и этого достаточно

— касаться запрещается, — говорят ему сразу же. — если, конечно, ты не хочешь помереть, — а помирать аки и правда пока рановато. не завалил он ещё демона огнестрела, чтобы на покой уходить. новый напарник доверия не внушает, несмотря на свой ангельский вид. буквально ангельский — нимб над головой, белоснежные крылья и невинные глаза. по этим глазам и не скажешь, что к нему лучше не подходить. по этим глазам и не скажешь, что он и бровью не поведёт, как вытянет из тебя месяцы, а то и годы жизни. по этим глазам и не скажешь, что в их глубине тонны чего-то болезненного невыносимой тяжестью разливаются. аки иногда на это что-то своим взглядом наталкивается и чувствует, как сердце в груди пропускает удар, замирая на краткое мгновение, пока это что-то из чужих глаз не пропадает, рассеиваясь слишком быстро. быстрее, чем аки удаётся в полной мере это что-то разглядеть. быстрее, чем аки удаётся в полной мере это что-то распознать. ангел никогда подолгу в глаза не смотрит. словно боится, что маска безразличия трещинами пойдёт и рассыпется осколками под ногами. битое стекло оставит глубокие царапины на нежных ступнях, и ангел больше никогда не сможет ходить без болезненного чувства, вечно следующего за ним по пятам. ангел больше не сможет эту безмятежную маску на себя натягивать. поэтому аки не настаивает — сам взгляд отводит, когда видит, что ангел уже на грани. ему всегда плевать было, что там у демонов в голове. плевать, что там у них в сердце. плевать, что там у них в душе, в существование которой аки не верит. не хочет верить. но у ангела глаза искрятся отголосками чего-то столь бездонного, что по-другому и не назовёшь — только душой. причём, душой, глубоко израненной. и аки не уверен, хочет ли он знать, что там за этой душой скрывается. поэтому они продолжают работать вместе, не приближаясь друг к другу. и не сближаясь. но когда ангел в буквальном смысле висит на волоске от смерти, машет своими белоснежными крыльями, пытаясь удержаться на месте, пока его затягивает в небытие, аки приходится решиться. и аки решается, хватая его за маленькую ладошку и помогая удержаться. потому что не может аки позволить своему напарнику в очередной раз погибнуть. демоны — расходный материал. они — неисчерпаемые орудия смерти, которые можно использовать, сколько душе угодно. на демонов должно быть плевать. и аки плевать — на демонов так точно. но вот на ангела, волей случая ставшего напарником, — ему почему-то не плевать. поэтому аки прижимает худощавое тело к себе, чувствуя, как мягкие перья касаются его груди, и не отпускает, пока всё вокруг не стихает. — зачем? — еле слышно выдыхает ангел. — на моих глазах умерли слишком многие, — ангел в его руках, кажется, едва дышит, — хватит с меня. и ему бы спросить, сколькими месяцами жизни он сейчас пожертвовал, вот только неважно это. ему и так недолго осталось. у демона, который высасывает годы твоей жизни, должны быть холодные руки. но у ангела ладонь оказывается тёплой, и аки до сих пор это касание эфемерно ощущает, когда они уже привычно расходятся по разным сторонам — подальше друг от друга. и заканчивают дело. такие маленькие и тёплые ладошки не должны отнимать жизнь, но они именно это и делают. вот поэтому внешность демонов обманчива. и только глупец поведётся. аки никогда глупцом себя не считал. но почему тогда он снова здесь? снова рядом с ангелом, которому хватает лишь попросить — о тепле попросить. и аки ни секунды не сомневается. они не соприкасаются голой кожей. между ними бесконечные слои одежды и, кажется, бездонная пропасть, разделяющая их. но аки всё же здесь — сидит с ним в холодной ванне и обхватывает своими руками худенькое тельце, притискивая к себе в неумелом объятии. чуть зарывается носом в перья, искренне надеясь, что это за касание не считается. а ангелу впервые за долгие годы существования так тепло. хоть он и дрожит в чужих руках, не в силах совладать со своим телом, не привыкшим находиться так близко к кому-то — к живому человеку. аки коленом касается прохладного бортика, и это единственное, что помогает сохранить рассудок, — отрезвляет. хорошо, что они устроились именно в ванне. меньше никому не нужной неловкости. — прости, — и снова голос ангела звучит тихим хрипом — непривычно. он всегда звучит устало и скучающе, но вовсе не так, как сейчас, — не так разбито. — за всё это, — аки только головой чуть машет, мол, плевать уже. они уже здесь. перешли уже ту грань, которую аки так старательно пытался сохранить. просто нужно заканчивать, пока не стало слишком поздно. у аки и так всего лишь два года — не стоит забывать о собственной смертности. что бы он там себе не думал, он по-прежнему — всего лишь человек. в отличие от ангела. демон ангела — что может быть абсурднее? и словно в насмешку — никакой ненависти к людям он не питает, но вытянет из них жизнь, если они подойдут слишком близко. полнейший абсурд, по мнению аки. полнейшее безумие, по мнению аки. и полнейшее очарование, но признавать этого не хочется. потому что, каким бы милым и нелепым ангел не казался, он по-прежнему — всего лишь демон. поэтому аки отстраняется от пушистых крыльев, которые уже подушкой успели стать, и вылезает из ванны, не говоря ни слова. ангел тоже молчит. оно и к лучшему. к лучшему, но не отменяет того факта, что граница между ними уже стёрта и, судя по всему, с концами. как бы аки ни старался обратно её прочертить, ничего не выходит. он продолжает покупать ангелу его любимое мороженое. продолжает беспокоиться о нём на миссиях и патрулях, когда тот, хоть и с ленцой, но лезет на рожон. а это происходит всё чаще. потому что аки не знает об этом. но ангел беспокоится о нём не меньше. у ангела впервые за долгое время снова появляется смысл к существованию — помогать человеку. ангел боится сближаться. ангел боится перейти черту. ангел боится погубить. как уже сделал однажды с кем-то, кого так глупо и совсем по-человечески любил. и ангел не хочет повторить эту ошибку. но он не осознаёт, что уже её повторяет. а аки почему-то ему поддаётся, несмотря на всю ту ненависть, что так долго в нём копилась. ненависть к демонам. — ты и меня ненавидишь? — вырывается однажды само по себе, пока мороженое тает в рожке, превращаясь в бесформенную жижу. — должен бы. но. это самое «но» костью в горле застревает, от которой никак не избавиться, — ни проглотить, ни выплюнуть. — но? — а ангел будто мысли читает, всё прекрасно понимая. вопрос остаётся без ответа. не готов пока аки этот ответ предоставить. он попросту не знает, что ответить. точно не тогда, когда ангел смотрит так открыто и почти уязвимо, едва прикрываясь привычным безразличием, но всё же завесу истины чуть приоткрывая — только для аки. он бы сказал, что это даже трогает. но не может его трогать что-либо, связанное с демонами. и всё же. ангел снова оказывается подле его груди, упираясь массивными крыльями в ткань рубашки и чуть дрожа. не от холода, понимает аки, — от волнения. — тебе не страшно? — шепчет, опаляя дыханием руку, трепетно обхватывающюю его за плечи. и на краткий миг аки действительно становится страшно. страшно не от того, что одно лишь касание, и его жизнь станет ещё короче. страшно от того, что ангел так никогда и не сможет его коснуться. и аки делает самое безрассудное, что могло прийти ему в голову. снимает висящее на крючке полотенце и накидывает ангелу на макушку. недовольное мычание почти вырывается из его горла, когда он чувствует, как его головы касаются через махровую ткань. касаются сначала щекой, едва ощутимо потираясь, а затем касаются губами, оставляя невесомый поцелуй. ангел замирает в его руках и, кажется, совсем не дышит, переставая дрожать и выжидая. аки отстраняется так быстро, словно ничего и не произошло. даже полотенца след простыл. вот только макушка всё ещё горит под эфемерным касанием тёплых губ. у ангела внутри — что-то горит. что-то — отдалённо знакомое. что-то — давно забытое. что-то — вспыхнувшее вновь.

***

от аки — лишь холодные взгляды и строгий тон. от аки — лишь покачивания головой на всякие глупости и отмахивания. от аки — лишь смутное беспокойство и очередной рожок мороженого, переданный в салфетке. но ангелу ещё никогда не было так тепло. даже в прошлой жизни — там, где он оставил свою первую любовь и свой первый дом, — не было. это пугает. но это завораживает. это вынуждает стараться. стараться так, как он никогда не старался ради макимы, на которую вроде как работает. стараться, чтобы аки посмотрел на него чуть признательнее — чуть теплее. стараться, чтобы аки мягко похлопал его по плечу через слои одежды. стараться, чтобы аки просто жил дальше, подвергаясь куда меньшей опасности, нежели когда он справляется со всем в одиночку. ради этого ангел готов отбросить свою скуку вместе с ленью, которые уже к нему приросли, давно перестав быть лишь раздражающей маскировкой. и аки замечает. конечно же. не может не заметить. и проигнорировать тоже не может. только не тогда, когда ангел из кожи вон лезет, хоть и в своей странной манере. объятия в ванне становятся почти ежедневным ритуалом. тишина и тепло. отстранение от всего окружающего — от поисков демона огнестрела и от заморочек с остальными членами подразделения, которые докучают аки куда больше ангела. лишь аромат чего-то родного, исходящий от него, — кажется, персиков. и лёгкий запах табака из-за того, что ошивается рядом с вечно дымящим аки. успокаивает. и с каждым разом этот ритуал затягивается всё дольше и дольше. и дольше. затягивается до такой степени, что аки с ужасом осознаёт — отпускать ангела совсем не хочется. — аки? — он впервые зовёт его по имени, выглядя при этом по-комичному серьёзно. — смотри, что я нашёл, — и вытаскивает из кармана пиджака медицинскую маску, тут же цепляя её себе на лицо. и аки видит по глазам — под маской ангел улыбается. впервые за всё их знакомство улыбается. и его вдруг тащит вперёд — это происходит само по себе. и когда аки оказывается прямо напротив, то замирает, смотря в эти якобы равнодушные глаза. нужно что-то сказать. но аки не может вымолвить ни единого слова, когда ангел сам сокращает оставшееся между ними расстояние. — а теперь тебе страшно? — его губы едва заметно шевелятся под маской, когда он задаёт вопрос. аки действительно страшно. страшно, что он ничего не сделает прямо сейчас, когда возможность сама падает ему в руки. и он решается, впервые отбрасывая всё то рациональное, что в нём ещё осталось. он касается губами маски, на ощупь находя чужие. смотрит, не мигая и не смыкая глаз. смотрит, как у ангела трепещут ресницы. смотрит, как ангел поднимает свою ладонь, будто желая сделать хоть что-то, но тут же бессильно её опускает. а потом его глаза наполняются слезами. аки хватается за его плечи, прикрытые одеждой и тянет ближе к себе. чувствует, как его губы под маской едва ощутимо движутся навстречу. ангел всхлипывает, не сдержавшись, и дрожащими ладонями тянется к аки, не зная, за что ему можно взяться. чтобы не погубить его. и всё же он кладёт их на чужие запястья, сжимая через пиджак, и просто держась за них. чтобы совсем не провалиться в отчаяние. — почему я такой? — между всхлипами раздаётся, когда сидят всё в той же ванне. — ангел, — начинает аки, но тот только головой своей машет. персиковые пряди рассыпаются по плечам, а нимб над головой чуть искрится. он зарывается лицом в свои ладони и ясно даёт понять, что ничего слушать не хочет. не переубедит его аки — пусть даже не пытается. но не попытаться он не может. поэтому опускается ниже и пальцами легонько заправляет волосы ему за ухо, чтоб не мешались, чувствуя, как ангел от этого касания крупно вздрагивает. и шепчет, обжигая своим горячим дыханием: — ты невероятный, — и затем, прицельно попадая словами прямо в мышцу под рёбрами, — поэтому не смей считать себя неправильным. и пусть ангел всего лишь демон. пусть он существует лишь для того, чтобы отбирать человеческие жизни. пусть он всего лишь орудие смерти в умелых руках макимы. ангел — кто угодно, но только не неправильный. он такой, какой есть. и он нравится аки таким. к сожалению или к счастью. — минус ещё полтора месяца, — отзывается ангел. и раньше это бы болезненно отозвалась где-то в груди. раньше это разозлило бы своей несправедливостью. раньше он бы оттолкнул ангела от себя и больше к нему не приближался бы. но это раньше. а сейчас. — мне плевать, — чтобы снова зарыться носом в пушистые перья, слушая чужое размеренное дыхание. ведь им доступно только это. и этого достаточно.