— Говорят, есть такая связь на свете, что не важно, сколько раз ты её разрываешь. Вы все равно встретитесь. Мальчики краше цветов
***
Утро. 30 октября, 2006 год.
— Тебе правда стоит уйти? – поинтересовалась Эйлин, лежа в своей излюбленной позе, свесив голову с кровати, и наблюдая, как Деметрий разглаживает складки на рубашке. Парень чуть пошатнулся, смаргивая с глаз пелену. Те довольно быстро привыкли к тёплому свету, что заполнял комнату. Жжение в груди из-за бесконечного падения в глубине сознания исчезло, но боли в голове с каждой пульсацией продолжали взрывать те маленькие шары света, являя очередное воспоминание из утраченного прошлого. Деметрий поморщился и огляделся, понимая, что снова находится в сиэтловском лофте. Находится в том дне, о котором рассказывала Каллен в коридорах памяти. Последний их счастливый день. — Братья устраивают бал-маскарад в честь Хэллоуина*. Я обязан присутствовать, Эйли, – будто ребёнку объясняя, ответил Деметрий, попутно отмечая себе, что следует узнать о том, что произошло в ночь на первое ноября. — Я бы хотела увидеть бал. Карлайл рассказывал, что во времена, когда он жил в Вольтерре, Аро устраивал пышные приёмы. — Осмелюсь напомнить, что ты ненавидишь Аро и явно постараешься вывести его на эмоции, – он взял галстук и закинул на шею, чуть улыбаясь. — Скорее на эмоции я выведу Кая, – девушка приподнялась, переворачиваясь на живот и подкладывая под подбородок руки, всё ещё наблюдая за ним, — И я не ненавижу Аро. Мне просто не нравятся его методы. Я просто хочу, чтобы, если уж врёт себе, не врал вам. — Чуть-чуть недоговаривает во благо клана и нашего вида, – и предвидя возмущения Эйлин, поспешил добавить: — И это я говорю не потому, что Челси воздействует на меня. Когда-то встретив её впервые, стоящую за братьями и не сводящую с него взгляда, Деметрий с несоизмеримой радостью захотел оставить клан Амона и присоединиться к Вольтури. Тогда парень полагал, что согласился на их условия только из-за интереса к дару Челси, который чем-то напоминал его дар. Оба имели доступ к разуму людей и вампиров: одна создавала, укрепляла или разрушала эмоциональные узы, а другой с помощью исключительного аромата объекта создавал некую тонкую нить поисковой связи. Только позже, повстречав Эйлин, Деметрий понял, что его связь с создателем была попросту разорвана, и Челси привязала его к братьям тонкой, но прочной линией лояльности. Он был новичком и даже не понял, что в его разум по варворски пробрались и сожгли всю благодарность к Амону. А что если Челси так легко разрушила связь в первый раз не только из-за чистоты и невинности разума, но и потому, что к Амону он не чувствовал какой-то семейной, отцовской привязанности? Это была всего лишь благодарность за открытие нового мира и помощи в развитии дара. Партнёрские отношения и не более. Но Эйлин... Челси не смогла полностью выполнить работу потому, что их связь больше и крепче, чем партнёрская. Сейчас, кажется, Деметрий не побоится слова истинной и единственной любви, которую пока он ощущает лишь лёгкой волной тепла от взрыва из прошлого. Возможно она бы не смогла разрушить её вовсе, как это было с Калленами, если бы не параллельная нить, связывающая ищейку с кланом. Поэтому он вынужден сейчас крутиться в вихре своего сознания, что бы та выжженная дверь вновь стала коричневой, а чёрные разломы, приносящие боль каждый раз, медленно восстановились, возвращая доступ к утраченному. — Обычно, в сознание человека или вампира полная неразбериха, – прервала тишину Эйлин, — Огромный снежный комок воспоминаний, который с каждой секундой становится всё больше и больше. Но как только в их жизни происходит какой-либо крупное потрясение, или они начинают прятать во лжи свои постыдные деяния, начинает выстраиваться коридор с дверями. Сознание разбирает лепнину и начинает отсеивать воспоминания по комнатам. Обычно в середине этих лабиринтов находится та самая первая дверь и чаще всего она красная. У Аро было так, я даже одним ухом успела услышать, что за ней. — Поэтому он пришёл в ярость, – прояснил очевидное вампир, — У меня также? — Я не была в твоей голове. Не хочу даже залазить в голову к Казанову жизни**, – Деметрий рассмеялся, тихо и приглушённо, натягивая пиджак; теперь она была, но видела лишь разруху и красные двери, — Но ты и сам можешь понять: твои воспоминания в куче или разложены по полочкам. Вот мои точно расставлены по местам, потому что я солгала Карлайлу. — Что произошло? На этот вопрос Эйлин ответила не сразу. Спустя минуту-две, пытаясь подобрать слова и как можно меньше вдаваясь в подробности. Через зеркало Деметрий видел, как в стеклеющих в миг глазах проносятся воспоминания девушки. Неприятные, от которых она слегка хмурит брови. — Он… Будучи человеком я почти полтора года боролась с болезнью. Эдвард на тот момент уже был вампиром, привёл меня к Карлайлу и Эсми. Карлайл заботился обо мне, хотя не обязан. Я знала, что делал он это из-за любви к моему брату, как к сыну. Потом поняла, что меня воспринимает как дочь…, – она села, окутываясь в одеяло, будто прячась от холода, прижимая колени к груди, — Он знал, что я не хочу быть вампиром и принял моё решение, но Эдвард. Брат сначала убедил Эсми, что они втроём помогут мне справится с болью и научат меня новой жизни. Потом они оба уговорили Карлайла обратить меня, и он сделал это. Я злилась, потом начала принимать новый мир вокруг, но, когда эта пелена блаженства новообращённого спала, я стала злиться ещё больше. Ярость вперемешку с болью поглотила меня, и я в сердцах накричала на Карлайла. Он пытался успокоить меня, привести в чувства, но я сказала ему, что ненавижу его, Эдварда и Эсми, что они мне не являются семьёй, и сбежала. — Почему ты не хотела обращаться? – Деметрий не помнит в какой момент его человеческой жизни встретил Амона*** и тот обратил его, но точно знает, что новый для него мир он воспринял более, чем хорошо. Помнит, что мир вокруг стал живее, краски ярче, звуки чётче и запахи. О да, запахи, которые он чувствовал даже на ином уровне, чем вампиры, и которые являли в его голове образы. Все эти перемены Деметрий считал наилучшим совершением в его жизни. — Я была уверена, что никогда не смогу забыть свою человеческую жизнь. И я оказалась права, помню всё до мельчайших подробностей до сих пор. Иронично, да? – она усмехнулась, — Вампир, который может заставить кого угодно забыть всё на свете, не может забыть неприятные воспоминания о себе… А ещё Эдвард говорил, что эмоции новообращённого в первые несколько месяцев находятся на пределе, если не пересекают его. Моими эмоциями стали боль, страх и презрение к самой себе, но их быстро перекрыла злость и жажда. Я сбежала в Чикаго и в первый день своего пребывания там убила около тридцати человек, сжигая целый бордель с кучей трупов, – вампир через зеркало пристально смотрел на задумавшуюся Эйлин, глаза который впервые с их встречи потускнели и были настолько бледно-красного оттенка, что он чуть поддался, чтобы сесть рядом с девушкой, но та продолжила: — Мне это понравилось… Потом я встретила одного вампира и случайно, благодаря ему, узнала о своей способности внушения. И в итоге в конце двадцатых в Иллинойс не осталось практически ни одного борделя, даже подпольного. Это смогло заглушить боль, на время. Я вместе с ним переехала в Новый Орлеан и вдоволь там повеселилась. Манипулируя людьми, обычными и невинными, направо и налево. Делала из них безвольных кукол, что так забавляло моего старого друга. Я делала это постоянно, даже после того, как он просто сбежал из города. Я стала чудовищем за какие-то четыре месяца. Из-за дара я превзошла самого Аро, который устраивал и устраивает представления перед казнью из-за обычной скуки. — Не смей! – Деметрий подлетел к ней. Она в этот момент снова легла на кровать, и парень зарылся пальцами в русые волосы, голова оказалась на его коленях, а глаза чуть потемневшие пристально смотрели в те, что напротив, — Ты не Аро, даже не смей думать о подобном! Аро делает это из скуки и ненависти к людям. Ты не ненавидишь их. Твою злость и обиду за то, что Эдвард не принял во внимание твоё мнение и страхи, стало невозможно контролировать, а уж когда рядом тот, кто поощряет подобные... зверства... Ты решила, что будет проще ненавидеть себя, – он склонился ближе к волосам, вдыхая аромат и шепча: — Твои списки имён слишком длинны, но ты считала, что так правильно, потому что не хотела, чтобы Карлайл и Эдвард жили в твоей ненависти. — У меня это плохо выходило, потому что всё равно срывалась на них, – срывающе прошептала Эйлин, — Тебе не стоило видеть те свитки. — Вышло случайно, – Деметрий чуть улыбнулся, чувствуя такую же лёгкую улыбку в районе скул. — Ты не была монстром и не станешь, я не дам этому случиться. Потому что люблю… Вот оно! Вот то воспоминание, о котором говорила Эйлин в аллее памяти. Любовь. Безграничная и вечная. От пробравшегося осознания тело пробила крупная дрожь. Голова заболела от накатившей лавины забытых чувств, а горло сжали тиски, от которых стало невозможно дышать. Ему вообще-то это и не нужно, от панической атаки явно не умрёт, но это было невыносимо больно. Дрожь и тиски от того, что вместе с теплом от чувств вернулось и осознание собственных действий в тот декабрьский день. Он без единого капли промедления, оказавшись в квартире на Бурбон-стрит****, свернул ей шею. А потом, когда Аро, Маркус и Кайус пришли, с такой же холодной отстранённостью поставил её на колени перед главами клана. И в день противостояния... Её взгляд был таким умоляющим и жаждущим тепла с его стороны, но ищейка смотрел в её сторону лишь с презрением и толикой непонимания того, почему эту глупая и легкомысленная девица ждёт от него понимания и проявления слабости. Деметрий задыхался из-за боли причинённой Эйлин. Внутри всё сотрясалось от накативших слёз, которые он не мог выпустить. Его маленькое выжженное человеческое тело на затворках сознания билось в истерики. Вампир не только причинил физическую боль Каллен, но и моральную. Разбил каменное сердце, которое сам же и собирал на протяжении нескольких месяцев. Показал ей, что иногда можно быть слабой, и рядом с ним она перестала носить маски. Сказал, что она может довериться, и она доверилась, а он встретил это с презрением. Но всё это перекрыло тепло улыбки Каллен. Искренней и мелькавшей буквально в каждом воспоминании. В тот момент он вспомнил, что начал улыбаться сам. Не так как раньше: задорно и с флиртом, ухмылкой и оскалом, – слишком нежно для него, без наигранности. С любовью. — Я тоже люблю тебя, – чуть отстраняясь, но в самые губы проговорила Эйлин. Деметрий кричал. Кричал так, что наверное, услышь кто его попросту обезумел. Яд сжигал всё нутро из-за невыносимой боли, но искренние слова и нежность взгляда заставили замолчать, лишь жалобно всхлипывать в углу начинающей заполняться светом комнате. Разбитое зеркало постепенно восстанавливалось, нить вновь связалась и в отражение он встретил не себя, а ярко улыбающуюся Эйлин. — Я знаю, – зачёсывая пальцами волосы девушки назад, прошептал он в ответ, — Я вижу это. — Ты говорил, что можно быть собой, когда рядом есть близкие люди. Я не хотела, чтобы ты видел сломанную Эйлин Мэйсон. — Ты не сломанная, ты просто уставшая и переставшая верить во что-то хорошее. — Ты не видел меня всю… Скоро тринадцатое ноября, хочу, чтобы ты был рядом со мной в этот день, – она чуть увернулась от прикосновений, вжимаясь лицом в бок Деметрия. — Этот день важен для тебя? — Полагаю, он станет последней дощечкой нашего моста над пропастью, что вырыл Аро между кланами. — Ненавижу Ромео и Джульетту*****, – парень фыркнул, а Эйлин тихо рассмеялась и села к нему на колени, беря в руки лицо. — Будешь моей Джульеттой? — Решила ролевые игры устроить? — Почему бы и нет? Нужно же пополнить бесплатный порно-сайт для нашего частого клиента, – она громко расхохоталась, когда Деметрий беззлобно рыкнул и резко перевернулся, вжимая её в кровать. — Маленькая извращенка, – он оставил поцелуй на смеющихся губах и встал, беря с кресла пальто, — За столько лет жизни, он научился игнорировать похождения своих подчинённых. — Ммм… Похождения? Надеюсь, я последняя инстанция? – вампир загадочно улыбнулся, накидывая верхнюю одежду. — Нет. Я серьёзно. Тебе типа… больше трёх тысяч лет и… У тебя было столько девушек, а может и не только девушек******. — Я был со многими, и не только с людьми, – бросил многозначительный ответ Деметрий. — Сколько? — Сколько…? – протянул Вольтури, опешив от сложности и возможности подводного камня в вопросе, но Эйлин смотрела на него так, словно ей плевать на количество, главное, что сейчас есть только она и никого более, — Эм… Сто семнадцать? – он посмотрел на неё и отвернулся, хватая со стола бутылку бурбона. — Сто семнадцать… это… Сотен? Или…, – она задумалась, отводя взгляд и снова возвращая к парню, который чуть покосился на неё и отпил из горла «пузатой» бутылки, — сто семнадцать тысяч? Деметрий теперь окончательно отвернулся от Эйлин, делая ещё несколько больших глотков. Он знал, Каллен не из глупых девочек, но знания о его любовницах не то, чтобы стесняла, скорее просто… Кто в здравом уме будет запоминать количество своих партнёров в сексе? Вампир никогда не отрицал, что снискал популярность у женского пола и, как верно заметила Каллен, не только у них. Но чтобы считать? Это скорее прерогатива Феликса, с которым они частенько зависали в кабаках, именуемые сейчас барами или клубами. Девушка за спиной хмыкнула, но в воздухе явно летал привкус обескураженности. Он тогда не стал спрашивать о её похождениях, судя по всё что угодно значащему предложению о: «Греков у меня ещё не было», – Эйлин предпочитала сравнивать не количество, а этнос. Тем более из её рассказа Деметрий понял, что тема о партнёрах, хоть и говорит она легко, для близнеца болезненная. С чем это связано остаётся гадать. Напрямую спрашивать не хочется, мост, построенный ими, всё ещё хрупок. Стоит подождать до почти что середины ноября… — Они все в прошлом, – он обернулся, улыбаясь. — Я знаю, просто интересно, на какой отметке старичок слетит с дистанции. — Заткнись, – вампир оказался у кровати, всё ещё с приподнятыми уголками губ, грубовато целуя. Девушка хотела снова повалить его, но тот, оттянув зубами её нижнюю губу, чуть прикусывая и приглушённо рыча, — Мне нужно идти… Идти. Ноябрь. Они ведь так больше и не встретились на протяжении немного превышающим отметку в год. Новый Орлеан и противостояние между кланами не в счёт. Он думает о встречах, когда было всё слишком безмятежно и тепло. Кажется, именно в утро Хэллоуина счастье решило, что хватит с них любви. Оно втянула их в реальную жизнь не слишком гуманным способом, калеча обоих. Хотело показать, что у них не может быть чего-то хорошего, ведь они оба совершали ужасающие, граничащие с безумием поступки. Но ведь каждый заслуживает хоть каплю света в своей непроглядной тьме?