人 人 人
Семь дней. По крайней мере, ей казалось, что прошло семь. Трудно было следить за сменой суток, лишившись всех источников света, кроме единственной лампочки, висевшей у каменного потолка. Еда мало помогала определять время, ведь ей подавали один и тот же хлеб, воду и тушёное мясо дважды в день без перерыва. Никто не приходил и не говорил с ней, она слышала лишь тихий щелчок, когда поднос волшебным образом появлялся в углу, а затем второй, когда он исчезал. Неважно поела она или нет. В большинство дней как минимум один из подносов оставался пустым. Аппетит покинул её. Или, скорее, ей самой не хотелось есть. Никто не приходил к ней. Никто не откликнулся на мольбы. Гермиона даже не слышала других заключённых, хотя по прибытии мельком увидела несколько лиц волшебников, которые выглядывали из округлых дверных окошек. Однако ни одно из них не принадлежало Сириусу. Её собственное окно, похожее на иллюминатор, показывало лишь непроглядную темноту. Казалось, оно было зачаровано таким образом, чтобы не позволять ей следить за коридором и теми, кто приходит и уходит по нему из министерских камер предварительного заключения. После того как они трансгрессировали с утёса, Гермиону лишили зрения, связали ей руки, а потом переместили сквозь каминную сеть в помещение, которое, скорее всего, являлось частью Британского Министерства. Эхо шагов по мрамору служило достаточной подсказкой. Как только её втолкнули в камеру, путы на запястьях и повязка на глазах исчезли, хотя без них ей стало ненамного лучше. Камера оказалась самой простой — маленькая койка, умывальник, самоочищающийся унитаз и рулон туалетной бумаги. Абсолютно ровные стены, без ниш и углублений, и гладкий, безупречно чистый пол. Если кто-то и прожил долго в этой комнате до неё, то он не оставил после себя никаких следов. Сначала она постоянно звала на помощь, истратив до конца всю оставшуюся энергию. Просила адвоката, о котором Праудфут упоминал, но, похоже, забыл. Но никто ей не ответил, и никто не пришёл. На третий день она решила совершить побег, но камера ограничивала её магию, и Гермиона не нашла способа подкопать или даже просто поцарапать стену, чтобы выбраться на свободу. На четвёртый день она подчинилась логике, обдумывая грозящее ей заключение и будущий суд. С тех пор он не давал ей покоя. Лишь сон отвлёк её разум от нескончаемого гула мыслей, заменив их кошмарами и воспоминаниями, которые оказались ничем не лучше. Больше всего её смущал срок содержания под стражей. Арестованные волшебники и волшебницы обычно проводили в заключении всего день или два, а потом над ними свершался суд. И хотя процесс занимал меньше времени, чем в мире маглов, но адвокат непременно являлся заранее. Но вот она здесь уже неделю, а никаких признаков того, что её скоро отсюда выпустят. Гермиона могла лишь сидеть и гадать, в чём же произошла заминка. Кроется ли причина в Сириусе? Или в аврорах, выстраивающих дело? Или даже, возможно, проблема с прессой? Журналисты довольно часто раздували ажиотаж вокруг популярных обвиняемых во всех средствах массовой информации за несколько дней до суда, тем самым затягивая судебный процесс. Когда Пожирателей смерти судили прошлым летом общественность пылала от ярости — одни боролись за освобождение тех, кто совершил менее тяжкие преступления, другие настаивали, чтобы каждое обвинение заканчивалось смертным приговором. Министерство оказалось настолько наводнено желающими попасть на суд, что всё здание изолировали до тех пор, пока порядок не был восстановлен. Гермиона откинулась на жёсткую койку, но уставшие мышцы отказывались расслабляться. Предположение имело смысл. Возможно, вынесение приговора могли отложить из-за проблем с прессой, ведь её история была полна тёмной магии и ещё более мрачной романтики. Её имя уже мелькало в газетах из-за последней статьи Скитер, в которой её описали жертвой Большого Злого Люциуса Малфоя и его гнусных заговоров. В статьях и в глазах общественности Гермиону Грейнджер представили слабой юной ведьмой, настолько глупой и помешанной на любви, что она могла бы последовать бы за Люциусом Малфоем даже на край Света. «Хоть толика правды», — подумала она, улыбнувшись уголками губ. Скорее всего, любовный роман о потрошителе корсажей никого бы не удивил. Более вероятными причинами промедления казались некромантия и ритуал Ретинакулы. Если общественность узнает, что она вернула к жизни мертвеца, это вызовет настоящий резонанс. Многие будут требовать обнародовать подробности, чтобы поступить так же, как она. С другой стороны, наверняка найдутся те, кто заклеймит её, объявив тёмной ведьмой, ведь она использовала крайне незаконный ритуал на территории Министерства, совершенно не думая о последствиях… Кто теперь с уверенностью может сказать, на что ещё способна Гермиона Грейнджер? Можно было даже представить будущие заголовки:«Гермиона Грейнджер обвиняется в некромантии и применении чёрной магии.
Невинная жертва и новая Тёмная Леди?»
Гермиона уже давно решила, что признает себя виновной в своих преступлениях. Она провела ритуал, отлично понимая, что использует тёмную магию, что это некромантия, даже если в то время точно не знала степени законности. Она похитила призрака из Хогвартса и ставила над ним эксперименты. По неизвестной до сих пор причине её действия усилили прочность Арки во Франции, из-за чего умерли все те бедные волшебники. Она украла документы из кабинета аврора, под честное слово выпустила арестованного за пределы отведённых ему границ. И… привела Люциуса Малфоя к порогу смерти. И это стало для неё худшим преступлением из всех. Главной причиной признать себя виновной. Единственным шансом избавиться от горя и вины, которые она испытывала из-за его смерти, единственной попыткой. В конце концов, Люциус умер во воле Судьбы, но ведь Она привела его туда. Гермиона перекатилась набок, подтянула колени к груди и слепо уставилась в стену. Протянув руку, она провела пальцем по руне, которую начертила на шероховатой поверхности. Снова и снова выводила её, пока запястье не онемело, а в комнате не появился свежий поднос с едой. — Прости меня, Люциус, — прошептала Гермиона в тишине, водя кончиком пальца по бетону. И вдруг будто наяву вспомнила, как Люциус вырезал руну на предплечье, что даже почувствовала резкий металлический запах крови, сочившейся из пореза. Почти видела, как кровь стекает по его тёмной метке, а края символа опухли и покраснели, и ещё долгое время оставались такими, ведь она отказалась полностью залечить рану… Внезапный скрип петель отвлек её внимание, и Гермиона резко выпрямилась. Дверь в камеру с протяжным стоном отворилась. Внутрь хлынул свет, настолько ослепительно яркий, что ей пришлось прикрыть глаза ладонью. Увидев сквозь кончики пальцев мужской силуэт, Гермиона испуганно вскрикнула, ведь узнала бы эти вихри где угодно… Но по-прежнему осталась сидеть на койке, не отрывая глаз от очертаний тёмных кудрей, слишком опасаясь, что это просто очередной кошмар, что Сириуса тоже отберут у неё. — Гермиона?.. Услышав его голос, она сломалась. Стало неважно, виной ли тому её разум, играющий с ней злые шутки, или же её попытались достать авроры. Гермиона подлетела к Сириусу, почти сбив его с ног, и уткнулась лицом в грудь. — Сириус! — всхлипнула она, когда он обнял её исхудавшее тело, и они оба осели на пол. — Всё в порядке, ты в порядке, — шептал Сириус, а потом, почти усадив её к себе на колени, приподнял подбородок. — Я с тобой, котёнок… Мерлин, он был таким тёплым и настоящим. Одного звука его дыхания оказалось достаточно, чтобы окончательно свести её с ума. Из груди вырвались рыдания, солёные капли потекли на то, что на ощупь напоминало его кожаную куртку, такую милую и знакомую… Гермиона расплакалась ещё сильнее, крепко прижимаясь к Сириусу, пока он шёпотом пытался убедить её, что теперь она с ним, что всё будет хорошо, и просил прощения, что не смог прийти раньше. Казалось, минул целый час, её щёки стали липкими от соли и соплей, и Гермиона наконец заставила себя оторвать голову от его груди и отыскать серые глаза в полумраке. Не раздумывая, она прижалась губами к его губам… всего на секунду, а потом отшатнулась. — Прости меня! — воскликнула она, ощутив странную смесь вины, горя и нежности, растёкшуюся по груди. — Я должна была спросить, — пробормотала она, не зная точно, как выразить мысль. — Я просто… и ты… Сириус усмехнулся и погладил её волосы, затем обхватил ладонью щёку, скользнув большим пальцем по коже, чтобы стереть дорожку слёз. Притянув её лицо к себе, Сириус легко коснулся её губ своими, а потом с нежной улыбкой отстранился. Поцелуй вышел не страстным или жарким, как большинство их поцелуев, но сладким и успокаивающим, и ей отчаянно захотелось, чтобы он поцеловал её вновь. — Я тоже по тебе скучал. Слова показались ножом, вспоровшим грудь. Гермиона правда безумно соскучилась. И даже не осознавала, насколько сильно, пока он не оказался здесь, в её объятиях. Высвободив руки, Гермиона обвила их вокруг его шеи и уткнулась носом в плечо. — Сириус, что происходит? Меня заперли тут на семь дней. Или, мне кажется, что семь. Думаю, около недели… Сириус утешающе погладил Гермиону по спине, а потом теснее притянул к себе, крепко обхватив другой рукой за талию, чтобы ей было удобнее. — Обещаю, ты всё поймёшь, любимая, но у нас не так много времени. Стражники скоро будут здесь, чтобы сопроводить меня, а затем заберут тебя. — Меня перевезут отдельно от тебя? — Извини, котёнок. Я… эм, мы с Гарри не смогли сделать для тебя ничего лучше. Общественность возмущена, что тебя держат в этих камерах, как дракклову заключённую, — мрачно сказал он, поглаживая ладонью по пояснице. — Но раз суд над тобой состоится лишь через несколько дней, пока ты не можешь выйти из-под стражи. Осознав, что именно он имел в виду, Гермиона напряглась и отклонилась назад, намереваясь вновь посмотреть ему в глаза. Сириус вздохнул, придерживая её рукой за шею. — Они отпускают тебя на свободу? — Министерство наконец-то согласилось, что я не какой-то инфернал. Меня допрашивали шесть дней! Гарри в ярости и почти уволился с работы. Ублюдки, — с горечью подытожил Сириус. — Я вернусь на Гриммо, как только закончу оформление документов на освобождение. Гермиона провела языком по зубам. Разумеется, она была счастлива, что Сириуса выпустили на свободу, но мысль о том, чтобы предстать перед судом в одиночку, пускай даже она одна и виновата… невольно пугала. — Ты сказал, меня должны куда-то отвезти… Остальная часть предложения застряла поперёк горла, но Сириус спешно успокоил, словно почувствовав её страх: — Я не уверен, но точно знаю, что это не Азкабан. Гермиона выдохнула. Не-Азкабан чуточку утешал. Тюрьму, конечно, больше не охраняли дементоры, но хоть раз ступать ногой в это проклятое место у неё не было ни малейшего желания. Скорее всего, её просто перевезут в какое-нибудь другое официальное учреждение, возможно, где ей будет более комфортно встретиться с назначенным судом адвокатом. Любым, который найдётся. Мерлин свидетель, она не могла позволить себе нанять оплачиваемого. А Сириус с большей долей вероятности лишился доступа к семейному хранилищу. Если он вообще когда-нибудь получит его снова, после женитьбы на ней и потери своей фамилии. Люциус упоминал, что Сириус отказался от родового богатства, когда окончательно отрёкся от семьи. «Люциус». Гермиона вдруг вспомнила, как он передал ей то письмо для Драко… А она пообещала доставить его, отчего невольно замерла в объятиях Сириуса. — Что, любимая? — Сириус, мне… мне нужна моя сумка. — Гермиона оглядела комнату, и Сириуса, хотя и догадывалась, что не увидит рядом расшитой бисером сумочки, в которой хранила конверт. — Я обещала доставить Драко письмо от Люциуса, — прошептала она, выдохнув Его имя на грани слышимости. Сириус крепче сжал челюсти, но никак иначе не проявил своих чувств к покойному волшебнику. — Я найду её, котёнок. Не волнуйся. Я отыщу сумку, а потом ты доставишь письмо. — Но, Сириус, если меня будут судить и осудят… — Я помогу тебе передать его, — твёрдо сказал Сириус, крепче прижимая её головой к своей груди, а затем, когда Гермиона соскользнула с его колен, погладил её по щеке. — Я помню тот день. И я слышал кое-что из вашего с ним разговора перед… перед тем, как пророчество исполнилось. И я… я знаю, ты любила его. Но, Мерлин, клянусь, я люблю тебя, Гермиона. Я правда люблю тебя… Глаза наполнились слёзами. Гермиона накрыла его руку своей. — Сириус… — Я люблю тебя... Слова повисли в тишине. Слышался лишь звук её частого дыхания и его глубокие вдохи. Сириус коснулся уголка её губ, вновь повторив: — Я люблю тебя, и готов сделать ради тебя всё, что в моих силах. Даже доставить письмо Малфоя, если это то, что тебе нужно. — Я… — Гермиона хотела признаться, что тоже любит его. Но разве она могла, ведь другой мужчина, которого она любила, теперь мёртв? — Ты не обязана ничего говорить, — нежно сказал Сириус. Слёзы застилали глаза. Гермиона согласно кивнула, а потом рванулась вперёд, впиваясь в его губы отчаянным, мокрым поцелуем. — Я не могу потерять и тебя тоже! — всхлипнула она, смутно осознавая, что звук шагов за дверью становится громче. — Тогда тебе придётся выдержать ещё одно испытание. Чего бы это ни стоило, ты меня слышишь? — Сириус взял Гермиону за руки, помогая ей подняться на ноги. — Будет тяжело, но я всё время буду с тобой, котёнок, — пообещал он и накрыл её губы новым поцелуем. — Что бы ни случилось, Гермиона, я буду с тобой до конца, — на прощание сказал он, сжав её пальцы, а потом отпустил её. В дверях появились стражники и сразу же забрали Сириуса с собой. Гермиона смотрела, как он проскользнул в коридор, и дверь со скрипом закрылась, а она вновь оказалась в полутьме. Когда высохли последние слёзы, Гермиона вернулась в свою койку и села, обхватив голову руками, вспоминая признание, шёпотом слетевшее с губ Сириуса. «Любовь». По-настоящему ужасное слово, которое должно приносить счастье, но до сих пор приносило лишь боль. Закончится ли любовь к Сириусу чем-то иным, чем любовь к Люциусу? Она размышляла над этим несколько минут. Или, может, прошли часы? В пустой камере время теряло всякий смысл. Гермиона подняла голову, только когда дверь снова открылась и в проёме появились два незнакомых охранника. — Мисс Грейнджер? — Да? — Следуйте за нами, пожалуйста. Она встала, не задавая никаких вопросов, ведь отлично знала, что в этом отвратительном месте это так же бесполезно, как пытаться определить время. Проследовав за двумя волшебниками по бетонному коридору, Гермиона поднялась по лестнице, прошла по очередному переходу и оказалась в пустой комнате, весьма напоминающей кабинет в её собственном Отделе. Бежевые стены, несколько закрытых дверей, но всё её внимание привлекло окно. Сквозь матовое стекло она разглядела сидящую к ней спиной сгорбленную женщину, затылок которой украшал пучок туго зачёсанных седых волос. Один из охранников шагнул вперёд и кратко постучал в дверь слева от окна, а потом распахнул створку. — Она здесь, директриса. Как только закончите, пожалуйста, вернитесь в коридор и следуйте по указателям к выходу. Широко распахнув глаза и глупо приоткрыв рот, Гермиона наблюдала, как вслед за охранником из комнаты выскользнула её бывшая преподавательница, ставшая директором Хогвартса. Когда волшебники удалились, МакГонагалл, сцепив руки на поясе своей изумрудной мантии, медленно подошла ближе и, опустив очки на краешек носа, смерила Гермиону оценивающим взглядом, который та слишком хорошо знала ещё со времён их школьных провинностей с Гарри и Роном. — Моя дорогая, что случилось с твоей рукой? — спросила МакГонагалл, наконец прервав тишину. Гермиона расслабленно опустила плечи, которые успела вздёрнуть до самых ушей. Знакомый, строгий, но в то же время тёплый голос сразу же успокоил, хотя присутствие старой волшебницы сбивало с толку. Пару секунд Гермиона лишь вопросительно смотрела на директрису, а потом наконец додумалась опустить глаза на свою руку. К её удивлению, кожа на указательном пальце оказалась начисто стёрта, а ссадина покрыта засохшей кровью. — Дерьмо, — пробормотала Гермиона, спрятав палец. Несколько дней она бездумно выводила ритуальную руну на стене и, видимо, рисовала её не только из чувства вины. Вскинув голову, Гермиона сжала руку в кулак и бросила на своего бывшего декана извиняющийся взгляд. — Простите. МакГонагалл ухмыльнулась, прицокнув языком. — О нет, Грейнджер, дерьмо — это единственное слово, которое весьма точно способно описать все обстоятельства. — Сделав несколько шагов вперёд, Минерва остановилась возле её стула, мгновение изучая Гермиону ястребиным взглядом, а потом положила ладонь ей на плечо. — Но лишь потому, что мы по уши в дерьме, вовсе не значит, что мы не сможем выкарабкаться. — Мы? Ухмылка широко расплылась по лицу старой волшебницы. — Нам, мисс Грейнджер, нужно выиграть дело. Я согласилась выступить в качестве вашего адвоката. — Моего адвоката? А как же школа, ваши уроки?.. Эм, у вас вообще есть опыт работы в юриспруденции? Извините, — добавила она, когда МакГонагалл подняла руку, желая прервать её. — Мои дела в школе улажены. И вы должны знать, я прожила долгую жизнь до преподавания в Хогвартсе, в том числе работала адвокатом. Хотя объяснение несколько успокаивало, Гермиона покачала головой, подыскивая правильный ответ. — Просто… в этом деле столько всего замешено. Думаю, вы уже знаете, профессор, и я… я не хочу, чтобы вы тратили на меня время, ведь меня точно осудят. Гермиона так и не нашла в себе сил прямо сказать, что планировала целиком признать вину. МакГонагалл легонько похлопала Гермиону по плечу, а потом отстранилась, сжав пальцы в кулак. — Это не та Гермиона Грейнджер, которую я помню, — сказала она беззлобно, но в то же время вновь окинула её цепким взглядом из-под стёкол очков. — Я больше не та девушка. МакГонагалл снова заглянула ей в глаза, и хотя Гермионе очень хотелось отвернуться от пронзительного взгляда, старая строгая волшебница словно пригвоздила её к месту, не позволяя отвести глаз. — Нет, думаю, это не так, — неспешно проговорила МакГонагалл. — Я прочитала твоё досье, и всё, что авроры смогли выяснить у Блэка и Поттера. И знаешь, что я вижу? — Когда она не ответила, старая волшебница шагнула ближе, и Гермиона подняла голову, не желая отводить взгляда. — Я вижу молодую женщину, что месяцами отказывалась просить или принимать помощь, когда больше всего в ней нуждалась. Которая столкнулась с пророчеством в моей школе в День святого Валентина, но ничего не сказала. И я не виню тебя, Грейнджер. Знаю, твоя ситуация с Малфоем, а позже и с Блэком, была деликатной. И ты даже боялась попросить помощи у Поттера в самом конце. Но тебе необязательно проходить через все испытания в одиночку. Не нужно переживать горе в одиночестве. «Значит, она знает, — поняла Гермиона, часто моргая, в попытке смахнуть ресницами набежавшие слёзы. — Она знает, что я сделала с Люциусом». Гермиона уставилась на ручку двери на дальней стене. Казалось, пока она смотрит на неё, весь океан слёз, вся буря чувств останутся запертыми внутри. — Если вы читали моё досье, то знаете, что, скорее всего, я проиграю судебный процесс. Почему вы хотите помочь мне? — Мерлин знает, — вздохнула МакГонагалл, — но я вижу, ты через многое прошла, девочка моя. И пережила большую часть страданий, находясь под опекой школы… под моей опекой. И, несмотря на все тяготы, ты выросла яркой, удивительно могущественной волшебницей. МакГонагалл положила руку на запястье Гермионы, заставляя её опустить взгляд. Глаза старой волшебницы влажно блеснули, когда она вновь заговорила мягким голосом, которого Гермиона от неё никогда прежде не слышала: — Я не позволю тебе выбросить шанс на будущее, который у тебя остался, Гермиона. Даже если тебе кажется, что ты сама должна от него отказаться. А сейчас пора заканчивать, — Минерва прочистила горло, выпрямляясь во весь свой внушительный рост. — Мне всё ещё нужно вести занятия. Надеюсь, мы сможем отложить в сторону эту чушь о том, что ты точно проиграешь судебный процесс и поскорей выберемся отсюда? Гермиона прикусила губу. Она не хотела тратить чьё-то время на спасение будущего, которого её уже лишило пророчество и Судьба. Но разве ей оставили выбор? Имеет ли смысл спорить, когда МакГонагалл настолько уверена, что сможет помочь? Прерывисто вздохнув, Гермиона кратко кивнула и на выдохе сказала: — Хорошо. Я с вами. Пускай разговор с МакГонагалл слабо напоминал юридическую консультацию или план защиты, но, возможно, из этого таки выйдет что-то хорошее? По крайней мере, она вернётся в единственный дом, который у неё остался. Хоть и всего на несколько дней, после которых отправится в Азкабан. — Превосходно! — Минерва резко повернулась на каблуках и махнула рукой в сторону двери, невербально распахнув створку. — А теперь постарайся не отставать. Не хочу тратить время на беседы с каким-нибудь мерзким чинушей, если нас вдруг остановят, — сказала она, а потом торопливым шагом вышла из комнаты.