знакома ни с одним мужчиной, так что, выходит, теперь я могу сказать, что Свен — мой первый мужчина?! Во имя Девяти…»
Ситуация была ещё более волнующей и двусмысленной от того, что раньше Лира и правда не была знакома ни с одним мужчиной; конечно, у неё было очень много друзей и знакомых обоих полов, но никогда ещё при общении с ними она не чувствовала как-то особенно тот факт, что мужчины, вообще-то, очень сильно и во многом отличаются от женщин, если не сказать, во всём. И если считать с того самого момента, когда бретонка играла с мальчишками, ещё будучи девочкой или подростком, — можно было твёрдо сказать, что к ней не прикасался ни один мужчина.
— В магии есть какое-то умиротворение и спокойствие, не правда ли? — неожиданно подал голос до сих пор молчавший Фаренгар, заметив, что объект его наблюдений сменил явки и ушёл совсем в противоположную сторону, оставив его наедине с Лирой, по-прежнему одетой в одно только нижнее бельё. Неожиданно до него дошло, какой именно момент он выбрал для того, чтобы обсудить свою любимую тему, и насколько он был неподходящим для каких бы то ни было разговоров.
Придворный маг ощутил что-то вроде нарастающих негативных эмоций, среди которых он мог бы без труда определить стыд и панику. А также досаду на собственную глупость: ну зачем он решил сейчас поговорить с юной и, что греха таить, очень даже привлекательной особой, которая теперь стояла перед ним полуобнажённой? А как теперь сделать вид, что он ничего не видел?
Фаренгар был отнюдь не дурак и знал, что теперь уже поздно делать вид, что он ничего не замечает, — да и вообще, что он старый и полуслепой маразматик. Чего не было — того точно не было, равно как и хоть сколько бы то ни было развитого артистического таланта. Он не имел особого опыта в общении с противоположным полом, поэтому предпочитал просто избегать женщин, равно как и общения с мужчинами, тем более, что никому он, честно говоря, и не был нужен, — разве что Балгруфу в качестве придворного мага, и всё. Уже много лет Фаренгар не был нужен никому, — и поняв давным-давно эту простую и тогда ещё невыносимо горькую истину, он научился сначала делать вид, что ему тоже никто не нужен — а потом и сам привык к этой мысли.
Он не был нужен миру, — и взамен он платил миру взаимностью.
Миру этот факт был глубоко безразличен.
— Иногда у неопытных волшебников, не имеющих ранее никакого опыта в искусстве зачарования, случается так, что они не могут совладать с этой новой для них стихией, которая проявляется, как заклинание по площади. Но, в отличие от того же заклинания огненного шара, которое относится к магии Разрушения, изучение зачарованного предмета может распространиться совсем не на тот предмет, который был положен на пентаграмму душ. — мужчина остановился и перевёл дыхание, чувствуя, что даже несмотря на необычную ситуацию, в которую он совершенно случайным образом оказался втянут, разговор на любимую и привычную тему помогает ему держать себя в руках и вести себя естественно. В конце концов, он просто объясняет своей временной ученице основы зачарования, попутно объясняя ей допущенную ошибку.
«
Пока эта самая ученица, молодая и очень привлекательная женщина, стоит перед тобой в одном исподнем, — подсказал внутренний голос, совершенно неожиданно для самого мага, —
и почему-то совершенно не стесняется тебя. Похоже, она тебя совсем уже за мужчину не считает. Неужели я уже настолько старый? Как быстро летит время… — от этой мысли почему-то сразу же стало как-то горько, обидно и досадно, хотя Фаренгар никогда не интересовался бретонкой, как женщиной, да и вообще уже много лет обходился без женского внимания —
Интересно, чего она ждёт? Может, хочет дождаться, пока ты сам подскажешь ей одеться? Да нет же, я сам, как последний дурак, начал читать ей лекции по зачарованию, вместо того, чтобы просто повернуться и уйти!»
— … По-видимому, на той броне, чьё зачарование ты хотела изучить, было такое же зачарование, что и на той броне, которая была на тебе, — продолжил Фаренгар, отчаянно пытаясь делать вид, что ему просто жизненно необходимо было прочитать чародейке лекцию о нюансах зачарования именно сейчас, и ни секундой позже. И пусть уж лучше она думает, что он какой-то старикан, из которого песок сыпется, каким она его, скорее всего, и воспринимает — Стихийное заклинание, направляемое не от тебя, а к тебе, сработало так, что оно не идентифицировало, какой из двух предметов ты выбираешь для изучения. Если ты просто кладёшь какой-либо предмет на пентаграмму душ, это ещё не значит, что тебе удастся его зачаровать, изучить или провести с ним какой-то другой ритуал. Это не хлеб, положенный на стол, который ты собираешься отрезать. Такого рода вещи всегда двусторонние, а не односторонние, как ты думала. И вот что из этого вышло.» — добавил он высокомерно и с явным превосходством, чтобы скрыть свои истинные чувства за уже привычными окружающим холодностью и высокомерием. Так выходило гораздо привычнее и для самого мага.
Как оказалось, так можно было разговаривать и с молодой и, что греха таить, привлекательной молодой женщиной, ещё совсем девушкой, которая случайно оказалась перед ним раздетой, — но совершенно не смущается его, очевидно, считая его уже древним старцем, которого даже она мужчиной уже не считает.
Более того, — так можно было разговаривать со всеми.
— Главное, что теперь у меня есть первое заклинание, которое можно накладывать на одежду. — спокойно сказала девушка. Всё то время, пока Фаренгар рассказывал ей о подводных камнях и тонкостях искусства зачарования, она стояла перед ним, внимательно слушая и склонив голову набок, а в руке она держала тот самый комплект брони, который изначально должен был исчезнуть в процессе изучения кажущейся простой вязи зачарования. Причём держала его совершенно спокойно, а не так, как, по мнению придворного мага, должна была держать перед собой любая молодая и привлекательная женщина, оказавшаяся перед посторонним мужчиной в одном только белье — Я сейчас ещё хотела бы изучить зачарование на сапогах, — совершенно спокойно добавила она, — только сначала пойду оденусь.
И ушла.
Совершенно спокойно ушла в комнату Фаренгара. Переодеваться. Вернее, надевать на себя второй и уцелевший комплект вампирской брони.
Фаренгар ощутил смесь непривычных чувств, — внезапных, неожиданно-сильных и не сказать, чтобы приятных. Конечно, он никогда не интересовался такими женщинами, как Лира, и уже давно поставил крест на своей личной жизни, но…
«
Да тебе и не на чем было крест ставить, — шепнул внутренний голос, и мужчине захотелось дать самому себе сильную и болезненную оплеуху, чтобы заставить его замолчать, —
можно подумать, тебе было из кого выбирать или от кого отказываться. Нельзя поставить крест на том, чего нет, особенно если этот крест уже стоит. Тот можжевельник для лисицы зелен, что на колючем кусте растёт.»
Однако годы одиночества и аскетизма, во время которых одинокий маг подавлял свои естественные желания и чувства, присущие любому живущему человеку, сделали своё дело, и уже через пару минут Фаренгар был уже полностью спокоен, как и всегда. И только где-то в глубине его души, словно в пустыне, прибавилась ещё одна невидимая глазу, крошечная горстка песка. Она была обманчиво-мягкой на вид, но такой же безжизненной и сухой, как и вся эта бескрайняя и бесплодная пустыня. А горстка песка, бездумно и бездушно брошенная на мёртвую землю, это ведь не влияет уже ни на что, не так ли?..
Склонившись над своим рабочим столом, Фаренгар стоял, тупо глядя на лежащую перед ним книгу и даже не замечал, что она закрыта. Но никто не обратил на это ни малейшего внимания, в том числе и он сам.
В этот момент бретонка вышла из комнаты мага и, видя, что пентаграмма душ не занята, весьма успешно изучила зачарование, наложенное на сапоги, увеличивающее запас сил. Мимо неподвижно стоявшего Фаренгара прошёл Свен, тряся мокрыми руками и распространяя приятный запах мыла из горноцвета, как мимо элемента интерьера.
— Твоему парню очень повезло. — нейтральным тоном бросил мужчина в спину уходящим молодым людям, сам не зная, для чего он это говорит. Наверное, просто для того, чтобы последнее слово осталось за ним, в том числе и против его собственного внутреннего голоса, к тому времени уже давно замолчавшего.
***
Дверь их со Свеном первого дома открылась тяжело и со скрипом; и когда они вошли в дом, пахнуло спёртым воздухом, какой обычно бывает в тех домах, в которых сначала всё убрали, вычистили, отмыли, — а потом ушли и больше туда не возвращались.
— Хорошо хоть, здесь драугров нет, — подклилась своими впечатлениями чародейка, — потому что пахнет почему-то… как в одном из тех подземелий, где мы бывали раньше.
В доме Тёплых ветров не было не только драугов, — там не было ничего. Из мебели была только лестница, ведущая наверх и пара-тройка ящиков, сиротливо лежащих под ней. Повсюду была пыль, по углам — особенно нелюбимая девушкой паутина, и пахло в доме соответствующе. Хорошо хоть, не было запаха сырости, хотя она там тоже могла быть, учитывая, что камин был холодным и в нём была только старая зола.
— Склад Тёплых ветров, здравствуй! — иронично обратился Свен к дому, поднимаясь на второй этаж. — Надеюсь. сюда не только привезут мебель, но и сделают уборку, потому что когда мы будем складывать здесь трофеи, не хотелось бы, чтобы они все были в пыли. Даже у драугров в гробницах и то было как-то почище.
— Вроде бы не подземелье. — оценила бретонка зайдя в предполагаемую будущую комнату, где они потом будут спать… вместе со Свеном? Но об этом она решила подумать потом, потому что если получится, надо будет обязательно поставить две односпальные кровати. Как ни крути, а так удобнее — и лишних вопрсоов ни у кого потом утром не возникает — Только паутина эта повсюду… ненавижу.
Заклинание пламени, сорвавшееся с обеих рук чародейки, улетело в дальний угол, сжигая процветающую там паутину и испееляя особенно жирные пыльные «барашки». В процессе уборки бретонка оторвалась от своего занятия и посмотрела на покатый конусообразный потолок. Дом тёплых ветров, да уж. Почему «ветров», становилось понятно сразу, потому что в такие щели ворона может пролететь, не складывая крылья. Оставалось только надеяться, что погода и дальше не испортится, потому что иначе дом срочно придётся переименовывать в дом Холодных сквозняков или в Сырую пещеру.
Примерно за этим занятием, — осматриванием запустения и периодическим сжиганием паутины и застала своего блудного тана Лидия. возвращающаяся из Драконьего предела.
— Долгой жизни тебе, мой тан! — поприветствовала Лидия своим мелодичным голосом, звучащим, как звон колокольчиков.
— Лидия, я уже сказала тебе, чтобы ты обращалась ко мне просто по имени, меня зовут Лира. — благожелательно напомнила ей чародейка, складывая в угол свою сумку. — Удивительно, откуда здесь столько пыли и паутины? (Ещё один поток пламени спалил невысоко от пола нечто, что тут же умерло, превратившись в некое подобие маленького огненного шара) Я, между прочим, маг, а не
хозяйка ломбарда! уборщица!
— Ненавижу паутину, — как ни в чём не бывало обратилась чародейка к опешившей Лидии, всё так же продолжавшей стоять на пороге комнаты — Уборку я сделать могу, если мне, конечно, дадут все инструменты, а вот эти дыры в потолке я вряд ли смогу заделать. Из-за них дом могут переименовать.
— Переименовать? — отчего-то Лидия
заглючила опешила, причём так, что никак не могла подобрать слова, ни нужные в такой ситуации, ни какие бы то ни было ещё — Раньше его не переименовывали…
Получилось как-то невнушительно, глупо и жалко, и Лидия сама себе показалась кем-то непонятным, мелким, но нашкодившим — и настолько жалким, что такое неизвестное Нирну существо не было достойно даже того, чтобы на него смотреть, не говоря уже о том, чтобы пнуть. Когда бретонка совершенно спокойно подошла к одной из дыр в стене и стала пристально и внимательно смотреть в него, словно высматривая подкрадывающегося противника, ошеломлённая хускарл наконец пришла в себя и обрела способность думать. Способность ей на самом деле не слишком сильно помогла, потому что у девушки возникло очень много вопросов. — и все преимущественно к себе самой.
Например, — почему она так отреагировала на появлении в доме своего тана? Она знала, что сегодня Лира купила дом Тёплых ветров и будет жить здесь. Она, что, испугалась её? Но так бретонка не ругалась, ничего не требовала, — и вообще, не делала и не говорила ровным счётом ничего плохого. Тогда в чём же было дело? Лидия была вынуждена признаться самой себе, что Лира не была похожа ни на кого, с кем ей приходилось общаться, работать и иметь дело за всю её сознательную жизнь. Каждый из нас рано или поздно волей-неволей привыкает к определённым манерам поведения, вырабатывая в ответ подходящую реакцию, говоря уже подсознательно заготовленные слова, которые мы сами в большинстве случаев считаем не заготовленными, а «родившимися» прямо сейчас, в процессе разговора. А как быть сейчас? Просто стоять и молчать, делая вид, что она один из элементов домашнего интерьера, отданного Провентусом в качестве подарка?3
Ищущая слова, идеи и всё остальное хускарл уже было почти осознала тот факт, что ей теперь надо будет как-то приспосабливаться и учиться взаимоействию со своим новым таном, с которым она теперь, помимо всего прочего, должна будет и жить под одной крышей… И не только с ней, если то, о чём её «попросила» Айрилет, займёт больше времени, чем они полагали изначально, как её ошеломили ещё один раз — и на этот раз спускаясь по лестнице и направляясь к выходу.
— Лидия, если хочешь, идём с нами, в таверну! Мне кажется, что такую…
драугарню, вернее, свинарник, до завтра если и вычистят, то не проветрят точно. И даже огромные дыры в крыше не спасут. И камин — бретонка осуждающе посмотрела в его сторону, причём взгляд получился сверху вниз во всех смыслах этого слова — тоже не горит, потому что его просто разжечь не смогут. Поешь с нами, переночуешь… мы тебя приглашаем! Сейчас по-быстрому переделаем свои дела в городе, и пойдём в таверну, пыль и грязь счищать.
И ушла. Мило и как-то по-доброму улыбнувшись, дав понять, что с ней просто может и не получиться, — и оставив за собой последнее слово.
И напоследок Лидия не могла не отметить, что дверь не хлопала, а тихо закрылась, хотя с гуляющими повсюду сквозняками это было бы более чем объяснимо.
