Подарок недовольным

Для архимага чернокожий оказался на редкость приличным мужиком. Не расслабляется, конечно — моя душа для них всё же потёмки — но и на стереотипного конвоира не похож. Мы вполне спокойно, беседуя за жизнь, дошли до шестиэтажного здания, чем-то похожего на одесскую оперу, только не бело-жёлтого, а мрачно-кирпичного. Запах в воздухе какой-то… едва уловимый, но на редкость стойкий. Словно в погребе, где на протяжении многих поколений хранились яства — насолько изысканные, что даже теперь текут слюнки.  — Это что, фабрику Вилли Вонки после перестройки разворовали? — ухмыльнулся я, с интересом заходя внутрь. Дверь, судя по всему, была заложена кирпичом — ещё совсем недавно была. Кстати, отрадная перемена — в новом теле мимика даётся куда как легче.  — Я тебя не понял, — беззаботно сообщил Шамшуддин, входя следом и делая какой-то жест. Ничего особенного не произошло, но сразу стало как-то неуютно. Уж очень это походило на активацию сигнализации в камере. Да и хрен бы с ним — я как минимум до вечера тут не заскучаю, здание-то немаленькое. К тому же и сам Шамшуддин уходить не собирается, что тоже утешает. Пусть тюремщик, зато собеседник. Кругом пыль и песок. По строению явно плачет бригада таджиков. Кое-где истлевшие в хлам тряпки, на стенах изгвазданные портреты с прихотливо вырезанными именами. Читается с трудом — больно хитрый шрифт, к тому же при переходе между мирами я выучил современный серый язык, а здесь что-то совсем уж архаичное. Вроде старославянского.  — Ка… Кха… Кабыздох Демон, — с трудом прочитал я по слогам. Не повезло мужику с именем-фамилией… Не давая себе труда сохранять форму, уродливым колобком неспешно качусь по коридорам наугад. Шамшуддин остался в фойе, зависнув в воздухе в позе туриста на надувном матрасе. Сказать, что кругом царит запустение — попасть в книгу Гиннеса за величайшее преуменьшение. Пылища даже в коридоре местами по щиколотку человеку, и я оставляю в ней след, как танковая гусеница. Мрамор на стенах словно изгрызен древоточцами. Поперёк дороги периодически валяются разбитые шкафы. Один слишком высокий, не смог упасть и перегородил коридор наискось от пола до потолка. Редкий угол обходится без сжавшегося в комочек скелета — будто их хозяева пытались защитить уязвимые органы. Вообще здание выглядит, словно его не поделили Аттила и Батый. Аты-баты, хочу жраты… Жраты не нашлось, хотя пахло с каждым шагом всё аппетитнее. От скуки я начал считать проклёвывающиеся органы. Открылся глаз, закрылся глаз, выросла нога, топнула нога, исчезла нога… забавно. Хобот нарисовался, и я тут же потянул им воздух в поисках источника вкусного аромата. Источник обнаружился посреди большого амфитеатра — актовый зал, должно быть. На круглом возвышении, подобном цирковому манежу, валялись обломки скорлупы. Яйцо, которому она принадлежала, было, должно быть, размером с дыню. Маловато будет. Но я привык не пренебрегать даже крохами, так что скатился на «манеж» и принялся грызть скорлупу.  — Ой, вей, тётя Саrа, и где ви беrёте такую фиш? — умилённо вздохнул я, не переставая смаковать добычу другим ртом, — А ещё есть?  — Это ты мне говоришь? — вежливо осведомился тонкий старческий голосок. Из-под протрухлявевшего насквозь сиденья в первом ряду не спеша выкарабкался комок белого меха и вперил в меня круглые умные глаза.  — Не тебе, смертный, — успокоил я комок и тут же матюгнулся. Это словечко начинает меня преследовать, — Ты чьих будешь?  — Я длик, — комок как-то странно передёрнул всем телом, давая понять: длик, чем бы он ни был — вещь совершенно незначительная. Он обошёл меня на мягких лапках, поерошил пробившуюся с одного бока шерсть, с другой стороны подёргал за известковую иголку. Попытался вскарабкаться на спину. Измерил шагами мою длину от носа до хвоста, потом до другого. Пересчитал пальцем ноги, сбился, пересчитал вторично. Прибавил хвост, отнял хвост. Почесал за круглым ушком, уселся по-турецки с той стороны меня, где торчало больше всего глаз и спросил:  — Откуда ты взялся? Такого вопроса я, признаться, не ожидал. На ум пришли сразу два серьёзных ответа и около десятка юродских. Но почему бы и не поговорить, если спрашивают культурно? Даже если под белой и пушистой наружностью скрывается что-то опасное, то точно не для меня. Победив себя самого, я уже не уверен, что ещё способен чего-то бояться.  — Тебе вкратце или с подозрительными подробностями? — уточнил я.  — С самого начала, — длик поморгал глазищами, в которых светилась искренняя любознательность, как у ребёнка или академика, — Мне интересно всё, что ты хотел бы рассказать.  — Ну, — протянул я, — в самом начале сотворил Бог небо и землю; земля же была безвидна и пуста, и Дух Божий носился над водами… Трепался я, должно быть, часов около шести — если верить лучам света, переползавшим из одной дырки в стене в другую. Я действительно с увлечением рассказывал длику всю свою жизнь, на сколько хватало памяти. Благо она у меня не абсолютная, как у покойного Рабана, а то натёр бы мозоль на языке. Конечно, я не выложил всю свою душу нарастапашку. Сказалось резидентское прошлое. Кое-что и утаил, а где-то отделался общими фразами — как ни располагал к себе собеседник, а у меня достаточно скелетов, которые хотелось бы сжечь вместе со шкафами, а пепел развеять по ветру. Но тут меня проняло. В последний раз я так распинался перед кардиналом дю Шевуа, и не отказался бы, чтобы он оказался на месте длика. Исповедоваться мне бы сейчас сильно не помешало — проблем на горбу накопилось столько, что без поллитры кагора никак не разберёшься… Но за неимением священника сгодится и психолог. Благо длик слушал очень внимательно, лишь изредка уточняя реалии, незнакомые коренному рарийцу. Один раз он кротко перебил меня и исчез минут на двадцать, вернулся с толстым бумажным свитком и чернильницей и принялся увлечённо конспектировать. Я протянул глаз на стебельке и заглянул в свиток. Оказалось, мой визави не писал, а рисовал — рисовал мою собственную историю в четыре краски. Мохнатая лапка так и летала над бумагой. Я, пожалуй, даже на пике яцхенских сил не смог бы сражаться быстрее, чем он тут художествует.  — Впервые на арене: аттракцион «Человек-принтер», — слегка ошалело прокомментировал я.  — Я кииг, — скромно поправил длик.  — Ну, кииг, — не стал спорить я. Что-то о киигах я уже когда-то слышал — вроде бы из очередной лекции Рабана, которую он читал, когда мы искали Креола с его неопознанным летающим особняком на другом конце этой самой планеты. Золотое было времечко: архимаг, конечно, как был высокомерной сволочью, так и остался, но тогда он меня ещё и кормил — как сейчас помню поляну, сноровисто накрытую для меня на борту коцебу. За такие вещи я многое готов простить. А вот сейчас пищей для меня не озаботился никто. Райски вкусная скорлупа оказалась мне на один зубок, и каждая клеточка новообретённого тела уже несколько часов безмолвно воет о нестерпимом голоде. Я стараюсь болтать без умолку в надежде отвлечься, но толку нет. Вокруг меня ничего съедобного нет — только камень, кирпич, пыль и длик. Ничего даже теоретически съедобного. Может, убрать у себя желудок? Или отгрызть какую-нибудь конечность? Не знаю, до чего бы я так додумался, но тут в актовый зал вошёл Креол. Глаза у него были, как у пахавшего двое суток напролёт программиста, но рожа довольная-предовольная. Он по-хозяйски прошествовал вниз к арене и без предисловий спросил:  — Ты голоден? Хрен пойми этих магов. Вот эльф если смотрит на тебя, как на жабу-геронтофила — то так и будет смотреть до конца своих дней. Или та же миледи Инанна — если улыбалась тебе, как персидскому котёнку, гоняющему бантик, то так и будет улыбаться. А этого не поймёшь. То весь мой род хочет вырезать под корень, то вот угощение предлагает. Впрочем, даже если бы он дал мне миску яду, я бы не отказался. Всё лучше, чем вообще пустая утроба. Получив от меня сдержанный кивок, Креол сноровисто начертил кончиком посоха на пыльном полу несколько разновеликих кругов с мелкими закорючками посередине и провозгласил:

Сотворю мясную пищу, съедобную пищу создам, Сделаю её разной и сытной, но неизменно съедобной, Возьму половину — съем, половину приберегу, Приберегу сотворенную пищу, чтоб в жертву богам принести. Воистину боги получат часть моей пищи. Размеры жертвы определит сам Владыка, Что пожелает — себе возьмёт, остальное разделит. Эа и Энлиль, Шамаш и Мардук останутся довольны.

В каждом кругу беззвучно возникло начищенное бронзовое блюдо, и все они были полны снеди. Овощи, фрукты, жареный фазан, молочный поросёнок, вино, орехи… Гора креветок на пару, золотистые кружки жареного картофеля, длинная рыба, похожая на барракуду… Я, не дожидаясь приглашения, цапнул блюдо с поросёнком, через край вывалил содержимое в пасть и принялся с аппетитом жевать. С тем же успехом я мог бы жевать горсть бетонной крошки из-под ног. Вкус и питательность, по крайней мере, оказалися примерно такие же. Не знаю, как Энлиль с Шамашем, но меня это огорчило.  — Не понял юмора, — в прямом и переносном смысле возбух я, нависая над Креолом, как утюг над носовым платком.  — Это не юмор, — отмахнулся, точно от назойливого овода, маг, — Это была проверка. Сказав так, Креол начертал ещё один круг, оторвал от собственных штанов нитку и бросил в центр, затем капнул сверху капельку собственной крови и пробубнил сквозь зубы недлинное, но совершенно неразборчивое слово. Взвилась к потолку тонкая голубая спираль, и посередине круга объявилось существо. Тощее, с ехидной мордочкой в форме полумесяца и хлыстовидным хвостом — но наружность меня волновала мало. Во все ноздри устремился дивный аромат — никогда ещё мне не преподносили такого аппетитного угощения! Уродец даже понять не успел, как моё щупальце хлыстом захлестнуло его дистрофичную шею, и тощая тушка отправилась прямо в пасть. Как вкусно! Как невероятно вкусно!  — Вот это — юмор! — хлопнул в ладоши Креол, сияя не хуже Гагарина. Похоже, мой аппетит его очень радует.  — Ну, — всё ещё сердито покосился я на мага, — можешь же, если захочешь!  — Я ещё и не то могу, — наставительно произнёс Креол, рисуя следующий круг. Побольше предыдущих раз в шесть. Из этого круга выбрался трёхметровый детина в садомазохистском костюмчике из нескольких полосок кожи, которые чуть не лопались на его круглом волосатом пузе. Выпирающие из-под нижней губы клыки и синюшный нос, как у алкоголика со стажем, костюмчику тоже не соответствовали. При одном виде этого амбала у меня заурчало в животе, а из всех конечностей проросли загребущие когти. Так, должно быть, чувствует себя украинец, подстерёгший на охоте матёрую кабаниху с целым выводком поросят.  — Ну чо уставилса? — утробно пробубнил детина, упираясь животом в незримую стену, обрамляющую магический круг.  — Да ничего, — равнодушно пожал плечами Креол, которому адресовался вопрос, — Ты, последыш Нъярлатхотепа, чего стоишь, как кумир? Хотел есть — ешь. Вот тут я далеко не сразу решился тронуться с места. Потому что голод голодом, но разумных существ я не ел в своей жизни никогда. Даже в Лэнге — а уж там хватало субъектов, которых банальное человеколюбие требовало покрошить в фарш и сжевать с майонезиком. Очень уж хорошо знали толк в извращениях. Кое-кого я и в самом деле прирезал, когда был уверен в отсутствии свидетелей, но не ел… Нет, ел. Меньше суток назад я с аппетитом слопал разумное существо — и, как оказалось, всё это время мечтал о добавке. Я покривил душой, сказав своему злому двойнику, что мне не нравится демонское мясо. Перед изысканным вкусом яцхена мерк даже тот серпоголовый уродец, которого я только что сожрал. Но запах… тот же самый запах. Слюнки текут от одного только воспоминания.  — Грешно такого хрумкать без чесночка-то, — посетовал я и набросился на пузатого великана. Для этого мне пришлось раздуться раза в три. Демон в испуге отшатнулся и саданул мне в глаз пудовым кулаком, но я мигом усеял веки опустевшей глазницы зубами, и обратно амбал выдернул уже культю. В следующий миг я просто спеленал его щупальцами, словно любительскую колбасу, и чулком наделся сверху, как удав на кролика. Ёкорный бабай, такой вкуснятиной меня даже миледи Инанна не потчевала!  — Ты во что меня превратил, зараза? — перевёл дух я, уменьшаясь до привычных размеров.  — Демоволк! — торжествующе объявил Креол, хлопая себя по бокам, — Чрево Тиамат, всё-таки получилось!  — Какой-какой волк? — не понял я.  — Отныне твоей пищей будут демоны, — кратко пояснил архимаг.  — И где ж мне их столько?.. — начал я и осёкся. Вспомнил, с какой, собственно, целью эта ожившая мумия уселась во главе местного правительства. Устроить Лэнгу Багдад пополам с Хиросимой.  — Это было чрезвычайно познавательно, — вежливо поклонился длик, вытирая лапку о шерсть, и с интересом сунул в рот несколько горошин, — Ты ещё собираешься повторить? Креол, только теперь обративший на него внимание, выпятил нижнюю губу, но ничего не сказал. Слишком уж был доволен тем, что один бывший яцхен в очередной раз должен бегать за ним, как какая-то шавка. Если, конечно, не хочет сдохуть с голоду. Под руку подвернулась бутылка вина — я отломил горлышко, жадно присосался к ней и, о чудо! — почувствовал терпкий, сладковатый, освежающий вкус вина, а не чёрт знает что. Может быть, именно это окончательно примирило меня с действительностью. В конце концов, если нельзя совсем не жрать разумных существ, то пусть лучше это будут демоны, нежели люди. Интересно, а что сказал бы по этому поводу Торквемада?