Когда ничего не остаётся. На помощь приходит гнев. Уж он-то никогда не бросит.
***
Глубокая ночь. Слишком холодная для этого вечно тёплого отдалённого от всего небесного мира острова. Может, всё из-за апокалипсиса, ввергнувшего небо в серые тучи, сквозь которые не проглядывает солнце и не успевает нагреть землю. А возможно, дело вовсе не в погоде и не в приходе всадников, как и не в небесном светиле. Хотя всадники ко всему происходящему имеют самое прямое отношение. Потому что именно один из них убил её дочь ради… забавы? Да, чёрт возьми, именно для этого. Она ангел, некогда серафим, и ей нельзя так выражаться даже в мыслях, но кому до этого может быть дело в такое время? Когда даже ангелы утратили свою истинную суть. Когда мертво их божество, что было и наставником, и учителем, и тем самым жестоким кнутом, немилосердно бьющим в спину за любую ошибку. Не во что теперь верить. Некому больше доверять. Так и Ребекка не доверяет Мальбонте, который, по возможно недостоверной информации из совершенно сомнительного источника, является мужем Вики. Вернее, теперь уже вдовцом. Да, он силён, умён и великолепный стратег, что просто невозможно не отметить, но хватит ли у него сил? Вряд ли. Умрёт быстрее, чем успеет нанести хотя бы один серьёзный удар противнику. А она сама и подавно. Но у него есть хотя бы малейший шанс. У неё же их вовсе нет и не будет никогда. Так где же найти того, кто сможет? Или их мир безвозвратно обречён на гибель, без единой возможности победить, справиться с этим ядом в виде всадников, отравляющим и небеса, и ад, и землю… Хотя бы после заката отступают тучи, обложившие собой всё пространство над головой. И именно ночью можно увидеть истинный, глубокий синий цвет неба. Можно разглядеть белые звёзды вдали, горящие слабо и блекло, почти незаметно. Когда-то давно, настолько, что сама Ребекка об этом уже едва помнит, она рассказывала маленькой Вики, которой от силы было четыре, лёжа вместе на кровати под толстым одеялом перед сном, что звёзды живые. Что это души покинувших нас людей, которые обрели свободу и теперь светят нам из космоса, напоминая о себе. И если попросить у них о том, что больше всего желаешь — они это исполнят. Тогда она и сама была тем человеком, который мог искренне верить в подобную романтизированную ерунду. Тогда она даже представить себе не могла, что в один момент превратится из любящей и заботливой матери в холодную и рассудительную женщину, идущую по головами ради цели, которая не цепляется ни за кого в новой жизни и даже почти не вспоминает свою дочь. Но именно так и случилось. Потому что это было предрешено самой судьбой. А кто они такие, чтобы с ней спорить? Винчесто подходит бесшумно. Тёплое дыхание касается шеи, мягко скользит по замёрзшей коже, пока руки смыкаются поверх плечей. Прошло всего полдня с известия о смерти Вики, и он так и не отходит от Ребекки, будто боится, что она может сотворить что-то до глупости импульсивное и необдуманное. Постоянно отирается рядом и не спускает глаз. Следит за каждым движением необычайно напряжённого тела, но молчит. Потому что слова здесь не помогут. Потому что оказалось, что в непоколебимом сердце серафима всё же осталась маленькая частичка прежней женщины, что незаметно, но горюет по собственному ребёнку. А ведь её дочь была именно такой. Эмоциональной. Импульсивной. Помогала всем нуждающимся и не ждала ничего взамен. Как и совсем не заботилась о себе: о репутации, здоровье и даже жизни. Только ей никто не помог. Где были все, кому она самоотверженно помогла, когда ей самой нужна была помощь? Именно поэтому Ребекка никогда не надеется на других. Далеко в небе, на границе, где синее пространство плавно переходит в абсолютную черноту, загорается новая звезда. Свет её кажется в разы белее — чище остальных. Невинный, будто святой. Будет ли считаться глупый, необдуманный поступок отданной данью в память о дочери? — Я должна быть там, — Ребекка вырывается из объятий, грубо, совершенно неласково выскользнув из кольца рук, — Если в моих силах помочь в уничтожении этих ублюдков… Винчестно даже не пытается спорить, полностью согласный. Он не сможет остановить эту упрямую женщину, но может сделать всё, чтобы обезопасить её. И он без промедления пойдёт за ней хоть на смерть, даже если его поступок не будет должно оценён. — Пойду подниму войска. — Это лишнее, — вцепившись крепкой хваткой в мужское запястье, Ребекка останавливает его, — Толпа ничем нам не поможет, а будет только пушечным мясом. Обречённый выдох срывается с губ Винчесто. Но даже несмотря на внутренний протест, на сомнения и тревогу, бешено клокочущие в груди, он соглашается. Коротко кивает и взмывает вверх, взмахивая мощными крыльями.***
Долгие месяцы ожидания чуда полностью истощили её душу. Потому что, как бы сильно она ни старалась, сколько бы усилий ни прилагала в поединках с Шепфамалумом — ничего не получалось. А в ответ только боль. Ни маленькие победы, шаг за шагом приближающие её к раскрытию своей силы, ни подъем духа, что каким-то непостижимым образом поможет взять себя в руки. Абсолютно ничего. Даже надежды не осталось. Вики уже давно забыла об этом слове. Оно вдруг стало таким бессмысленным, не имеющим значения. Как и сама она — лишь крохотная песчинка в бесконечной пустыне существ намного более сильных и могущественных. А нескончаемые битвы и новые порции ранений истощили её тело. Настолько, насколько это вообще могло быть возможно. С чего она вдруг решила, что сможет справиться с ним за максимально короткое количество времени? И даже с учётом того, что течение времени здесь иное — этого недостаточно. Чертовски недостаточно. Мальбонте не смог справиться с тёмным божеством за тысячелетия, с чего Вики думала иначе? Глупая, глупая, наивная девчонка. Поверила в сказку Войны и побежала как верная собачка на поводке к собственной смерти. Идиотка. Снова попалась на крючок обаятельного придурка, речи которого слишком сладкие, чтобы в будущем стать истиной. Может змеи искусители были созданы по подобию всадника? Либо он научил их так искусно лгать. Вот только змея убить проще пареной репы, а до Войны ещё добраться надо. Она забыла, что такое эмоции. Если внутри Мальбонте пробуждалась только ненависть в этом ужасном месте, то в ней самая настоящая пустота. Ни злобы, ни решимости, никаких чувств. Даже плакать Вики уже давно перестала. А в чем смысл лить слезы, если они не помогут? В чем смысл продолжать сражаться, если это тоже не поможет? Поэтому она больше и не сражалась. Только получала зверские побои от своего тюремщика-сокамерника и плевалась кровью на пол. Но ей не привыкать. Она уже давно привыкла. Как и тело её настолько привыкло к боли, что без неё уже свою жизнь не представляет. Жестокая реальность, от которой раньше Вики бы ужаснулась. В детстве, когда папа рассказал ей о мирах после смерти: о том, в котором все счастливы, и о другом, в котором страдают грешники, маленькая Вики боялась попасть в ад и была послушной девочкой. Не закатывала истерики из-за не купленной игрушки, не пакостила надоедливым соседям и беспрекословно слушалась взрослых. В подростковом возрасте, когда в заиграли гормоны и юношеский максимализм ударил в голову, она вовсе перестала верить во всё это. Считала детскими сказками для запугивания или бредом сошедших с ума фанатиков. Курила вместе с остальными косяки прямо за школой, не чураясь угробить здоровье, пила на тусовках до потери пульса и приезда скорой помощи и дралась с другими девчонками, таскала их за волосы, отбивалась от ударов и совершенно не думала о количестве грехов. Считала себя грешной и гордилась этим, как бы крича миру: «Ничего мне не будет за это!» А затем попала в место, что в тысячи раз страшнее ада. И теперь её душа вывернута наизнанку, пока мёртвое тело лежит непонятно где. Это именно та жизнь, о которой мечтает каждый. Карма ли это или просто безумное совпадение? С каждым новым ударом, ломающим кости, Вики думает, что это последний. Что один из них наконец-то убьёт её. Уничтожит и ничего от неё не оставит. И плевать, что она не может умереть здесь. Ведь смерть — единственное, чего она так сильно жаждет. Больше нечего хотеть в тюрьме окутанной мраком. Но желанного освобождения так и не следует. А значит, она вероятно здесь навсегда. Или пока всадники не разнесут и это место тоже. Скорее бы. Наивно полагая, что в один день у неё вдруг начнёт всë получаться без определённой веской причины: что просто однажды она сможет остановить напор Шепфамалума неожиданно открывшимся даром на выставленных перед собой дрожащих руках, покрытых сухой кровавой коркой, её постигало разочарование всë больше и больше. Именно оно положило начало пустоте в её душе. Кажется, теперь она даже думать разучилась. Она давно не слышала собственный голос в голове. Давно забыла, каково это: размышлять о чём-то. Всё сознание полностью забито только одним-единственным, тарабанящим по барабанной перепонке денно и нощно, — боль. Боль. Боль. Боль. Столько просто невозможно вынести. Может она уже не вынесла и погибла уже давно от очередного удара Шепфамалума, а это просто воспоминания в небытие. Но смерть здесь — лакомый кусочек, который никому не достанется. Запретный плод, но отличие только в том, что яблоко Адама сорвать вполне возможно. Всё так и продолжает происходить дальше с зацикленной точностью, будто одно и то же. И нет этому ни конца ни края, пока что… Столкновение кулака Шепфамалума выбивает дух из Вики. Ноги предательски подкашиваются, она падает на колени, снова ударяясь суставами о землю. Это уже почти не больно. Почти. Если бы падала она так не в тысячный раз, было бы куда легче. Сил подняться нет и уже не будет, поэтому она даже не станет пытаться. Следующий удар приходится в щеку — в глазах тут же темнеет. Без гематомы не обойтись. Откуда-то далеко, будто из-под толщи воды доносится голос, а затем и второй. Они режут слух, как нечто инородное, позабытое подсознанием. От Шепфамалума давно не было слышно и слова, да и сама Вики уже долгое время молчала. — Ты, должно быть, очень зол, — с трудом разбирает она чужую фразу, пока голова нещадно пульсирует и кружится. Снова удар. На этот раз прямо в висок. Оглушительный звон заполняет собой всё пространство. Сквозь него всё же пробиваются следующие слова. — Ты сам знаешь, что теперь у меня не получится. Вики цепляется за приятный звук второго голоса как не цепляется утопающий за спасательный круг. Он кажется знакомым до жжения в сердце. Физическая боль во всем теле отходит на второй план. Становится совершенно неважной и незначительной. Фоновой. И холодная пустота глубоко в груди вспыхивает особенно яркими чувствами. Они ощущаются как глоток свежего воздуха после удушья. Как свобода пленнику. И она тоже освобождается от тьмы этого мира. Неистово сдавливающие силки спадают. Потому что это голос Мальбонте. Диалог снова почти полностью заглушается. Нет. Нет. Нет. Только не сейчас. Резко выплюнутое ругательство мужа, вызывает едва различимую усмешку на её потрескавшихся кровящих губах. — Сволочь. Когда-то он так же обозвал её бывшего козлом. Следующий за ёмкой фразой звонкий смех кажется принадлежит Войне. Только он может так смеяться: заливисто, почти по-доброму и так же ужасающе одновременно. — Она мертва и так и останется мёртвой. Я не стану её возвращать. Что? Голоса затихают вместе с тёмным вихрем, прилетевшим поддых. Вики отбрасывает назад словно пушинку, вот только приземление отнюдь не лёгкое. Руки снова содраны в кровь. Но в голове застревает лишь безжалостная фраза всадника, разрезающая сердце хуже самого острого ножа. Самые пугающие догадки были верны. И хотя ныне она знает правду — от неё ничуть не легче. Жестокая истина не перекрывает нестерпимую боль, не позволяет сдавленным лёгким вдохнуть хотя бы совсем немного воздуха. Как и не останавливает первые слёзы после долгого затишья. Они льются по пыльным щекам на острые камни. Война бросил её здесь на вечные страдания словно надоевшую куклу, небрежно положенную в шкаф на долгие годы вперёд, о которой в конечном итоге все забудут. И даже Мальбонте ничем не сможет помочь. Потому что сам не переживёт приход всадников. Но Вики не позволит себя забыть. Может она и была марионеткой до недавнего времени, но сейчас путы сняты, слепая вера спала с глаз. Руки дрожат, приподняться хотя бы на локтях занимает несколько упорных попыток. Вот она уже сидит на коленях, а затем встаёт, опираясь ладонями сначала о землю, а после и о собственные колени. Выпрямиться в полный рост оказывается не так трудно и невозможно, как кажется изначально. Шепфамалум внимательно наблюдает, как Вики срывает резинку с того, что ещё несколько дней назад являлось косой, и собирает спутавшиеся волосы насквозь пропитанные кровью в низкий хвост. Короткая передышка — затишье перед бурей. Пришло время проверить рисковую теорию о возможности смерти в этом месте. Она либо доведёт Шепфамалума до того, что он уничтожит её, либо убьёт его сама. Второе, безусловно, можно назвать невыполнимым. И этому есть железобетонное обоснование. На этот раз Вики принимает активную позицию в поединке. Сколько может уворачивается от мощных тенистых рук, отпрыгивает в сторону от яростных сфер, намеревающихся выжечь страшные раны на теле. Потому что понимает: времени нет. Ни на приступы слабости, ни на бессилие. Либо сейчас, либо никогда, как бы банально и изъезженно это ни звучало. Но выбора нет. Раз её изначально отправили сюда сражаться, то она будет. Больно, страшно — плевать, лишь бы делать хоть что-то, чтобы не было вины за бездействие. Лишь бы не быть бесполезной. Но она слаба, чертовски слаба, ведь она — всего-лишь простая бессмертная. И ничто в сравнении с вечно живущим могущественным божеством. Что и выявляется особенно ярко, когда Шепфамалум так просто поднимает Вики вверх, крепко держа за шею. Ноги отрываются от земли. Горло немилосердно сдавливает под натиском пальцев. А воздух и вовсе пропадает. Сначала вырывается из лёгких толчками, а после обжигает внутренности своим отсутствием. Дрожащие руки цепляются за напряжённое предплечье Шепфамалума. Оборачиваются вокруг теней, волнами исходящих от него. Может сейчас он убьёт её? И тогда она чувствует. Как он впускает в её слабеющее тело корни позабытой ею тьмы. Как самый настоящий мрак распространяется по организму, течёт по венам вместо крови и перезапускает биение сердца. Меняет её всю. Сотворяет нечто новое. Вики смотрит в горящие красные глаза напротив и замечает в них проблеск истинного изумления. Выходит, что он здесь ни при чëм? А затем её пронзает болью. Место, где рука Шепфамалума держит за шею, горит словно при соприкосновении с раскалённым металлом. Крылья сгорают в мгновение ока и рассыпаются в серебряный пепел. Глаза начинает неистово жечь. Вспышка света ослепляет обоих.***
Слабый огонёк на свече спешно колышется от слабого сквозняка из приоткрытого окна. Тюль более плавно подражает ему, развевая свои кружевные узоры. Мими снова сидит на подоконнике. А в задумчивых мыслях только недавнее свидание, которое закончилось всего час назад. Для такого события она даже выпрямила волосы с самого утра и воссоздала свой былой школьный образ. Кристоферу понравилось. И не без оснований, ведь у него, по всей видимости, имеется фетиш на бунтарных, неприлично распутных и уверенных в себе дьяволиц. Хотела бы она познакомиться с ним раньше. И конечно, глубокий вырез на груди обтягивающего коричнево-серого платья ему тоже немало приглянулся. Весьма интересно наблюдать за изменениями в поведении метиса, когда демоническое в нём перехватывает контроль у привычно доминирующего ангельского начала. От увлечённого взгляда голубых глаз Кристофера, направленного в спину, крылья непроизвольно дёргались. Как бы платье ни подчёркивало формы, а желание близости ни было сильно — сегодня они обошлись только одним и единственным нежным поцелуем на прощание возле двери её комнаты. Мими сжимает горячие губы, отдаваясь поглощающему нутро чувству безоговорочной влюблённости, и смотрит в окно, прислушиваясь к шелесту деревьев за окном от разыгравшихся порывов ветра. Она даже не потрудилась снять платье за всë это время. Лëгкий стук в дверь звучит так галантно, что Мими даже не сомневается в его источнике. Кристофер решил устроить сюрприз? Или не насытился общением? Поведёт ли он её страстным порывом прямо на кровать, показывая свою совершенно не ангельскую сторону или будет и дальше играть воспитанного и невинного парня? Спустившись с подоконника босыми ногами, которые тут же охлаждает холодный паркет, Мими лениво опирается плечом о стену, не скрывая нетерпеливого предвкушения. Но на пороге оказывается отнюдь не Кристофер. Улыбка меркнет на бордовых губах стоит демонице только заметить вместо тёплых голубых глаз яркие зелёные, что сверкают в полутьме как у кошки. Голод. Что ему нужно? Всадник скалится, обнажая острые клыки, чем ещё больше напоминает кота. Но не в том хорошем и умилительном смысле, в котором все привыкли мыслить. Потому что милого в нём ничего нет. А за юношеской оболочкой кроется самое настоящее кровожадное чудовище. — Разочарована? — Голод не дожидается приглашения: входит так же беспардонно, как и вся его семейка. Начищенные до блеска туфли звонко стучат о дерево металлическими вставками. Мими поддаётся порыву отступить как можно дальше от потенциальной угрозы и пятится вглубь комнаты. Но голову не опускает. Не в её статусе пресмыкаться перед кем-то. Даже если этот кто-то может уничтожить её за одним щелчок. Буквально. Всадник даже не пытается сделать вид, будто его интересует обстановка её спальни, потому что единственное, что представляет интерес для него сейчас — эта смелая демоница. — А вот я нет, — Голод в два шага оказывается рядом с Мими и прижимает её спиной к стене, пальцы ласково скользят вдоль линии ключиц, — Ты давно мне приглянулась. Ещё на празднике в честь моего прихода. Красное обтягивающее платье, вырез на спине... И сопровождающий, который совершенно тебе не подходит. Всадник выдаёт нечто среднее между восторженным вздохом и одобрительным мычанием. Подцепляет бретельки и накручивает их на пальцы. — Скажи, а ты так вырядилась в тот день чтобы услужить своему новому господину? Не так ли? Ждала моего появления? Мими убирает чужие костлявые руки от себя, но не отталкивает. Внутри закипает гнев. Ей так хочется дать отпор. Нельзя. Школе не нужна ещё одна смерть. Папе не нужна её смерть. Именно по этой причине она молчит в ответ. Переступает через собственную гордость, запихивает глубоко в себя. Но Голод на то и Голод, что давит на слабости словно на язвы, чтобы весь яд выплеснулся наружу. И, на его счастье, этот гад знает, на что давить. — Неужели не окажешь мне должное уважение? — пока всадник с ней мягок, даже почти ласков: нежно гладит блестящие волосы, перебирает локоны. Но жажда власти прорывается сквозь пелену безупречного спокойствия, и он помещает ладонь на её затылок, притягивая ближе к себе так, чтобы насмешливо прошептать в самые губы, — Я думал, ты трахаешься со всеми своими тюремщиками. Мими не выдерживает. С размаху бьёт Голода по щеке. На веснушчатой коже остаётся царапина от её длинных ногтей. — Кристофер мне не тюремщик! Одна язва прорвана. Но она никогда не бывает единственной. От вмиг потемневшего взгляда полного угрозы ужас прошибает поясницу и болезненным ударом отдаётся в самом сердце. Она пытается отстраниться, но он держит крепко. Отпускает затылок и собирает волосы, наматывая на кулак. Резко дёргает, заставляя запрокинуть голову. Мими шипит и замирает в его руках. Слабая. Беспомощная. Она не сможет противостоять ему. Он просто убьёт её. Но то, что делает Голод многим хуже простого убийства. Он толкает её лицом на постель. Мими не успевает даже вскрикнуть, как руки её оказываются заломаны до боли в суставах, а волосы натянуты до предела, будто всадник пытается их оторвать от головы или вместе с ней. — Нет! — она дёргается всем телом, извивается словно змея, лишь бы помешать ему, но Голоду, кажется, уже ничто не может помешать. Он без труда задирает подол платья, — Гадкий ублюдок! — О, мы перешли на оскорбления? Как невоспитанно, — всадник звонко шлёпает Мими по ягодицам, а затем переворачивает лицом к себе и вжимается всем телом в её, отчаянно сопротивляющееся. Нет. Нет. Нет. Он же не может вот так просто надругаться над ней? Конечно может. Шепфа, почему ты решил сдохнуть именно тогда, когда весь мир катится к чертям?! Когда горячие губы впиваются поцелуем, ревностно проникая языком вглубь, Мими готова умереть от омерзения. Дрожь захватывает руки, пальцы не слушаются. Страх сковывает и подстëгивает одновременно. Палка о двух концах, лишь бы правильной стороной воспользоваться. Позволить воспользоваться собой и остаться в живых? Это было бы разумно. — Хорошая девочка, — поощрительно шепчет Голод с гадкой улыбкой, когда демоница под ним расслабляется и перестаёт сопротивляться, — Умеешь же вести себя правильно. От ласковых поцелуев в шею новая волна неприязни накрывает её с головой. Но всадник тоже становится добрее, менее жесток и беспощаден. Не пытается задавить своим телом, лишая воздуха, или сломать кости немилосердным напором. Мими не ждёт особого момента. У неё нет терпения на это. Пока Голод спускается губами на живот, неспешно стаскивая платье, она успевает дотянуться до первого попавшегося предмета на тумбочке. К счастью, она не привыкла действовать разумно. И о последствиях думает только после. Конец единственной диадемы в её гардеробе, подаренной Кристофером, без труда пронзает глаз Голода. Входит глубоко внутрь под громкий вопль. А затем ещё и ещё. Пока горячая кровь брызжет на лицо и пачкает руки. Пока ярость плещется в засветившейся демоническим красным радужке, а девичьи губы трогает хищный оскал. — Я оказала вам достаточное уважение, господин всадник?***
Комната Войны всë такая же. На удивление звучная смесь плакатов из восьмидесятых, антикварного старья и мебели времён ренессанса, приправленная бессменными зелёными бутылками красного итальянского вина. Собственно, в ней ничего и не должно было измениться, ведь второй всадник сам отправил Вики на смерть и явно об этом не жалеет. Хотя откуда ему должно быть известно значение слова «сожаление»? — Ты, должно быть, очень зол, — объявляет Война беспечным тоном, и есть в этом что-то, что поднимает бурю раздражения в груди, — Понимаю твои чувства. — Вряд ли, — без промедления отрезает Мальбонте с решительной резкостью в голосе, — Не твою жену отправили на мучения. — Ты ошибаешься, если думаешь, что она для меня ничего не значит, — всадник наконец убирает бутылку в сторону, настроившись на серьёзный разговор и складывает руки на груди, что невероятно странно и несвойственно ему, ведь Войне не требуется защита ни физическая, ни психологическая, — Вики определённо та бессмертная, к которой стоит привязаться. Что этот лжец скрывает? — Ты и волоса её не стоишь. Сволочь. Мальбонте напряжённо следит за его действиями, будто только и ожидает скрытого нападения. Даже факт того, что Вики ещё может вернуться, не заставит его относиться к всаднику лучше. Но тот и не против своеобразного принижения собственного достоинства. Раскаивается? — Можешь не начинать ревновать, я не стану даже прикасаться к ней не то, что уводить у тебя, — Война отталкивается от стола и подходит ближе; растрёпанные светлые волосы лезут в глаза, но он их не замечает вовсе. Да, всë-таки что-то изменилось в нём, — Вы слишком красивая и могущественная пара, чтобы разлучать вас. Новые Шепфа и Шепфамалум. Свет и тьма. — О чём ты? — тёмные брови хмурятся на озадаченном лице Мальбонте. Но Война игнорирует его вопрос, возвращаясь обратно и снова отхлëбывая вино из горла. Жест не выглядит привычным элегантным, полным власти и высокомерия вперемешку с насмехательством над всем миром. Если бы он не был всадником, можно было бы решить, что он устал. Но этот мерзавец снова притворяется. Не бывать такому, чтобы маска спала с его лица. — Ты должен сразиться со Смертью. — Он быстро догадается, что Вики... — Мальбонте не заканчивает предложение, не найдя, как правильно сформулировать положение его жены, — Ты знаешь, что теперь у меня не получится. — Как раз теперь у тебя есть все преимущества, чтобы победить моего безумного брата, — всадник резок, необычайно краток и раздражён; нижняя губа нетерпеливо дёргается, — Ты больше не подпитываешь его горем. Он слабее перед тобой. Или ты хотел победить Смерть лишь праведным гневом и жаждой мести, не переставая кормить его? Мальбонте мог бы чувствовать себя пристыженно, но после длительного нахождения в обществе Войны он и сам забыл, что такое стыд. — Слишком рискованно. Он найдёт и уничтожит Вики, если узнает. Мальбонте готов был пойти на любой риск, пока был один. Теперь же на арене школы происходит перестановка сил и возможностей. — Для него она мертва и так и останется мёртвой, — Война пожимает плечами и немного расслабляется, — Если что-то пойдёт не так, братец станет искать её в небытие. Возможно в его словах есть доля правды. Остаётся лишь единственный вопрос. — Когда? Губы всадника расплываются в привычной самоуверенной ухмылке. — Сейчас. До конца толком не осознавая истинную причину своего почти беспрекословного повиновения Войне, Мальбонте следует плану всадника раздора. И легче идти на врага с голыми руками, чем не знать от и до чужой план, от задумки которого зависят их жизни. Он не из тех, кто может слепо положиться на кого-то, отдавая предпочтению собственному аналитическому мышлению. Но сейчас происходит именно та внештатная ситуация, которая сводит его с ума. Тяжело быть пешкой в чужой игре, даже если этой пешке уготована роль ферзя. Но сейчас не тот случай, когда есть время спорить. Потому что Война — действительно умелый стратег. Настолько умелый, что даже Мальбонте не ожидал от него такого масштаба. Но Всадник играет по-чёрному, изящно, точно зная свои цели, и стремится к ним любой ценой. Он много лгал, ещё больше недоговаривал, но Мальбонте сам выбьет из него правду, если снова всë пойдёт не так. Если Вики не вернётся. Перед уходом Война сказал, что в школе находятся некоторые бессмертные, в крови которых есть предрасположенность к убийству всадников. Якобы она передаётся по наследству, но выявляется крайне редко. Никакой закономерности. Никакого объяснения. Он просто научился выявлять таких бессмертных, пока его семья даже не задумывалась о подобном. Но конкретных личностей он так и не назвал. И раз Война отправил Мальбонте на бой со Смертью, то в нём, вероятно, есть этот ген. И никаких инструкций. Фраза: «Сам поймёшь» до сих пор ставит в ступор. Поиски старшего всадника занимают не меньше получаса. Чёртовы запутанные коридоры школы. Смерть стоит спиной ко входу, разглядывая цветное витражное окно в бальном зале. — А я всë думал, когда же до тебя дойдёт, что это я убил твою жену, — всадник даже не утруждает себя посмотреть в его сторону, — До сих пор вспоминаю, как в последний раз отстукивало её сердце в моей ладони. Мальбонте сжимает кулаки, пытаясь сосредоточиться. Он не любит лгать, не любит играть в того, кем не является. Но сейчас это необходимость. Раздражающая блядская необходимость. — Слишком много болтаешь. Меч со звоном вынимается из ножен. Смерть со смешком оборачивается назад и смиряет его повеселевшим взглядом. — Тебе не победить меня, смертный. Мальбонте лениво скалится в ответ. — И всë же я попробую. Клинки скрещиваются с металлическим лязгом. Начать битву без магии всегда интереснее. Во время поединка на мечах сознание противника притупляется, что даёт отличную возможность в неожиданный момент ударить тьмой, перейти на новую стадию. Со всадником такой трюк не пройдёт, но это лишь больше подогревает азарт. Смерть изящен, силён, умён в бою. Он знает, куда отходить, с какой стороны наступать и быстро вычисляет слабые места. Но и Мальбонте не отстаёт. Не слабеет перед всадником. Потому что не горюет. Не скорбит. Не подпитывает. И Смерть это чувствует. Хмурит брови в некотором замешательстве, а затем... От бледно-зелëной сферы, летящей прямо в грудь, просто не получается увернуться. Дыхание тут же спирает. Солнечное сплетение пронзает жгучей болью. Из горла вырывается хрип, но Мальбонте остаётся на месте. Он не позволит себе упасть на колени перед ним даже если ноги будут сломаны. Не удостоит подобной чести. Грозно зарычав, Смерть срывается с места, хватает метиса за горло, с нечеловеческой скоростью прижимая к стене, в которой мгновенно разрастаются трещины. Глаза всадника метают молнии, рука, сжимающая шею, дрожит от переполняющего гнева. Мальбонте забавляет его реакция. Он даже не пытается вырваться, наслаждаясь своей силой. — Ты слишком самоуверен для своего положения, щенок, — выплёвывает Смерть, выпуская острые когти в его горло. Кровь струится вниз на одежду, не рубиново-красная — чëрная, как дёготь. Мальбонте смеётся в ответ. Громко, заливисто. Так искренне, как никогда в своей жизни. Карие глаза окрашиваются чистой тьмой.***
Пробуждение оказывается отнюдь нелёгким. Болит каждая клеточка тела, будто её только что сожгли на костре, как ведьм во времена инквизиции. Но взгляд встречает не вечно чёрный купол над головой, а ночное небо с самыми настоящими звёздами, бледно светящими холодным светом. Чистое, без единого облака, без тьмы. Шепфа, как же красиво. И вокруг всë тоже слишком пусто. Неправильно пусто для тюрьмы самого опасного существа. Голова кружится, но Вики удаётся подняться вместе со стоном. Ощущение сродни лихорадки притупляет сознание, путает мысли. Лицо горячее, да и не только оно, так же страдают руки и ноги, и даже... крылья. Разве они не сгорели? Шею пронзает болью, когда она оборачивается назад, дабы посмотреть за спину. Внешне они такие же, как у Мальбонте, вот только стоит ей подумать, что всë с ними в порядке, как от лопаток и до самых кончиков они загораются рыжим огнём. Вспыхивают скорее спички и освещают собой всë вокруг. К счастью, это действие не приносит с собой ожидаемой боли, потому что разбираться ещё и с этим сейчас совершенно нет времени. Ощущение небывалой силы непривычно давит изнутри, будто норовит вот-вот вырваться наружу. Не стоит особых усилий понять, что Шепфамалум наверняка мёртв, а вся его мощь передалась ей. Вики поднимает раскрытую ладонь: на той образовывается крупная сфера ослепляющего белого света. Но почему не тьма? Свет гаснет вместе со сжатием руки в кулак. Любопытство и непонимание отчаянно стараются захватить разум, но на них тоже нет времени. Его ни на что нет, кроме как выбраться отсюда. Даже Шепфамалум не мог покинуть это место, но с его смертью тюрьма потеряла свою надобность, не так ли? На создание небольшого портала уходит несколько особенно тревожных минут. Потому что каждая секунда на счету. Вики не думает, в какую именно часть школы желает попасть, поэтому немало удивляется комнате Мальбонте, в которой она оказывается. Но его самого там нет. Постель ровно заправлена: ни единой складки на пододеяльнике — в этом чувствуется вся его ипостась перфекциониста и любви держать всех и вся под личным контролем. Отражение в зеркале выглядит... ужасно. Без преувеличения. Волосы растрёпаны во все стороны и слиплись от крови, одежда в некоторых местах порвана, в других подпалена огнём, в третьих вообще испачкана в смеси пыли и грязи. Явно не тот вид, в котором стоит заявляться к врагу, а уж тем более к любимому мужу. Интересно, а новообретëнная магия работает на внешности? Шепфа же мог менять облик, когда того желал. Но Вики ведь не он. «Плевать, чем я хуже?» Меньше чем через мгновение она предстаёт в более презентабельном виде. Теперь шкаф можно выкинуть вместе с косметикой за ненадобностью. Улыбнувшись отражению и расправив складки того самого красного платья с которого всë и началось, она покидает покои Мальбонте. Стоит навестить одного особенно извращённого всадника. От вида Войны вновь хлещущего вино, глаза закатываются сами по себе. Обречённый алкоголик. Жалкое зрелище. Пока она каждый день сражалась с Шепфамалумом, он просто развлекался. И что в нём раньше её так привлекало? — Решил уйти в запой? — Вики перенимает привычку всех всадников вламываться без стука и входить без спроса и опирается бедром о тумбочку. — Не каждый день убивают мою семью. Ответ кажется самой честной фразой из его уст. Вовсе не в словах важное значение, а в уставшем взгляде красных глаз, под которыми залегли глубокие тени, в тихом тоне и опущенных плечах. — Ты сам это устроил. Война согласно кивает. — Да, сам, — он задумчиво смотрит куда-то вниз, — Они приносят слишком много хаоса. Всë никак не желают успокоиться, забыть старые обиды. И лучше будут мстить, чем пытаться что-то изменить без уничтожения миров. Но не думай, что я этого хочу. — Не прикрывайся безысходностью, — пройдя вглубь, Вики останавливается напротив всадника и вынимает кинжал из набедренных ножен. Он не станет сопротивляться. В этом и был уговор. — А ты не наглей, — острый взгляд вперивается в неё, — Я всë ещё сильнее тебя. — Ненадолго. Вики крутит клинок в руках, не торопится. Ему есть, что сказать, а ей хочется послушать. — Ты права, моë время ушло, — Война лениво наблюдает за её действиями ничуть не тревожась, — Но и ты совсем скоро узнаешь, каково быть монстром. — Я не ты, я не стану бессердечной тварью. — Но ты станешь самым могущественным существом на свете, — всадник делает шаг вперёд, встаёт совсем близко и шепчет в самое ухо одну-единственную фразу, от которой спину прошибает током, — И тебя будут бояться. Вики пронзает его сердце. Словно копируя повадки Войны, кровь не брызжет фонтаном во все стороны, мелкими каплями оставаясь всюду, а спокойно словно ручей, почти элегантно скатывается по лезвию вниз, на её дрожащие руки, облачённые в белые перчатки. А затем капает на пол, образовывая лужу под ногами. На лице всадника застывает ухмылка, пока он медленно оседает на полу. В самое последнее мгновение до столкновения с полом Вики успевает поймать бокал с вином, выпавший из его рук, и выпивает залпом. С каждым жадно сделанным глотком инородная сила вливается в её тело, соединяется в единое целое с преобразованной в свет тьмой Шепфамалума, образовывая взрывную смесь невероятного могущества. И тогда связь возвращается. Едва не сшибает с ног, так и норовясь поставить её на колени, своей силой. Волна уже давно ставших родными чувств Мальбонте сливается с её собственными. Сердце снова бьётся в такт с ним. Дрожь электрическим разрядом прокатывается по крыльям, что вмиг загораются безвредным огнём. С громким звоном Вики ставит пустой бокал на стол. Сжимает кинжал в руке. Приятно осознавать, что снова можешь ощущать присутствие своего любимого. Намного приятнее, чем мстить врагам. И сейчас она займётся и тем, и другим. Некоторые ученики, с которыми Вики была плохо знакома или же вовсе не знакома, но все из которых безоговорочно знали её как бывшую правительницу Небес, изумлённо глядят за тем, как она стремительно шагает по коридорам, не нарочно имитируя властную походку мужа. Но никто не смеет остановить. Возможно, дело вовсе не в уважении, как и не в удивлении, а в самом виде некогда Несущей Равновесие: уверенном, опасном. Да, даже такая хрупкая на вид девушка может излучать опасность. Особенно теперь, когда почти безграничная сила буквально струится по её венам. Можно считать её пятым всадником? Кем-то иным? Или она так и останется собой, без особого названия. Просто Вики Уокер. Человек, Непризнанная, Несущая Равновесие, а теперь впитавшая в себя всю мощь Шепфамалума и Войны. Массивные двери отреставрированного зала широко распахнуты. Вики приходит аккурат в разгар битвы. Если поединок двух можно назвать полноценной битвой. Но так или иначе, вскоре здесь развернётся самая настоящая бойня. Которая обязана закончиться проигрышем всадников. На губах Мальбонте расцветает тёплая улыбка полная нежности, стоит их взглядам встретиться. Он отшвыривает от себя Смерть с небывалой лёгкостью. Немалая часть забранных ею сил передалась и ему. Первое и единственное желание, вспыхнувшее в истерзанном долгой разлукой сознании, — подойти и поцеловать его. И плевать, что всадник уже поднимается и выпрямляется в полный рост, что сейчас это совершенно неуместно, что любви нет места в сражениях. Она просто делает шаг вперёд, навстречу Мальбонте, затем второй, третий. На четвёртом Вики сбивают с ног. Что-то острое врезается под рёбра. Чума прижимает её за горло к полу, усаживаясь сверху, снова и снова вонзая кинжал с кроваво-красным камнем в рукояти в плоть. Её же собственный клинок укатился почти к самой стене. Чума взвизгивает от обжигающей ладони поверх её, но набрасывается только с бóльшим рвением. Вики останавливает окровавленное лезвие в миллиметрах от лица. Сжимает его руками. А затем скидывает всадницу с себя. Это почти как тренировки с Шепфамалумом. Главное — подняться раньше противника, что Вики и делает, буквально вскакивая с пола покрытого плиткой. Раны на боку затягиваются в считанные секунды, пока в Чуму летят сразу несколько сфер ослепляющего света. Они обжигают её, но не наносят смертельного урона. Стоит обвыкнуться с использованием новых сил. Чума не ждёт долго — перевоплощается в истинное обличие кровавой дамы. Швыряет шипастые ветви, которые тут же сковывают всë тело и сжимают словно в спазмах. Вики дёргается, но в ответ острые шипы только сильнее вонзаются под кожу. Расцарапывают лицо, подбираясь всë ближе к глазам. Мальбонте и сам находится в положении не лучше, уклоняясь от града ударов Смерти. Чужой меч разрезает живые путы, что сыпятся к ногам Вики. — Мама? Увидеть Ребекку здесь и сейчас — последнее, чего она могла ожидать от этого безумного дня. Но она не может не признать, что на самом деле рада её видеть. Какими бы плохими ни были их взаимоотношения до её второй смерти. Её глаза расширены точно так же, как и у Вики. Винчесто рядом изумлëн ничуть не меньше. — Птенчик, неужели ты думала, что заберёшь силу у моего братца и сразу сможешь победить нас? — Чума насмешливо хохочет, наблюдая за безрезультатными попытками Вики снова бросить обжигающие сферы, — Ты не можешь ей управлять. Ты настолько же опасна, насколько опасен ребёнок с палкой. Как она догадалась? И почему не остановила Войну, если всë знала? — Я сильнее, чем ты думаешь, — гневно скалится Вики в ответ, сжимая руки в кулаки. — Чего стоит сила, когда ей не умеют пользоваться? Щёлкнув несколько раз подряд, Чума призывает в зал личную армию заражённых марионеток. Те по одному движению пальца набрасываются на Ребекку с Винчесто, обступая их кольцом со всех сторон. — Не нужна армия, говоришь? — слышится нервная усмешка бывшего архидемона, адресованная её матери. Вики же остаётся с Чумой один на один. «Необученная и неумелая». Но имеющая в себе достаточно упрямости. И ещё больше безрассудства. Именно поэтому она подбегает в кинжалу, подбирает его и направляется к всаднице, по пути разбрасывая марионеток. Чума наблюдает за ней, как за несмышлëнышем, расслабленная, чересчур самоуверенная. Всадница уворачивается от первого удара клинка, но Вики, удачно использовав отвлечение, теперь сама хватает её за горло. Крепко. Посылая болезненные разряды силы через пальцы. Чума пытается отстранить от себя её руки, оставляет глубокие порезы острыми когтями и наполняет их ядом, не переставая хрипеть. Дрожь охватывает Вики вместе со слабостью, но она не перестаёт сжимать глотку всадницы. Ноги Чумы каменеют, прирастают к полу, за ними продолжает застывать и остальная часть её тела. Вики отступает, стоит этому дойти до шеи, и убирает руки. Резко разводит ладони в стороны. Всадница взрывается оглушительным грохотом. Серая пыль оседает на пол. Тварь так радовалась тому, что убила заточëнного в камень Шепфа. Теперь прочувствовала это на себе. Глухой стон позади заставляет оторваться от ликования над победой и оглянуться назад. С одной стороны Мальбонте начинает проигрывать сильнейшему всаднику, с другой — мама и Винчесто, старательно отбивающиеся от марионеток. Разве чары не должны спадать вместе со смертью Чумы? И всем троим нужна помощь. Десять лет назад на битве армий Мальбонте и Небес сделать выбор было проще. Пожертвовать матерью было проще. Ведь они были по разные стороны. Сражались друг против друга. Сейчас... все бьются за одну идею. Все хотят достичь одну цель. На удивление, Винчесто понимает Вики без слов, стоит ей только несколько раз перевести взгляд со своего мужа на них. Он отступает, оставляет место рядом с Ребеккой. И берёт Смерть на отвлечение. Самоубийственная идея. Но Винчесто однозначно один из самых рисковых бессмертных. Не раздумывая, не отдавая лишние минуты на то, чтобы набраться сил и решиться, он нападает на всадника со спины. Подло бить в спину, но кто сказал, что нужно играть по правилам? Все собравшиеся здесь — сплошные исключения из правил. А значит, самое время для хаоса. Однажды из хаоса возродится новый порядок. И это «однажды» наступит сейчас. Вики не церемонится с заражёнными ангелами и демонами, ведь они тоже жалеть не станут. Друг за другом они валятся на пол в неестественных позах, умирая на этот раз навсегда. Если получится — позже она сама их вытащит из небытия. И остальных, кто погиб по вине всадников. В один из моментов Вики засматривается на Мальбонте. На его резкие, но отточенные до изящества движения, плавные взмахи меча, сосредоточенное лицо со сдвинутыми до глубокой морщины бровями, плотно сжатые губы. Он искусный боец. Абсолютно любой его бой, который доводится увидеть — истинное произведение искусства. Сердце замирает с каждым ударом, нанесённым им, а глаза завороженно следят за каплей пота стекающей по виску вниз, появившейся из-за излишнего напряжения. Чёрные волосы растрёпаны, некоторые из них то и дело прилипают ко взмокшему лбу. Мальбонте раздражённо откидывает их в сторону и кротко разминает плечи перед нечеловечески быстрым рывком вперёд, которым сбивает Смерть с ног. Отвлëкшись, Вики не замечает приблизившегося к ней заражённого. Она вскрикивает скорее от неожиданности, нежели от боли, когда огненная сфера ударяет в спину. Но этого достаточно, чтобы Мальбонте потерял бдительность и обернулся на звук. И конечно, Смерть не упускает возможность воспользоваться моментом уязвимости. Винчесто для него лишь простая помеха — мешающая муха, что не может принести с собой ничего более обычного неудобства. Поэтому всадник полностью игнорирует его и пронзает клинком грудь Мальбонте. Вики на себе чувствует его острую боль. Срывается с места, наплевав на заражённого позади себя. Брошенный ею кинжал попадает прямо в шею Смерти. Длинные чёрные волосы всадника окрашиваются кровью, брызнувшей из раны. Только тогда он обращает на неё внимание, словно до этого Вики была такой же помехой. — Вот сучка, — выплёвывает он вместе с кровью изо рта, — Не хватило в прошлый раз? Смерть вонзает собственный меч глубже. Мальбонте хмурится и только негромко шипит. Но она знает, что его кровь уже отравлена ядом, усиливающим боль в десятки раз. Вики неосознанно отступает, когда всадник угрожающе надвигается на неё. Безумные глаза действуют на сознание почти как в первый раз. Страх захватывает тело с невиданной скоростью, паника накрывает с головой. И не зря. Сформировать обжигающие магические шары не получается, как бы сильно она на старалась. Руки начинают дрожать. С пугающей улыбкой на губах Смерть медленно вытаскивает кинжал из своей плоти, будто он не приносит ему даже малейшей порции боли. Крылья упираются в стену. Идти некуда. Она же стала намного сильнее, тогда почему ей так страшно? — Кажется, ты говорила, что готова умереть? — спрашивает он слащаво-ласковым тоном, от которого бросает в ещё бóльшую дрожь, — Мёртвые должны оставаться мёртвыми, малышка. Тебе нужно вернуться туда, где тебе и место. — Как и тебе, ублюдок, — рычит Мальбонте позади всадника и замахивается его же мечом. Вики зажмуривается. За едва различимым свистом следует хруст костей. Горячая кровь брызжет ей на лицо. Когда всë вмиг стихает, она открывает глаза. Голова Смерти лежит у их ног. Само тело, простояв пару мгновений на месте, с глухим стуком валится на пол. Мальбонте перед ней слегка покачивается в стороны. На уставшем, но как никогда счастливом лице нежная улыбка. — Смерть настигла смерть. Слышать от него шутки настолько же непривычно, насколько непривычно впервые ощущать внутри себя свою силу. С боем отобранную у других. Но ту, которую у неё теперь не отнимет никто. Вики переступает труп и оказывается в крепких объятиях мужа. Его разбитые губы на вкус лучше любого запретного плода.***
Кристофер находит Мими в её комнате сидящей на полу рядом с мёртвым телом Голода. Небольшая коробочка с подарком, который она не забыла бы никогда, едва не выпадает из его рук. Метис успевает убрать её в карман пиджака в самый последний момент и подбегает к любимой. Садится рядом на колени, не заботясь о чистоте и сохранности костюма. — Мими, Мими, посмотри на меня, — он обхватывает её лицо тёплыми ладонями и поворачивает к себе. Испуганные глаза то и дело возвращаются к всаднику, — С тобой всë в порядке, родная? Она смотрит на него мутным взглядом и кивает заторможенно. — Я очень устала. Кристофер без лишних слов поднимает её на руки и уносит к себе. С трупом Голода он сам разберётся завтра. Сегодня ночью он должен обеспечить своей демонице самый крепкий и спокойный сон.***
Но даже гнев нужно научиться использовать во благо.