Пропасть между нами

Последующие дни были чередой разочарований, как больших, так и малых. Мариан ожидала, что мать сделает ей выговор за её выходки на вечере, но вместо этого Лиандра избегала этой темы, кружась вокруг неё так же легко, как стремительный поток воды. Бывали моменты, когда Мариан ловила на себе укоризненный взгляд матери, брошенный в её сторону, но как только их взгляды встречались, Лиандра отворачивалась, занимаясь домашними делами, которые с таким же успехом могли бы выполнить Бодан или Орана. Мариан находила это зловещее молчание более болезненным, чем всё, что когда-либо происходило между ними; хуже, чем даже те недели, когда казалось, что Лиандра обвиняет её в смерти Карвера. Она скорее позволила бы матери отчитать её, чем почувствовала бы эту ледяную пропасть между ними, и всё же казалось, что она ничего не могла сказать, чтобы исправить брешь. Теперь между ними была только одна надёжная тема для разговора, и это, как ни удивительно, был Сэймус Думар. Когда он посетил дом, её мать была в хорошем расположении духа, неожиданно разговорчивая и заботливая, готовая сделать практически всё, чтобы успокоить своих гостей или дать им больше уединения. Казалось, у неё сложилось впечатление, что сын наместника ухаживает за её дочерью, что Мариан считала крайне маловероятной перспективой. Она не была уверена, почему Сэймус начал слоняться без дела по её дому, но он был больше склонен обсуждать с ней политику, чем флиртовать, и у неё никогда не возникало ощущения, что он видит в ней что-то большее, чем потенциальную новую подругу. Однако в его присутствии Лиандра, казалось, действительно гордилась ею; когда они оставались наедине, Мариан не могла избавиться от ощущения, что её мать предпочла бы, чтобы она пошла в Серые Стражи и чтобы Бетани, милая, симпатичная и податливая, заняла её место в Киркволле. Её расследование особняка Дюпюи стало ещё одним жестоким разочарованием. Всё началось с такого обещания, призраки и демоны материализовались у входа в поместье, практически выстроившись в очередь, чтобы быть преданными лезвию. Её кинжалы сверкнули в холодном ночном воздухе, вонзаясь в бугристую розовую плоть одержимого. Ей едва удалось вырвать своё оружие из искалеченного трупа, как тут же пришлось отбиваться от атакующего демона гнева; волна жара опаляла её щёки. Затем вмешался Фенрис, размахивая Клятвопреступником с сокрушительной яростью, и она обошла существо с боку, вонзая ножи в тлеющие угли на его спине, а затем глубже, в обугленную кожу под ними. Схватка была быстрой и жестокой: хорошее противоядие от слишком многих вечеров в высшем обществе Киркволла. А когда пожилая женщина убежала и они наконец приступили к допросу Дюпюи, всё пошло прахом. — Ты совершаешь серьёзную ошибку, — сказал Дюпюи, отступая в угол. — Я только хочу отомстить за свою сестру… Мариан прижала его руку к стене, вонзив свой кинжал в его ладонь и в твёрдое дерево позади неё. Дюпюи прикусил губу, чтобы подавить стон, когда кровь потекла по его запястью на холодный пол. — Попробуй ещё раз, — сказала она. — Ты не сторонник семейных ценностей, Дюпюи. — Я же говорил тебе, я не убивал тех женщин. Магия крови, это было только для того, чтобы найти убийцу. — Всегда есть оправдание, — пробормотал Фенрис у неё за спиной. — Они всегда притворяются жертвами. — Возможно, он говорит правду, — сказал Себастьян. — Не унижай себя пытками, Хоук. Отдай его храмовникам. Они будут знать, что с ним делать… — Ты имеешь в виду, они будут знать, как убить его, и они успеют сделать это до того, как он станет разговорчивым, — сказала Мариан, всё ещё свирепо глядя на Дюпюи. — Прости, Гаскар, но смерть — это ещё не та милость, которую ты заслужил. Она вонзила свой второй кинжал в его другую руку, глубоко вонзив лезвие в стену. На этот раз он задохнулся, кровь пузырилась из его пронзённой ладони, плоть открылась под лезвием, как кричащий рот. — А теперь, мой дорогой месье Дюпюи, без дальнейших церемоний, прошу вас, скажите, куда вы спрятали тела. — Ты скоро узнаешь, — прошипел он. — Он выбросит твой труп вместе с ними на помойку. — В самом деле? «Он»? И кто этот твой воображаемый друг? Он, должно быть, лучший воин, чем ты. При этих словах Дюпюи замолчал, отказываясь произнести ещё хоть слово, без сомнения, осознавая, что раскрыл слишком много. Фенрис предложил поработать над ним, и, зная его чувства к магам крови, Мариан не смогла отказать ему в этой возможности. — Тебе не нужно этого делать, — запротестовал Себастьян. — Одно дело — убить врага, но это… варварство. Это пятно на душе… Бедняга, казалось, думал, что он и его благословенная Андрасте оказывают гораздо большее влияние на Фенриса, чем на самом деле. Мариан стало немного жаль его. Такой мечтательный идеалист. К тому же довольно лицемерный, поскольку она знала, что ему понравилось бы видеть Дюпюи мёртвым точно так же, как ему понравилась новость о том, что рота наёмников Кремня превратилась в груду хорошо одетых трупов. Иногда небольшое разумное убийство действительно делало мир лучше, и Себастьян это знал. Он просто не любил пачкать руки. Фенрис прошёл мимо церковного брата, едва потрудившись взглянуть на него. — Возвращайся в свою церковь и сохраняй чистоту своей совести. — Ты причиняешь вред себе так же верно, как и ему, — настаивал Себастьян. — Из неправедных поступков не может родиться ничего хорошего. — Я бы не назвала это большой несправедливостью, — отметила Мариан. Она была благодарна, когда Варрик схватил церковного брата за локоть и начал выводить его из комнаты. — Послушай, я бы тоже предпочёл не смотреть, как Задумчивый потрошит этого дурака. Заметьте, не из-за каких-то великих религиозных убеждений. У меня просто похмелье и лёгкая тошнота. Итак, эй, почему бы нам не выйти и не подышать свежим воздухом, а? Или, ещё лучше, выпить чего-нибудь покрепче. Клин клином вышибает. — Варрик, ты же знаешь, я не пью. — О, да ладно, поживи немного. Эль в «Висельнике» полезен для тебя, Певчий. Это практически святая вода. К тому времени, как они вышли, рука Фенриса уже скользнула по животу Дюпюи и, казалось, медленно распутывала внутренности мужчины. Его отметины пульсировали призрачным голубым светом. — Назови своего сообщника. — Никакого… сообщника, — произнёс Дюпюи сквозь стиснутые зубы. — Мой… хозяин, шавка. — Имя твоего хозяина. Скажи нам. — Жрица Джустиния. — Остроумный. — Фенрис нанёс резкий удар по внутренностям Дюпюи. Мариан не знала, во что он попал, но, судя по тому, как взвыл Дюпюи, это, должно быть, было что-то чувствительное и, вероятно, весьма необходимое для его дальнейшего выживания. — Назови нам имя, тупица. — Я мог бы назвать тебе много имен, грязный эльф. Тебе и твоей putain. Мариан пожалела, что не догадалась прихватить с собой свой общеорлесианский словарь. Она не знала, что означало это слово, но знала, что оно было адресовано ей, и по выражению лица Фенриса она могла сказать, что это не комплимент. — Хм, может, мне отнять почку? — вслух поинтересовался Фенрис. Мариан было трудно понять, был ли это серьёзный вопрос или один из его редких приступов сардонического юмора. Она всё равно ответила, зная, что вряд ли получит от Дюпюи какой-либо ответ. — Не повредит. Точнее, повредит, но у него их две, так что это не должно его убить. Дюпюи корчился от боли, когда Фенрис глубже вонзался в его торс, копаясь там, пока не схватил то, что искал. Он вырвал орган и с отвращением отшвырнул его прочь, остановившись только для того, чтобы улыбнуться ужасу их пленника. — Удивительно, сколько частей тела можно потерять и при этом продолжать дышать. Но я полагаю, ты это знал. Маги крови, похоже, всегда обладают обширными анатомическими познаниями. Дюпюи сумел выдавить усмешку. — Мой хозяин… отомстит… за меня. Он пробормотал что-то ещё, слишком тихо, чтобы Мариан могла расслышать, прежде чем прочистил горло и плюнул на Фенриса; приличная струйка слюны упала на красный платок, обёрнутый вокруг его запястья. Мариан увидела выражение убийственной ярости на лице Фенриса и бросилась к нему, хватая за руку. Её вмешательство было слишком запоздалым. Шея Дюпюи дёрнулась в сторону, его череп ударился о стену, раздробив кость и оставив дерево влажным от запёкшейся крови. Фенрис бросил труп и отвернулся, явно не проявляя интереса к делу своих рук. Он вытер красный платок одним из своих стальных когтей, его нижняя губа скривилась от отвращения. — Чёрт возьми, — выругалась Мариан, вытаскивая свои кинжалы из стены. — Чёрт возьми. Я надеюсь, тебе это понравилось. — Так и есть. — Очистив платок до удовлетворительного состояния, Фенрис принялся вытирать брызги крови со своего лица. — Нам нужна была эта информация, а ты просто так лишил нас её. Потому что он плюнул в тебя. — Не это была моя причина. — Тогда в чём была твоя причина? Он сказал что-то, оскорбившее твои нежные чувства? — Вряд ли это имеет значение, — сказал он. — Маг мёртв. — И теперь, благодаря твоему изумительному самоконтролю, мы не имеем ни малейшего представления, кем был его хозяин. Умрёт ещё больше женщин, и у нас нет способа остановить это. — Он бы тебе ничего не сказал. Он был готов унести это знание с собой в могилу. Она вздохнула, стряхивая кровь со своих кинжалов и засовывая их обратно в кожаные ножны на спине. — Какая у тебя удивительная уверенность. Я бы хотела, чтобы ты отсыпал мне немного. — Это не первый раз, когда я провожу… расследования подобного рода. Он закончил говорить. Она нахмурилась, проводя рукой по своим спутанным волосам. — В любом случае, дело сделано. Бесполезно плакать над пролитой кровью. Они обыскали дом в поисках улик, указывающих на личность хозяина Гаскара, но безрезультатно. Было очевидно, что кем бы ни был этот человек, он был безжалостным и могущественным магом, но, помимо этого, невозможно было сказать, жил ли он в глубинах канализации Клоаки или укрылся в другом известном поместье в Верхнем городе. Наконец слабые лучи дневного света начали просачиваться сквозь окна, и они были вынуждены прекратить поиски. Рассвет едва коснулся города, и дома всё ещё представляли собой лишь густые тени с жёлтыми краями. Мариан зашагала обратно к своему поместью, раздражённая тем, что Фенрис, казалось, намеревался следовать за ней по пятам. Он, вероятно, считал рыцарским долгом проводить её до двери с мрачным лицом, исполненным долга, как любой солдат, но она сочла это навязчивым и более чем снисходительным. — Возможно, на свободе разгуливает сумасшедший убийца, о котором мы не имеем ни малейшего понятия, но я всё ещё вполне способна пережить прогулку по площади, — сообщила она ему. — Как скажешь, — Фенрис пожал плечами. — Возможно, мне просто нравится следовать за тобой. — Далеко не так сильно, как тебе нравится сворачивать шеи магам. — Действительно. Я нахожу это самым приятным. Источник огромного удовлетворения, — мрачно сказал он, вероятно, представляя себе некоего магистра Тевинтера, которого он хотел бы убить, и всевозможные способы, которыми он мог бы с ним расправиться. Мариан дошла до узкой лестницы, ведущей к её двери, но вместо того, чтобы поступить разумно и подняться наверх, она развернулась к нему лицом. — Знаешь, я уже начала задаваться вопросом, не забыл ли ты, где я живу. Ты не приходил на уроки чтения. — Ты заметила. — Что я могу сказать? Я скучала по твоему жизнерадостному характеру, — сказала она. — Я полагаю, ты не потрудишься сказать мне почему? Он изогнул чёрную бровь, глядя на неё. — Не нужно быть особенно грамотным, чтобы заметить экипаж наместника перед твоим домом. Я видел, что ты была занята чем-то другим. — Вряд ли это оправдание. Он приходил дважды, а ты пропустил четыре урока. — Ты считала. — Фенрис казался удивлённым этим, хотя она и не знала почему. Конечно, она считала. Он подставлял её четыре раза, и в двух из этих случаев она покорно сидела в своём кабинете с книгой в руках, ожидая его прихода и чувствуя себя безнадёжно глупой, когда час спустя он всё ещё не появлялся. — В таком случае, я, возможно, приду на следующий, — сказал он. Она закатила глаза от этого заметного проявления высокомерия. — Не делай мне никаких одолжений. Он поправил себя. — Я приду в следующий раз. С благодарностью. При условии, что сын наместника не будет там беспокоить тебя. — Он не доставляет хлопот. Он гость. Фенрис фыркнул. — Я и забыл о твоей готовности терпеть дураков. — Я не просто терплю их. Я их обожаю, — выпалила она в ответ. — Ну, я думаю, что даже выйду замуж за одного из них, при условии, что он достаточно богат. Маме это понравится. — И я бы возненавидел это. — Он казался несчастным, из его голоса исчезли все нотки, хотя она думала разозлить его. Она предпочитала бороться с его яростью — это было гораздо бодрее, чем эта непривычная меланхолия. Это не было одной из лучших сторон её натуры, но были времена, когда ей нравилось выводить его из себя, просто для наслаждения и потому, что ей нравилось знать, что она может дёргать его за ниточки и заставлять танцевать, когда захочет. — Тебе не о чем беспокоиться, — сказала она ему. — Я не буду разрушать свою жизнь только назло тебе. Мне не доставляет особого удовольствия причинять тебе боль. — И всё же ты делаешь это так хорошо. — Этот кинжал режет в обе стороны, не так ли? Мариан слегка поёжилась от утренней прохлады, наблюдая за его лицом, за жесткой линией его рта и неожиданной мягкостью в глубине его глаз. Раньше она думала, что ему бы очень подошли голубые глаза, бледные и остро-холодные, как осколки льда, но вместо этого они были зелёными с золотыми крапинками, как летние листья. Иногда он был добрым, и эти глаза могли ввести в заблуждение. У них был способ зацепить её, даже когда она знала, что ей следовало отчаяться в борьбе. Крапивник пропел несколько жалобных нот с крыши, прежде чем упорхнуть прочь, через тихий двор и над трубами домов за ним. Рука Фенриса медленно потянулась к ней, как будто он хотел прикоснуться, но в последний момент он, казалось, передумал, и она опустилась обратно, сжавшись в кулак. — Да, я полагаю, это обоюдоострый клинок, — сказал он. — И теперь мы оба будем истекать кровью. Он отвернулся первым, как делал всегда, бормоча проклятия себе под нос. Она позволила ему уйти; на её лице ничего не отразилось — ни разочарования, ни отчаяния, ни осознания того, что эта боль, которую она носила с собой в течение нескольких дней, была подобна медленному просачиванию крови, собирающейся под её бронёй. Это был жестокий клинок, которым они орудовали друг против друга. Мариан думала объяснить ситуацию Эмерику на следующий день и посмотреть, что можно сделать, чтобы выследить таинственного сообщника Дюпюи, но храмовник покинул «Висельник» и направился в переулок в Нижнем городе, очевидно, под впечатлением встречи с ней. Она прибыла к изувеченному избитому трупу и полдюжине демонов, буйствующих по улице. Казалось, хозяин Дюпюи в очередной раз помешал её усилиям. Это было ещё одно разочарование в дополнение к остальным. Несколько дней спустя Сэймус в третий раз появился в поместье, но матери Мариан не было рядом, чтобы насладиться присутствием Думара, поскольку она отправилась на еженедельный визит к дяде Гамлену. Она была бы разочарована, пропустив это, поскольку Сэймус снова приехал в позолоченной карете наместника под взглядами десятка глаз, и на нём был богато украшенный синий атласный камзол, который, должно быть, стоил дороже, чем большинство домов Нижнего города. Мариан никогда не испытывала особого влечения к мужчинам, одетым в броские наряды, но она должна была признать, что блестящая ткань обладала странной гипнотической силой — подобно созерцанию полуденного солнца. — Поскольку мы оказались наедине, я надеялся, что мы могли бы обсудить кое-что довольно… деликатного характера, — сказал Сэймус, вертя в руках чашку с чаем. Чашка была одним из любимых фарфоровых изделий Лиандры, из орлесианского фарфора, с изображением щегла, сидящего на веточке глицинии. Она казалась до нелепости крошечной в его неуклюжих руках, и её мать съежилась бы, когда мгновение спустя Сэймус в волнении отломил изящно изогнутую ручку. — О, проклятие. — Сэймус хлопнул себя по лбу ладонью. — Мне жаль. Мне следовало предупредить тебя, что я всё ломаю. Особенно когда я в таком состоянии. В каком я сейчас. Лучше не передавай мне никаких бесценных ваз. Она улыбнулась, взяла чашку и сломанную ручку и отложила их в сторону на каминную полку. — Тебе не о чем беспокоиться. Чайную чашку вряд ли можно было назвать бесценной. И я думаю, её можно склеить обратно. Пока она суетилась в поисках другой чашки покрепче, чтобы предложить ему, он попытался возобновить дискуссию. — Мариан, мне пришло в голову, что у нас есть кое-что общее, и я задаюсь вопросом, не придём ли мы… к взаимопониманию. Договориться о чём-то вроде соглашения. Она наклонилась, обнаружив коллекцию старых чашек и треснувший чайник на нижней полке шкафа. Смахнув пыль с одной из чашек, она вернулась к столу и налила своему гостю ещё чаю. Судя по его виду, с выпивкой он справился бы лучше. — Сэймус, ты начинаешь говорить, как представитель Гномьей Торговой Гильдии. Тебе нужен кредит? Ты пытаешься продать мне болото в Пар Воллен? — Нет. На оба вопроса. Возможно, будет лучше просто объяснить мою ситуацию с самого начала. — Он нервно вздохнул и расправил плечи, пытаясь ослабить своё очевидное напряжение. — Видишь ли, мне пришло в голову, что от нас обоих ожидают выполнения определенных обязательств… обязательств, которые совершенно противоречат нашей природе. Кажется, мы хорошо ладим, и ты женщина с редкими способностями, та, кто могла бы преуспеть, обладая небольшой властью. Я подумал, что мы могли бы помочь друг другу… До неё дошло, что это начинает звучать очень похоже на предложение. Конечно, это было самое неуклюжее и нелестное предложение, которое она когда-либо слышала, но, тем не менее, предложение. — Помочь друг другу? Как именно? — Ну, эм, мы бы поженились. Это было бы выгодно нам обоим. Она сделала паузу, делая большой глоток чая и пытаясь взять себя в руки. — Ну, ясно же, что ты в меня не влюблён. Ты становишься более романтичным, когда болтаешь о Кунари. — Эм, да. Ты заметила. — Ты не то чтобы ловко это скрывал. Так ты… и Ашаад? — Ей показалось, что в его речи над мёртвым кунари было что-то странно страстное. — Нет. Мы были просто компаньонами, — сказал он. — Если и было какое-то чувство помимо этого, то оно просто было с моей стороны. Мариан подняла свою чашку с чаем, пытаясь скрыть свое веселье. — Итак, другими словами, я определённо не в твоём вкусе. — Ты симпатичная женщина. Я могу оценить это на эстетическом уровне. Но да. Не в моём вкусе. Я предпочитаю мужчин. Часто высоких. Иногда с рогами. — Он улыбнулся на это, но в этой улыбке скрывалось нечто большее, чем просто намёк на горечь. Ей было интересно, насколько он понимает идеи Кун о сексе. Это не было вероучением, которое благосклонно относилось бы к гомосексуальности или способу влечения, который не был строго контролируемым и не использовался в целях продолжения рода. Он мог бы добиться большего успеха с Тал-васготом, но даже они были жестокими созданиями, и она не могла представить, чтобы кто-нибудь из них был достаточно нежен с ним, чтобы не переломать каждую косточку в его теле. На самом деле, даже мысль о том, что человек занимается сексом с кунари, была… удручающей. От этого у неё заболела спина. Она подпёрла подбородок рукой. — Итак, скажи мне ещё раз, почему ты хочешь жениться? — Продолжение рода Думар остаётся за мной. Я подозреваю, что отец уже некоторое время знает о моих… обстоятельствах, но он не признает этого. По его мнению, это бремя правления, и, возможно, он прав. Конечно, это не идеально, но при правильных обстоятельствах это не должно вызывать возражений. — Ты не мог бы просто снова убежать? — спросила она. — На Рванный берег? Даже дальше? Я не вижу причин, по которым ты должен жить во лжи, и я обещаю, что на этот раз я буду знать лучше, чем тащить тебя обратно. — Я живу во лжи, просто оставаясь в Киркволле. Я не испытываю большой любви к этому городу, и всё же я буду вынужден править им, хотя бы для того, чтобы уберечь его от железной хватки Мередит. Ты должна это понимать. Храмовники набирают силу с каждым днём. Она нахмурилась, разглядывая нарисованные пионы на своей чашке. Он был прав насчёт Мередит и храмовников. Ей бы не хотелось, чтобы их фракция стала слишком могущественной, и, если род Думар прервётся, они, скорее всего, посадят на место наместника одного из своих лакеев, марионетку, которая практически гарантирует их господство. — Возможно, ты можешь солгать, но это не значит, что я хочу этого. — Это было бы выгодно нам обоим. С кем-то вроде тебя у меня могла бы быть дружба, понимание и поддержка. Со мной у тебя были бы власть и уважение, соответствующие твоим способностям. Возможно, это не самое романтичное партнёрство, но я восхищаюсь тобой и думаю, что мы всегда будем нравиться друг другу. — Сэймус, я не уверена, что смогу довольствоваться просто… симпатией мужчины, за которого выйду замуж. — Я, конечно, не стал бы запрещать тебе искать страсть в другом месте. На данный момент я прекрасно знаю, что у тебя есть любовник-эльф, и я бы никогда не стал этому препятствовать, пока ты будешь… осторожна, — сказал он. — Мы оба смогли бы заниматься нашими делами, не опасаясь осуждения. Конечно, я ожидал бы, что ты воздержишься от встреч с эльфами и другими личностями, когда мы пытаемся зачать наследников, но в противном случае у тебя была бы своя комната, и я бы тебя не беспокоил. Она была ошеломлена его откровенностью. Сначала из него и клещами было не вытащить слово «женитьба», а теперь он бесстрастно строил планы о том, как они будут устраивать внебрачные связи в своём браке по расчёту. — Я… Сэймус, это сложно принять. Возможно, ты мог бы… Дверь открылась, и дядя Гамлен ворвался в кабинет. Сэймус покраснел от этого вторжения, чуть не пролив чай себе на колени. — Где твоя мать? — потребовал Гамлен. — Она опаздывает. Она должна была встретиться со мной, но заставила меня ждать последние три часа. Мариан моргнула, смущённо глядя в распутное лицо своего дяди. Солнечные часы были менее пунктуальны, чем её мать. Она никогда не видела, чтобы та забывала о назначенной встрече. — Ну, она сказала, что собирается навестить тебя, — сказала она ему. — Я предостерегала её от этого. На твоём перезревшем сыре растут плотоядные бактерии. Гамлен сморщил нос. — Ха-ха. Очень забавно. Отпустишь ещё глупых шуток на мой счёт или будешь любезна помочь мне найти её? — Должна ли я выбирать? Думаю, что способна сделать и то, и другое одновременно. Она повернулась к нему спиной, проигнорировав его попытку возразить, и поднялась по лестнице в комнату своей матери, легонько постучав в дверь. Она приоткрылась, открывая взору накрахмаленную, только что заправленную кровать, небольшой набор выдвижных ящиков и письменный стол, содержавшийся в безукоризненной чистоте. На её туалетном столике стояла ваза с белыми лилиями. Несколько лепестков уже начали желтеть и увядать. Мариан бросилась вперёд и схватила вазу, практически слетев по ступеньках лестницы. Она сунула цветы Гамлену в лицо. — Что это? Кто это прислал? — Будь я проклят, если знаю, — сказал Гамлен, раздражённо фыркнув. — Наверное, какой-нибудь поклонник. Какой-нибудь поклонник. Её мать подумывала о том, чтобы поискать жениха, но Мариан знала, что это не был романтический жест. Влюблённые присылали розы, а не увядающие лилии. Такие цветы предназначались для похоронного букета, подобного тому, который хозяин Гаспара посылал своим жертвам. Она бросила вазу на пол и растоптала их своими ботинками. — Что, чёрт возьми, ты делаешь? — спросил Сэймус. — Не спрашивай, парень. Ты, наверное, не хочешь знать ответ, — пробормотал Гамлен. — Иди позови Авелин. Сейчас. Скажи ей, что мама в опасности. Эмерик был прав. — Что? — Гамлен хмуро посмотрел на неё. — Ты можешь хотя бы попытаться объяснить мне? Она сильно толкнула его, а когда он попытался сопротивляться, она подняла ногу, словно собираясь пнуть его ниже спины. Это заставило его ускорить движения. — Не заставляй меня повторяться, старый плут. Ты сделаешь, как я говорю, или, клянусь Создателем, у тебя будет повод пожалеть об этом. — Моя милая племянница, — сказал он, повернув глазки-бусинки в сторону Сэймуса, прежде чем заковылять к двери. — Следи за ней. Она чёртова мегера. Она высосет из тебя жизнь, отрубит твою мужественность и бросит её в Пустоту. Беги. Беги, пока ещё можешь. — Покончив со своей блестящей речью, он выскочил за дверь быстро как ласка. Мариан могла только надеяться, что он направлялся в Крепость, а не в «Цветущую розу», где тратил большую часть своего ежемесячного содержания. Сэймус нахмурил брови; в его голубых глазах читалось замешательство. Без сомнения, подумала Мариан, он уже начал сожалеть о своём опрометчивом предложении руки и сердца. — Что я могу сделать? — спросил он. — Тебе нужен мой меч? Мариан была тронута предложением, хотя и сомневалась, что Сэймус сможет выстоять в бою против опытного мага крови. В такое тяжёлое время, как это, гражданские лица были просто обузой. — Пожалуйста, Сэймус, пойди собери моих друзей. Скажи им, что я пошла на рынок в Нижнем городе и мне нужна их помощь. Они придут за мной. С этими словами Мариан выбежала из дома, петляя по переулку и пробираясь сквозь дневную суету рынка Верхнего города. Она с головокружительной скоростью спустилась по крутому спуску в Нижний город, перепрыгивая через три ступеньки за раз, проклиная собственную забывчивость и цепляясь за надежду, что ещё не слишком поздно.