и этого достаточно

время утекает из-под пальцев. и аки ничего поделать с этим не может. как бы ему ни хотелось, чтоб стрелки часов замерли. как бы ему ни хотелось, чтоб всё вокруг замерло, хоть на немного продлевая отведённое ему время. как бы ему ни хотелось, чтоб вселенная была к нему чуть милосерднее. ничего не поделать. и несмотря на это, он словно нарочно продолжает играть с судьбой, держа при себе того, кто способен жалкие остатки его жизни высосать, ни капли не оставив. аки плевать, если он умрёт, напоследок поцеловав ангела по-настоящему. но аки не плевать на то, что ангел будет винить себя за это всю свою жизнь — примерно целую вечность. поэтому лучше он умрёт так, как ему уготовано судьбой, над которой демон будущего, впервые его встретив, горько посмеялся. хоть эта судьба и пугает его до мурашек, назойливыми букашками ползущих по спине и рукам. стоит беспокойству с новой силой впиться когтями в грудь, как чужие руки тут же смахивают тревожные мысли, ласково скользя по плечам через тонкую ткань рубашки и мягко массируя. — ты слишком напряжён, — замечает ангел, продолжая нежно мять его плечи. а затем наклоняется ближе, чтобы почти в самое ухо прошептать: — расслабься, аки. расслабишься тут с демоном, маячащим у тебя за спиной. и всё же, сколько бы аки не ворчал, — отпускает. и становится легче. легче доживать свои последние месяцы в этих ласковых руках, под этот ласковый шёпот и с этими ласковыми взглядами. куда больнее, но всё же — легче. больнее, потому что аки знает — скоро всё закончится. и ангел останется один. снова. аки приходит в себя, чувствуя, как его позвонков трепетно касаются губами, оставляя кроткие поцелуи. у аки каждый раз в груди что-то горит, когда ангел вытворяет подобное. горит прямо под рёбрами, обжигая пламенем внутренности и оставляя копоть на костях. горит и пеплом осыпается, когда аки вспоминает, — это единственное, что им доступно. касания сквозь одежду. поцелуи через маску. и никогда — кожа к коже. аки был бы не против умереть под тёплыми ладонями ангела, под его нежными губами и с его именем на своих похолодевших устах. но аки не может решать за них обоих. он ведь знает. прекрасно знает, как часто ангел льёт слёзы, сидя в его объятиях, даже если пытается быть тихим. прекрасно знает, что ангелу больно не меньше, чем ему. и страшно тоже — не меньше. но они оба по-прежнему всего лишь игрушки в руках макимы. от патрулей и операций никуда не деться. и каждый раз, когда дела идут хуже обычного, аки кажется, что вот сейчас — точно конец. не конец, но очень близко к этому. потому что теперь ангел даже через одежду не сможет его коснуться. пустые рукава висят вдоль туловища, и смотреть на это — ещё больнее. пусть аки и сам лишился одной руки — ему-то всё равно недолго осталось. но как ангел будет справляться один в таком состоянии — загадка. — всё в порядке, — успокаивает, кажется, больше себя самого, пока аки упирается лицом в его крылья. и просто дышит. — обними меня, — конечно же, он просьбу выполняет, обхватывая ангела единственной оставшейся рукой поперёк груди и проводя ладонью по худощавому телу. — тепло, — еле слышно выдыхает, и аки ещё крепче к себе его прижимает, чувствуя, как его собственные щёки становятся влажными. в последний раз он плакал, когда потерял химено. и думал, что больше уже никогда не заплачет. по крайней мере, надеялся. но вот он здесь — у ангела за спиной. держит его своей рукой. вдыхает запах персиков и шоколадного мороженого, которым кормил его на патруле. и плачет. так, чтобы ангел ни звука не уловил. так, чтобы ангелу не стало ещё больнее. хватит с него боли и вины. — хочу помыться, — сквозь тишину вдруг раздаётся, и аки кивает. он этого не говорит, но слова невидимым облаком повисают между ними. всё, что захочешь. аки сделает всё, что сможет. и всё, что успеет сделать. приходится надеть перчатки, и аки считает это огромным упущением, ведь иначе он бы отчётливо ощутил мягкость чужих перьев, вымывая из них уличную пыль. иначе он бы отчётливо ощутил гладкость бледной кожи, которая чуть розовеет от мочалки. иначе он бы отчётливо ощутил мурашки, покрывающие покрасневшую спину и загривок. зажившие обрубки, оставшиеся от рук, выглядят слишком невинно — почти естественно. — ты не можешь вернуть их себе? — ангел машет головой, случайно брызгая на аки мыльной водой. — даже если выпьешь крови? — и снова безмолвное нет. — демон тьмы их забрал, — а насколько аки известно, если демон тьмы что-то забирает, то вернуть это уже не выйдет. вот только ему казалось, на других демонов это правило не распространяется. — почему ты всё равно ходишь в патрули? — спрашивает аки, укутывая ангела в полотенце. — потому что макима так сказала, — и это всё объясняет. ангел больше не может быть охотником — не в таком состоянии точно. но разве макиму когда-то заботило состояние демонов, которых она использует? ответ очевиден. — я рад, что хожу, — говорит вдруг ангел, поворачиваясь к аки лицом. — так я могу за тобой присматривать, — и почти улыбается, не отводя взгляда. почти — потому что улыбаться он разучился ещё очень давно. почти — потому что для аки он пытается научиться снова. ангел выглядит совсем невинным, когда его губы растягиваются в кроткой улыбке. на его щеках появляются крошечные ямочки, и аки хочется ткнуть пальцем в одну из них, смотря как тот будет хмуриться и недовольно бурчать. вот только аки этого сделать не может. многого сделать не может. слишком многого. но жалеть об этом — глупо. остаётся лишь довольствоваться тем, что у них есть. и аки жадно впитывает в себя каждую чёрточку ангела — изгиб его губ, чуть вздёрнутый нос, румянец на скулах. весь его образ в своём сознании пытается отпечатать фотографией, чтоб навсегда оставить в памяти. а ангел под столь пристальным вниманием смущённо отводит взгляд — не понимает он, что аки такого особенного видит перед собой. он ведь всего лишь демон. и это правда. точно такая же правда, как и то, что аки всего лишь влюбился в демона. видно, человеческая глупость и правда не знает предела. но аки впервые за всю свою жизнь этой глупости благодарен. — ты опять завис, — ангел возвращает его в реальность и цепляется пальцами за рукав рубашки, чтобы потянуть за собой в спальню. чтобы они привычно так устроились бок о бок на широкой кровати. чтобы аки привычно так зарылся носом в пушистые перья. чтобы ангел привычно так размеренно засопел, проваливаясь в сон. и чтобы аки в очередной раз подумал, что он и правда — полнейшее очарование. ангел в его руках — теперь лишь в одной — кажется слишком хрупким. почти нереальным. вот только аки известно, что при желании его крылья станут непробиваемым щитом. аки известно, что при желании он будет биться до последнего вздоха. аки известно, что при необходимости он сделать всё, что ему подвластно. а ещё аки известно, что ангела мучают кошмары. кошмары о тех, чью жизнь он случайно или же нарочно присвоил себе. кошмары, после которых ангел просыпается в слезах, орошающих подушку. кошмары, после которых ангел мечтает лишь об одном — о смерти. когда-то он сказал аки, что тот счастливчик, раз ему недолго осталось. — всё ещё считаешь меня счастливчиком? — спрашивает как-то между делом, на что ангел со всей дури хлопает его по спине. — дурак ты, аки, — и не говорит ничего больше. потому что больше и не надо — всё и так ясно. если бы ангел мог, он бы отдал аки все скопившиеся в его теле годы жизни — и чужой, и своей собственной. но на то он и демон, что умеет лишь отбирать. а отдавать обратно — это уже не его забота. как бы печально это ни было. потому что ещё никогда ему так сильно не хотелось вернуть всё то, что он забрал. владельцам вернуть. и быть может. умереть вместе с аки. этого было бы достаточно.

***

демон огнестрела всё ближе — аки нутром чует. и оказывается прав. макима сообщает об операции по его уничтожению, и всё это звучит настолько сюрреалистично с учётом того, как долго они все этого ждали и как долго собирали по крупицам хоть какую-то информацию о нём. не верится. не верится, что всё пройдёт гладко. у аки в ушах стоит ехидный смех демона будущего, и до него вдруг доходит. так он и умрёт. до операции три дня — ничто в сравнении с годами, ушедшими на поиски. аки готов подождать ещё, если результат оправдает эти ожидания. единственное, чем аки недоволен, — ангел тоже участвует. — кто-то же должен прикрывать твою спину, — говорит с усмешкой, отдающей припрятанной глубоко внутри горечью. у ангела всё ещё есть крылья, но от этого легче не становится. аки совсем размягчился, раз беспокоится о демоне. но не беспокоиться о нём он не может. так же, как и о пауэр с дэнджи. слишком много демонов стало его окружать в последнее время, но почему-то это совсем не тяготит. напротив — согревает. — аки, — зовёт его вечером перед операцией, когда тот курит у окна. аки лишь вопросительно мычит в ответ. а потом замирает, когда видит ангельские крылья, обхватившие его поперёк туловища. всё такие же мягкие. аки чувствует, как ангел тычится носом ему между лопаток и делает глубокий вдох, будто его целиком вдохнуть в себя пытается. чтоб под рёбрами спрятать. в тепле внутренностей укрыть. и никуда не пускать. даже на тот свет. — хоть так тебя обнять, — бурчит тихонько, пока аки очередную затяжку делает, выпуская дым в темноту ночи. ночи, которая может стать для них последней. ночи, в которой хочется без остатка раствориться, навсегда оставаясь в этом моменте. рядом с ангелом. ангел мог бы предложить ему сбежать — в темноту этой самой ночи. скрыться с радаров и просто доживать оставшееся аки время в спокойствии. но ангел знает — аки не согласится. иначе все потери, все ранения и вся боль — всё было зря. аки должен убить огнестрела. и тогда он сможет спокойно уйти. а ангел. ангел придумает, как ему уйти следом за ним. — не надумывай себе всякого, — аки его, как открытую книгу, читает. но просить его жить дальше он не станет. это слишком жестоко. и ангел благодарен ему за понимание. нет смысла в пустых словах — всё будет в порядке, ты справишься и что там ещё обычно говорят. ничего в порядке уже не будет. аки, может, и справится, но его судьба уже предрешена. едко посмеивающийся в его глазу демон будущего не даёт в этом усомниться. — тебе страшно? — вопрос, уже вошедший в привычку. но у аки на него по-прежнему лишь один ответ — нет. потому что сейчас для него нет ничего страшнее, чем потерять ангела. а его он не потеряет. напротив, ангел будет тем, кому придётся нести эту потерю на своих хрупких плечах — лишь с виду хрупких. — надень на меня маску, — говорит вдруг, слишком серьёзно при этом выглядя. и аки надевает. и аки целует чужие приоткрытые губы через ткань, шумно дыша. и аки только сейчас видит в чужих глазах нечто, отдалённо похожее на счастье. потому что у ангела больше нет рук, которыми он мог бы непроизвольно к аки потянуться. он всё ещё опасен — каждый миллиметр его кожи опасен. но сейчас. он знает, что погубить аки не сможет, — своими силами так точно. становится легче. и ангел вдруг жмётся к чужой груди своей, чтоб отчётливо слышать — отстуки чужого сердца. и чтоб аки тоже слышал, как его собственное сердце — бьётся почти в унисон. в этот момент кажется, что большего им и не надо. в этот момент кажется. и этого достаточно.