Я — твоя смерть

Гено разогнулся и со страдальческим выражением лица хрустнул поясничными позвонками — с недавних пор спина мучила немилосердно, постоянными защемлениями и прострелами, побуждая кривить лицо, ворчать, охать и материться, с не особо большим теплом и терпением вспоминая виновника его теперешнего состояния. Он поднял руки и со стоном потянулся, натягивая футболку на существенно уже округлившемся животе и пытаясь достать с верхнего шкафчика запрятанный там Блуберри шоколад, крякнул раздосадовано — плитка лежала слишком высоко для его маленького роста и слишком недосягаемо для его теперешнего состояния, потому что подставлять стул и лезть на него сверху он остерегался — мало ли, ещё свалится и повредит малышу, что прячется у него под рёбрами, а этого он себе не простит, а потому оставалось только горестно вздохнуть и пошлёпать к холодильнику — поискать более доступные вкусности. — Можно подумать, я и тут не найду, чем интересненьким поживиться. Вот прям не верю, что совсем ничего нет, ну должно же быть хоть что-то! Сливки, варенье, шоколадное масло или хотя бы йогурт… — проворчал он и засунул голову внутрь белого агрегата. В холодильнике нашлись фрукты, суп, майонез, колечко колбасы, молоко и солёные огурцы, и Гено скривил нос: — Жу-уть, — огласил свой вердикт найденному. Ничего из этого почему-то совсем не хотелось: колбаса воспринималась как перекрученный и измельчённый старательно чьими-то трудами труп, молоко бесило своим цветом, суп был наверняка слишком… супный, а фруктами он насытился так, что, наверное, на пять жизней вперёд хватит. — И никакого тебе тортика или мороженки… — выдохнул расстроенно, надувая губы. Блу действительно качественно подчистил дом от «запрещённых» продуктов, устранив отовсюду абсолютно всё сладкое и почти всё мучное, под пристальным страдальчески-недовольным взглядом своего Папируса спрятав куда-то даже мёд. Гено вздохнул тяжело. «Друг называется! Ну зачем его так мучать? Ну подумаешь, немного набрал лишнего веса, ну подумаешь, пришлось уже второй раз за последних два месяца покупать новые шорты на размер побольше. Так это же всё из-за живота, а совсем не от того, что белые кости потяжелели и увеличились в объёмах практически вдвое!». Гено совсем не жирный! Он красивый и прекрасный в своей самодостаточности, ему идёт эта лёгкая плавная округлость, и этот кругленький пузырь магии под рёбрами тоже идёт, а кто посмеет сказать иначе, пусть пинает на себя — утонуть в чужих слезах ведь ужасная смерть, не правда ли? Да-да, он красив, и нечего тут… Он почесал переносицу, второй рукой на автомате поддерживая снизу выпирающую над тазовыми магию и ойкнул — на дверях холодильника за гроном винограда виднелась красная бутылка кетчупа. Голубой язык прошёлся по губам, и красный приплюснутый цилиндрик с ожидаемо вкусным содержимым перекочевал с внутренностей холодильника в руки довольно улыбающегося скелета. — Ух, как я давно тебя не пил… — почти прошептал Гено, исподтишка оглядываясь кругом, проверяя, не занимается ли шпионской деятельностью в данный момент некий маленький голубоглазый скелетик. Но не обнаружив Блуберри ни за окном, ни под столом, ни за дверью, успокоился, хмыкнул и, с кряхтением переваливаясь с ноги на ногу, присел за стол. Пробка из бутылки была нещадно откручена и отброшена в сторону, и с блаженной улыбкой Гено сделал глубокий глоток, потом, задумавшись, ещё один, отстранил бутылку от губ, нахмурился, перечитал этикетку, проверил с сомнением срок годности, заглянул через отверстие внутрь и от души ругнулся — вместо ожидаемого приятного кайфа вкусовые рецепторы почему-то рвало кисло-приторно-противным вкусом помидоров, а омбре, что поднималось в носоглотку изо рта, было… ну вот совсем не приятное: — Буе-е-е, — высунули голубой, испачканный красными разводами язык и посмотрели на ёмкость с кетчупом как на какого-то грязного предателя. — Ну вот так не честно! — воскликнули обиженно и отбросили бутылку в сторону. «Где справедливость в этом мире?!» — хотелось воскликнуть, пнуть раздосадованно табуретку и потрясти кулаками над головой, обращаясь к явно бессовестным создателям. «Ну почему вкусам нужно было поменяться именно так?! Ну почему надо было отобрать у него последнее возможное удовольствие?». Жизнь явно была к нему несправедлива: раньше повышенная сонливость, потом склонность к полноте, боли в спине, немота в левом мизинчике на ноге, а теперь ещё и кетчуп вызывает своим вкусом приступы тошноты! Да ещё постоянные перепады в настроении и повышенная жалостливость там, где её и в помине быть не должно! Последнее Гено в себе нервировало больше всего — собственные мысли и чувства — вот уже месяц он ловил себя на том, что каждый вечер перед сном смотрит в незашторенное полностью окно и вспоминает смерть. Нет, не собственную смерть от руки человека, а вполне конкретного монстра — Рипера… и жалеет его. Старого, глупого, одинокого, брошенного, никому не нужного… от таких мыслей хотелось рычать и кидаться чем-нибудь о стены, он не понимал, чем вызвана внезапная жалость. Разве что это был тот же феномен, что раньше вызывал у него жалость к тараканам. Может же такое быть? Игра глупых гормонов и не больше. Да, вот точно, это похоже, тараканы такие же жалкие и противные как некоторые, вечно нервирующие и портящие жизнь своим существованием и недостойные Гениного прощения. За что Гено должен был прощать несчастных безневинних насекомых было не совсем понятно… как впрочем и за что можно было простить и Рипера. Ну правда, за что? С какой стати его глупый перевёрнутый с ног на голову непослушными гормонами организм вдруг вздумал переменить своё мнение насчёт этого негодяя? За что его было прощать? За какие такие заслуги? Он пришёл и красиво попросил прощения, ползая на коленях и выцеловывая пальчики? Нет. Он стучал в окна и кидал камешки, чтобы добиться аудиенции, или хотя бы внимания? Пел серенады? Читал стихи? Ни разу. Он с настырностью присылал щедрые подарки?.. Ох, ну ладно, не будем врать, подарки-таки были, но на этом все его старания и заканчивались! Гено надулся и обиженно засопел. О том, что совсем недавно жнец за подкарауливание на улице в надежде застать Гено свободным от компании Блу получил по хребтине Папирусовой костью, за попытку прокрасться под окно неделю улепётывал от Инка, вооруженного кистью, красной краской и растворителем, а за почти удавшуюся операцию «проникновения» в спальню беременного скелета через рекуператор вентиляции и вообще был удостоен чести встречи со стрелой, а потом и с самим хранителем позитива — читай жутко разозлённым и огорчённым психологом, Гено не знал. Как и не желал вспоминать, что два месяца назад сам же и отказался от любых со жнецом контактов, когда тот усиленно добивался с ним встречи, умолял посредством Блу подпустить его хотя бы на несколько минут, чтобы извиниться. Гено отказал. Пять раз отказал. Но разве это важно? Разве это много? Разве… нельзя было продолжить добиваться? Было обидно. Он положил руки на «живот» и потянул футболку вверх, вгляделся в слегка прозрачные красные стенки защитного пузыря — под прямыми солнечными лучами магия светилась, словно глянцевое желе или витраж окна вычурного собора, красным отсветом кидая блики на кости обнимающей руки и пол. Гено вздёрнул брови и погладил плотную сверху плёнку-кожицу: — Твой отец — дебил, — сказал тихо и вздохнул, когда лежащий внутри калачиком скелетик попытался распрямиться и толкнул толстую красную стенку ножкой. Огладил вздувшийся горбик, глупо улыбаясь, елозя пальцами, будто щекоча миниатюрную хрупкую пяточку через истончившуюся там стенку. — Малявочка моя хорошая, не переживай, я никогда не позволю ему испортить твою жизнь. Буду защищать тебя всеми силами. Не подпущу его, не позволю превратить тебя в подобие домашнего животного, что он пытался сделать из меня когда-то. Ты не заслужил такого отца, ты должен быть свободен. Я постараюсь заменить тебе его, я буду любить тебя со всей силы… Гено вздрогнул от тихого умилённого охания, раздавшегося от двери — Блу с широко открытыми глазницами, в которых сияли голубые звёзды, прижимал кулаки к лицу и, пританцовывая, полу-подпрыгивал на месте, не в состоянии справиться с нахлынувшим чувством растроганности: — Нья-а-а, Гено-о!!! — пропищал он и в два прыжка оказался уже на коленях перед сидящим на табурете монстром, одним движением оттолкнул мешающий стол куда подальше, будто он совсем ничего не весил, и взвизгнул возбуждённо: — Пяточки-пяточки-пяточки!!! — сжал ладонями спрятанные под чёрными шортами колени, почти утыкаясь носом в край красного пузыря. Гено фыркнул, еле сдерживая смех. У Блу, казалось, сейчас потекут слюнки, воздух вокруг него засияет искрами от бархатистой ласки во взгляде и нежности, а зрачки-звёзды затопят собой всю черноту провалов в черепе. — Можно коснуться? Можно? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Я так хочу потрогать! Он уже такой большой у тебя! Ну можно мне? Можно? — голубые звёздочки поднялись с «живота» к глазам, впиваясь взглядом, губу закусили, а колени стиснули пальцами ещё сильнее. Гено аж смутился от такого напора, отвёл собственные глаза в сторону. Было неожиданно приятно видеть такое восхищение новой жизнью внутри него, жаль только, что это был всего лишь маленький Блу… он поджал губы недовольно — ещё не хватало жалеть о подобном! Очень и очень хорошо, что это был маленький Блу, а не никак не желающий покидать его мысли навязчивый жнец! Вот кто-кто, а он-то уж точно не заслуживал коснуться к этому чуду, да что там, он не заслуживал смотреть, видеть и даже знать! Будем честны, Гено целенаправленно отказал ему в свидании, прекрасно зная, что по фигуре уже тогда было видно, что с ним что-то не так, забирая тем самым у Рипера возможность узнать о том, что он скоро станет отцом, лишая этого волнующего сладкого приятного предвкушения, этих милых переживаний, этой зарождающейся любви, найдя в этом свою маленькую месть. Он не заслужил чувствовать это! Он не достоин. А Блу — наоборот: — Можно. Отчего же я должен тебе запрещать? — Достоин видеть и трогать, достоин разделить с Гено эту трепещущую любовь к маленькому комочку счастья, растущему у него внутри, жаль только Гено перестаёт улыбаться, когда смотрит на руки со слишком короткими фалангами пальцев, что обнимают и гладят пузырь магии, на слишком широкую и слишком светлую улыбку и на слишком огромные и голубые глаза, и ловит себя на том, что хотел бы видеть на их месте другие. И шипит про себя, проклиная непослушную душу — он не будет поддаваться глупым желаниям, он не станет ломать своему ребёнку жизнь только лишь из-за своей глупой потребности в паре, из-за глупой, навеянной наверняка шалящими гормонами влюблённости и тем, что скучает… нет. Нет и ещё раз нет, надо терпеть и ждать, пока организм возвратится в норму, Гено просто уверен, что стоит ребёнку покинуть его тело, стоит магии вновь вернуться в своё обычное состояние — и эта потребность видеть Рипера снова рядом пройдёт сама собой, возвратится обида и уверенность в чужой жестокости. Ведь желание собрать полную семью, льнуть к партнёру, к второму родителю, заложено природой, никак иначе. Гено перетерпит. Потом будет легче. Однозначно. Он потом даже и не вспомнит о наглой Смерти… что подарил ему новую жизнь… Он закрыл глаза. — С тобой всё хорошо? Ты побледнел… — беспокоится Блуберри. — Нет-нет, всё нормально. Просто… просто малыш привалился слишком сильно к позвоночнику. Немного болит, он уже тяжёлый, — прячет взгляд Гено. И Блу верит, утыкается носом и губами в пружинистую магию и сюсюкает, выписывая ладонями мелкие круги по две стороны «животика»: — Маленькая вредина, мучаешь своего папу. Вылезал бы уже скорее, я жду не дождусь чтобы наконец подержать тебя крохотного на руках. И не только я… — стреляет хитрым взглядом вверх. — Папочка тоже наверняка сгорает от желания прижать к себе твои крохотные косточки. Ой, он такой милашка, Гено, он только что зевнул, и я вижу как он сосёт свой манюний пальчик! — Где?! — Гено попытался наклониться, чтобы посмотреть, но слишком пухлая магия не пускала, а через рёбра было ничего не видно. — Ох, не вижу, а я так хотел посмотреть… — Ещё насмотришься, — смеётся Блу, поднимаясь с колен и отряхивая длинные шорты. — Сколько там ещё осталось, не слишком и долго, уже почти. — Что, правда? — оживляется Гено. Неужели ещё немного и его гормонально-романтическим мучениям придёт конец? — Да-п, — кивает Блу весело, протягивая руку и помогая ему подняться на ноги. — Дрим говорил, что уже скоро, велел подготовить тебя — в пятницу идём на консультацию к Саэнсу. А ещё… — он многозначительно поиграл бровными дугами. — Кое-кто подготовил тебе подарок. Но просил не говорить тебе до последнего момента, так что я буду молчать. Даже не смотри на меня, я и так сказал слишком много, сам всё узнаешь, когда придёт время. Но тебе явно понравится. — Подарок? — Гено скривился в сомнении. — Надеюсь, это не опять Рипер со своими попытками придобриться. Мне уже надоело выбрасывать через окно его цветы и злиться с глупых попыток меня разжалобить. Ну вот скажи, разве самому не противно? Мог бы придумать что-то получше, чем то, что он присылает! Блуберри почесал затылок: — Это ты о том твоём огромном портрете маслом, что он передал Папирусом на позапрошлой неделе, или о рукописях любовных стихов, что были до этого? — Это я о свадебном платье, что он додумался передать несколько дней назад! — вспыхнул Гено яростью и румянцем одновременно. — Ну что за дурость! Я не собираюсь связывать свою жизнь с ним… Даже после того, как мы по-сути слили души! Это было один раз! Это было ошибкой! Его. Огромной. Ошибкой! — Но видимо, он так не считает, — проворчал Блу в повязанную на шее косынку, надеясь, что Гено не расслышит его слов. — Но не жалуйся, во всём есть свои плюсы! Не будь того платья, и мы бы его не продали и не купили бы тебе новый набор одежды, а ещё кроватку малышу и маленькое мягонькое одеяло! — возразил Блу, к концу предложения переходя в откровенный довольный писк. — И, кстати, он опять приходил. — Как по часам… — проворчал недовольно Гено. — Ага, упорный, — хихикнул Блуберри. — И опять просил аудиенции вашего обиженного величества. — Передай ему, что он обойдётся, как и всегда. Не хочу его видеть, и чтобы он видел меня тоже не хочу! — Ге-ен… — И не Генай мне тут! Я не собираюсь прощать просто так всяких насильников. Блу вздохнул грустно. «Вот упрямый…» — он же видел как загорались глаза этого монстра, когда раз за разом ему передавали подарки, когда он распаковывал их и старался подавить улыбку на своём лице, как фыркал и сквернословием старался скрыть смущение, когда Блу или Паппи рассказывал ему о том, какие слова были сказаны Рипером на последнем их сеансе-чаепитии, о том как тот жалеет, и о том, как он скучает… фыркал и не верил, упрямился, отрицал: — Ну ладно, самый стойкий скелет из всех, кого я знаю, пошли! Тебе нужно прилечь и расслабиться, у тебя даже визуально живот твёрдый, я уж не говорю на ощупь. Ляжешь — отдохнёшь, а я тебе что-то вкусное принесу приготовлю. И Гено кривит носовую кость упрямо, но идёт — послушно вперевалочку, потихоньку разминая успевшие затечь от сидения тазовые кости. Наверное, действительно осталось не слишком долго — очень уж тяжело стало носить на себе этот ставший привычным за столько месяцев пузырь: — А ты мне принесёшь что-то сладкое? Блу смотрит укоризненно, открывая дверь в спальню: — Ну разве только чуть-чуть. И исключительно после того, как поешь нормальной еды! — добавляет следом. — Жесто-окий! — дуется Гено, приземляясь на кровать и наблюдая, как улыбающийся скелет прикрывает за собой дверь. Откидывается на подушки и уже из положения полу-лёжа тянется к замеченному на тумбочке возле кровати подарочному пакету, перевязанному красной лентой: — Ну и что на этот раз? — хмыкает скептически, вытаскивая наружу миниатюрный коротенький букетик ромашек вперемешку с полевыми цветами, коробку конфет и… сложенную пополам записку. — Надо же… на этот раз почти нормально, это явный прогресс… — мнёт в руках немного желтоватую хрустящую бумагу, жуя губы и сомневаясь — читать или не читать. Малыш толкает изнутри собой, словно подстрекая к действию, и Гено прижимает бумагу к губам, с силой зажмуривая глазницы. Ну почему это должно быть так сложно? Почему?