Eternity Enshrined

О, верно, знаешь ты, Что жизнь на земле — Непостоянная, непрочная, пустая, Но все же сердце пощади свое, Будь стойким рыцарем, держись достойно! Манъёсю книга 19:4216 Через неделю дракон напал на жителей деревни. Мегуми впервые услышал об этом, купаясь в реке, когда вместо обычной болтовни мужчин ниже по течению услышал приглушенный, испуганный шепот, как будто они боялись, что громкие слова притянут беду. Искупавшись, Мегуми решил не возвращаться в святилище, вместо этого он пошел за мужчинами в деревню. Все здесь было окутано мрачной траурной атмосферой. Проклятая энергия клубилась, напитанная страхом. Дети на улицах были подавлены, а фермеры — растерянны. Прошлой ночью дракон забрал сына Цуды. Их дом стоял на окраине деревни и был легкой мишенью. Крики Цуды и его жены разбудили соседей; от их сына осталась только нога. Появление дракона разбило надежду людей на то, что проклятие, возможно, не станет охотиться на них в этом году, что дракон проспит все лето и будет удовлетворен жалким урожаем, который они оставили на горе в качестве подношения. От Сато Мегуми узнал, что если змей Кураямы будет вылетать на охоту со своей обычной частотой, то вернется через несколько недель, чтобы забрать еще кого-нибудь. У Мегуми мурашки побежали по спине, когда он представил существо, способное из года в год сохранять свои привычки, по-прежнему оставаясь живым. Его доводило чувство, будто эта трагедия случилась из-за его нерешительности. Мегуми не хотел рисковать, сражаясь с проклятием особого класса в одиночку. Эта задача была равносильна самоубийству, даже если бы он тренировался как обычно в эти месяцы. Сукуна, однако же, мог легко избавиться от проклятия горы Курай и, если верить легенде, должен был это сделать. Но Сукуна по-прежнему оставался равнодушен; никакие уговоры Мегуми его не переубедили. А теперь человек оказался убит. Когда Мегуми этим же вечером вернулся в храм, Сукуна, лениво развалившись, читал книгу. Мегуми окинул его взглядом и внутренне покачал головой. Он уже знал, что убедить его будет невозможно. — Ты сказал, что сходишь к реке и вернешься, — мягко сказал Сукуна, не поднимая глаз. У Мегуми было тяжело на сердце. — Я слышал разговор жителей деревни. Прошлой ночью дракон кого-то убил. — Неужели? — Сукуна даже не удивился. Было бесполезно пытаться говорить с ним об этом, и Мегуми не стал отвечать. Смерть человека была для Сукуны все равно что затоптанная травинка. Он сел рядом с Сукуной, наклонившись, чтобы заглянуть в книгу. Это было не менее бессмысленно, поскольку иероглифы были старыми и по большей части незнакомыми Мегуми, который пропустил немало занятий по классическому японскому языку. Жизнь в эту эпоху не требовала грамотности, поскольку для простолюдинов она была ни к чему, и Мегуми не нужно было читать, чтобы выжить. Но в такие моменты, как этот, он скучал по возможности зарыться в книгу. Тяжело вздохнув, Мегуми перевел взгляд на улицу. Ветер шелестел среди высоких стеблей сорной травы, за ториями зеленел лес. А за деревьями раскинулась деревня, почерневшая от горя, а за ней возвышалась гора, и воздух над ней был напоен металлическим привкусом крови. Мегуми не мог допустить и мысли о том, чтобы оставить все как есть. Он с детства жил среди заклинателей, видел их самопожертвование и силу. Он не мог не откликнуться на тот же призыв о помощи, не испытав чувства вины, которое последовало бы затем. Мегуми нужно было убедиться, что дракон будет мертв прежде, чем он убьет другого жителя деревни. Но Сукуна… Договориться с ним было невозможно. Независимо от того, что делал Мегуми — рассказывал ли легенду о драконе, обсуждал ли возможность остаться в памяти поколений или восторгался самой битвой — Сукуна оставался равнодушным. Во всяком случае, растущее отчаяние Мегуми развлекало его. — Ты дуешься, — смеялся Сукуна, после того как солгал о том, что согласился бы, если бы Мегуми приполз к нему на коленях. Он поймал нижнюю губу Мегуми, кольнув ее ногтем, и наклонился, чтобы скользнуть в рот. С большой вероятностью, этим же закончилась бы любая попытка снова поднять вопрос об убийстве змея Кураямы. Но Мегуми все равно попытался. — Ты должен изгнать дракона на Кураяме, — завел он свою привычную мелодию. — Люди находились в страхе несколько недель, а мы так ничего и не предприняли, и теперь случилось худшее. И пока что-то не будет сделано, они продолжат умирать. Это была самая жалкая попытка Мегуми, рассуждение, которым невозможно было повлиять на Сукуну, и они оба это знали. Но когда Сукуна, наконец, поднял взгляд, недоверчиво уставившись на Мегуми, тот упрямо смотрел в ответ. Даже если Сукуна никогда не радел за такую мелочь, как спасение чьей-то жизни, Мегуми собирался и дальше бороться за это. Часть его хотела, чтобы Сукуна понял это, и еще одна, поменьше, спрятанная глубоко внутри, хотела знать, согласился бы Сукуна сделать это не ради города, а ради Мегуми. Но Сукуна уступил ровно настолько, сколько требовалось, чтобы поддержать разговор. — Люди не знают ничего, кроме страха и смерти, — сказал он. — Они боятся суровой зимы, шторма, который снесет крышу с их дома. Они боятся друг друга и друг за друга. Они живут и умирают, трахаются и спят. Так что дракон убьет их. Это ничем не будет отличаться от снежной бури, за исключением времени года. — Простые люди знают страх, да, но также они имеют и мужество, чтобы преодолеть эти испытания. Они сажают урожай, несмотря на то, что знают, что он может не взойти. И они всегда отстраивают свои дома заново. — Ты восхищаешься ими, — грубо рассмеялся Сукуна. — Как трогательно. — Я признаю их силу, — ответил Мегуми. — Они бы взяли свои тупые вилы и серпы и пошли в логово дракона, если бы уже не потеряли так много людей за эти годы. Вместо этого, даже зная, что кто-то из них умрет, когда проклятие снова проснется, они продолжают жить. — Да, — согласился Сукуна, — это их реальность. Рот Мегуми сжался в жесткую линию. — Несправедливо. Сукуна оценивающе оглядел его с ног до головы. Казалось, он нашел что-то интересное в выражении лица Мегуми и, сверкнув глазами, поддел: — Ты продолжаешь просить меня изгнать это проклятие. Но как насчет тебя, Мегуми? Почему ты не поможешь им? Застарелое смирение и гнев смешались в груди Мегуми, слившись в некую форму решимости. Не имело значения, что дракон был особого ранга; Мегуми победил то проклятие, съевшее палец, он мог победить и это тоже. Его тени, казалось, удлинились в эту эпоху, наполненную мощной проклятой энергией, и все невзгоды Мегуми, связанные со стыдом, страхом и одиночеством, сделали этот бассейн еще глубже. Если бы дракон умер, жители деревни, скорее всего, решили бы, что это дело рук Сукуны; никто из них не знал о силе Мегуми. Легенда могла быть написана и таким образом. Мегуми нахмурился и решительно встретил взгляд Сукуны. — Если этого не сделаешь ты, тогда сделаю я.

***

Несколько дней спустя, после небольшого завтрака поздним утром, Мегуми собрался уходить. Час ушел бы на то, чтобы добраться до деревни, какое-то время, чтобы пересечь ее, а затем еще час, чтобы подняться на Кураяму, и плюс сколько-то времени на то, чтобы вообще найти убежище дракона. Он надеялся встретиться с проклятием лицом к лицу, когда наступит вечер, в длинных тенях заходящего солнца. Поскольку его униформа была порвана и уже разваливалась на части, Мегуми надел хакама и достал ботинки из мешка с вещами из современной эпохи. Он затянул их у лодыжек, зная наверняка, что они легко поднимут его на гору. Наконец, он накинул мешок с едой и завязал соломенную шляпу на шее, позволив ей висеть за головой. Все это время Сукуна просто наблюдал. Он не делал ничего, что указало бы на желание последовать за Мегуми или задержать его. Так он и продолжил молча стоять в дверях святилища, когда Мегуми вышел. Возможно, Сукуне было любопытно посмотреть, на что он способен. У Мегуми возникло ощущение, что это своего рода тестирование, и ответом на него станет победа или смерть Мегуми. Как бы то ни было, никакой помощи со стороны Сукуны не последовало бы. Он не знал, что сказать Сукуне, и, удаляясь от святилища, Мегуми обернулся только один раз, прямо у порога леса. Сукуна все еще стоял у входа в храм, давая Мегуми шанс вернуться и в то же время бросая вызов. Мегуми решительно вздернул подбородок, взглянув на него в ответ, и ему показалось, что Сукуна нахмурился. Жители деревни находились в отчаянии. Мегуми чувствовал себя невидимкой, идя по улицам; все были заняты случившимся с семьей Цуда, боясь, что в следующий раз нападут на них. Чтобы выйти на горную тропу, ему пришлось пройти мимо разрушенного дома, где жена Цуды медленно разбирала обломки. Ее щеки блестели. Мегуми отвернулся. Он глубоко надвинул шляпу, чтобы хоть что-то затеняло лицо, и продолжил путь. Дождя давно не было, и на камнях виднелась россыпь кровавых пятен там, где дракон тащил мальчика. Мегуми забросал камни грязью и отбросил некоторые, чтобы скрыть ржавые следы. В три часа по полудню, изнывая от жара палящего солнца, Мегуми сделал привал. Сев на поваленное бревно, он достал рис и умэбоси из бамбуковой коробки в своем мешке. На гору Курай вели протоптанные тропы, — люди охотились здесь и приходили за древесиной и прохладной горной водой — Мегуми шел по одной из них, пока не добрался до небольшого ручья. Он с жадностью бросился пить. Кристально чистая ледяная вода казалась невероятно освежающей. Мегуми откинул челку с лица и ненадолго застыл, пока с его лица стекала вода. Время почти пришло. Подъем был долгим, но не трудным, несмотря на то, что Мегуми сошел с проторенной тропы вскоре после того, как ручей потерялся из виду. Дракон явно прятался за каким-то барьером, поскольку Мегуми не чувствовал его присутствия, но подозревал, что логово проклятия находится где-то на широком плато. Мегуми призвал Кона, и дальше сквозь мешанину валунов и деревьев они пробирались вместе. Мегуми знал, что дракон был большим, а это означало, что его сила будет равномерно распределена по всему телу. Челюсть и когти были опасны, как и в принципе любой удар проклятия такого размера, но до тех пор, пока Мегуми успешно избегал их, он мог целенаправленно изнурять зверя, а затем поставить точку, использовав свои владения. В ушах шумела кровь, рвано билось сердце. Все соединилось в этом волнении: и энергия, кипящая перед боем, и поверхностное беспокойство, и напряженная готовность его рук, и все же он был тверд. Спокойствие разливалось по нему, хоть его сердце и колотилось, точно бешеное. Предвкушение битвы успокоило его или, возможно, наоборот взбодрило, потому что Мегуми наконец почувствовал себя пробужденным. Барьер был перед ним. Зубы Кона оскалились от зловония проклятой энергии, исходившего от него. Мегуми изготовился и шагнул вперед осторожной, уверенной поступью. Тяжелая проклятая энергия тут же туманом окутала его, но это и близко было не похоже на плотную ауру Сукуны. Мегуми повел плечами, и его поклажа соскользнула со спины. Удар, другой, вдруг гора загремела. Дракон появился в одно мгновение. Он летел прямо на Мегуми с неотвратимостью фуры, несущийся вниз по шоссе. Дракон взревел, раскрыв огромную пасть, похожую на темный туннель. Грохот его рычания отдался в самых костях Мегуми. Земля под его ногами задрожала. Кон оттолкнул Мегуми в сторону как раз в тот момент, когда дракон пронесся мимо, и резко ударил по его толстой шкуре. Одна из чешуек оторвалась, но дракон никак на это не отреагировал. Его глаза казались безумными, длинное тело свернулось кольцами и напряглось. Вблизи проклятие казалось таким же большим, как сама гора. Дым и пар валили из пасти дракона, пока он оценивающе рассматривал Мегуми. Через слой грязи и крови продирались его когти, почти вдвое больше, чем у Кона. Адреналин пульсировал в Мегуми, натягивая каждый его нерв. В его голове возникли основы стратегии, и он бросился их применять. Кон отступил обратно в тень, и Мегуми призвал: — Слон. Но он не успел даже двинуться, когда дракон сделал еще один выпад. Мегуми метнулся в сторону от просвистевших в воздухе когтей, одно прикосновение которых заставило бы его истекать кровью. Ему удалось увернуться от острых, как бритва, лезвий, но тут тяжелый удар навалился на него сзади. Мир словно перевернулся, когда Мегуми отлетел в сторону. Он рухнул, чувствуя, как удар отзывается во всем его теле. У Мегуми кружилась голова. Он с трудом пытался подняться. Шляпа слетела с головы, и теперь солнце резко било в глаза. Было больно; болело все его тело. Что-то было сломано, но боль была повсюду, и он не мог понять, что именно. Но его руки — он размял кисти — руки были целы, по-прежнему двигались, и это все, что ему было нужно. Слон создал стремительный поток и атаковал дракона. Проклятие зарычало, когда его накрыла стена воды. Сила потока не сдвинула его с места, но его чешуя была мокрой. Вода испарялась, и от его чешуи начал подниматься пар, но Нуэ был быстрее. Вспышки его энергии разрезали воздух, и дракон завизжал, когда заряд электричества пронесся по всему его телу. Мегуми смотрел на это с мрачным удовлетворением. Несмотря на то, что боль в левой ноге и груди стала сильнее, он заставил себя встать и сплюнул в сторону, пытаясь избавиться от железного привкуса крови. Нуэ продолжал бить зверя разрядами, но дракон, казалось, почувствовал слабость Мегуми и повернулся к нему. Он рванул в его сторону, и гора грохотала при каждом ударе его лап. Камни под ногами Мегуми дрожали, слабость поднялась вверх по его ноге, когда он напрягся, чтобы отпрыгнуть в сторону. Боль пронзила колено, и нога подогнулась. Мегуми закричал. Мир перед глазами потерял краски и посерел, когда он упал на землю. Он собрался с духом и… Неожиданно возникшая сила помогла ему избежать опасности, окружив его оранжевыми перьями. Нуэ сунул его в расщелину между валунами, куда не влезла бы пасть дракона, и Мегуми пришел в себя. — Гама, — призвал он, и самая большая, неуклюжая форма его жабы выскочила из теней. Даже такой величины Гама был намного меньше дракона, но он мог удерживать проклятие, что давало Мегуми время. Жаба обвила языком шею дракона, крепко сжала в удушающем захвате и с помощью него забралась на чудовище. Зверь ревел, пытаясь скинуть Гаму с себя, и вздрагивал каждый раз, когда по нему била молния Нуэ. Хвост дракона хлестал по склону горы, и с вершины падали валуны. Мегуми облокотился на ближайший камень и прищурился, стараясь не потерять фокус. Проклятая энергия полыхала над плато, из ран проклятия капала лиловая кровь, пока оно яростно билось в оковах. Резкий финт в воздухе заставил Гаму отлететь в сторону, беспомощно завалившись на землю, и дракон на огромной скорости бросился на сикигами. Но Мегуми развеял технику прямо перед столкновением, и проклятие тяжело врезалось в землю. Дрожь от столкновения эхом прокатилась по Мегуми, подбросив его больную ногу. Он стиснул зубы, но и его челюсть отозвалась болью: один из его коренных зубов был выбит, а часть лица онемела. Мегуми… Мегуми выбрал добычу себе не по зубам. Этот дракон был создан, чтобы убивать и охотиться; он мог сравнять с землей целый город с той же легкостью, с которой забирал человека из хижины. Мегуми не мог предвидеть меткость проклятия, особенно вдобавок к размашистым, сокрушительным ударам, одним из которых, будь он достаточно сильным, можно было лишить его жизни. Если бы только его нога не была сломана; если бы только Мегуми мог опереться на нее… Уже скоро солнце должно было опуститься достаточно низко, чтобы можно было использовать тень горы, но сначала Мегуми должен был выжить. А дракон был быстрым. Он снова взмахнул хвостом, и Мегуми спасли лишь крылья Нуэ, коконом окружившие его. Правая сторона его тела, казалось, ввалилась внутрь, несмотря на защиту, и Мегуми задохнулся, заходясь в кашле. Он выкатился из-под обмякшего тела Нуэ и поднялся. Губы были скользкими от крови, густо покрывавшей его зубы. Он рассеял Нуэ и с трудом поднялся на ноги. Не медля, он призвал еще одного сикигами, и Гама снова выпрыгнул из тени, обвил языком шею дракона и снова сильно сжал, действуя так, как когда-то поступил бы Ороти. Проклятие резко дернулось и извернулось в воздухе, швыряя Гаму на склон горы. Но сикигами не выпустил его из захвата, и дракон по инерции полетел в скалы. После сильного удара он рухнул на землю. Сила от столкновения будто сдавила тело Мегуми: его ребра затрещали, сталкиваясь друг с другом, в голове раздался оглушительный звон, легкие, казалось, смешались. Он не мог видеть сквозь пелену боли. Но теперь, наконец, Мегуми почувствовал это. Тени развернулись вокруг него, когда оранжевое солнце опустилось за вершину горы и отбросило самую длинную тень за весь день. Плато потемнело. Ночь вот-вот должна была вступить в свои права. Мегуми почувствовал, как его переполняет сила, границы его техники расползаются наружу и превращаются в ненасытный, бездонный колодец теней. Проникая в него, из тени горы, из чернильных расщелин между валунами, техника Десяти Теней усилилась. Мегуми становился сильнее здесь, в своем океане тьмы, по мере того как земля под его ногами размывалась. Вне его не было ничего, только рой боли, гнева и злобы, переросший в прилив решимости. Перестань думать. Забудь о логике. Забудь о чертовом Сукуне, слоняющемся без дела по своему храму. — Расширение территории. Тени наполнили внутренности Мегуми, смешавшись с его кровью. Он собрал все силы и прорычал: — Химерический сад теней. Его владения беспрепятственно растеклись по плато. Мегуми удвоил себя, утроил, и его бесстрашные марионетки убедились, что дракон не сможет сбежать. Жабы пузырьками теней взбирались на его тело, пробираясь под чешую и в раны. Нуэ, один, затем и второй, ударил дракона по морде. Проклятие выло, обрушивая удары на жаб, но все в пустую. Дракон не мог добраться до теней, атакующих его длинное тело. Мегуми чувствовал себя таким же огромным, как дракон. Его чувства расширились, будто он прошел через водопад и обнаружил за ним море. Силы было слишком много для его истощенного организма, и Мегуми споткнулся, опьяненный ею. Перед глазами все замелькало и закружилось, когда проклятая энергия забилась в драконе, рассеивая марионетки сикигами. Но Мегуми держался стойко, как и его владения. Крылатые жабы спрыгнули со скалы и обрушились на дракона, цепляясь за его ноздри, усы и рога. От них исходило электричество Нуэ. Воздух затрещал, обжигая кожу Мегуми. Все болело. Мегуми едва мог двигаться и просто качался в потоках теней. Вся его проклятая энергия была сконцентрирована на поддержании владений, и у него не осталось ничего, чтобы оградить тело от битвы. Каждый рев дракона резал его уши; каждый сильный удар отдавался в его ноющих лодыжках. Хвост зверя ударил о землю. Мегуми пошатнулся и тяжело упал, едва успев перегруппироваться и приземлиться на относительно невредимый бок. Из него будто выбили весь воздух. Мегуми безвольно лежал, каждый его нерв визжал от боли, и он мог только наблюдать за борьбой. Во всяком случае, его разум был вне его тела и пронизывал всеми сикигами. Он и его тени были единым целым, пока царство существовало, пока силуэты Баншоу прорастали и неслись над кричащим драконом, пока сад теней поглощал энергию проклятия, точно разинутая пасть. Даже там, на земле, сжимая грязь и камни, чувствуя, как они царапают его открытые раны, когда он пытался подняться, Мегуми был целиком в этой яростной битве. Вскоре тело зверя было разорвано, почти половина была полностью уничтожена. Под разорванной плотью виднелись позвоночник и тонкие ребра, кровь продолжала литься из его широких ран, пока он дрался. Но они больше не заживали — Мегуми видел это. Борясь со слабостью в трясущихся конечностях, Мегуми неуверенно поднялся. Он не мог даже руку поднять достаточно высоко, чтобы вытереть кровь с глаз, поэтому вытаскивать меч было бесполезно. Но битва дрожала под ногами, и он действовал на инстинктах, как животное. Гончая с рычанием откликнулась на призыв, пристально глядя на Мегуми и их добычу. Громкий стук сердца Мегуми слился с шагами Кона, когда он взлетел и набрал скорость, когда ринулся на проклятие смертоносным черно-белым пятном. Обжигающий импульс проклятой энергии не смог его остановить, и Кон очертя голову пронзил тело дракона, перерубив его поврежденную грудину. Позвоночник раскололся, и задняя часть начала распадаться. Все, что осталось, это отбивающаяся голова, лишенная когтей, тела и хвоста. Мегуми, пошатываясь, подошел к ней, ощущая каждый шаг как глубокую, мучительную пульсацию. Он схватился за правый бок и почувствовал, как между пальцами просачивается влага, но его зрение затуманилось, когда он попытался осмотреть себя, поэтому Мегуми, силой воли удерживая себя на ногах, смотрел сквозь серое марево на дракона. Даже одна голова была больше Слона, который колоссом возвышался над Мегуми. Но битва была почти закончена. Мегуми не нужно было говорить, чтобы гончая знала о его намерениях. Когтистая лапа прошла сквозь глаз дракона. Одного удара не хватило. Кон снова и снова топтал голову проклятья, не обращая внимания на то, как хлюпает плоть и брызжет кровь. Мегуми тускло смотрел на это, и у него в ушах звенело от рева дракона. Проклятие произвольно выплюнуло сгусток проклятой энергии изо рта, — последний, отчаянный вздох — но ни Мегуми, ни его сикигами не оказались на его пути. Вместо этого сгусток разбился о гребень горы, сравняв его со склоном. Посыпались камни. Вибрация эхом отозвалась в сломанной ноге Мегуми. Он оступился, и это было больно, больно, чёртовски больно. Он припал к земле, едва сумев взять себя в руки. Все закончилось лишь мгновение спустя, когда Кон последним раздирающим ударом вырвал череп дракона из его тела. Постепенно останки испарялись, пока не оставили после себя лишь несколько случайных чешуек. На гору опустилась тишина (если не считать хриплого дыхания Мегуми). Мегуми покосился. Воздух причинял боль, проходя сквозь него, подбородок чесался там, где на нем засохла кровь, стекавшая на шею. Мегуми упал спиной в окровавленную грязь. Гора была пропитана запахом кровавой бойни, а боль Мегуми была настолько невыносимой, что тело онемело. Владения рассеялись. Все сикигами исчезли, и Мегуми лежал один, глядя сквозь серо-красную завесу на оранжевое небо. Гора оставалась неподвижной, будто сам ветер не решался дуть после такой битвы. Облегчение пришло не сразу; удовлетворение с опозданием нахлынуло на Мегуми. Все было кончено. Его владения, даже против такого грозного зверя, не рухнули сами по себе, не оказались слишком рассредоточены, и Мегуми победил. Теперь люди будут в безопасности и поверят, что героем является Сукуна. А сам Сукуна — заметил ли он победу Мегуми, когда барьер дракона рухнул? Он знал? Придет ли… Фигура, нависшая над Мегуми, закрыла небо. Юноша устало прикрыл глаза. — Ты сделал это, — сказал Сукуна. Мегуми откашлялся, два мучительных спазма почти разорвали его внутренности. Кровь брызнула изо рта, стекая с губ. — Я же сказал, что помогу им, — выдавил он влажным и хриплым голосом, захлебываясь в ошметках собственных легких, — если ты не поможешь. Сукуна подошел к Мегуми, и когда тот открыл тяжелые веки, Сукуна присел на корточки, склонив голову набок, будто ему было любопытно. Боль пронзила Мегуми; он жаждал узнать, о чем думает Сукуна. Одна из рук Сукуны мягко коснулась груди Мегуми, и боль начала ослабевать, покалывание пробежало по телу. Казалось, что с исцелением пришло истощение, потому что его тело казалось тяжелым, когда его собрали снова. Мегуми неловко перевернулся на живот и приподнялся на локтях и коленях, сплюнув остатки красноватой слюны. Она смешалась с раскуроченной влажной землей. Мегуми с трудом заставил себя сесть и вытер рот. Голова раскалывалась. Сукуна мало что мог сделать, чтобы облегчить последствия битвы, а у Мегуми почти не осталось проклятой энергии. Голова кружилась. Он закрыл лицо руками, прячась от тусклого вечернего света. — Я никогда не встречал никого столь чертовски противоречивого, как ты, — сказал Сукуна. — Так глупо рисковать жизнью, и ради чего? Ради людей, которые заболеют и умрут зимой? «Нет, не ради людей, — подумал Мегуми, — или, по крайней мере, не только ради них». Это было ради легенды, которая будет жить веками. — Ты должен был убить дракона, — ответил Мегуми. — Хм? Тебя в детстве по голове били? — спросил Сукуна, хлопнув Мегуми по макушке. Мегуми вздрогнул. — Ты сам это сделал, Мегуми. На мгновение Мегуми подумал о том, чтобы соврать. Но Сукуна уже был здесь; он достаточно скоро поймет последствия этой битвы. Слабо вздохнув, Мегуми пояснил: — В мифах ты убиваешь дракона. Поэтому люди… Поэтому они будут… Сукуна застыл. Прошла секунда. — Ты пытаешься сделать меня героем, — сказал он наконец. Это было утверждение, верное предположение, но под ним скрывались замешательство и гнев. Ничего не ответив, Мегуми неуверенно поднялся и проковылял через плато к одной из немногих уцелевших драконьих чешуек. Он наклонился, чтобы поднять ее, но она была слишком тяжелой для измученного тела Мегуми. Разочарование захлестнуло его, въедаясь в кости. Появился Сукуна. Он легко поднял чешуйку, подбросив вверх и поймав рукой. Он с подозрением взглянул на нее. — Чешуя? Мгновение спустя он кинул взгляд в сторону утеса, возвышавшегося над городом, и сразу все понял. — Значит, ты все продумал. Ты хочешь, чтобы они думали, будто это был я. Его глаза сузились, смотря на Мегуми. В них закипал гнев. — Все эти вопросы, которые ты задавал, все истории, которые ты рассказывал о наследии и императорах… Ты хотел задушить мою власть. — Сукуна… Его рука взметнулась и схватила лицо Мегуми, будто собачью морду. Сукуна болезненно сжал его и наклонился ближе, прожигая его яростным взглядом. Его глаза были всем, что мог видеть Мегуми. — Я должен был догадаться, что ты окажешься таким коварным. Страх пронзил сердце Мегуми. Он вцепился в руку Сукуны. Его глаза заслезились, когда острые ногти вонзились в его кожу. Измученный, напуганный, Мегуми не имел сил на обман. — Позволь мне объяснить, — умолял он из-под руки Сукуны, но давление вокруг его головы медленно увеличивалось по мере того, как хватка становилась крепче. Машинально возникшее чувство близости смерти обрушилось на Мегуми как испуг, осознание того, что Сукуна может сломать ему череп, но он не сделает этого, или сделает… Внезапно Мегуми отпустили. Он отшатнулся и упал на колени, пытаясь собраться. Его пульс бешено колотился в ушах. Послышался резкий голос Сукуны: — Тогда давай. Раскрой мне свои коварные планы. Мегуми глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Он потер скулу, где в нее впивался ноготь Сукуны. Страх встряхнул Мегуми, но его сердце продолжало дрожать под ребрами, тревога щекотала под кожей. — Это не какой-то… не какой-то хитрый план! После многочисленных отказов Сукуны, когда Мегуми раздумывал о том, чтобы изгнать дракона самостоятельно, он понял, что пока он оставался незамеченным и не претендовал на славу, горожане, скорее всего, решили бы, что это дело рук Сукуны; не было другого богоподобного существа с такой таинственной или устрашающей репутацией. Таким образом, легенда о героических подвигах Сукуны не требовала его присутствия здесь. Но он был здесь, и дело уже было сделано, Мегуми оставалось лишь успокоить гнев Сукуны. Далее события развернутся по одному из двух вариантов: либо Сукуна сам подтвердит свою предполагаемую победу и легенда будет распространяться быстрее, легче и с меньшим числом трактовок, либо он просто перебьет всех горожан и положит всему конец сразу. — Я бы все равно убил дракона, чтобы спасти их, — сказал Мегуми. — Сделать тебя защитником в их глазах — это не главная цель, а лишь ее часть. Легенды уже говорят, что ты сделал это. Это не «задушит» твою силу. Как это может случиться, когда ты все еще тот, кто ты есть, через тысячу лет? Ничего не изменится. — Если ничего не изменится, то почему ты так настаиваешь на этом? Взгляд Сукуны остался тверд. — Это всего лишь один регион. Только те люди, кто страдал от нападений дракона, будут помнить об этом, поэтому пусть они чувствуют себя в безопасности. Губы Сукуны скривились. — Я не забочусь ни о безопасности, ни о спокойствии людей. Мегуми поднялся. У него болела голова. Он бы многое отдал за то, чтобы не быть таким бессильным, чтобы он мог сделать больше, чем просто умолять Сукуну прислушаться к нему. — Ты и без того оставляешь жителей деревни в покое, если они не беспокоят тебя, а делают они это редко. Они оставляют подношения в святилище, Сукуна, — они уже это делают. Если так посмотреть, то убийство дракона не намного больше. — Это целый регион людей, которые почитают меня как защитника, — усмехнулся Сукуна с явным отвращением. — Регион, — да — но не весь мир, — сказал Мегуми. — Мир будет бояться тебя. Я честно говорю, что в мое время тебя боятся. И то, и другое может быть правдой — что ты Король Проклятий и что ты спас этот город, — потому что это уже так. Мегуми покачнулся. Даже в полумраке, при тусклом свете вечера его глаза пульсировали. Сукуна подхватил Мегуми за плечи, удерживая на месте. Он не ответил, и его молчание, по крайней мере, не было отказом. После паузы, рассеянно глядя на знаки проклятия на груди Сукуны, Мегуми тихо спросил: — Неужели все так плохо? Разве тебе не любопытно? — Мегуми, — вздохнул Сукуна. — Другой тип силы — это все еще сила, — настаивал Мегуми. — И они все равно будут бояться тебя, убийца драконов. — Знать, что кто-то устрашающий, и на самом деле бояться его — две разных вещи, заклинатель. Слова звенели в ушах Мегуми. Он так устал. — Если бы ты хотел, чтобы они тебя боялись, ты бы терроризировал их и выкрадывал ночью, как то делал дракон. Сукуна долго не отвечал, и Мегуми запрокинул тяжелую голову, чтобы посмотреть на него. Он хотел, чтобы Сукуна прочел надежду на его лице. Его решение должно было изменить ситуацию не только для Сукуны или горожан, но и для Мегуми. Потому что, если бы Сукуна позволил считать себя героем, тогда, может быть, Мегуми почувствовал бы себя лучше — может быть, это не было бы так уж неправильно. — Один регион, — размышлял Сукуна, вслушиваясь, как это звучит. Он пронзил Мегуми твердым взглядом и сказал: — Если я заставлю тебя признать победу, все, что ты сделал, будет напрасно. Мегуми покачал головой и тут же пожалел об этом — его зрение поплыло. Сукуна снова поддержал его. — Я все равно их спас. Это того стоило. Сукуна закатил глаза, пробормотав: — Чертовы заклинатели. Он хмуро посмотрел на Мегуми и затем, похоже, пришел к какому-то решению. — Хорошо, — сказал он, — давай посмотрим, что происходит, когда люди мне поклоняются. Облегчение охватило Мегуми, и незначительные остатки его энергии иссякли. Адреналин вдруг отпустил, он повалился вперед, когда его подхватили руки Сукуны и он оказался прижат к его груди. Сукуна шел к обрыву, откуда виднелась раскинувшаяся внизу деревня, и Мегуми хранил молчание; он не поблагодарил Сукуну — это означало бы, что Сукуна поступил так не ради себя, а для кого-то другого. Какие бы у него ни были причины, Мегуми не стал бы до них докапываться. Стоя вдвоем, они смотрели за край утеса. Внизу собрались люди, привлеченные звуками битвы, и все с благоговением смотрели на Сукуну. — Ты знаешь, что я убью их, если этот фарс будет мне надоедать, — прямо заявил Сукуна. Мегуми знал. Он рисковал, привлекая внимание Сукуны к горожанам, но другого способа спасти их от дракона не было. Он схватился за воротник кимоно Сукуны и ничего не ответил. Небрежным броском Сукуна швырнул чешуйку вниз по склону горы. Жители деревни поймут; они поверят, что дракона убил Сукуна. Чешуйка расскажет свою историю, и люди распространят ее со скоростью лесного пожара. — Пошли, — сказал Сукуна, тут же отвернувшись. Мегуми почувствовал изменение потока силы в теле Сукуны, когда он оттолкнулся от земли, и они взлетели в воздух. Он спрятал лицо на шее Сукуны, пытаясь укрыться от жалящих укусов ветра. Но приземлились они не посреди знакомой, давящей атмосфере святилища; вместо этого Сукуна привел их к реке, шумевшей в тусклом свете. Немного приподняв голову, Мегуми спросил: — Не храм? Сукуна осторожно поставил его у кромки воды, и Мегуми тут же сел, не в силах стоять на трясущихся ногах. Сукуна встал рядом с ним на колени и стянул с Мегуми сапоги, затем разорвал в клочья его одежду, оставив голым посреди холодного вечернего воздуха. — Тебе не нравится спать грязным, — объяснил Сукуна. — Спасибо, — сказал Мегуми, глядя на него. Он не мог прочитать выражение лица Сукуны и не знал, что означала твердая линия его рта, когда его глаза блуждали по телу Мегуми — только то, что настроение было странно подавленным, особенно после их недавнего разговора. С едва слышным вздохом Сукуна помог Мегуми спуститься на мелководье, усадив его по грудь в воду и удерживая на месте против течения. Мегуми медленно обтер себя, красная вода растворялась в реке. Его бок отдавался болью там, где его проткнул острый камень. Мегуми попытался вымыть свои липкие, спутанные волосы теми силами, которые вернулись к его рукам, но потом решил просто нырнуть с головой под воду, пока река их не промоет. Все это заняло всего несколько минут, но к тому времени, как он закончил, тело Мегуми ощущалось тяжелым и заполненным водой. Он даже не попытался встать, зная, что тут же поскользнется на камнях, устилавших дно. Откинувшись на ноги Сукуны и глядя на него снизу вверх, Мегуми объявил: — Готово. Но вместо того, чтобы вынести его на берег, Сукуна снова наклонил Мегуми вперед. Он набрал воды и поднес ее к затылку Мегуми, промывая волосы на затылке. Рука снова толкнула Мегуми вниз, и он послушно опустился, снова погрузившись в воду. Когда, наконец, Мегуми позволили подняться, Сукуна остался доволен. Он поднял Мегуми двумя руками и вышел из реки. По его телу ручьем стекала вода. Он подобрал ботинки Мегуми, оставив на берегу обрывки одежды. Один сильный толчок, и мир вокруг Мегуми расплылся. Он прильнул к Сукуне, дрожа от свежего прохладного ветра. Через несколько мгновений Сукуна вернул их к храму. Он опустил Мегуми на ноги только внутри. Мегуми нашел обрез ткани и вытерся, неловко растирая волосы больными измученными руками, пока Сукуна ему не помог. Сукуна подтолкнул Мегуми к спальне и сказал: — Что бы ты ни делал, история никогда не запомнит меня великодушным. Видимо, он не слишком поверил в слова Мегуми о том, что легенда не главное. — Разве история не моя специальность? В этой истории — запомнят, — ответил Мегуми, а потом продолжил: — Но это все равно не изменит того, кто ты есть. Сукуна фыркнул. — Нет, для этого потребуется что-то поистине грандиозное. Мегуми посмотрел на Сукуну: на его черные отметины, на его глаза, на тени, отбрасываемые им в этом освещенном фонарем полумраке. Сукуна мягкой хваткой потянул Мегуми за руку. Изгнание дракона должно было спасти горожан, да, но это была и возможность изменить Сукуну, чтобы меньше людей погибло от его рук. А еще это было для самого Мегуми, ради этого — ради болезненно появившегося чувства, когда усталость смела его колебания; ради метаний, разрывающих его между одиночеством и жаждой; ради мягких, сладких мечтаний. Они легли в кровать и заснули, или, по крайней мере, Мегуми заснул, накрытый тяжестью рук Сукуны. Ему снились бесформенные силуэты, шум, страдания, подернутые красной дымкой. Утром, когда Мегуми сонно выполз из их комнаты, чешуйка дракона стояла рядом с подношениями у лестницы святилища, и вовсю горели благовония.